Текст книги "Язва на полставки"

Укутанная табачным ароматом, убаюканная мягким мурчанием движка и плавным вождением реально умудряюсь задремать. А когда просыпаюсь, мы уже оказываемся в Стрельне, недалеко от Петергофа. Возле последнего из списка университета. Ох, вот здесь, признаться, я Дёме благодарна. Не представляю, сколько бы добиралась своим ходом. Дёме… пробую на ощущения ласковое сокращение и остаюсь довольной. Что-то в нём есть. Что-то домашнее, уютное.

Иду в очередной раз сдаваться. Чувствую себя затюканным болванчиком – одно и тоже. Здравствуйте, хочу к вам; вот на эту, эту и эту кафедру; вот мои документы; прохожу по прохладным баллам? где поставить подпись?; спасибо, до свидания. Уже  подташнивает. Или это манго с цыплёнком рвётся наружу? Мой желудок вряд ли привык к таким экспериментам.

Финальный рывок… и всё! Пять универов, почти в каждом я записалась на несколько специальностей, чтоб наверняка, в сумме – больше десяти шансов поступить… От меня теперь зависят только результаты добавочных вступительных. Которые ещё нужно сдать в следующем месяце. И останется ждать вердикта.

– Добби свободен! – довольно швыряю уже почти ненужную папку обратно на заднее сидение и, запрокинув голову, вываливаю язык, всем видом давая понять, как мне дорога эта нервотрёпка. – Но тут учиться мне чё-то не хочется. Не накатаюсь из центра, – с напускной смелостью притягиваю к себе руку Демьяна, чтобы посмотреть сколько времени. Ого. Уже два. А ещё обратная дорога. На свидание не успеваю чисто физи…

Бляха-муха, свидание!

Лезу в рюкзак, но натыкаюсь на пустоту. Перепроверяю боковые карманы, но кроме жвачки и резинки для волос ничего не нахожу. Ныряю под сидение – не а, нифига.

– Да твою ж, – сердито шиплю я, когда до меня доходит.

– В чём дело?

– Я телефон забыла в ванной.

– Растеряша.

– Это всё из-за тебя. Ты меня сорвал.

– Разумеется. Вали на меня, я не в обиде.

– Он мне вообще-то нужен.

– Зачем?

– Надо человека предупредить, что свиданка отменяется. А то ж ждать будет.

Чувствую, как начинает пылать вся левая сторона лица. Это на меня смотрят. Тяжело так смотрят. Взглядом инквизитора.

– Свидание? – переспрашивает Игнатенко.

Ух. Гневается, царь-батюшка.

– Свидание.

– Свидание, – у кого-то заела пластинка. Мне протягивают айфон, небрежно валяющийся на приборной панели. Заводскую плёнку до сих пор не удосужились снять, хоть она и начала отходить по краям. – Зачем? – не поняла я, борясь с искушением дёрнуть за торчащий прозрачный хвостик.

– Пиши своему хахалю, чтоб шёл лесом.

Зашибись, блин.

– Твоя самоуверенность достойна похвалы, но ты не слишком много на себя берёшь?

– Я вроде озвучил свою позицию. У меня на тебя планы. И в эти планы третий не вписывается.

– Ну поздравляю. А в мои планы не вписываешься ты, – опять тяжеленный взгляд исподлобья. Он у него такой… словно бетонной плитой сверху накрыли. Это ведь ещё надо уметь одной мимикой выразить то, что и со словами не всегда сработает. Вот сейчас мне, например, опять не по себе. – Что? Ну вот что!? Ты закрытый как банковский сейф. Я ничего о тебе знаю. Не говоря уж о том, что не до конца понимаю. И как прикажешь себя вести? На шею к тебе броситься? Благодарить за оказанную честь и проявленный интерес? Одного "озвучил позицию" недостаточно. Чтобы наладить контакт нужен диалог.

Ух ты, вот это из меня фонтан красноречия попёр. Давно копился, видать. Попроси кто повторить тираду, не смогу. Только, кажись, все старания кисе под хвостик. Демьян молча заводит мотор, и том же молчании машина выезжает на дорогу.

Не слышит или опять играет в какую-то свою игру?

Второе.

Однозначно второе.

Видимо, это у него кредо такое. Не тратить время на разъяснения, а информировать постфактум.

