Текст книги "Веселая поездка"

– Он ещё ходить не может, так решил из окна доставать. Ну, подожди, вернусь я в палату! – крикнул он своему соседу. – Танечка, садись на одеяло. Ну, рассказывай, мы так и не успели поговорить утром. Я же твой боевой товарищ, у нас не должно быть тайн друг от друга. Мы же нашли друг друга!

– И что будет, когда поднимешься? – не унимался сосед Николая.

– Дежурить вне очереди будешь, вот что будет, – крикнул ему Николай. – Скройся, целее будешь!

– Чего это он над тобой издевается? – спросила Таня у Николая.

– Это он за штаны. Мои теперь грязные, поменять не смог, так я у него забрал. Он же не ходит, а значит и штаны ему не нужны.

– А за штаны отдельная плата! – крикнул сосед сверху.

Николай поднял с усилием свою больную левую руку и зашевелил пальцами. Пальцы вдруг сами сложились в здоровенный кукиш, и этот кукиш, залитый вечерними, солнечными лучами, выглядел монументально, словно памятник, воздвигнутый, всем врагам на зло.

У Тани снова защекотало под ложечкой, снова невозможно было удержать смех.

Они сидели с Николаем на лавочке и смеялись до изнеможения, а сверху им вторил смех парня, у которого Николай так бесцеремонно забрал штаны, чтобы отправиться на свидание к ней.

В окнах стали появляться любопытные лица, возле них стали собираться любопытные и начинали смеяться вместе с ними, не понимая, над чем смеются.

– Коля, Колечка, прекрати, прошу тебя, у тебя это очень смешно получается… – умоляла его Таня.

– Что здесь происходит? – вдруг услышали они строгий голос. Все обернулись. На пороге госпиталя стоял главврач.

– Ого! Досмеялись! – воскликнул Николай, смешно сморщившись, чтобы распрямить пальцы.

– Я вас спрашиваю, что здесь происходит? – снова строго спросил главврач, но глаза его смеялись, Таня это уловила сразу.

– Он выздоравливает. – несмело указала она на Николая, едва сдерживая смех. – Пальцами шевелит, а их заклинило и нам смешно.

– Смешно, что выздоравливает, или что пальцами шевелит, или, что заклинило?

– Пальцами шевелит и рожи корчит, – сказал кто-то из толпы.

– Ну-ка, ну-ка! Пошевели пальцами! – обратился Роберт Модестович к Николаю, – да рожи-то не корчи, просто, пошевели пальцами.

– Я больше не буду, – сконфуженно ответил Николай, будто школьник, которого застукали за очередной шалостью.

– А я не шучу, давай, подвигай пальцами, покажи, на что ты способен.

Николай опять, с видимым трудом, поднял больную левую руку и задвигал пальцами, опять смешно морщась при этом.

– Нет, не так. Ты же только что чудеса показывал, а сейчас, что же, устал?

– Я стесняюсь…

– Ха-ха-ха! А ты не стесняйся. Давай, подвигай пальцами!

Николай снова с большим трудом поднял больную руку, начал старательно шевелить пальцами. Он скорчил такую гримасу, что от смеха невозможно было удержаться. Вдруг неожиданно пальцы на его руке опять свернулись в большой кукиш. И опять его рука с большим кукишем, залитая вечерним солнцем, застыла, как обелиск, воздвигнутый всем смертям на зло!

Сам Николай зажмурился, смешно сморщив лицо, втянул голову в плечи, будто его собирались наказать за такую проделку.

– Ха-ха-ха! Ну, ты молодец, сумел! Вчера ещё не получалось, а сегодня ты герой!

– Так мне она помогла! – сказал Николай, указывая на Таню здоровой правой рукой.

– Ты уже вышла погулять? – участливо спросил Роберт Модестович. – А то мне всё время докладывают, что ты лежишь. Плохо тебе. А тут вон как смеёшься! Это же отлично! – улыбаясь, говорил ей главврач. – Ну, до свидания, ребята, продолжайте веселиться и выздоравливать. – он, с видом заговорщика, подмигнул Тане и пошёл по аллее к выходу из парка.

