Текст книги "Культурология: Дайджест №4 / 2009"

Традиция русского чаепития5353
  Османова Ф. Русское рококо // The new times. – М., 2009. – № 3. – С. 60–63. 165


[Закрыть]

В 1638 г. царский посол Василий Стариков привез в числе прочих подарков царю Михаилу Федоровичу от монгольского хана четыре пуда диковинного сушеного листа. Поначалу посол оскорбился, полагая, что какая-то сушеная трава не может быть царским подарком. Но монголы разубедили посла. Чай, который раньше был распространен только на Востоке (родина его Китай), очень понравился царю, боярам и даже патриарху.

В XVII в. чай на Руси в основном использовали как лекарственное средство, и в этом Россия не отличалась от Европы. Однако в России у чая были серьезные противники. Староверы считали чай «сатанинским питием». Последователи же патриарха Никона, напротив, к чаю пристрастились. Им быстро удалось распознать, что чай повышает тонус, улучшает кровообращение, помогает преодолеть усталость, и, следовательно, выстоять длительную службу в церкви стало проще.

Поначалу чай в России был очень дорог, поэтому практически недоступен простолюдинам, но со временем он стал самым популярным напитком. В России сформировался свой ритуал чаепития. Чай долго оставался городским напитком, и здесь тон задавала Москва. Прекрасно описал московское чаепитие в XIX в. автор рассказов о старой Москве А.И. Вьюрков: «Чай москвичи пили утром, в полдень и обязательно в четыре часа. В это время в Москве в каждом доме кипели самовары. Чайные и трактиры были полны, и жизнь на время замирала… Если самовар, потрескивая углями, “пел песни”, суеверный москвич радовался: это к добру. Если же при прогоревших углях самовар вдруг ни с того ни с сего начинал свистеть, москвич испуганно хватал крышку, прикрывал ею самовар, и начинал трясти. Заглушив таким образом свист, москвич долго потом находился в тревоге и ожидании всяких неприятностей. Самой плохой приметой считалось, если самовар распаяется. В этом случае обязательно жди беды» (цит. по: с. 62).

У купцов и мещан было принято держать самовар наготове весь день. В купеческой среде чаепитие стало проходить с особым размахом. Купцы проводили за чайным столом долгие часы и, бывало, выпивали по двадцать чашек. К чаю по-купечески готовился отдельный стол со всевозможными закусками и «заедками». Перед чаем необходима была соленая пища – икра, рыба, чтобы потом выпивать по нескольку самоваров, заедая всевозможными печеньями и сластями. Купцы и мещане любили пить чай с баранками, калачами, с сахаром вприкуску, да на блюдечках, непременно оттопыривая мизинчик – что считалось весьма вульгарным среди дворян.

С середины XIX в. чаепитие из самовара стало на Руси национальной традицией. Несмотря на весьма высокую стоимость, он проник в рабочую и крестьянскую семью и стал непременным атрибутом каждого русского дома. Его брали и в дорогу, и на гулянье. Для этой цели применялись дорожные самовары. Они были удобны при переездах, поскольку многие детали отвинчивались и собирались на месте.

Первое упоминание о самоваре в России относится к 1746 г. В описи имущества Онежского Крестового монастыря за этот год были упомянуты «два самовара с трубами зеленой меди». Говорят, что первые промышленные самовары были изготовлены неподалеку – на Олонецких заводах. В 1760-е годы самоварные фабрики возникли в Москве и на Урале. Но только тогда, когда этим производством занялись туляки, самовар стал почти неотъемлемым атрибутом русского дома. Первая самоварная фабрика Тулы была основана Назаром Лисицыным в 1778 г., а в 1850 г. в Туле было уже 28 самоварных фабрик, выпускавших более 120 тыс. самоваров в год. Лисицынские самовары славились разнообразием форм и отделки, но к началу XIX в. более популярными стали самовары фабрики братьев Ломовых, а потом появились фабрики Баташовых, сделавшие относительно дешевый и безукоризненно качественный самовар доступным и массовым товаром.

В приличных домах заводили аж по два самовара: один на каждый день, другой – для праздников и гостей. Чтобы сделать свой товар более привлекательным, фабриканты украшали самовары не только торговыми марками, но и изображениями медалей, полученных на выставках. К примеру, баташовские самовары были отмечены на четырех всемирных выставках: в Париже, Лондоне, Чикаго и Нижнем Новгороде.