– Куда мы приехали? – спрашиваю, когда где-то четверть часа спустя Гелик тормозит возле одноэтажной кирпичной постройки.

– А ты не видела указатель?

Не видела. Не смотрела.

– Где мы? – повторяю вопрос.

– В Петергофе, – водитель преспокойно вылезает из машины, а вот я не тороплюсь. Из принципа. Сижу, пока он не распахивает дверцу с моей стороны. – Ну и? – вопросительно разводят руками. – Кого ждём?

– Зачем мы здесь?

– Контакт налаживать приехали. Ты ж хотела. Вопросы, ответы, прогулки по парку, прочая хрень. Считай сегодняшний день – днём откровения, – мне в ожидании подают руку, а я так малость приофигела, что торможу. Руку убирают. Усё. Момент обходительности упущен. – Ты идёшь или как? – нерешительно киваю. – Вот и чудненько. А, только это, прихвати зонтик. Он где-то кармане за тобой болтается. Скоро дождь пойдёт.

Насмешливо фыркаю себе под нос, извернувшись буквой Зю и послушно выискивая, что велели. Романтик, блин.

Дождь застаёт нас ещё в верхнем парке, мы даже не успеваем дойти до статуи Нептуна. За минуты темнеет и на головы отдыхающих выливается потоп. Там, наверху, у кого-то сорвало вентиль, судя по всему. Дождик, дождик – лейся, лейся и всякое такое…

Прошаренный народ поспешно защищается выуженными из сумок разномастными зонтиками и натягивает на себя цветные целлофановые дождевики. Только и слышно: шух-шух. Зелёная аллея в секунды превращается в карнавал буйных красок.

Вынужденно жмусь к Демьяну, пока рассасывается километровая очередь у касс. По раскрытому над нами зонту барабанит дождь, но при этом совсем нет ветра и даже пытается через тучи пробиться солнце. Напряжение, что накрывает меня первые минуты, медленно тает. В конце концов, невозможно вечно стоять и дёргаться, ну правда.

В центр моего внимания попадает торчащая из-под мужского ворота цепочка с крестиком. Долго смотрю на неё, не выдерживаю и без разрешения прячу обратно под белое поло. Подушечки пальцев покалывает от короткой связи. Я его коснулась. Хех. Надо же. И живая. Бить тоже никто вроде не собирается.

Очередь перед нами уменьшается на несколько человек, и я чувствую, как рука Игнатенко мягко подталкивает меня вперед, на освобождённый участок. Подталкивает, да так и остаётся на спине. Исчезать не торопится. Ох…

Это просто капец насколько интимно. Даже когда мы целовались, между нами не ощущалось той близости, что проскальзывает сейчас. Жутко, просто нереально как сильно хочу положить ему голову на грудь, но… Не решаюсь. Не могу. Пока не могу.

Перед нами щебечут китайцы. Опять китайцы. Такие смешные гномики: невысокие, в дождевиках с торчащими конусом капюшона и выпирающими под прозрачной шуршалкой навороченными Кэнонами с Никонами. Держат их на низком старте, готовые в любую секунду устроить фотоохоту.

И почему говорят, что они на одно лицо? Неправда. Они разные. Схожие черты есть, разумеется, но так и у славян они есть. Джеки Чана мы же ни с кем не спутаем… Размышляю об этом отстранённо, тупо занять мысли, которые из раза в раз возвращаются к ладони на моей пояснице.

– Замёрзла? – спрашивает Дёма, замечая на мне мурашки, оккупировавшие обнажённые участки тела. А я не замёрзла. Это так на меня его прикосновения работают.

Подходит наша очередь. Честно говоря, не особо этому рада, потому что обнимать меня перестают. Минуем металлодетекторы и пропускную систему, переходя в нижнюю часть парка. Петропавловская церковь и Большой Петергофский Дворец остаются позади. Впереди же с забитой туристами смотровой площадки открывается вид на большой водяной каскад, позолоченную статую Самсона и Воронихинские колоннады.

Какая же красота. А сколько всего было утеряно во время войны! Сколько не дожило до наших дней. Петергоф в годы Великой Отечественной на несколько лет превратился в активную зону боевых действий. Его держали в осаде, бомбили, взрывали, закладывали мины, но он устоял. И смог сохранить великолепие.

