Текст книги "Колымская сага"

Золото под ногами

С золотом было покончено.

Несколько слов о прииске «Фролыч». Добыча золота на прииске через некоторое время была возобновлена. На прииске жило небольшое количество вольных, в основном молодых ребят. Основную работу вели зэки приданного прииску лагеря.

Когда началась Отечественная война, и лагерь, и вольные готовы были отправиться на фронт. Но стране нужно было золото. В первую очередь, чтобы платить по ленд-лизу за продовольствие и военную технику, боеприпасы, снаряжение, медикаменты, продукты питания для армии и флота. Поэтому никого с Колымы в армию не брали.

В немыслимых по нашим современным меркам условиях предшественники нынешних горняков Сусуманского района только за один 1942 год произвели более 40 тонн золота, а также оказали за время войны помощь фронту и пострадавшему от фашистской оккупации населению на сумму свыше 400 миллионов рублей.

Закрытие прииска «Фролыч» было ошибкой. Там ещё можно было много чего добыть. Исключительно высокое содержание золота на полигонах и в шахтах позволяло порой выживать и заключенным. Один из них рассказывал:

«Иногда мы набирали полную рукавицу самородков и передавали ее знакомому охраннику. Взамен он нам приносил немного хлеба, селедки, чайной заварки и табака. И тогда мы пировали прямо в шахте, при тусклом свете коптилок».

Колымское золото шло не только на выполнение государственного плана. На Колыме было достаточно людей с определённым золотым запасом. Они использовали любую возможность нажиться.

Поэтому жизнь была часто опасной. Искатели личного золота не останавливались ни перед чем.

Добыча золота на Колыме постоянно увеличивалась. Но основным двигателем в этом наращивании была разведка. Выявленные богатые гнёзда россыпей вовлекались в эксплуатацию «прямо с колёс». Так к началу Второй мировой войны добыча золота на Колыме достигла пика 80 тонн.

В 1941 году она начала сокращаться. В этом затухании отразилось не только снижение содержания золота в россыпях из-за его выборочной разработки. Геологическая служба Дальстроя была главным звеном добычи металла в первые годы, и в дальнейшем она оказалась подчинённой основной задаче – добыче золота. Нужны были новые территории.

Интересная история о неожиданном обнаружении золота в Сусуманской глубинке прямо на месте стоянки лагеря зэков. Она нигде не отражена в истории Колымы. Но старожилы и выжившие до сих пор зэки об этом знают и помнят.

Это было в Сусуманском районе.

На этом месте стоял почти умирающий лагерь. Зэки жили в палатках. Не хватало еды. Худые и бледные люди ещё работали. Мертвецки бледные дистрофики, постоянные обитатели санчасти, жадно поглядывали на помойку за кухней. Там были выброшены головки от селёдки и банки от консервов, на стенках которых можно было собрать крохи невычищенных консервов. В лагере люди бедствовали от дизентерии. Надо было вырыть яму для отхожего места. Это и случилось, когда её начали рыть.

Люди, сидевшие в санчасти, услышали громкие возгласы и топот ног за палаткой. Они вышли и увидели, что все бежали по направлению к новой уборной. Плотное кольцо любопытных окружило яму. Они переговаривались с кем-то, кто, очевидно, стоял в ней.

Как полагалось, люди содрали с поверхности будущей ямы – полтора на три метра – мох, потом начали с помощью ломов и кайл углубляться в грунт. Но яма осталась мелкой – не дошла и до полуметра. В ее середине стоял съемщик и скребком набирал грунт из ямы в лоток. Потом он вылез, и зеваки торжественно отступили, освобождая дорогу. Такого чуда они ещё не видели. Когда промыли лоток, взвесили оставшееся золота, то все ахнули. Середина дна была покрыта слоем жёлтого, похожего на крупный песок металла. «Зрелище было неправдоподобным: с одного лотка золота получилось много больше, чем за двенадцатичасовой рабочий день с тачками, окриками и головокружением от непосильного труда» (свидетельство очевидца).