Примечательно, что самовар появился в эпоху рококо. А стиль рококо выразился блестящим образом во всех отраслях художественно-промышленного производства, особенно в производстве фарфора. Кроме фарфора в моде было также серебро. Стали появляться шоколадницы, супницы, кофейники, блюда, тарелки и пр. В XVIII в. зарождается и кулинарное искусство в его современном виде, в том числе искусство сервировки стола. Даже самые простецкие и дешевые самовары в своем оформлении несли элементы рококо, сохранившиеся по сей день.

С появлением электричества и развитием бытовой техники самовар исчез из повседневного нашего быта. Любовь к чаю осталась, но традиции чаепития, увы, ушли вместе с самоваром. Если на Востоке еще сохранились чайные церемонии, то в России они канули в Лету.

Э.Ж.

Национальный характер и культура общения

Правила английского юмора, или юмор – всему голова5454
  Фокс К. Правила английского юмора, или Юмор – всему голова // British style. – М., 2009. – С. 83–96.


[Закрыть]

Кейт Фокс

Реферируемый текст представляет собой главу книги «Наблюдая за англичанами. Скрытые правила поведения», вышедшей в русском переводе в 2008 г. Эта книга произвела фурор на родине автора, сразу после выхода в свет вызвав шквал восторженных откликов читателей, критиков и социологов. Кейт Фокс, потомственному антропологу, удалось создать смешной и поразительно точный портрет английского общества. Она анализирует причуды, привычки и слабости англичан, но пишет не как антрополог, а как англичанка – с юмором и без помпы, остроумным, выразительным и доступным языком.

«Английское чувство юмора – притча во языцех, кто только об этом ни разглагольствует, включая и многочисленных патриотов, стремящихся указать, что наше чувство юмора – это почти уникальное, небывалое и неизвестное у других народов. Многие англичане, похоже, уверены, что нам даровано исключительное право если не на сам юмор, то по крайней мере на некоторые его “типы”, самые “престижные” – остроумие и, главное, иронию. Возможно, английский юмор и впрямь особенный, но я в ходе исследований пришла к выводу, что его главная “характерная черта” – ценность, которую мы ему придаем, центральное место, которое занимает юмор в английской культуре и системе социальных отношений» (с. 83–84).

В других культурах юмору отводится «время и место»; это особый, отдельный вид разговора. А в диалогах англичан, о чем бы они ни беседовали, всегда чувствуется скрытый юмор. Даже приветствуя кого-то или обсуждая погоду, они ухитряются превратить свои слова в своеобразную шутку. Почти никогда разговоры англичан не обходятся без подтрунивания, поддразнивания, иронии, уничижительных замечаний, шутливого самобичевания, насмешек или просто глупых высказываний. «Мы, – пишет К. Фокс, – генетически запрограммированы на юмор, настроены на него “по умолчанию”, если хотите, и не можем произвольно включить или отключить эту опцию. Для англичан правила юмора равносильны законам природы: мы подчиняемся им автоматически, неосознанно, как закону всемирного тяготения» (с. 84).

В Англии в основе всех форм светского общения лежит скрытое правило, согласно которому запрещено проявлять «излишнюю серьезность». Англичане, как никакой другой народ, остро чувствуют разницу между «серьезным» и «выспренним», между «искренностью» и «пылкостью». Эти различия существенны для понимания английской самобытности. Серьезность приемлема, выспренность недопустима. Искренность дозволена, пылкость строго запрещена. Напыщенность, важничанье – вне закона. Серьезные вопросы можно обсуждать серьезно, но никто не должен воспринимать слишком серьезно самого себя. Способность посмеяться над собой, пусть это даже проявляется в форме высокомерия, – одна из самых привлекательных особенностей англичан.

Например, напускная, бьющая через край пылкость и помпезная выспренность, свойственные почти всем американским политикам, не найдут понимания у англичан. «Иногда речи американских политиков пробуждают в нас не презрительную насмешливость, а неловкость: нам трудно понять, как они решаются произносить постыдные банальности таким смехотворно пафосным тоном… То же самое можно сказать и про излишне сентиментальные, слезливые речи американских актеров на церемониях вручения премии “Оскар” и других кинопремий, на которые английские телезрители все как один реагируют одинаково: “Меня сейчас стошнит”» (с. 84).

Существующий в Англии негласный запрет на излишнюю серьезность и особенно на важничание означает, что политикам и прочим общественным деятелям приходится ох как нелегко. Наблюдательная английская публика не прощает нарушения этих правил на своей родной земле, и стоит оратору допустить малейшую оплошность, чуть-чуть переусердствовать, переступив невидимую грань, отделяющую искренность от пылкости, это будет мгновенно замечено и в его адрес полетят презрительные крики: «Ой, да будет тебе!» («Oh, come off it!»).