– Вот, надо же, наткнулись на главврача, неудобно как-то… – смущённо пробормотала Таня.

– Да что ты, Танечка! Он мужик – что надо. Это он шутил с нами, радовался за нас, что мы с тобой выздоравливаем. Нам же скоро в строй! Ты как, останешься на контракте, или домой поедешь?

– Ох, не знаю, Коля, я даже писем домой не пишу, за маму переживаю, – и она рассказала Николаю, в который раз уже, о своих бедах.

– Я не знал, что ты ребёнка потеряла. Я тебе сочувствую, я тебя понимаю, но ты не переживай. Тебе же обещали, что всё будет хорошо? Ты должна верить. Вот, смотри, никто не верил, что я выживу, да ещё с рукой останусь, но я же выжил, выжил, видишь! В моём выздоровлении и твоя заслуга, – на радостях он обнял Таню и стал целовать её, абсолютно не стесняясь любопытных глаз.

К ужину Таня, на несколько минут, заглянула в свою палату и отправилась в столовую. Тётя Аня раздавала еду.

– Разрумянилась, девка! – подмигнула она Тане. – Ну, как свиданьице?

– Всё нормально, тётя Анечка. Боевого друга встретила, так обрадовалась!

– Дак, оно дело молодое, друг – это хорошо. А вот мамке не пишешь – это очень плохо. Не приветствую.

– Я напишу, теперь обязательно напишу, тётя Аня, честное слово.

– Ну, хоть, позвонила бы домой. Сегодня Светка дежурит, она дала бы тебе позвонить.

– Правда? Тётя Анечка, вы – ангел! Я вас так люблю! Спасибо вам за всё, за всё! – Таня подхватила свой поднос с едой и, пританцовывая, пошла к своему столику.

После ужина Таня возвращалась в свою палату. Её догнала Света.

– Ну, что, как ты себя чувствуешь? – спросила она.

– Нормально, – неохотно ответила Таня. Ей не хотелось ни с кем делиться своей радостью, но Света не стала задавать вопросов.

– Хочешь помочь?

– Хочу, – с готовностью ответила Таня.

– Приходи на пост. Я тебе покажу, что надо сделать. За два часа управимся. Я тебя не очень загружу.

Таня обрадовалась предложенной работе. Она тут же забыла об усталости, накопившейся за сегодняшний день. Она истосковалась от безделья, она даже предположить не могла, что ей вообще когда-нибудь захочется работать, она даже подумывала сменить профессию после перенесенных ужасов.

Но всё в прошлом. Таня надела белый халат, сиротливо висевший в ординаторской, причесалась, повязала голову марлевой косынкой, и, вот она, настоящая медсестра, быстро и споро делающая свою работу.

– Какая ты быстрая! – говорила Света, улыбаясь ей на бегу.

– Светочка, всё в порядке. Я всё помню, всё умею, не переживай.

Через час они сошлись у поста.

– Ну, что, как у тебя? – спросила Света.

– Я своё закончила, ещё что-то надо делать?

– Да ты что?! Мы с тобой так быстро управились, даже не верится! Теперь и отдохнуть не грех.

Таня совершенно забыла об усталости, она была готова работать в таком темпе всю ночь, как бывало в лагере. Там никто не помогал, надо было справляться самой. А здесь, в госпитале, Таня работала играючи, будто танцевала свой, ведомый только ей одной, весёлый танец.

– Светочка, ты меня оживила, ты знаешь? – сказала она Свете, когда они сидели на посту медсестры и отдыхали после напряжённой работы.

– Не я, а тот парень, что к тебе приходил. – с грустью в голосе ответила Света. – Вы все так смеялись, что мне завидно было.

– Коля, что ли?

– Наверно, Коля. Я не знаю, как его зовут.

– Света, он не жених, он женат уже, у него трое детей, и это правда, а не отговорка.

– Он тебя так целовал! Я видела! – задумчиво воскликнула Света.

– Вот, глупенькая! Это он от радости, что мы с ним выжили, а ты что подумала? – Таня лукаво прищурилась.

