Текст книги "Петрикор"

Он хотел спать, а не что-то кому-то доказывать. Но позволить себе признаться в этом не мог. И потому вскоре и сам не заметил, как очутился в объятиях Милы. Она оказалась опытной в своем деле и все устроила сама, в лучшем виде, довольно умело изображая, что ей и самой сейчас – просто волшебно. «А может, и вправду так?» – с надеждой подумал Серж.

Когда она ушла, он с некоторым сожалением закрыл за ней дверь. Вот ведь как бывает – только что был не рад ее присутствию, а теперь жалеет о ее уходе. Спать расхотелось, и он вышел в сад, где на нескольких клумбах росли небольшие цветы, похожие на незабудки, свисавшие пышными гроздями и распространявшие нежный аромат. Сел на скамейку. Небо – такое черное, словно вот-вот провалишься в бездну! – усыпали мерцающие звезды.

Серж достал сигару и закурил. Прикрыл глаза.

В это самое мгновение он услышал отвратительный крик. Потом еще и еще. Он вдруг понял, что слышал эти звуки и раньше, просто раньше они его так не раздражали. Звуки, похожие на кваканье лягушек под Воронежем, только намного сильнее и интенсивнее, слышались где-то за забором.

Его передернуло. Что за мерзкие крики? Какое существо способно их издавать?

Серж выбросил сигару и вернулся в дом. Налил себе виски и щелкнул пультом телевизора. Нашел какой-то боевик и удобно устроился на диване. Включив звук на полную громкость, он на непродолжительное время погрузился в жестокие драки. Потом выключил телевизор, повернулся на бок и прикрыл подушкой уши. Через какое-то время усталость взяла свое, и Серж заснул.

Во сне он увидел брата. Николай стоял перед их старым домом и молча смотрел на него.

Из сна Сергей вынырнул мокрый, с ноющей головной болью. Перевернулся на спину и снова услышал крики, которые, как ему теперь казалось, сливались в один истошный вопль.

Он включил свет и босиком прошел на кухню.

Окно было закрыто, и даже несмотря на это он слышал, как там, снаружи, кто-то кричит. Эти звуки проникали в дом и заполняли собой все пространство. Да что же это такое?!

Серж открыл шкаф и нашел «Цитрамон» – единственные таблетки, которые помогали ему от головной боли. Выпил сразу две. На руках все еще чувствовался запах Милы.

Какое-то время он бесцельно простоял на кухне и затем отправился в ванну. Надо принять душ! В просторной ванной, уложенной мелкой плиткой в мавританском стиле, окон не было. Серж закрыл дверь и наконец-то почувствовал себя в тишине и безопасности. Включил воду и встал под горячие струи.

Только через полчаса он заставил себя наконец выйти из душа. Зеркало в ванной запотело. Серж вытер его полотенцем и с удивлением посмотрел на свое осунувшееся, обросшее щетиной лицо.

Вернувшись в кухню, он поставил свой любимый плейлист: «Бон Джови», «Аэросмит», романтический рок – музыка девяностых, с которой он вырос и к которой привык. Сварил кофе. Взял в руки изящную чашку с блюдцем, распахнул дверь в сад.

Свежесть утра, сотканную из множества запахов, снова разрушили крики. Нет, это черт знает что! Просто невозможно терпеть! Нужно хотя бы понять, что это и откуда.

Крики явно доносились с соседней виллы. Сергей прошел вдоль массивной стены, отделявшей участок соседа, и увидел в конце несколько выступов, по которым при желании мог забраться. Ухватившись за выступ он уперся ногами в стену и дотянулся до края.

По зеленой лужайке с коротко стриженной травой расхаживали павлины. Он сосчитал их – павлинов было двенадцать. Птицы с переливающимися хвостами, которые они с завидной периодичностью раскрывали, словно красуясь друг перед другом, ходили по траве, вытягивая вперед аккуратные головы с коронами, и время от времени издавали отвратительные вопли. Вот так и днем и ночью?!.

Сергей нервно засмеялся и чуть не свалился. Вот ерунда какая! Купил себе роскошную виллу, а тут соседские павлины не дают тебе жить. Разве не смешно?