Спускаемся вниз по многоступенчатой лестнице, стараясь не мешать людям щёлкаться на фоне достопримечательностей.  Толкаться не хочется, поэтому идём вдоль Морского залива туда, где посвободнее. Мамаши с колясками, влюблённые парочки, держащиеся за ручку, небольшие туристические группы. Тут уже спокойней, нет суетливости. Люди никуда не торопятся, а просто разглядывают красиво подстриженные сады и мраморные вазоны.

Продовольственные ларьки на колёсиках из-за непогоды скучают в одиночестве. Пользуюсь возможностью и покупаю сахарную вату. Сто лет эту гадость не ела. Так и иду: с удовольствием облизываю пальцы, пачкаясь липкой сладостью. Предлагаю спутнику "мечту диабетика", но тот, разумеется, отказывается.  За фигурой следим? Ну и пожалуйста. А я плевать на неё хотела.

– Петергоф – не только парк с фонтанами. Это ещё и город с населением более сотни тысяч человек.

– Здесь пять парков, более пятнадцати музеев и десятков памятников.

– Дворцовый комплекс насчитывает сто семьдесят шесть фонтанов, что делает его одним из крупнейших в мире.

– Идея построить Петергоф пришла к Петру I после того, как он увидел Версаль, – пулемётной очередью вещаю я всё, что всплывает в памяти. Это нежелание выпендриться. Просто мне необходимо занять рот, чтобы побороть смущение. Тоже самое было на Заячьем Острове. Лучше так, чем неловко молчать.

Дёма так же, как и в прошлый раз просто слушает. Иногда кивает, подтверждая, что тоже в курсе очевидных фактов, но всё равно слушает. Очень внимательно и не перебивая. Вата стремительно утилизируется, а на палочке остаётся совсем уж сахарная сахарность, поэтому выкидываю остатки в мусорку, дурашливо сжимая и разжимая склеивающийся кулак.

К тому моменту, как оказываемся у Финского залива дождь окончательно прекращается. Забегаю в туалет, чтобы помыть руки, после чего мы сходим с дорожки на влажный песок, к валунам, обрамляющим побережье. Воздух безумно вкусно пахнет свежестью, а над головой сквозь рассасывающиеся облака пробивается радуга. Голову даже припекать начинает, так как шляпа осталась в машине. Скоро снова начнётся парилка.

– Не надо. Мокро и холодно, – тормозит меня за локоть Демьян, когда я хочу опустить тушку на один из камешков.

Тяжко вздыхаю.

– Как скажешь, папочка, – достаю их рюкзака мятую кофту с рукавами. Она там лежит постоянно – на случай внезапного похолодания. Расстилаю её на влажной от капель поверхности и демонстративно развожу руками. – Так можно?

– Можно.

– Спасибо, папочка, – усаживаюсь, подобно послушной отличнице складывая ладошки на сведённых коленях. Сижу с задранной головой, разглядывая светлеющее небо, а Игнатенко стоит рядом. Куда смотрит – не знаю. Я с этого ракурса его не вижу. Тишина. И комары летают. Гады. Повылезали от сырости. – Турум-пурум-пурум, – прицыкиваю, выковыривая из зубов застрявшую вату и разглядывая бродящую неподалёку чайку. – Хорошо молчим. Душевненько.

Слышу, как напротив меня присаживаются на корточки.

– Так задавай вопросы, – разрешают, поправляя мой сползший гольф. Ой. Может не надо? Только ж отпустило, а теперь опять мураши побежали. – Я же дал добро.

– Ч-что, вот прям так? – почти заикаюсь. Волнительно ведь. Особенно когда мы состыковываемся взглядами и меня начинает закручивать в приятном водовороте. – Я как-то не подготовилась.

– Другой возможности может не представиться. Пользуйся.

– Почему ты такой закрытый?

– А зачем распространяться? Ради праздного любопытства? Жизнь научила, что никому нет до тебя дела.

– Знания, приобретённые в детском доме?

– И там тоже.

– А ты… знаешь своих родителей?

– Знать – знал, но с того возраста почти ничего не помню. Сейчас только по фотографиям детали всплывают.

– То есть вы больше не виделись?

– Ну так я пока на этом свете. Мне к ним рановато.

– Ой, – до меня доходит. – Прости.