– Ну…

– Без «ну»! – твёрдо сказала Таня. – Я чужих мужиков, да с таким прицепом, не увожу. Мне своих слёз, что ли мало?

– Это правильно, – неуверенно сказала Света. – Роберт Модестович говорит…

– Слушай, он, правда, твой отец? – перебила Таня.

– Ну, да, только он дома мне папа, а здесь – Роберт Модестович. – Сказала Света заученную фразу, и Таня поняла, как тяжело ей это даётся.

– А вы откуда приехали сюда? – спросила Таня.

– Мы из Прибалтики. Мама заболела и умерла. Я за ней ухаживала, пока она болела. И в медицинское училище поступила из-за мамы. Знаний не хватило. После маминой смерти мы сюда и приехали. Знаешь, как ему тяжело? Он ведь маму очень любил. И меня очень любит, я ведь на маму похожа.

– Ты говорила, что в мед. институт поступила в этом году?

– Да, поступила, и скоро уезжаю. Ой, не знаю, как я папу одного здесь оставлю! Тяжело ему будет одному. Буду приезжать на каждые субботу и воскресенье.

– Знаешь, это даже хорошо, что на воскресные дни. Он тебя ждать будет, а всю неделю будет на работе, ему некогда будет думать о своих бедах, вот увидишь.

– Да, конечно, ведь сейчас мы сутками не видимся. Перед обходом я всегда дрожу. Он с меня строже спрашивает, чем с других.

– А я своим родным даже письма не написала. Уже почти месяц прошёл, а я молчу.

– Хочешь, я дам тебе позвонить по межгороду? Я могу тебе помочь, если ты не долго.

– А как же с оплатой? – засомневалась Таня.

– Понимаешь, у тебя исключительный случай. Я папе скажу, он ругать не будет. Позвони, номер помнишь?

– Шутишь!

– Тогда иди в ординаторскую и звони, – подытожила Света.

Таню словно ветром сдуло, она стрелой полетела в ординаторскую.

На одном из столов ординаторской стоял чёрный телефон. Он, как добродушный спаниель, манил Таню к себе. Она подошла к аппарату, нерешительно потрогала трубку и отдёрнула руку. Что она скажет, как отреагирует на её звонок мама, как отнесётся к ней отец? Что делать? Может, лучше написать письмо и отправить его? Ответ придёт через несколько дней. Читать письмо она будет без свидетелей, как-нибудь справится с этим. А может всё-таки?…

Мама, мамочка, только она поймёт её, будет переживать вместе с ней, будет плакать, не спать ночами и приедет. Всё бросит и приедет, и будет жить здесь, пока Таня не поправится.

Вдруг непрошенная слеза покатилась по лицу: «Мамочка, родная моя, как же я по тебе соскучилась! Ну, почему тебя нет рядом? Ничего бы со мной не случилось, если бы ты была со мной! Позвонить тебе боюсь. Боюсь, что плохо тебе станет от моего звонка». – мучительно думала Таня.

– Ну, что, позвонила? – спросила Света, заглядывая в ординаторскую.

– Нет, не позвонила. Боюсь.

– Боишься? Чего? – удивилась Света.

– Я нахожусь в госпитале, я больна, мама переживать будет. У неё сердце слабое.

– Позвони. Она же и так переживает, что от тебя весточки нет. Ещё больше переживает. Позвони, позвони!

Таня опять нерешительно прикоснулась к трубке телефона.

– Таня, ты должна, понимаешь? Ты должна позвонить, обязательно должна.

Таня сняла трубку и приложила её к уху.

– Ох, какая холодная, непривычно! – воскликнула она.

– Таня, набирай номер. Или ты не помнишь?

– Да помню я, помню, только страшно мне.

– Давай я тебе наберу, только скажи цифры.

– Нет, я сама, подожди…

Таня стала быстро крутить диск телефона. Прислушалась. В трубке что-то щёлкнуло, и послышались короткие гудки.

– Занято… – будто извиняясь, сказала она и облегчённо вздохнула.

– Ещё раз набери, так бывает. Давай, ещё раз.