Молодежь и те, кто восприимчив к лингвистическим изыскам, возможно, вместо фразы «Ой, да будет тебе!» иронично заметят «Ну да, конечно!» («Yeah, right!») – но смысл от этого не изменится. Равно как нет смысловых различий между последней сленговой новинкой up themselves и более традиционным full of themselves (оба выражения можно перевести на русский язык как «распирает от собственной важности») применяемых в отношении людей, нарушающих правило «Как важно не быть серьезным».

Англичанам несвойственно хвастаться своим патриотизмом. По сути, и проявление патриотизма, и хвастовство считаются заслуживающими порицания качествами, поэтому сочетание этих двух пороков вдвойне постыдно. «Но из данного правила, – пишет К. Фокс, – есть одно исключение: мы испытываем патриотическую гордость за наше чувство юмора и особенно за виртуозное умение иронизировать… И хотя мы убедили себя и многих других в превосходстве нашего чувства юмора, лично я в том совсем не убеждена» (с. 86). Юмор – явление всеобщее, а ирония – универсальный важнейший элемент юмора, поэтому ни одна культура не может монополизировать право на нее. «Вездесущность иронии и то значение, которое мы ей придаем, делают английский юмор уникальным. Ирония – не пикантная приправа, а основной ингредиент в английском юморе» (там же).

По словам одного проницательного наблюдателя, англичане «рождаются в иронии. Мы выплываем в ней из чрева матери. Это амниотическая жидкость… Мы шутим не шутя. Волнуемся не волнуясь. Серьезны не всерьез» (цит. по: с. 86).

Д.Б. Пристли отмечал: «Климат, в котором живем мы, англичане, благоприятствует юмору. Зачастую сплошной туман, и очень редко бывает по-настоящему ясно» (с. 86). «Любовь к иронии» он помещает на верхнюю строчку своего списка составляющих английского юмора.

Одной из форм иронии является преуменьшение. Это также очень английский тип иронии: правило преуменьшения – близкий родственник правил «Как важно не быть серьезным», «Ой, да будет тебе!»

Джордж Майкс отмечает, что преуменьшение – «не просто отличительная черта английского чувства юмора; это образ жизни» (цит. по: с. 87).

«В общем-то, наша склонность к преуменьшению, – пишет К. Фокс, – вполне объяснима. Причина тому – строгий запрет на высказывание чрезмерной серьезности, сентиментальности, хвастовства и своих переживаний. Согласно правилу преуменьшения, изнурительную хроническую болезнь мы называем “досадной неприятностью”; о пережитом страшном происшествии говорим: “Ну, это не совсем то, что я бы для себя выбрал”; при виде захватывающей дух красоты констатируем: “Довольно мило“».

В большинстве случаев английский юмор, особенно когда используется преуменьшение, не очень смешной, по крайней мере не настолько смешной, чтобы вызвать громкий смех, и, вне сомнения, понятен не всем народом. Даже сами англичане, которые понимают его, не реагируют на преуменьшения безудержным хохотом.

Правило преуменьшения трудно для понимания иностранцев потому, что оно, по сути, является насмешкой над неписаными правилами английского юмора. «Мы пародируем сами себя. Каждое преуменьшение – это личная насмешка над правилами английской самобытности» (с. 88).

Как и склонность англичан к преуменьшению, их пристрастие к самоуничижению можно рассматривать как форму иронии. Обычно это вовсе не проявление подлинной скромности. «На самом деле мы обычно проявляем ложную скромность – или, выражаясь более снисходительно, ироничную» (с. 88).

В общении между собой англичане друг друга прекрасно понимают. «Всем известно, что, умаляя собственное достоинство, мы подразумеваем противоположное, и это производит должное впечатление: мы высоко ценим человека, который принижает себя, – и за достигнутые им успехи, и за нежелание распространяться о них… Проблемы возникают, когда англичане пытаются следовать этому правилу в разговоре с представителями других культур, которые не понимают наших традиций, не способны оценить иронию и, к несчастью, склонны принимать наши самоуничижительные заявления за чистую монету» (с. 89).

Говоря о юморе и комедии (как жанре театрального искусства), автор пишет: «…мне кажется очевидным, что английская комедия сформировалась и развивается под влиянием повседневного английского юмора и некоторых других “правил английской самобытности”… Английская комедия, что ожидаемо, подчиняется правилам английского юмора и также играет важную социальную роль в их распространении и закреплении в сознании общества. Почти во всех лучших английских комедиях мы смеемся сами над собой» (с. 90).