После этого, безусловно, лагерь ожил. Приехало магаданское начальство. Еда, одежда, деньги. Всего стало вдосталь. Этот необыкновенный случай произошёл в Сусуманском районе Магаданской области. Такое золото было на всей территории расположения лагеря. Его немедленно перенесли в другое место.

На АРЭКе

Семья Ивана Ивановича поселилась в одном из наспех построенном зэками доме в посёлке, который тогда назывался АРЭС (Аркагалинская электростанция). Невдалеке работала первая, недавно запущенная электростанция. Деревянный дом построили специально для семейных. Кухня была просторная общая, в общий длинный коридор выходили двери небольших квартир. Напротив был построен ещё один дом для семейных. Остальные бараки вмещали вольных завербованных холостяков. Посёлок имел магазин и небольшой клуб, где иногда крутили кино, выступали артисты самодеятельности, иногда приезжали настоящие артисты, которые по разным причинам были арестованы и отправлены на Колыму. Однажды там выступал Шаляпин. Когда концерт закончился, шахтёры вынесли его на руках.

Ивана Ивановича перевели работать на угольную шахту. Добывали уголь для электростанции. Маленькая электростанция не обеспечивала электроэнергией прииски. Строили новую, большую, по последнему слову техники.

Семья жила в строящемся посёлке, назывался он АРЭК, что было достаточно громко для маленькой группы жилых домов. Очевидно, в название была вложена мечта строителей о мощном комбинате. (АРЭК – Аркагалинский электрокомбинат.) Угольная шахта, недавно заложенная на АРЭКе, была поблизости от этого дома. От шахты до электростанции проложили узкоколейку, по которой периодически вагонетки с углем тянул мотовоз.

Впоследствии мощную электростанцию построили рядом, на Мяундже. Тогда это место называлось Д-2. А первый посёлочек с громким названием АРЭК стали называть «Кедровый». Перед этим семья несколько месяцев проживала в посёлке, где построили первую электростанцию. Его называли АРЭС (Аркагалинская электростанция). В длинном деревянном бараке жило несколько детных семей. Жили дружно. Мужчины пропадали на работе, ездили по открывающимся угольным шахтам. Женщины ухаживали за детьми, шили и перешивали себе платья, вязали, встречали и любили своих мужей. Все были патриотами Севера, патриотами строек.

В этот период семье была предоставлена двухкомнатная квартира, общий общежитский коридор и общая для всех кухня. Неказистый этот домишко, с длинным коридором и большой светлой кухней был ими покинут из-за неожиданной беды, свалившейся на дочь Ивана Ивановича.

Вот как об этом рассказывает она сама:

«В соседнем доме жила большая собака, немецкая овчарка. Я её очень боялась. Старалась не выходить на улицу, когда её выводили на прогулку. Но однажды вышла не вовремя. Собака с громким лаем бросилась ко мне. Ужас, охвативший моё детское маленькое сердечко, невозможно передать словами. Я завизжала. Собака сбила меня с ног и встала надо мной. Она не кусалась. Она была приучена ловить преступников. Она была из лагерной охраны. Хозяйка собаки и мама бросились ко мне одновременно. Собаку срочно отвели домой. А меня мама тоже срочно унесла домой. И хотя впоследствии мне объяснили, что собаку не надо было бояться, что она не кусачая, я не могла говорить. А через неделю со мной опять случилась беда. Я бежала по длинному коридору на кухню. А из двери соседней квартиры вышел дневальный. В руках у него был паровой утюг, им гладили бельё. Это такой чугунный утюг, внутри которого накладывали горящие угли из печки. Чтобы утюг быстрее накалился, дядя Павел размахивал им. Утюг продувался, угли разгорались. Он не заметил меня. И горячий утюг припечатался к моей щеке. Боль была аховая. И это добавилось к испугу от собаки. Я вообще перестала говорить, онемела. Ожог на щеке мама быстро вылечила: наложили старую чайную заварку. А потом заваривали коричневый чай, охлаждали и снова и снова делали компресс. Вот щека и зажила, даже шрама не осталось. Надо было менять обстановку. Я боялась выйти из своей комнаты. Мы переселились на маленькую угольную шахту. Ежедневно мать делала мне холодные обтирания жёстким мокрым полотенцем. Я начинала говорить. Сначала заикалась. Но потом это прошло. Холодное обтирание закаляло нервы.