Света стояла над ней как жандарм и упорно заставляла крутить диск, снова и снова набирать номер.

Наконец в трубке в очередной раз что-то щёлкнуло, и Таня поняла, что на этот раз соединение произошло. К телефону долго никто не подходил. Таня изнывала от ожидания, а Света стояла над ней и не давала нажать на рычаг, чтобы отсоединиться. Таня с облегчением уже собиралась повесить трубку. И вдруг…

– Алло! – вдруг услышала Таня мамин голос, и слёзы потекли рекой, сдержаться уже было просто невозможно.

– Алло! – снова услышала Таня.

– Мама, мамочка, маулечка, это я, Таня! Мама, это я!

– Танька, ты, что ли? Милая моя! Ты где?

Пауза немного затянулась, Таня не знала, что сказать. И вдруг её прорвало.

– Мамочка, я здесь, в госпитале. Всё нормально. Я здорова.

– Как ты оказалась в госпитале, ты что, работаешь где-то рядом с домом?

– Нет, мамочка, я немного приболела, и меня отправили в госпиталь. Теперь всё хорошо. Мам, честное слово, всё хорошо! Я так рада тебя слышать!

– Так, где ты сейчас находишься?

– Мам, я тебе в письме всё напишу. Я – в госпитале, лечусь пока, но уже выздоравливаю.

– Танечка, детка, дай мне адрес, я к тебе приеду, хоть, на денек! – В мамином голосе чувствовалась дрожь. Там, на том конце провода, мама плакала. Плакала от радости! Наконец она услышала такой долгожданный, такой родной голос доченьки. – Танечка, дай мне свой адрес! Я к тебе приеду, я так по тебе соскучилась! Я так хочу тебя увидеть!

– Света, напиши мне адрес, пожалуйста, мама спрашивает, – шёпотом попросила Таня. Света быстро пододвинула Тане бумажку с заранее написанным адресом. Таня продиктовала адрес маме.

– Я приеду, девочка моя, жди меня послезавтра.

– Мамочка, может не надо? У меня всё в порядке. Я получу зарплату и тебе позвоню, а пока что напишу письмо и подробно опишу, что со мной случилось. Ладно?

– Не дури, Танюшка, я должна тебя увидеть. Увижу тебя и успокоюсь.

– Мамочка, вот тут стоит медсестра, – Таня локтем подтолкнула Свету. – Она тебе побожится, что со мной всё в полном порядке. Сейчас я ей передам трубку. – Таня протянула трубку Свете, умоляюще посмотрела на неё, сложила руки лодочкой под подбородком.

– Алло… – сказала Света. – Да, здравствуйте… Да, я медсестра… Нет. С ней всё в полном порядке… Нет, она уже почти выздоровела, скоро дома будет… Нет, лёгкое недомогание… Грипп…Да, скоро она идёт в строй… Нет… Честное слово, с ней всё в полном порядке. Она мне даже работать помогает… Ну, честное слово, всё в порядке! – Света ещё немного послушала и протянула трубку Тане, многозначительно ей подмигнув.

– Мамулечка, это я, Таня, ты слышишь меня? Я не могу долго занимать телефон, я же из ординаторской звоню!

– Танюшка, ты мне скажи номер телефона ординаторской, и я сама тебе перезвоню, прямо сейчас, хорошо?

– Света, напиши мне номер телефона ординаторской. Сейчас мама сама сюда перезвонит, можно?

Света написала несколько цифр на листке с адресом и пододвинула его Тане. Таня продиктовала маме написанные Светой цифры и повесила трубку.

– Света, – сказала Таня, – сейчас мне сюда перезвонит мама, ты не возражаешь? Я с ней ещё немного поговорю, а потом помогу тебе с ночными назначениями, хорошо?

– Ладно, жди, а я пойду на пост. – сказала Света и вышла.

.

Таня долго ждала звонка. Наконец мама позвонила, и они очень, очень долго говорили и не могли наговориться.

– Мам, мне, наверное, дадут отпуск, и я сама смогу приехать домой. Может, к Новому году.