– Забей. Предупреждая следующий вопрос: авария. Мне было четыре. Из родственников есть тётка, но у неё своя семья в другом городе, и я ей был не нужен. А теперь она не нужна мне. Вот и вся история. Можешь достать платочек и промокнуть слёзы. Вы ж девочки, любите сырость разводить. А то её тут мало, да.

– Дурила. Нельзя же… – сердито пихаю его в плечо, но не договариваю, так как меня ловят за запястье. Замираю, позволяя медленно скользить по многочисленным звякающим браслетам вниз, а затем… наши пальцы сплетаются. Ну вот, новый приступ нехватки кислорода. Дышу через ноздри слишком громко и слишком палевно, но по-другому не получается.

– Что нельзя? – каверзно уточняет Демьян.

– Быть таким циником, – медленно, едва ли не по слогам отвечаю я, не в силах оторвать взгляда от наших рук. Бабочки, гусеницы, тараканы, клещи, клопы, глисты… не знаю, что там у меня внутри обитает, возможно всё вместе, но у них там творится полная вакханалия. Такая она, влюблённость?

Да?

Нет?

Потому что, кажется, я…

Если этот момент зарисовать, то на картинке вокруг меня витали бы белые диалоговые звёздочки, на которых жирными буквами мельтешили бы: “бах”, “бум-с”, “хряк”, “тыдыщ” – короткое, но вполне лаконичное определение тому, что происходит в моей башке. В реальности же застываю, не шевелясь и почти не моргая. Внутри: а-а-а! А снаружи сижу с каменной мордой.

– Ещё вопросы? – мягкий голос заставляет вынырнуть из оцепенения.

– Н-нет.

– Нет вопросов? – у меня получается удивить человека, который едва ли умеет удивляться.

Есть, конечно. Их вагон и маленькая тележка, но…

– Нет. Я хочу узнать тебя, но не так. Не этим глупым анкетированием. Мне недостаточно, чтобы ты был готов говорить со мной только сегодня. Я хочу говорить каждый день. Не бояться спрашивать и быть уверенной, что меня не отправят в пеший поход в компании вместе с "отвали, не твоё дело".

– Какая красочная метафора. В тебе пропадает поэт.

Смеётся. Ему смешно. Зашибись. Я вот тоже хочу посмеяться, но мне не смешно. Важные вещи так-то решаются. Судьбоносные.

– Да я вообще талант, – обиженно выпрямляюсь, пытаясь высвободить кисть, но её держат крепко. – Крестиком вышиваю, спицами вяжу.

– Рисуешь.

– И этим балуюсь.

– Для баловства выходит круто. Я видел.

– Когда остальные по клубам шарились, я сидела дома под замком. Надо же было себя чем-то занять. Вот и научилась по видео-урокам.

– Жалеешь?

– Нет, – решительно мотаю головой. – Совсем нет. Пока одноклассницы ходили под гордым знаменем шлёндр, я на районе была "неприкасаемой девочкой". Спасибо репутации папы и боевому запалу Дани. Меня опасались и уважали. Настолько, что я впервые поцеловалась только в семнадцать.

– Я бы и сейчас отстреливал всех, кто подойдёт к тебе ближе, чем на десять метров. Так что ты бы всё же поберегла своего поклонничка, отвадь парня. Целее будет.

У меня от таких его слов реакция, как от оголённых проводов. Прошибает насквозь каждый раз.

– Мы просто общаемся. Или я не могу иметь друзей?

– Можешь. Но не тех, кто хочет залезть тебе под юбку.

– Вроде тебя?

– Я тебе не друг.У нас с тобой всё называется по-другому

– Как?

– Ты скажи. Но бояться меня не надо. Не укушу.

"У нас с тобой всё называется по-другому". Бззз… это, если что, пчёлки в моей голове ча-ча-ча отплясывают. Дыхание учащается от поступающего волнения. Но волнение это приятное. Мягкое, обволакивающее.

– Иди сюда, – просят меня, помогая подняться и притягивая ближе. Так близко, что моя макушка оказывается возле его лица. Ой… мои волосы, что, нюхают? Нюхают и едва уловимо трутся об них носом. Божечки…

Вскидываю на него глаза и замираю. Слышу, как сердце падает к пяткам и кубарем катится по мокрому песку к воде. Плюх. Всё, нырнуло в залив. Сбежало, чтоб не трёхнуться от кайфа.