Около дома мы устроили огород. Для Заполярья – большая и редкая ценность. Редкость потому, что тёплой талой земли рядом не было. Был в основном мох. А если мох снять, то под ним мёрзлая земля, то есть та вечная мерзлота, которой прославилось Заполярье. Наш дом был на краю посёлка. Дальше, метрах в ста, шло болото с большими кочками. За болотами начинался кустарник и лиственницы. Мы ходили всей семьёй в этот лес и собирали перегной, то есть веником и совочками собирали перегнившую листву и хвою, ссыпали её в мешок. Из этого наносили себе огород. Мама была знакома с легендарной колымской личностью, грузином Гутыдзе. Он много сделал для освоения Севера, выращивал в теплицах овощи, завёл на Аркагале коров, дети получали по распределению молоко. Корм для коров заготавливали все жители под его руководством. Мама брала у него семена, и у нас вырастала редиска, лучок на срезку и салаты. Это было не только лакомство, но и прекрасное лекарство от цинги.

Однажды отец привёз с Аркагалы маленького поросёнка. Мы назвали его Борька. Вечером Борьку мыли. И он к этому привык. Каждый вечер он требовал, чтобы его купали. В кухне под столом стояло его корыто. Если подходило время, а купание запаздывало, Борька толкал его носом, оно гремело и напоминало нам о предстоящем развлечении. Беленький чистенький Борька не терпел одиночества и ходил за нами как привязанный, постоянно потихоньку хрюкая, что-то рассказывая на своём языке. Когда на летние каникулы приехала домой старшая сестра из интерната, мама поручила ей кормить Борьку. Он окончательно привязался к ней и даже ночью укладывался спать около её кровати.

Днём мать и отец были на работе. В доме заправляла всем старшая сестра. Обязанности были распределены. Я следила за чистотой в доме. Мне было уже пять лет, старшая сестра считала, что вымыть пол я вполне могу. Первый раз я просто проехала местами мокрой тряпкой по полу. Сестра вырвала у меня из рук швабру и основательно побила меня ей. Потом показала мне, что это значит – вымыть пол в доме и навести чистоту. Я быстро поняла, как надо выполнять требования сестры к чистоте в доме. Больше ей не приходилось применять швабру для науки. Реветь она не разрешала и предупредила, что если буду жаловаться, то я ябеда и заслуживаю настоящей порки. Я не хотела узнать настоящую порку. Сестра была школьницей. Зимой жила в интернате и там научилась драться. Пришлось слушать каждое её приказание и не жаловаться.

Младший брат поливал огород. И это ему нравилось. Сестра готовила еду и контролировала нас.

Наш огородик располагался в двадцати шагах от дома. Перед обедом мы с сестрой ходили на огородик за редиской, срезали листья салата и зелёный лук. Мама не разрешала выводить Борьку на улицу. Но нам нравилось, когда он, похрюкивая, шёл вслед. На огород мы его не пускали, по очереди караулили около калитки.

Было то утреннее время, когда взрослые ушли на работу, а мы готовились к завтраку. Всей гурьбой мы пошли на свой огородик. Естественно, Борька не остался дома. Мы не заметили, как из-за угла дома появился зэк, схватил Борьку и побежал к шахтам. Борька отчаянно завизжал. Увидев это, сестра тоже завизжала ещё отчаянней. На визг с соседнего крыльца выскочил дядя Вася. Он мгновенно понял, что произошло, и ринулся вдогонку за зэком. Если бы зэк успел добежать до шахты, нашему прекрасному умному, чистому Борьке был бы конец. Но дядя Вася сумел догнать зэка перед самой шахтой, вырвал у него Борьку и поддал заключённому пинком по заднице. Зэк плюхнулся в угольную пыль. А Борька, как ни странно, мгновенно перестал визжать и только спокойно хрюкал на руках у дяди Васи, пока тот не подошёл к сестре и не отдал его в её руки. Мы благополучно вернулись в дом. Больше Борьку не выводили на улицу.