– Может, всё-таки, я к тебе сейчас приеду и помогу тебе? – настаивала мама.

– Нет, мамочка, не надо, у тебя же работа, не надо всё ломать из-за меня, я сама прекрасно справлюсь. Я всё-таки, лучше тебе письмо напишу. Мамуля, мы с тобой уже долго болтаем, меня будут ругать. Давай, я тебе через два дня перезвоню, ладно?

– Танюшка, давай, лучше, я сама тебе позвоню. Ты вечерком посиди в ординаторской и подожди моего звонка. Ты ещё долго пробудешь в госпитале?

– Не знаю, мам. Может меня, уже скоро, отпустят. Я тебе в письме обо всём сообщу.

На том и распрощались. Таня была счастлива сегодня, вдвойне счастлива. Сегодня она нашла своего боевого товарища и наладила связь с мамой. Про отца забыла спросить, но мама ничего не сказала, только о ней беспокоилась, значит, дома всё в порядке. Иначе мама бы сказала…

На следующий день, после тихого часа, Таня летела по ступенькам вниз. Она знала, Николай ждете на лавочке у входа в госпиталь. Она видела его из окна и душа её ликовала.

Николай действительно сидел на той же лавочке у входа в госпиталь, в той же позе, расстелив рядом с собой толстое больничное одеяло. Он ждал её, он никому не давал садиться на лавочку рядом с собой. Весь госпиталь знал, что Николай ждёт принцессу.

Они поздоровались, крепко обнялись, поцеловались и снова не могли наговориться.

– Ты знаешь, Танюха, завтра за мной жена приезжает. Самому мне ещё не добраться домой. Рука не слушается. Но доктора говорят, что это вопрос времени.

– Коля, ты меня обманываешь. Вчера как кукиш крутил?!

– Так мне же тяжело было. Знаешь, как тяжело?!

– А сейчас слабо скрутить? – подшучивала над ним Таня.

– Танька, не провоцируй! Мы и так вчера цирк устроили, не надо сегодня.

– Ладно, ну, хоть просто пошевели пальцами, покажи, как у тебя получается.

Николай сосредоточенно поднял больную руку и стал потихоньку шевелить пальцами. Таня видела, что ему неимоверно трудно, но, превозмогая боль и тяжесть в руке, Николай шевелил пальцами и с гордостью смотрел на Таню.

– Вот, видишь, получается! Живые! Врачи говорят, что всё со временем встанет на свои места. Но это со временем, а сейчас – физкультура, массаж, уколы, таблетки, полный набор. Ну, ты сама знаешь.

– Знаю.

– Я тебя завтра со своей Наталкой познакомлю. Она у меня золотая. Я по ней очень скучаю.

– Я ж только вечером могу выйти, вот, как сейчас.

– Вот и хорошо, как раз и познакомитесь.

Они помолчали. Каждый думал о своём. Николай с нетерпением и радостью ожидал приезда жены, Таня подсчитывала свои невосполнимые утраты. Весь облик Николая, его слова, жесты, напоминали ей о тех страшных последних сутках, которые она провела в лагере вместе с ним.

– Таня, а ты знаешь, что здесь ещё один лежит в травматологии? Ну, тот, которого подстрелил твой друг, – прервал молчание Николай.

– Коля, он мне не друг! – вспыхнула Таня. – Прошу тебя, больше никогда не напоминай мне о нём! – не выдержав, она заплакала и сквозь слёзы продолжала: – Он мне, гад, всю жизнь искалечил! Прошу тебя, больше никогда!.. – её голос предательски задрожал, и Таня разрыдалась.

Николай растерялся. Он и предположить не мог, что сильно расстроит её.

– Вот тебе и раз! Я же не хотел тебя расстроить! Ну, не плачь, всё утрясётся. Ещё, какой счастливой будешь, вот увидишь! – уговаривал он её. – Я думал, ты не умеешь плакать, а ты вот так, значит, работаешь?!

Постепенно его слова стали оказывать своё действие. Таня устала плакать, последний раз всхлипнула и заинтересованно посмотрела Николаю в глаза.