В двенадцать часов появилась обещанная помощница – невысокая, крепкая женщина с суровым выражением лица, – и Серж ушел из дома. Целый день он бродил по набережной, заходил в кафе, пил кофе, шампанское, снова кофе и потом коньяк. Смотрел на людей, без всякого интереса, скорее с раздражением. Они беспечно беседовали, смеялись и казались ему какими-то неестественными. К вечеру он проголодался и зашел в ресторан, в котором для него с трудом нашли свободное место.

Люди сидели так близко друг к другу, что до Сержа доносилась неприятная смесь запахов – духов, человеческого пота, приготовленной пищи. Головная боль снова украдкой вползла в наступающий вечер, а козий сыр, который Сергей ненавидел, окончательно испортил настроение. Есть расхотелось, и гулять тоже.

Он вернулся на виллу. Сестры Энрике уже не было. Серж включил почти на полную громкость какой-то боевик и заснул с пультом в руке.

Следующие пару дней он провел в каком-то дурмане. Встав на весы, Сергей обнаружил, что потерял в весе. Лицо его осунулось, к тому же от повышенного давления лопнул сосуд в глазу, и теперь тот невыносимо чесался.

Утром третьего дня Серж пил кофе и, когда очередной резкий крик прорвался через композицию «Бон Джови», не сдержался и бросил чашку в стену. Было еще только десять часов, но он открыл бар и достал бутылку виски. Запустил руку в карман, чтобы достать сигареты, и нащупал визитку. Мила Розе! В самом деле – почему бы и нет?

Он набрал ее номер.

– Привет! Слушай, тут такое дело…

– Что-то случилось?

– Пока нет, но может случиться. Я тут вообще с ума сошел. Но ты не смейся. Понимаешь, у меня тут на соседской вилле павлины, целая стая павлинов.

– Павлины?

– Да, павлины. Так вот, они очень громко орут.

– О, – сказала она. – Сочувствую.

По голосу Сергей не понял, насколько искренне она говорит.

– Вот я думаю, что теперь делать?

– Расслабься. Мне кажется, ты должен успокоиться.

– Успокоиться? – чуть не взорвался он. – Да если бы я мог успокоиться!

После небольшой паузы она спросила:

– Ты хочешь, чтобы я приехала к тебе?

* * *

Мила – с распущенными волосами, в шелковом сари в мелкий цветочек – сидела у него на кровати скрестив ноги. Вид у нее, как и в прошлый раз, был довольный и томный.

– Да, выглядишь ты, конечно, не очень, – протянула она. – Но не отчаивайся, у меня есть идея. Я думаю, твоему горю можно помочь.

И Мила рассказала, что у нее – вот совпадение! – есть один знакомый. Он ветеринар. Русский, но учился какое-то время в Белграде. И сейчас живет в Монте-Карло. Обслуживает богатых клиентов, и каких только птиц и животных ему не приходилось лечить.

– А он-то тут при чем? – попытался возразить Сергей.

– Как при чем? Он же специалист, понимаешь?

Ей все больше и больше нравилась эта идея, и Сергей понемногу поддался ее воодушевлению.

На следующий день Мила уже была у него дома вместе с ветеринаром Михаилом. Он оказался толстым очкариком, похожим на раскормленного мопса, с такими же короткими ногами и распухшим носом. Некоторое время он наблюдал павлинов со стремянки, принесенной Сергеем, а потом сказал:

– Собственно, все понятно… Что именно вас раздражает в этих павлинах?

– Как что? Голос у них омерзительный.

– Так-так. Ну что же, в таком случае нам надо устранить эту причину.

– Я не очень понимаю. Может быть, вы объясните?

– Объясню, все объясню…

– Мальчики, может, вернемся в дом? – сказала Мила.

В коротких белых шортах и кедах она выглядела просто очаровательно.

Они вошли в дом, и ветеринар объяснил. Более того, он прочитал целую лекцию о павлинах. Что в Индии они считаются священными птицами и что родина павлинов – острова в Тихом океане. Первыми в мире об этих прекрасных птицах узнали голландские мореплаватели, которые и привезли их в Европу. Михаил сделал небольшую паузу и добавил, что эти конкретные павлины относятся к особо крикливому виду, выведенному чуть ли не египетскими фараонами. А закончил все тем, что нужно сделать павлинам соседа небольшую операцию. Вроде как «поставить скобу на их связки».