С моей щеки молча соскабливают остатки налипшей ваты. Очень осторожно и очень нежно. Я и понятия не имела, что он умеет быть таким. И это… это за пределами моей реальности. Не хочу, чтобы заканчивалось…

Однако закон подлости никто не отменял.

– Блять, – недовольно бурчит Дёма, когда его карман начинает вибрировать. Активно и назойливо. На свет выуживается айфон с мигающим на дисплее входящим. – Прости. Это по работе. Надо ответить.

Надо так надо. Хочу отстраниться, но меня успевают перехватить, приобнимая за шею и не давая далеко уйти.

– Что? – бросает он раздражённое в трубку. Голос меняется в секунду. – А я тут при чём? Этим занимается Вадим… Заебись. Когда просохнет, скажешь ему, что он уволен… Займи, значит. Я приеду, минимум, через час. Как-как, налейте ему выпивки за счёт заведения… Да кому ты рассказываешь? Этой роже лишь бы налакаться и в карман что положить… Всё, еду, – Игнатенко отключается, виновато глядя на меня. – К нам проверка заявилась. А мой администратор лежит дома и лыка не вяжет.

Согласно киваю.

– Поехали.

– Поедем. Но сначала закончим прогулку.

– Ты же уже сказал, что едешь.

– Еду. Подождут.

Подождут. Приходится кусать губы до крови, чтобы не спалиться с улыбкой.

– Так, значит, ты, типа, владелец клуба? – я догадывалась, но теперь уверена на сто процентов. Тогда наличие Гелика объясняется.

– Типа.

Типа. Очень аргументировано. Это такой у нас день откровений? Впрочем, не настаиваю. Мне просто приятно, что я оказалась важнее явно немаловажной встречи, а всё остальное в данный момент несущественно.

Мы не торопимся, однако особо больше нигде не задерживаемся. Спокойным шагом гуляем по Марлинской аллеи, проходя недалеко от дворца Монплезир и лабиринта из зелёной изгороди. Чтобы обходить тут каждую тропинку понадобятся сутки, не меньше, территория просто огромная. Можно легко заблудиться, не будь ориентиров в виде статуй. Всегда разных.

Минуем пруд с амурами на дельфинах и через Римские фонтаны выходим к Шахматной горе, завершающейся гротом и тремя фигурами драконов, из пасти которых льются струйки воды. Последний рубеж – бесконечная лестница. Ааа, ступеньке на сороковой я готова выплюнуть лёгкие. На пятидесятой почки и печень.  Подниматься сложнее, чем спускаться.

– Сбрось меня у Военно-Морского музея, – прошу, когда мы уже загружаемся в машину.

– А ты не хочешь со мной?

Ого.

– Ты готов посвятить меня в таинство своей работы? Ну и ну.

– Не язви. Поедешь или нет?

– Поеду.

Разумеется, поеду. Разве можно упустить такую возможность? Пускай это просто клуб, как я понимаю ночной, вряд ли джентльменский, с сигарами и газетами, но мне позволяют заглянуть за занавес, доступ к которому имеет лишь привилегированный круг. А это что-то да значит.

Просто клуб, думала я. Хах. Вывеска, встречающая нас на дверях полуподвального помещения жилого дома в районе Чкаловской, насмешливо переливается неоном, намекая, что я никогда ещё так не ошибалась. "Стриптиз-клуб "Кабаре"".

Стриптиз-клуб. Ну, класс.

Глава 8. Стриптиз-клуб «Кабаре»

POV Тома

У "Кабарe" пока нерабочие часы. Ни души, кроме секьюрити в закутке видеонаблюдения. Почти лысый мужик вальяжно сидит на стуле, закинув обутые ноги на стол, заставленный мониторами и попивает кофе с бутербродами. Пиджак сброшен на спинку, рукава рубашки закатаны до локтя – ночью грозный вышибала, сейчас домашне-расслабленный дяденька. Только тапочек не хватает.

Они с Демьяном обмениваются коротким рукопожатием. На меня внимания не обращается даже скользящего. И правда, ну девка и девка? Мало что ль он тут таких видит. Проходим дальше и через тяжёлые алые портьеры попадаем в главный зал.

Точно кабаре. Ну, в смысле общая стилистика выдержана в духе парижских богемных кабаков. Приглушённые оттенки, много драпировки, позолоты и струящиеся занавесы, собранные из блестящих стекляшек. Такие, которые устраивают перезвон, когда через них проходишь.