– Постой, постой, кто это лежит в травматологии? – спросила.

– Я скажу, а ты не плачь, ладно?

– Не буду. Обещаю, – твёрдо, без слёз, ответила Таня.

– Ну, это тот парень, который нас с тобой из грота вывел, которого подстрелили у вертолёта.

– Фёдор, что ли?

– Ну, да, Фёдор. У него тяжёлые травмы обеих ног. Ему к одной ноге какой-то аппарат подстроили, а другая нога в гипсе и к потолку подвешена. Он совсем не ходит. Если не возражаешь, давай его навестим.

– Я не возражаю, тем более, если бы не он, то я бы лежала сейчас на его месте, а, может, мне бы ничего уже не нужно было на этом свете.

– Не говори глупостей. Так, что, сходим к нему?

Таня нерешительно ёрзала на скамейке, но слово вылетело само собой, и теперь отступать было нельзя. А как ей не хотелось вновь увидеть того здоровенного детину, который держал её за «шкирки» над пропастью, но об этом она не могла рассказать никому, даже Николаю.

– Ну, что, пошли? – торопил её Николай. И она решилась. Тем более парень тяжело ранен. Конечно, надо его проведать, подбодрить. Хорошо, что она нашла Николая, а у того парня, может быть, нет рядом ни одной, близкой ему, души.

– Пошли, – тихо сказала она и поднялась. Одеяло сползло с лавки и упало на землю. Таня этого не заметила. Николай подхватил упавшее одеяло и пошёл следом за ней.

– На каком этаже травматология? – спросила Таня.

– На первом. Подожди, проведу, – и Николай, обогнав её, вошёл в двери какого-то отделения на первом этаже. – Тут табличек нет, без меня тебе сложно будет найти. А я уже навещал его. Иди за мной, и тихо, – пояснил он.

ФЁДОР

Фёдор лежал на больничной койке и боялся пошевелиться. Малейшее движение вызывало мучительную боль в обеих ногах. Надо же было, чтобы мастер спорта, знакомый с восточными единоборствами не по книгам, так глупо подставился! А теперь что? Надо терпеть. Да, надо терпеть эту немилосердную боль. Он отказался от наркотиков, он знал, что справится сам, попросил только, чтобы назначили лёгкие обезболивающие и спазмолитики. Два дня назад ему делали очередную операцию, это уже третья операция за три недели. А сколько ещё предстоит, один Бог знает. Сейчас, на больничном ложе, Фёдор свято поверил в Бога.

«Если встану, если только встану, хоть на одну ногу, схожу в церковь, поблагодарю Господа за спасение», думал он, и сразу становилось легче, боль отступала, появлялась вера в то, что он действительно встанет.

Врачи долго беседовали с ним перед первой операцией, объясняли ему всю сложность его положения, предлагали ампутировать правую ногу. Левая нога, вроде, должна была восстановиться и функционировать, более не менее, нормально, но всё это было под большим вопросом, хоть врачи и сулили быстрое выздоровление, но только с одной ногой. Его же это ну, никак не устраивало.

– Я отказываюсь от ампутации. Я не хочу стоять на одной ноге. Я – не цапля, в конце концов! Прошу вас, не надо ампутировать ногу! Я сильный, я справлюсь. Я буду выполнять все ваши рекомендации, не нарушу ни одного из ваших распоряжений, только оставьте мне ногу, сохраните её, не ампутируйте! Она же мне необходима! – умолял он лечащего врача.

Доктора долго советовались и решили удовлетворить просьбу больного. Иногда риск необходим.

Операция была длительной и сложной. Несколько раз сменялись бригады хирургов, а Фёдор всё это время был под наркозом, но операция закончилась успешно! Об этом ему сразу сказали, как только он пришёл в себя после наркоза.

Радости его не было предела. Он хотел сам убедиться в своей победе. Слабый, беспомощный, после такой сложной операции, он заставил медсестру принести большое зеркало, чтобы убедиться, чтобы увидеть самому, что у него обе ноги остались, и успокоился только после того, как увидел в большом зеркале отражение обеих своих ног.