– Вы серьезно это?

Сергей с недоумением смотрел на Михаила. Какая ерунда! Удалить двенадцати павлинам связки, и чтобы они при этом не сдохли, а его не посадили за вторжение на чужую виллу!

– Не удалить, а всего лишь сделать укол, – поправил Михаил.

– Но как вы себе это представляете – технически? Мы что, залезем туда, украдем птиц?..

– Это не понадобится. Я заметил, что в одном месте ваши участки разделяет железная решетка с калиткой. Мы ее откроем, и очень скоро все павлины сами перебегут сюда. Поверьте, я сумею их приманить.

– Так, допустим. А потом?

– А потом я сделаю им уколы, и они вернутся обратно. Безголосые.

Сергей задумался.

– А если я откажусь?

– Ну, это вам решать. – Михаил поправил очки. – Понимаете, я изучил данный вопрос. У этой породы павлинов очень неприятная особенность. Есть павлины, которые кричат только в брачный период, но это, увы, не ваш случай. Если вы откажетесь от моих услуг, боюсь, вам придется жить с этим криком всегда. Помните такой мультик из советского времени, про барона Мюнхгаузена? Он там все повторял: «Спой, птичка. Спой…» Вот та и спела. Как раскрыла клюв, барон аж слетел с балкона!

Михаил засмеялся, и его очки опустились ему на переносицу.

«Как же этот чудила свои осмотры-операции делает в таких очках?» – пронеслось в голове у Сергея. Но вслух он сказал:

– Да, что-то припоминаю такое. Хорошо, я согласен.

* * *

Михаил пришел в два часа ночи с помощниками, двумя молодыми парнями.

– А это кто? Тоже ветеринары? – спросил Сергей.

Мила шепнула ему:

– Какая тебе разница? Кто-то же должен держать павлинов?

Они вошли в дом. Сергею вдруг показалось, что все это дурацкая затея. Он уже начинал жалеть, что согласился.

– Ты что пить будешь? – спросил он Милу.

– А что есть?

– Все есть: шампанское, вино, виски, коньяк.

– Что-то не хочу сегодня шампанского. Может, что-нибудь покрепче? Я бы коньяку выпила.

– Значит, сегодня наши вкусы совпадают.

Серж достал из серванта бокалы. Разлил коньяк, который из-за своего глубокого медового цвета казался тягучим.

– Мила, а почему проституткой, а не моделью? Ты только не обижайся, ладно? Я не собираюсь тебе мораль читать, просто интересно. Ты же красивая очень… И ноги у тебя как у Терпсихоры.

Мила закинула голову.

– А ты их что, видел? Ноги Терпсихоры.

– Она ведь муза танца. Так что у нее априори должны быть красивые ноги. А вообще-то, видел – в музее каком-то.

Мила сделала глоток.

– Ароматный коньяк.

– И все же: почему?!

– Да как-то само вышло. Мне было восемнадцать, вот только исполнилось. Мы с подругой, моей ровесницей, накрасились, надели короткие юбки и пошли в один отель. Там, в Белграде. А дальше все само собой случилось… Подошли мужики, видно было, что при деньгах, ну и поехало. Может, мне всегда казалось, что это более легкий путь для женщины достичь чего-то в жизни. И потом мне очень не хотелось повторить судьбу матери. А на ровесников я и не смотрела. Что они могли мне дать – кроме пустых обещаний?

– Ну, я тоже когда-то считался молодым. Молодость не порок. К тому же она очень быстро проходит.

Сергей изобразил улыбку и протянул бокал, чтобы чокнуться с Милой.

– Вот только не надо, прошу тебя. Меня вполне все устраивает и даже больше. Может быть, я рождена именно для этого. Как гейша какая-нибудь…

– Главное, чтобы каждый чувствовал себя гармонично. Кстати, как там у Михаила дела? Не хотелось бы скандала.

– Да не будет никакого скандала! – засмеялась Мила. – Миша – ветеринар от Бога! Вот увидишь, скоро твои павлины перестанут орать.