Замечаю выполненную с юмористическим оттенком табличку о том, что заведение имеет характер исключительно увеселительного мероприятия и не оказывает интим-услуг.

– Что, правда не оказывает? – интересуюсь с сомнением.

– Разумеется, оказывает, – отмахивается Игнатенко, словно я чушь полнейшую сморозила. – Но всё добровольно, по согласию девушек.

– И часто они соглашаются?

– Чаще, чем думаешь. Прибыль неплохая. За пару ночей можно месячный оклад перекрыть.

– Какая… мерзость, – кривлюсь, с трудом сдерживаясь, чтобы не поинтересоваться: а пользовался ли он этими услугами? Должны же быть плюшки у сотрудников? Скидки, счастливые часы, "две по цене одной" там? Брр… Нет. Не хочу об этом думать.

– Побудь здесь. Мне надо всунуть взятку одной ушлой морде. Налей себе чего, если хочешь. Всё, что видишь в баре – можешь брать, – просят меня и скрываются в глубине зала. Туда, где за очередными звякающими занавесками плутает узкий коридор.

Остаюсь одна, но к барной стойке не спешу. Вместо этого осматриваюсь, впитывая новую информацию. Абсолютно безлюдный зал без окон и звенящая тишина. Насколько тихо, что слышно, как жужжат светодиодные подсветки под потолком. Стулья подняты на круглые столики и задраны ножками вверх. Подиумы с шестами пусты, а точечные споты у барной зоны возле стеклянной витрины с алкоголем окрашивают помещение в интимный полумрак. Прикольно. Я в таких местах в принципе прежде не бывала, а уж во время закрытия…

– Ну а чё? Всегда хотела попробовать, – убеждаю саму себя и пока никто не видит запрыгиваю на узкую сценку.

Холодный металл вертикальной балки приветливо обжигает ладонь. И как стриптизёрши на нём крутятся? Да ещё так пластично, сексуально, даже с достоинством. Некоторые такое выделывают, что диву даёшься. Красиво преподать себя ведь уметь надо. Не каждой дано. Со мной точно без вариантов. По грациозности меня перещеголяет и беременная бегемотиха.

Ржу сама с себя, заканчивая тупые попытки повыделываться.

– Нет. Это явно не моя т… – замолкаю, натыкаясь взглядом на не пойми откуда взявшегося Демьяна. Ой. Чё он так быстро вернулся? Стоит, таращится на меня. Хм… что-то как-то неловко. – Я тут это… ну, типа, плюшками балуюсь…

Молчит. Молчит и продолжает смотреть. Пристально, непонятно, безэмоционально. Чего ждать фиг поймёшь: начнёт высмеивать или снова поцелует. С ним вообще не угадаешь на какую реакцию рассчитывать. И это бесит. Дорого бы я отдала за возможность хотя бы пять минут поковыряться в этой странной голове. Особенно в том отделе чертогов разума, на котором висит ярлычок с моим именем.

Вжимаюсь спиной в прохладную поверхность шеста, когда он резво запрыгивает на подиум и оказывается настолько близко, что мы сталкиваемся нос к носу. Почти… ведь я сильно ниже. Невольно задерживаю дыхание, заглядывая в потемневшие голубые глаза. Обычное светлые, они обещают вот-вот разразиться грозовым фронтом.

Чувствую, как меня накрывает этот взгляд вместе с остаточным шлейфом сигарет. До слабости в подкосившихся ногах. Мы в прохладном помещении с работающим кондиционером, а я в летнем платье, однако мне становится нестерпимо жарко. Невыносимо жарко. Тут есть лёд? Даёшь ванную!

Исходящие от Демьяна импульсы передаются мне, пронзая электрическим разрядом. По телу пробегает табун мурашек стоит ему коснуться меня. Он всего лишь невинно убирает рассыпавшиеся по плечу волосы, а меня подкашивает окончательно. Непременно бы грохнулась, не подхвати он меня.

– Ты ведь не интересуешься малолетками. Сам говорил, – шепчу я неуверенно то, что вертится столько дней на повороте в мыслях, безропотно позволяя его рукам скользить вдоль моего тела, тормозя на бёдрах. Удерживая и не только. Чувствую, как жадно впиваются в кожу…

– Я интересуюсь тобой. Другие меня не волнуют.