– Ничего, что кривоваты, зато есть они, ребята! Ноги есть, какое счастье! – воскликнул он восторженно.

Медсёстры переглянулись и засмеялись, а он провалился в сладкую послеоперационную дрёму. Он был счастлив и спокоен. Он победил!!!

После этой, самой страшной и тяжёлой, было ещё две, менее сложных операции, но теперь он был уверен в том, что ноги у него будут. Он был готов вытерпеть всё, что ему уготовано, лишь бы сохранить ноги!

Он научился молиться, и перед каждой операцией, или очередной перевязкой, он молился. Он молился утром, благодарил Бога за то, что он вошёл в новый день с обеими ногами, он молился вечером и благодарил Создателя за муки, которые ему удалось вынести и преодолеть в этот день. Он верил, и вера его крепла с каждым днём. Он встанет, он обязательно встанет и уйдёт отсюда здоровым, на своих двух ногах!

Но эта боль… Она не уходила, ни на секунду не оставляла его в покое. Она то усиливалась, то ослабевала, но была, присутствовала в нём всё время. Терпеть иногда становилось невозможно, он впадал в беспамятство, сильно стонал, но не просил пощады. Он ведь даже предположить не мог, что ему грядут такие испытания, но он должен, он обязан выдержать. Он не хлипачок, он сможет…

В детстве отец запрещал ему плакать, ныть и жаловаться. Он научился. Как бы не было больно, досадно, обидно, он не плакал, он заставлял себя превозмогать свои маленькие беды и несчастья. Заплакал лишь тогда, когда ему сообщили, что отец погиб. Но ему пришлось оберегать и защищать мать. Слёзы навсегда исчезли с его лица. Мать очень тяжело перенесла такую утрату. Долго не могла направить свою жизнь в привычную колею, потому, что колеи, этой привычной колеи, уже не было. Не было любимого мужа, друга, помощника. Была пустота… Вот эту пустоту, по молодости, по неопытности, старался заполнить собой Фёдор.

Как же дорого дались ему мамины слёзы! Здоровье её стало заметно ухудшаться. Больницы, им не было числа, не было больницы в их городе, в которой по той, или иной причине не побывала мама. Лекарства, массажи, сиделки заметно подточили бюджет семьи. Федя устроился на работу. Ночным грузчиком в гастроном. В доме, в котором жили они с мамой.

Ребята, работавшие с ним, забавлялись портвейном, и к утру плохо стояли на ногах. Фёдор не пил с ними, отнекивался, отшучивался, ведь утром надо было идти в школу. Выпускной класс, экзаменов много, надо успевать и к маме в больницу, и в школу, и едой запастись, и стирку затеять. Сотрудники (грузчики) упорно набивались к Фёдору в гости. Квартира, мол, пустая, давай у тебя разопьём бутылочку, пригласим сговорчивых девочек, красиво проведём время.

Фёдор категорически отказывался от подобных визитов. Он вообще никого не пускал к себе в дом. Лишь одна девочка, одноклассница, с которой он проучился все десять лет и которая жила на одной лестничной площадке с ним, могла запросто заявиться к нему после школы. И тогда они делали уроки вместе, просиживали днями над учебниками, ведь скоро экзамены, а потом Федя шёл к маме в больницу, потом – работа в гастрономе.

«Ника, Ника, где же ты, моя брусника?» – Думал Фёдор. Сколько писем написал – ни одного ответа. Связь каким-то волшебным образом прервалась, а он просил и просил бумагу и ручку и, превозмогая боль, писал своей далёкой и такой неверной подруге всё новые и новые письма.

Прошло уже больше трёх недель с тех пор, как он здесь поселился, а от Ники ни весточки. Написала бы два слова, и он перестал бы надеяться и ждать. Писал бы письма только маме, она всегда будет его ждать и примет его любого, в любом виде, в любом состоянии. Тяжело ей сейчас, бедной, без его, Фёдора, помощи, но он знал, она дождётся. Мама – единственный человек на этой Земле, который может ждать вечно и примет его любого, даже без ног, даже хромого, но примет и будет любить так же нежно, как всегда, как в детстве…

Боль усиливалась, мысли путались, Фёдор начал постанывать.