– Жаль, что нельзя так с женщинами поступать. А то бы его признали гением всех времен. Шучу… Кстати, ты замуж не хотела? За нормального мужика?

– А такое возможно: нормального мужика, да в наши-то дни?

– Но многие находят.

– Да, находят. Как у Монтеня: «Не достигнув желаемого, они сделали вид, что желали достигнутого».

Через три часа в комнату вошел Михаил.

– Принимайте работу! Уф! Вот теперь я тоже выпью.

Сергей сразу оживился.

– Виски или коньяк?

– Давайте виски. Ну что же, операция прошла успешно – птичьи вопли вас больше не побеспокоят.

– Серьезно? – Серж налил в широкий бокал виски. – Неужели такое возможно?

– Возможно. Особенно если за дело берутся настоящие профессионалы. Ваше здоровье!

Они вышли в сад, и тишина летнего вечера окутала их. Крика действительно не было.

– А они там того… не померли?

Михаил довольно рассмеялся.

– Нет, с павлинами все в порядке! Можете не беспокоиться.

Гонорар ветеринара и двух помощников составил пятнадцать тысяч евро. Но птицы больше не кричали.

* * *

Через пару дней к Сергею заглянул сосед и пригласил его в гости. Когда Серж понял, что к нему заявился сам хозяин павлинов, он насторожился, но тот ни словом не обмолвился о замолчавших птицах.

– Приходите сегодня на ужин! У меня прекрасный повар. Всюду вожу его с собой. Кстати, вы очень хорошо говорите по-английски. Познакомимся, поболтаем.

«Почему бы и нет?» – подумал Серж и улыбнулся:

– С удовольствием приду.

– Вы женаты, у вас есть подруга? – продолжал сосед. – Берите ее с собой!

– Не женат. Пока. А подруга есть.

– Вот и берите ее. Жду вас!

Сергею показалось, что он где-то видел это лицо, и спустя некоторое время он понял где. Его сосед был в списке журнала «Форбс», и он даже читал о нем статью.

Сергей набрал Милу, и та почти сразу ответила.

– Привет! Не хочешь пойти со мной на ужин к соседу?

– Соседу?

– Не поверишь, но приехал хозяин павлинов.

Мила рассмеялась.

– Когда, сегодня? Даже не знаю. Ну ладно. Пойдем.

– Жду тебя в семь. Заехать за тобой?

– Не надо, сама доберусь.

И она добралась – нарядная и благоухающая. Сергей был рад, что они пойдут вместе на этот ужин, и кто знает, что случится потом. Мила взяла его под руку, и они ступили на аллею, почти как пара.

Павлины продолжали гордо носить свои живописные хвосты. Они расхаживали по лужайке, беспомощно раскрывая немые рты. Мила ущипнула Сержа за руку, и он с трудом подавил смех, вспоминая сюрреалистическую ночь с Михаилом и его помощниками.

Сосед, его звали Том, встретил их с улыбкой, которая бывает только у американцев. Такая улыбка олицетворяет мечту – мечту, к которой сам Сергей так стремился всю свою жизнь.

– Как я рад! Проходите! Как я рад!

Том внимательно посмотрел на Милу и поцеловал ее руку. Она заулыбалась, и Сергей снова отметил крошечный бриллиант в ее зубе.

– Что будем пить?

– Шампанское, – уверенно сказала Мила.

– Прекрасный выбор! Холодное шампанское. Особенно первый глоток, что может быть лучше?

Мила снова заулыбалась, а Том как-то вызывающе задержал взгляд на ее декольте.

– У вас прекрасная улыбка!

Серж почувствовал себя неуютно. Было видно, что Мила понравилась владельцу виллы с павлинами. Нет, конечно, Сергей знал, чем занимается Мила. И в том, что она производила такое впечатление на мужчин, не было ничего удивительного. Но почему-то ему это показалось неприятным.

Повар-итальянец в белом колпаке раздавал задания двум официантам.

– Прошу, прошу за стол!

Том явно гордился своим поваром, и ему не терпелось продемонстрировать его кулинарные таланты.