Характерной чертой, «руководящим принципом» английского юмора является бесклассовость. Табу на излишнюю серьезность, правила английской иронии, преуменьшения и самоуничижения укоренились во всех слоях общества. Нет такого правила общественного поведения, которое действовало бы повсеместно, но правилам английского юмора подчиняются (пусть и неосознанно) все англичане без исключения. Любое их нарушение – в какой бы классовой среде это ни происходило – мгновенно замечается, подвергается порицанию и осмеянию.

Однако несмотря на то что правила английского юмора имеют бесклассовую природу, повседневный английский юмор тесно связан с классовыми проблемами. Впрочем, это неудивительно, ведь мы, англичане, пишет К. Фокс, помешаны на классовости и склонны все, что имеет какое-либо отношение к этому понятию, превращать в объект шуток. Мы смеемся над привычками и недостатками, свойственными представителям того или иного класса, высмеиваем стремления и глупые ошибки выскочек и честолюбцев и мягко подшучиваем над нашей классовой системой.

Правило «как важно не быть серьезным» англичане начинают усваивать с раннего возраста. В среде английских школьников существует неписаное правило, запрещающее проявлять излишний энтузиазм в учебе. Школьники, которым нравится учиться или которые увлечены каким-то одним предметом или гордятся своими успехами в учебе, старательно скрывают свое рвение под маской притворной скуки или показного безразличия.

Большинство английских работников очень гордятся своим национальным чувством юмора, и их совершенно не волнует то, что оно создает трудности для иностранцев. Согласно материалам исследования, проведенного социолингвистом Питером Коллеттом, опытные британские бизнесмены, исколесившие всю Европу, утверждают, что в Англии атмосфера делового климата более веселая и непринужденная, чем в любой другой стране Европы, за исключением Ирландии. Только испанцы могут сравниться с англичанами в чувстве юмора, а немцы слывут самым скучным народом.

Касаясь вопроса об употреблении спиртных напитков после работы, Кейт Фокс отмечает, что во всех культурах алкоголь используется как символический знак препинания, назначение которого – знаменовать, облегчать и ускорять переход из одного социального состояния или контекста в другое. В число ритуалов подобного рода, в которых алкоголь играет важную роль, входят и «обряды социальных перемен», знаменующие главные жизненные циклы – рождение, достижение совершеннолетия, вступление в брак, смерть, – и менее значимые «церемонии», например переход из состояния работы в состояние отдыха. В английской культуре и ряде других культур алкоголь – подходящее символическое средство для перехода из состояния работы в состояние отдыха, потому что спиртное ассоциируется исключительно с отдыхом – с восстановлением сил, развлечениями, весельем, непосредственностью и расслаблением – и воспринимается как нечто несовместимое с работой. Все питейные заведения во всех культурах имеют свой собственный «социальный микроклимат». Это – «пороговые зоны», для которых характерна в той или иной степени «культурная ремиссия» – временное смягчение или временная отмена действия традиционного социального контроля, временная отмена ограничений. Любое питейное заведение – это также эгалитарная среда, в которой статус индивида определяют критерии, отличные от тех, что бытуют во «внешнем» мире. И пожалуй, самое главное: и употребление спиртных напитков, и сами питейные заведения во всем мире ассоциируются с социальным взаимодействием. Забавно то, что ритуал употребления напитков после работы в местном пабе эффективно снимает стресс, даже если вы будете пить только кока-колу или фруктовый сок. Зачастую достаточно лишь окунуться в своеобразную атмосферу паба, и вы мгновенно чувствуете расслабленность, у вас поднимается настроение – даже без такого социального посредника, как алкоголь, замечает К. Фокс.

Правила употребления напитков после работы и общения в пабе в целом глубоко укоренились в сознании англичан. «Если вы видите, что обсуждение деловых вопросов или беседа-интервью не клеится, что ваш собеседник скован, и вы не можете разговорить его, скажите этому человеку: “Держитесь так, будто вы в пабе”». Все сразу поймут, что имеете в виду: общение в пабе – это непринужденный, спокойный, дружеский разговор. Никто не пытается произвести впечатление на собеседников, никто не воспринимает вещи слишком серьезно».

Те же принципы, только в жесткой форме, действуют и в отношении корпоративных вечеринок, особенно это касается ежегодного вечера накануне Рождества, который считается традиционным ритуалом и теперь неизменно ассоциируется с «пьяным дебошем» и другими формами дурного поведения. Кейт Фокс, когда ее спрашивают: «Почему люди всегда плохо ведут себя на корпоративных вечеринках по случаю Рождества?» – отвечает: «Мы плохо себя ведем, потому что на рождественских вечеринках полагается плохо себя вести. Плохое поведение предопределено неписаными правилами, регулирующими нормы поведения на этих мероприятиях. Плохое поведение ожидаемо, это нормальное явление» (с. 95).