И что это должно значить? Что я ему реально нравлюсь? Или что он тупо меня хочет? Он же сам буквально несколько часов назад дал понять, что не прочь меня трахнуть. Но и он же говорил ещё кое-что. Нечто куда более важное…

Блин. Вечно скажет так, что нифига не понятно. Додумывай сама, называется, в меру своих испорченных фантазий. Подробностей всё равно не светит. Пояснительная бригада к таким немногословным персонажам не выезжает. Нервы бережёт и бензин.

– За совращение не боишься сесть? – до сих пор обидно. Шесть лет – не такая большая разница.

Его ноздри сердито раздуваются. Ой, батюшки. Сердится, вы только гляньте.

– Можешь хоть сейчас не язвить?

– Могу. Наверное… – его губы приближаются. Такие манящие, такие… Такие… Снова нервно сглатываю. – Не уверена, что нам стоит это делать…

Не уверена? Да я знаю это. На сто процентов. Мы не просто разные, мы из разных миров. Что из этого может получиться? Мне нужна постоянная движуха, он бы отгородился от людей, будь у него возможность. Я разбешайка, его спокойствию позавидуют Тибетские монахи. Я говорливый Какаду, он молчаливый удав. А удав может и сожрать птичку. Если проголодается. Или если она ему вдруг надоест своей трескотнёй…

– А ты не думай. Оставь это мне, – меня без особого труда закидывают на себя и куда-то несут. А я… а я не сопротивляюсь, послушно разрешая себе не думать и ни в чём не сомневаться.

Меня несут в тот самый коридор за струящимися перламутровыми побрякушками. Переключающаяся с розового на синий неоновая подсветка окрашивает всё эротическими оттенками, грифельные силуэты обнажённых барышень на стенах только добавляют налёт пошлости, но куда больше мне пугают открытые в это время приват-комнаты с обилием мягких посадочных мест…

Стоп. Нет. Я так не хочу! Я что, похожа на портовую средневековую шлюху? В моих планах не было подцепить сифилис и СПИД в девятнадцать! Я ещё слишком молода!

– Не паникуй, – приятным теплом согревает моё ухо тихий голос, когда я испуганно впиваюсь обкусанными когтями в шею Игнатенко.

Фух. Мы минуем коридор и тормозом возле ещё одной двери. Обычной белой, без опознавательных знаков и закрытой на кодовый замок. Пищит разблокировка, и мы оказываемся совсем в другой части здания. Стандартной, такие в офисах бывают. Всё светлое, чистенькое. Плитка на потолке с вентиляционными отверстиями, пальма какая-то зачуханная в горшке в углу и натыканные по периметру служебные помещения.

Все закрыты. Частично распахнута лишь самая кошерная – дубовая с матовыми вставками. Туда меня и вносят. То, что это кабинет начальства сразу видно. Строгое помещение с преобладанием красного дерева. Рабочий стол, стеллаж с папками, плазма и… большой угловой тёмно-серый диван.

Сама же собственной спиной отрезаю себе единственный путь отступления. Не по своей воле, разумеется, но так ли это важно?

– А где тот чувак… из проверки? – неуверенно бормочу я, вжатая в сильное тело. Это отвлекает. Тяжело сконцентрироваться. Само его посягательство в моё пространство напрочь дезориентирует.

– Не здесь, – склонившись, почти шепчут в ответ, оставляя на ключице, там, где пульсирует венка, короткий, обжигающий до самых косточек поцелуй. Словно клеймом пометили: мол, застолбил. А потом повторно. И снова…

Задыхаюсь. Задыхаюсь, жадно втягивая воздух через ноздри. Веки тяжелеют и опускаются, голова запрокидывается, а поцелуи опускаются. Ниже, ниже… Невозможно себя контролировать. Невозможно не…

 Протяжный стон разносится по комнате, когда его ладони сжимают мою так любящую приключения упругую. Обожающую приключения, я бы уточнила. Только это может объяснить, какого чёрта я тут забыла.

Кеды нащупывают опору – это меня опускают на пол. Руки исчезают с задницы, одёргивая платье и возвращая мне целомудренный вид. Непонимающе открываю глаза, встречаясь с его. Настолько замутнёнными от возбуждения, что это же возбуждение передаётся и мне. Вот только мы почему-то не продолжаем.