– Федя, Федя! – позвал его сосед по палате.

Фёдор не слышал. Он опять провалился в эту болючую бездну, где нет ни стен, ни дна, один лишь чёрный мрак и нестерпимая боль.

В палату неслышно вошла медсестра.

– Сестричка, смотрите, он опять без сознания! Умрёт ещё, а я один тут со жмуриком останусь! – в панике запричитал сосед.

– Соломкин, успокойтесь, ему смерть не угрожает. Ему просто больно. Сейчас я его уколю.

– Да, уж, поспеши, красавица, парню плохо.

– Это третий день, завтра ему легче станет, – ответила медсестра и вышла из палаты. Через пять минут она вернулась со шприцом и всем необходимым для внутримышечной инъекции.

Фёдор метался по подушке из стороны в сторону и мычал, он был в беспамятстве.

– Давай, сестричка, быстрее, плохо парню!

Сестра, не обращая внимания на соседа по палате, откинула край одеяла, сделала Фёдору очередную инъекцию обезболивающего и так же бесшумно, как вошла, вышла из палаты, не обращая внимания на причитания Соломкина.

Через несколько минут, Фёдор немного успокоился, стоны затихли, метания стали менее энергичными и постепенно прекратились. Фёдор провалился в тяжёлый лекарственный сон…

Вдруг дверь палаты снова открылась, в палату заглянул Николай.

– О, Коля, заходи, друг! Что-то тебя долго не было.

– Я не один, со мной принцесса!

– Ты с дамой?! Подожди, подожди, я фрак надену! – с этими словами мужчина потянулся к стулу, на котором висела его пижамная куртка.

– Одевайся быстрее, негоже принцессу в коридоре держать! – Торопил его Николай.

Мужчина торопливо застёгивал пуговицы, руки его дрожали, пуговицы не попадали в петли. В итоге такой спешки он застегнул куртку неправильно, но его уже никто не ждал. Так он и остался сидеть в смешно застёгнутой куртке с глупейшей улыбочкой на бледных губах, когда в палату вошла Таня. Глаза его стали большими и круглыми, как чайные блюдца, а рот открылся, да так широко, что стали видны все его гнилые зубы.

– Рот закрой и свет притуши, я к тебе не стоматолога привёл. Познакомься, это наша Белоснежка, она принцесса, её зовут Таня, – сказал Николай мужчине.

– Ого, сколько титулов у одной дамы! А я тоже Николай, – замялся мужчина, – В-в-всеволодович. Где ж ты такую красоту откопал?

– Не откопал, а нашёл, дурья твоя башка, места надо знать! Здесь нашёл, и Фёдора нашёл. Как он?

– Да, видишь, в беспамятстве.

– Почему? – cпросила Таня, подошла к кровати Фёдора и заглянула ему в лицо. – Что с ним?

– Вот так отходит после третьей операции, – сказал Николай Всеволодович. – А ятут с ним… Переживаю.

– Третьей? – ужаснулась Таня.

– Ну, да, третьей. Ему хотели ногу оттяпать, дак он не дал, вот теперь и мучается, дурак.

– Коля, пошли пока отсюда. Мы же его разбудим. Пусть поспит. Во сне он выздоравливает, – сказала Таня.

– Да, пошли. А ты, Коля, лежи тихо, не буди полковника.

– Он что, полковник? – удивился Соломкин.

– Ну, да, а ты что, не знал?

– Надо же, дослужился, а такой молодой! – воскликнул с откровенной завистью Соломкин.

– А ты говоришь, дурак. Всё, Коля, отдыхай. Задание получил? Лежать тихо и, чуть что, звать на помощь. Ты, с очень заслуженным человеком, в одной палате лежишь. Гордись. Ну, пока. Завтра придём, чтобы был при параде, больше предупреждать не будем, понял?

Николай вышел из палаты, увлекая за собой Таню. Они вышли на улицу в летний, ласковый вечер. Ещё ярко светило солнце и было необыкновенно тепло.