Однако под «дурным поведением» автор не имеет в виду ничего непристойного или предосудительного. На корпоративных вечеринках «дурное поведение» выражается просто в более высокой степени раскованности, чем это обычно дозволено, – в понимании англичан, разумеется.

Согласно данным исследования, проведенного автором, 30% респондентов признали, что «дурно себя ведут» на корпоративных вечеринках, но наиболее общий «грех» – это просто потакание собственным слабостям: почти 70% сказали, что они слишком много пьют и едят. Другие характерные черты корпоративных рождественских вечеринок – флирт, «скабрезные шутки» и «валяние дурака». Вместе с тем на рождественских вечеринках 37% опрошенных подружились с бывшими врагами или соперниками или помирились после ссоры, а 13% набрались смелости и признались в своих чувствах тем, кто им нравится (с. 96). «Непринужденное поведение» на вечеринках совсем не означает, что люди вправе полностью отказаться от условностей и делать то, что им заблагорассудится. Речь идет о временных узаконенных отклонениях от нормы в определенных условиях, при которых могут нарушаться только определенные правила и только определенными, установленными правилами способами.

Э.Н. Жук

Человек в истории

Памяти джона апдайка

Американский писатель Джон Апдайк родился 18 марта 1932 г. в городе Шиллингтоне (штат Пенсильвания) в семье учителя. В 1954 г. окончил Гарвардский университет, затем работал сотрудником журнала «Нью-Йоркер», в котором впоследствии постоянно печатал свои рассказы и рецензии. «“Традиции” школы “Нью-Йоркера”, превыше всего ставившей локальность сюжета, тонкий психологизм и стилистическое благозвучие, глубоко проникли не только в новеллистику Апдайка, но и в его романы»5555
  Мулярчик А.С. Послевоенные американские романисты. – М., 1980. – С. 209.


[Закрыть].

В 1959 г. вышел первый роман молодого Апдайка «Ярмарка в богадельне», в котором рассказ о бедных людях показал заинтересованность писателя социальной темой. Известным писателем Джон Апдайк стал после выхода в свет романа «Кролик, беги» (1960), где впервые появился любимый герой Апдайка – Гарри Энгстром, получивший в школе прозвище «Кролик». Жизнь Кролика Энгстрома разворачивается на протяжении сорока лет в романах «Кролик исцелился» (1971), «Кролик разбогател» (1981), «Кролик успокоился» (1990) и «Воспоминания о Кролике» (2002). Романы о Кролике Энгстроме дважды приносили Джону Апдайку Пулитцеровские премии и другие награды.

Роман «Кентавр» (1963) представляет собой, по словам самого писателя, сплетение древнегреческих мифов с современной действительностью Пенсильвании 1947 г. Апдайк дает каждому из персонажей романа имя его олимпийского прототипа. Так, Джордж Колдуэлл – это кентавр Хирон, его сын Питер – Прометей, жена Колдуэлла – это нимфа Харикло и т.д. Роман «Кентавр» получил Национальную книжную премию США в 1964 г.

Роман «Иствикские ведьмы» (1984) посвящен проблемам феминизма 80-х годов ХХ в., он был положен в основу чрезвычайно популярного во всем мире музыкального фильма. В 2008 г. выходит продолжение этого романа – «Иствикские вдовы» (в город Иствик штата Массачусетс Апдайк переехал жить еще в 1957 г.).

Роман «Террорист», который вышел в 2006 г., написан под впечатлением нью-йоркского теракта 11 сентября 2001 г. о 18-летнем исламисте из штата Нью-Джерси. Сам Апдайк назвал этот роман попыткой показать, что смертоубийственное религиозное безумие бесперспективно.

Всего писатель издал около тридцати романов, десяток сборников рассказов, девять сборников стихов и ряд публицистических работ. Изданный в 2003 г. сборник «Ранние рассказы», в котором помещены рассказы Апдайка, написанные за двадцать два года, с 1953 по 1975 г., получил в 2004 г. Фолкнеровскую премию.

На протяжении тридцати лет Джон Апдайк являлся рецензентом в журнале «Нью-Йоркер». Он рецензировал романы, теологические трактаты, автобиографии актеров и актрис, обычно положительно отзываясь о содержании прочитанных им работ. Но даже немногочисленные отрицательные рецензии Апдайка были всегда написаны с уважением по отношению к авторам рецензируемых книг.

Джон Апдайк был дважды женат, с первой женой у него родились два сына и две дочери. Джон Апдайк скончался от рака легких в больнице городка Беверли-Фарм штата Массачусетс 27 января 2009 г.

И.Г.