На столе стояли типичные итальянские закуски. Том сел напротив Милы и во время разговора взял ее за руку. Сергей невольно фиксировал все эти проявления мужской заинтересованности. Мила явно, но совершенно непринужденно подыгрывала ему.

– Чем занимаетесь? – Том наконец обратился к Сергею, но посмотрел на него как-то снисходительно.

– Бизнесом. Продаю термонагреватели.

Сергей хотел продолжить, но Том перебил его:

– В России разве есть бизнес? Там же все аффилировано.

– Ну, не до такой степени. Бизнес есть даже в Африке. – Серж почувствовал, что чувство неприязни в нем начинает разрастаться.

– Не обижайтесь, просто в России всегда все как-то чрезмерно.

– Я и не обижаюсь.

– Знаете, я очень редко бываю в Монте-Карло. Раза два в год. Жена купила павлинов. А они… Ну, знаете… Кричат. А вчера, представьте, приехал – а они молчат. Просто невероятно. Не знаю, что случилось, но… Просто фантастика!

– Повезло, – сказала Мила.

– Да, мне вообще везет. Здорово, что эти павлины перестали орать. Я раньше сюда прямо ехать не хотел, но теперь… – Том снова посмотрел на Милу. – Теперь, я думаю, все изменится.

После закусок Сергей сослался на головную боль и попрощался. Мила непринужденно кивнула ему. Том, казалось, был просто счастлив, что сосед уходит.

Гулять Сергею тоже не захотелось. Он пришел домой, лег на диван и посмотрел на картину китайского художника.

Надо будет ее продать. Или не продавать? Нет, все-таки надо продать.

Сергей достал телефон и нашел в контактах номер Николая. О чем они будут говорить, если он сейчас позвонит? Звонить? Или нет?

Голос

Счастье точно самоутверждение жизни в собственной правоте.

Симона де Бовуар

Станислав плотно закрыл дверь комнаты и повернул ключ. Несмотря на то, что в квартире никого не было, он заперся. Достал из ящика стола «Айпад» и ткнул пальцем в папку под названием «Важное». В хронологическом порядке в ней хранились двенадцать фотографий. Все они были связаны с Парижем. «Айпад» он купил специально, чтобы перенести туда фотографии, которые со временем стали темнеть. Он боялся, что с ними может что-то случиться. Станислав сосредоточенно смотрел на первый снимок, и ему начинало казаться, что он вдыхает запах Елисейских Полей, свежих круассанов, крепкого кофе и мужского одеколона. Нарядный флакон с парфюмом, почти полный, тоже хранился в одном из ящиков стола. Он иногда пользовался одеколоном дома, словно совершая небольшое преступление. Как если бы французский одеколон – драгоценный подарок от Элен, такой же невероятный, как и все, что происходило тогда в Париже, – попал в его комнату, в дальний ящик, контрабандой и теперь его нужно всеми силами скрывать.

У О’Генри есть рассказ под названием «Дороги, которые мы выбираем». В какую бы сторону ни поворачивал человек на распутье – судьба найдет его в любом случае. И случится то, что должно случиться.

Станислав не считал себя фаталистом: не верил в судьбу, в предначертанность событий. Красивая легенда о богинях судьбы мойрах, следящих за ходом человеческой жизни, оставляла его равнодушным. Он знал, что не может ничего изменить в своей жизни. Да он и не хотел. Прошлое стиралось, как что-то эфемерное, как будто и не связанное с ним. Он часто вспоминал какие-то фрагменты и наблюдал за событиями со стороны, как смотрят кино – переживают, смеются, но понимают, что это только кино.

Все имевшее для него ценность осталось в прошлом. Разве что собственным кабинетом Станислав немного дорожил: ведь он буквально отвоевал его в тяжелых и продолжительных боях. Когда переехали в новую квартиру, его жена, Вера, заявила, что в большой комнате расположится гостиная, в маленькой – спальня, а в угловой – музыкальный салон.

– Поставим, наконец, фортепиано с удобствами! – оживленно щебетала жена. – Ведь инструменту необходим простор!

Веру нисколько не смущало, что за годы совместной жизни она ни разу не сыграла на фортепиано для мужа – ни пьески, ни этюда. Будучи учительницей музыки, фортепиано она ненавидела.