Осенью сестру увезли в интернат. На нашем посёлке школы не было.

Мама перестала работать. Брат был ещё маленький, а я не надёжная нянька.

Становилось холодно. В основном мы играли дома. Мы любили разыгрывать сказки. Брат был обычно Иваном-царевичем, а я Царевной-лягушкой или Василисой Прекрасной. Нашим дворцом был диван, стоящий около тёплой стены, внутри которой встроили обогреватель (тёплый воздух от печи проходил по воздушным ходам внутри стены).

В отдалённых от дивана углах комнаты был зимой нестерпимый холод. В противоположном от дивана углу стояла бочка с водой. Вода в бочке замерзала. Сверху был небольшой слой льда.

Мама ушла в магазин за продуктами. Минут через пять в дверь кто-то стал сильно стучать.

– Кто там? – спросила я.

– Открой! – потребовал незнакомый грубый мужской голос.

– Не открою. Папы нет, мамы нет, не открою, – выпалила я заученную фразу.

– Открой, иначе я выломаю дверь. Выломаю дверь и тебя накажу.

Голос был грубый, мужской. Дверь задрожала под ударами. Я испугалась. Сняла крючок. Зашёл высоченный мужик, конечно зэк. На нём была широкая чёрная ватная фуфайка, подпоясанная толстой верёвкой.

В то время продукты выдавались по карточкам. Была война. Мужик молча прошёл на кухню. Открыл ящик стола, выставил продукты. Все крупы, муку, сухую картошку, сухое молоко, другие продукты он делил пополам. Половину забирал себе, складывал её за пазуху. Половину ставил обратно в стол. Очевидно, он готовился к этому, потому что у него были бумажные пакеты. Закончив с этой процедурой, он обратился ко мне:

– Ну, девчонка, что ещё у вас есть? Где подполье?

Я испугалась. Но на крышку подполья указала. Он поднял крышку и залез в подпол. Там стояла бочка с кислой капустой, бочка с грибами и бочка с ягодой брусникой. Набрав того и другого он спрятал и это за пазуху. Его ватная фуфайка изрядно оттопырилась. Он вылез и аккуратно закрыл крышку подполья.

– Теперь скажи мне, где мать прячет деньги.

Я начинала понимать, что произошло. Продукты он взял по половине. А деньги заберёт, и мы останемся голодными. Я знала, что деньги мать прячет под кроватью. Боясь ограбления, она заворачивала их в какую-нибудь рваную тряпку и забрасывала в дальний угол под кровать.

– Я не знаю, – едва промямлила я.

Он грозно нахмурился. Подошёл ко мне ближе. Я так испугалась, что даже если бы могла, не сказала. Я просто онемела от страха.

– А ну, говори! Я ведь вижу по глазам, что знаешь.

Я молчала и со страхом смотрела на него, а потом на родительскую кровать.

Он, очевидно, кое-что понял и направился к кровати. Поднял матрац, но ничего под ним не обнаружил.

И в это время вошла мама.

– Ты что тут делаешь? – закричала она громко.

Мужик развернулся и спокойно сказал:

– Хозяйка, разреши мне на камушках поворожить.

У двери стоял топор. Мать схватила его в руки и крикнула:

– А ну, убирайся! Я тебе сейчас топором по башке поворожу. Позову соседей, они тебе ещё поворожат.

Мужик хмыкнул. Спокойно прошёл мимо мамы в дверь. Что она могла сделать против такого здорового мужика? Как только он вышел, она быстро закинула крючок на двери. Схватила нас в охапку.

– Он вас не обидел? Давно он здесь? Что он делал?

Я молчала и только теряла большие градины слёз. А брат сказал:

– Мама, он забрал у нас еду. Не всю, половину».