– Что не так? – чувствую себя… уязвлённой.

– Ты не готова, – мне так…мягко наглаживают большими пальцами круги на щеках, что хочется пищать от щенячьего восторга. И обиженно надувать губы за облом.

– Кто тебе сказал?

– Твоё тело. Ты напряжена до предела.

Виновато отвожу взгляд. Напряжена, да. Но это не значит, что не хочу. Очень хочу, просто… Просто страшно. Не за то, для чего мы здесь. Вообще нет. Страшно разочаровать его. И себя… Этот шаг ведь всё изменит. Назад дороги не будет. К прежнему общению вернуться тоже не получится, хотя… А какому, блин, прежнему? У нас с самого начала всё пошло вкривь и вкось. Да, можно, конечно, не париться и сбежать, но… Я не хочу. Я хочу его.

Кладу ладони на крепкие плечи, приподнимаюсь на цыпочках и молча целую Демьяна. Целую неуверенно, без языка. Немного сухие, но такие приятные губы не оказывают сопротивления, разрешая исследовать себя в поисках нужных мне ответов. То, что он не давит и не пытается навязать свои условия – особенно важно. Приятно хоть ненадолго получить контроль над ситуацией и быть главной. Плюс, это мотивирует. Мои движения смелеют, а уверенность крепнет. С плеч перескакиваю выше и зарываюсь пальцами в его волосах, слегка сжимая. Ка-а-айф.

Поцелуй тоже меняется. Распаляется, становясь решительней. Глубже, жарче, волнующе. Льну к Дёме вплотную, так что между нами не остаётся даже миллиметра. Полностью сливаюсь с ним, через себя пропуская его глухое сердцебиение и ощущая гордо упирающееся в меня желание. Мало. Хочу больше…

– Тебя не поймёшь, – усмехается Игнатенко, когда я с серьёзным видом, словно на калькуляторе считаю, расстёгиваю пуговицы на горловине и стаскиваю с него поло. Сама. Первой раздеваю. Да, да. Я тоже в шоке. Правда это нисколько не мешает попутно уплывать в далёкие дали от офигенного мужского торса, что я уже однажды видела, но лишь теперь могу, не таясь, разглядывать. И трогать. Трогать, трогать, трогать…

– Не надо меня понимать, – снова льну к нему, прося нового поцелуя. – Надо просто любить.

– Ну это запросто.

Не прерывая поцелуя меня увлекают к дивану, опуская на жёсткую обивку. Контроль уже больше не в моём подчинении. Побаловалась и хватит, называется. Ну и ладно. Для первого раза достаточно. Теперь я согласна быть покорной. Какое-то время.

Мои губы безжалостно сминаются, заставляя стонать от удовольствия. Кожа горит в местах, где проходят его руки, а тело сводит от накатывающих судорог. В отместку стискиваю спину Демьяна, оставляя на ней покрасневшие следы. Хочу впиться в него до крови, если честно. Так, чтоб смешивалась ДНК. Чтобы стать единым целым.

Дёма отстраняется. Совсем ненамного. Едва уловимо очерчивает контур моих скул и касается пальцем уголка рта, оттягивая нижнюю губу. И чарующе смотрит сверху вниз, заставляя всё внутри пульсировать от нетерпения. Это точно магия, если от одного такого взгляда низ живота тянет и горит синим пламенем.

Непослушные густые волосы падают на его лицо, пряча затянутые поволокой глаза. Осторожно убираю пряди, но они падают снова. В ответ на попытки получаю лучезарную улыбку, которая могла бы принадлежать голливудскому актёру. Обалдеть. Демьян Игнатенко редко когда улыбается, но сейчас эта улыбка адресована исключительно мне.

Молния на боку тихонько скрипит, и с плеч неторопливо стаскивается платье. Оно из тянущейся ткани, так что без проблем скользит вниз, оголяя лифчик. Обычный. Без кружев и какого-либо намёка на соблазнительность. Практичный, тканевый… и бирюзовый. Под чёрный прикид самое оно, ога.

– Они и сюда добрались, – озадаченно присвистывают, и меня пробивает на смех. Просто его выражение лица… это что-то. Неприкрытое детское удивление. Такое забавное. А всё дело в небольшой татуировке дракончика на рёбрах, длинный хвост которого изогнут в вопросительно знаке. – И много ещё сюрпризов?