– Ох уж эти дети… – Тут Вера хмурилась. – Совсем не слушают. Стараюсь, играю, а им все равно! Такое отношение меня расстраивает, понимаешь?

Возможно, имелась и другая причина. Станислав все понимал, но поступил по-своему. Купил письменный стол, книжные стеллажи, небольшой диван. Когда стоял на подоконнике и укреплял карниз, вошла Вера. Стала кричать, что Станислав эгоист и он ей больше не муж. А еще он – бездарность, не в состоянии заработать на кусок хлеба – может убираться куда угодно, раз разбил ей сердце и испортил жизнь. Все эти годы она, мол, кормит, поит и оплачивает коммунальные счета мужа, а тот лишь ведет асоциальный образ жизни.

В своей истерике высказала жена и главную претензию: именно из-за Станислава она потеряла ребенка. Если бы в тот злополучный день он не отправился на вечернюю халтуру, все могло бы сложиться по-другому. Строители тогда привезли материалы для ремонта квартиры. И она подняла тяжелый пакет с цементом. Потом несколько дней лежала в больнице… Но было поздно.

Станислав, как и всегда, не возражал и не спорил. Конечно, никакого асоциального образа жизни он не вел. Честно ходил на службу, отдавал всю зарплату жене. У него не имелось ни тайных банковских счетов, ни заначек под стопками книг. Но в чем-то Вера была права: он жил сам по себе.

И на сей раз он ничего не ответил жене, а просто включил дрель. Победитовое сверло мягко врезалось в бетонную стену. Вскоре он установил карниз и повесил гардины – те самые, темно-коричневые, цвета горького шоколада.

С тех пор кабинет стал для Станислава тем местом, где он мог оставаться наедине со своими воспоминаниями. Он снова мог дышать, жить и даже улыбаться, садился к столу и доставал из ящика «Айпад». Смотрел фотографии, что отправляла ему Элен, пытался представить выражение ее лица, когда она старательно выводила по-русски: «Всегда буду помнить тот вечер!»

Станислав увидел в окно жену – она шла с недовольным лицом.

В последние два года Вере нравилось считать себя очень-очень больной. Она вдруг обнаружила у себя аллергию на все виды электромагнитного излучения. Теперь в доме не допускалась работа любых электроприборов: телевизора, радио, компьютера и даже сотового телефона.

Сначала он даже пытался объяснять ей физические законы. Хотел доказать, что электромагнитная волна проходит сквозь стены, а раз жену не беспокоят ноутбуки соседей, то у нее все в порядке. Но Вера оставалась непреклонна: больна – и точка! И вообще она может теперь жить исключительно среди экологически чистых материалов. А потому – срочно нужны стулья из бука, натуральная шуба на подкладке из шелка, родниковая вода и фермерские продукты. И никакой мобильной связи, а также интернета в пределах досягаемости! Мол, невыносимо страдает от разрушающих волн. (Тут она обычно хваталась за горло, словно начиная задыхаться.)

Станислав пытался что-то объяснять – жена не слушала. Однажды он даже решился объявить, что больше не может так жить, а потому – уходит. С решительным лицом вошел в комнату и увидел, что Вера лежит на диване и безутешно рыдает. Она выкрикивала горькие фразы о потерянном ребенке. И о том, что он ее не любит. А в довершение – уже порядком приевшиеся угрозы, что она покончит с собой: выбросится из окна, выпьет ртуть.

На следующий день шубу пришлось купить, причем в кредит – актеру провинциального театра не светят баснословные гонорары. К тому же мутон оказался для жены слишком грубым, кролик – недостаточно теплым, а ондатр – так вообще «сплошным уродством». В итоге Вера стала владелицей превосходной канадской норки, голубой, как мечта.

Иногда они гуляли по парку. На большой ледяной горке дети катались на санках. В новой дорогущей шубе жена нахмурившись смотрела на их забавы, а потом тихонько плакала дома.

Он не счел нужным сообщить ей, что взялся за отвратительную халтуру, чтобы хоть как-то выровнять баланс. Теперь по субботам и воскресеньям приходилось подрабатывать аниматором в детском клубе, развлекая отпрысков состоятельных горожан. Каждый из беснующихся семилеток имел право выразить недовольство уровнем мероприятия, и тогда владелец клуба вызывал Станислава, грозя лишить гонорара или вообще уволить…

– Я дома! – прокричала Вера из прихожей.