Малюсенький посёлок невдалеке от шахты. За шахтой видны вышки лагеря. Дом был совсем недалеко от шахты, вблизи от рельсов, по которым мотовоз возил уголь на электростанцию. Стеклянные окна без решётки были не высокими, с первыми морозами они покрывались рисунком от Деда Мороза. Однажды Иваныч задержался на соседней шахте, и семья осталась без мужской охраны. Мать уложила детей спать. Выключила свет, но спать не ложилась. Внезапно невдалеке запела птица. Ей ответила вторая. Ольга накинула второй крючок на дверь. Рядом с окном поставила топор. Тень от топора чётко вырисовывалась на замороженном стекле окна. У Ивана не было ружья. Но у младшего сына был игрушечный пистолет. Она взяла его в руки. Птицы запели совсем близко.

Затем под чьими-то ногами заскрипел снег. И когда скрип снега под окном прекратился, Ольга взяла в руки топор. Встала за стенку. А топор ещё раз показала через окно на улицу. Поставила топор рядом и показала игрушечный пистолет. Потом снова взяла в руки топор и показала его сквозь окно. Вновь заскрипел снег под окном. Но теперь был звук удаляющихся шагов. В эту ночь она не спала. Когда Иван утром вернулся домой, Ольга рассказала ему эту историю. Она категорически потребовала переселения семьи на Кадыкчан, где лагерь был далеко.

Иван Иванович вернулся домой с Аркагалы, где ему надо было решить ряд вопросов относительно крепежа шахты. Для этого надо было спуститься в шахту под землю. По основному стволу шахты поднимались наверх, на эстакаду, вагонетки с углем по проложенным там рельсам. Вроде всё было в порядке. Но вот неожиданно он увидел боковой штрек. Оттуда шёл шум. Что-то там происходило. Он свернул. Открывшаяся картина его мгновенно пронзила ужасом. На большом плоском камне лежало тело. Над ним стояла очередь. Ясно было, что это женщина. На ней лежал мужик и крякал от удовольствия. Тройка рядом ждала своей очереди. Очевидно, женщина была без сознания.

– Ну, хватит тебе, пусти меня, – закричал мужик рядом. Он уже подготовился.

Его огромный раздувшийся от возбуждения член торчал из ширинки брюк.

Спускаясь в шахту, Иван на всякий случай взял с собой оружие. Быстро выхватив пистолет из кобуры, выстрелил в воздух. В один миг все куда-то исчезли. Только мужик, который был на женщине, отползал в сторону. Ещё один, которого он не заметил, стоял в стороне. Он смело подошёл к отползавшему. Поднял его и дал хорошего пинка. Тот отлетел к стенке.

– Не убивай его, Иваныч. Я тебя знаю. Пусть уходит. Давай спасать женщину.

– Как, как она здесь оказалась?

– Дура потому что. Она вверху работает. На вентиляции. Думала одного ублажить. Спустилась с ним. А когда увидела очередь, закричала со страху. Ей поддали слегка. А потом уделали. Этот был третий. Я возьму её на руки, вынесем. Прикроем её тряпьём и забросим в вентиляционную будку. Очухается, что-нибудь поймёт. Я не хотел участвовать в этой гадости. Не знал, зачем позвали. Но ничего сам один не мог сделать.

Но Иваныч был не только возмущён до дрожи. Когда вышли наверх, его вырвало.

Зэк сказал:

– Ты не поднимай этот вопрос. Женщину опозоришь, зэков не найдёшь. Ты ведь их не разглядел. А тебя прибьют. Бывай.

После этого Иван Иваныч не мог сразу вернуться домой. Надо было прийти в себя. Внутренне очиститься. Когда он вернулся домой, Ольга рассказала, как ей пришлось ночью слушать пение птиц и скрип снега под окном.

Он принял решение добиться переселения на Кадыкчан. По долгу службы ему приходилось ездить на разные шахты. А семья в этот момент оставалась беззащитной. Надо было устроить жильё там, где шахты подальше, а люди, особенно семейные, ближе. Пошёл к Поповиченко, начальнику района. Рассказал о ситуации.

– Ну, вот что, Иван Иванович, я вполне тебя понимаю. Сразу я тебе дать благоустроенное жильё не могу. Придётся немного пожить на Старом Кадыкчане. Около здешней речонки Кадыкчанки стоит зимняя утеплённая палатка. Не очень удобно, тесновато. Но безопасно. К осени на Новом Кадыкчане построят общежитие для семейных. Переведу твою семью туда. Ну, а дальше как пойдёт карьера.