* * *

Станислав открыл на планшете Эйфелеву башню в лучах яркого летнего солнца.

Когда-то снобствующие парижане насмехались над новой достопримечательностью, и Станислав зачем-то тоже усмехнулся.

– Tour Eiffel, – проговорил он вполголоса.

В голове снова зазвучала музыка – какой-то чудак шансонье зарабатывал на жизнь, наигрывая знаменитые французские мелодии. Официант в безупречной белой сорочке и черной бабочке умело разливал шампанское по узким бокалам. Станислав тогда впервые попробовал настоящее шампанское, в ресторане «Жюль Верн». Он сделал глоток и подержал игристое вино во рту, чтобы хорошенько распробовать. Вкус показался странным, немного кислым. Старался не обнаружить неопытности – ведь что он, в сущности, видел в родном Саратове? Родители его, если и пили по праздникам, то предпочитали настойку, которую сами делали из рябины и вишни. А теперь вот кислющий напиток, привезенный из самой Шампани, искрился, словно заигрывая с ним.

Вокруг царил Париж! А напротив сидела она – Элен. Никогда раньше он не видел такого вдохновенного лица. И таких прекрасных, чуть тронутых тушью, миндалевидных глаз в лучах заходящего солнца! А еще губ – отзывчивых на каждое слово.

Она говорила тихо и медленно, как-то по-особенному растягивая слова. А он видел перед собой мерцающую радугу, неожиданно раскрасившую его жизнь. Где-то глубоко внутри обреченно терзало: «Она исчезнет, исчезнет!» Но в тот волшебный вечер она находилась рядом с ним и отражалась в его глазах!

Потом они танцевали. И он несколько раз наступил ей на ногу. Элен поцеловала его нестерпимо нежными губами. От долгого, до головокружения, поцелуя он буквально забыл себя. В тот момент, прозрачный, как всплеск солнца на старой открытке, Станислав ощутил счастье. Сказочные часы, минуты – он отвоевал у всего мироздания! И теперь никто их уже не отнимет.

Когда они сели за стол, она взяла бокал с шампанским и громко сказала:

– За тебя! Ты ужасный танцор, прости… Но у тебя прекрасный голос. Скажи, почему ты стал актером?

Ему было сложно объяснить, почему он стал актером. Сейчас, рядом с ней, он чувствовал себя смелее и увереннее, и все, что с ним произошло, казалось единственно возможным. В детстве, когда его называли Стасиком, он дважды в день проходил мимо памятника Чернышевскому, а потом мимо красивого здания театрального училища. С интересом рассматривал всех, кто весело болтал на ступенях. Особенно, конечно, девушек.

Его родители были довольно далеки от театральной жизни. Его отец и дед были рыбаками, и он тоже тащил вместе с ними снасти, провожал до лодки. А потом дед взял его на первую рыбалку и сказал, что это мужское дело и что он теперь тоже настоящий мужчина.

В наши дни Волга не такая, как сто лет назад: разлившаяся, размеченная красными вспышками бакенов, уже без плотов, без колесных пароходов. Но она все та же – в могучей подспудной тяге. Только потянет с воды – и легче дышать. И плещет жерех – красивая рыбина, будто бы вылитая из серебра.

Волжане вообще не представляют, как люди в городе могут жить без большой реки, без ее силы и поддержки. Все свои беды, невзгоды, душевную тоску издревле несет человек к реке и отпускает вниз по течению.

Мать, Марфа Васильевна, работала на хлебозаводе. На сына она никогда не кричала и голос повысила лишь однажды – когда шестнадцатилетний Станислав явился домой среди ночи. Тогда они выпили с одноклассником Лешей бутылку «Киндзмараули» и потеряли связь со временем.

Именно мать впервые привела его в драматический театр. На сцене шла знаменитая постановка Дзекуна «Жили-были мать да дочь». Станиславу тогда только исполнилось тринадцать лет, и он ровным счетом ничего не понял. Но сам театр его поразил. Он с трудом заснул и все думал о театре, который показался ему необыкновенным, не имеющим ничего общего с реальной жизнью, которой жили его родители.