Зимняя утеплённая палатка была действительно тесновата. Её строили на скорую руку из ящиков. В них для тепла насыпали опилки. Сверху надели большую брезентовую палатку от дождя. Внутри обили фанерой. Палатку разделили на две комнаты. В одной спали. Там стояли две кровати. Между ними проход сантиметров тридцать – сорок. Второе помещение было кухней. В ней сложили кирпичную печь и вместили обеденный стол и два стула. Дети делали уроки, сидя на кровати. Так пережили зиму. Наступила весна. Разлилась река и подступила близко к жилью. Однажды младший сынишка вышел погулять. Подошёл близко к берегу. Хорошая забава: взять в руки плоский камушек и пустить его по воде. Проверялась ловкость, камень надо было пустить так, чтобы он хотя бы трижды коснулся поверхности воды, прежде чем затонет. Пацанёнок увлёкся и не заметил, как кусок берега отвалился, и он вместе с ним упал в воду. Рядом никого не было. Течением понесло ребёнка. Плавать он не умел. Но каким-то чудом уцепился за прибрежный куст и выкарабкался на берег. Весь мокрый пришёл домой. Мать была в ужасе. Вода в колымских реках очень холодная, течение сильное. Взрослого может с ног сбить. А тут мальчишке всего четыре годика. Чудо. Есть у семьи божья защита.

Вот так жила на Колыме семья инженера-геолога.

Наконец им выделили двухкомнатную квартирку в общежитии для семейных. Ольга была довольна. Коридор общий. Но квартирка имела две просторные комнаты и кухню. Отопление пока было печное. Но угля хватало. К тому же рядом жила добрая еврейская семья. Женщины подружились. По выходным собирались за общим столом, готовили любимые колымские блюда: сухую жареную картошку, квашеную капусту, грибы, красную рыбу. Вели беседы, пели песни. Дети при них. У Лейканда были двое, почти такого же возраста, как и у Иваныча.

Новый Кадыкчан, новый, удобный, обустроенный посёлок, построенный в стороне от основной Колымской трассы. Вдоль трассы был расположен Старый Кадыкчан, где жили работяги шахты, дорожники. На Новом Кадыкчане жили семейные, построены бараки для вольнонаёмных холостяков, клуб, где смотрели кино, при клубе был организован кружок самодеятельности. Руководила им женщина, имеющая специальное образование. Она ради мужа бросила Москву, артистическую карьеру. На Кадыкчане ей нашлось хорошее дело. Работала она заведующей библиотекой. По сути дела, на ней лежала организация досуга и культурной жизни молодёжи: концерты самодеятельности, вечера, посвящённые разным торжественным и не очень событиям, танцы по выходным. Благодаря ей Кадыкчан имел своё культурное лицо.

Постепенно посёлок обустраивался. Столовая, магазин, своя небольшая поликлиника, больница. Вот только школы не было. Маловато детей для школы. Учиться детей отвозили в интернаты. Сначала в Адыгалах. Там была школа до четвёртого класса. Но на Адыгалах была опасная горная дорога. Потом детей стали возить в Нексикан. Он дальше, но дорога прямая, обустроенная, без горных перевалов. Отстраивалась Мяунджа. На Мяундже большая электростанция. Строительство домов было организовано в быстром темпе. За последнюю зиму строители (в основном зэки) построили и сдали 28 домов. Но зимнее строительство имело свои минусы. После летнего таяния мерзлоты под домами некоторые заимели трещины. Там уже жили люди. Пришлось делать серьёзный ремонт. Строительство электростанции и посёлка Мяунджи – это особая история. Очень жаль, что в колымской летописи слишком мало сведений о тех людях, которые были в те годы в глубинке. В основном только о тех, кто попадался в поле зрения журналистов, был в верхних эшелонах власти или сам о себе написал.

Через два года Ивана Ивановича назначили главным геологом Аркагалинского угольного комбината. Его семье выделили половину коттеджа. Там он и прожил с семьёй до самой пенсии.