При театре функционировала студия, возглавляемая тем самым легендарным Дзекуном, главным режиссером. Его спектакль «Мастер и Маргарита» в свое время заставил критиков говорить о Саратовском театре драмы даже в Москве. Впрочем, вряд ли все это имело значение для Станислава – ему просто захотелось быть среди этих людей на сцене, оказаться в их загадочном артистическом мире.

Он поступил в театральную студию – прошел все этапы отборочных туров, с декламацией стихов и этюдом по актерскому мастерству. К тому времени он уже превратился в видного юношу: высокий, от природы широкоплечий, волосы густые и гладкие, отпущенные на модный манер, глаза чистые и голубые, почти прозрачные. Настоящий хрусталик, часто повторяла мама.

Для выступления перед приемной комиссией Станислав выбрал поэму Некрасова «Крестьянские дети» – да-да, именно из нее тот любимый всеми школьниками отрывок: «Однажды в студеную зимнюю пору я из лесу вышел…» Но Станислав не искал легких путей, поэтому зубрил другую часть поэмы. Почему-то никак ему не давалась строфа:

 
Копатель канав вологжанин,
Лудильщик, портной, шерстобит,
А то в монастырь горожанин
Под праздник молиться катит.
 

Мать долго и тщательно гладила парадную белую рубашку, а потом старательно выводила четкие стрелы на школьных брюках. У двери она еще раз поправила воротник рубашки и перекрестила сына. В семье все были атеистами, и в церковь она не ходила, но каждый раз перед ответственными событиями крестила сына.

Не то чтобы Станислав сильно волновался, но все-таки чувствовал себя слегка смущенным. Председатель комиссии Александр Дзекун, чуть поразмышляв, вынес вердикт:

– Ну, с эмоциональностью будем работать. А вот за голос готов все простить! Даже то, как вы тут стояли – пень пнем! Сами-то хоть понимаете, что обладаете даром?!

Станислав улыбнулся в ответ. Разумеется, пока еще про дар он ничего не понимал, но слышать такое – всегда приятно.

– Ну вот, хоть ты у нас в люди выбьешься! – сказала мать.

Поступление Станислава в театральное училище казалось теперь чем-то очень естественным, само собой разумеющимся.

Учащиеся театральной студии имели одну привилегию: если выпускной студийный спектакль заслуживал одобрение режиссера и художественного совета, то особо отличившиеся молодые актеры поступали в училище вне конкурса. Выпуск Станислава ставил классику Островского – драму «Бесприданница». Станислав играл почтового служащего, несчастного Юлия Капитоновича Карандышева, и роль поначалу совсем не вызывала у него энтузиазма, словно он на себе ощущал все унижения героя. Ему претила сценическая жизнь небогатого, несчастливого, жалкого чиновника, в итоге выставляющего себя на посмешище. Но в ходе репетиций Станиславу удалось понять и примерить на себя образ маленького человека, так любимый русскими писателями. Станислав понял, как правильно сыграть – и в результате Карандышев превратился чуть ли не в главного героя постановки. На поклонах ему хлопали даже сильнее, чем Ларисе.

Все это Станислав рассказал Элен. Иногда останавливался, чтобы спросить:

– Тебе действительно интересно?

Впрочем, он мог не спрашивать, а она могла и не отвечать. Он все читал в ее глазах, которые стали почти изумрудными от шампанского. Она смеялась, а потом снова спросила:

– Так почему же ты стал актером?

– Не знаю… Возможно, потому, что не стал рыбаком.

* * *

В начале девяностых годов двадцатого века французская разведка решила запустить новую лингвистическую программу. Специальные разработки предназначались для слома границ современного общения. Программа реализовывала то, что уже давно будоражило умы фантастов: проект ученых делал возможным понимание любого языка. В России представители программы работали в Ленинградском университете и Институте имени Бонч-Бруевича. Предстояло найти подходящий тембр голоса, способный озвучить весь русскоязычный ряд. Выбирали среди большого количества голосов – из обширной звуковой картотеки. Время шло, но руководители проекта все никак не могли отыскать подходящий голос.