Текст книги "Веселая поездка"

НОВЫЕ ГОРИЗОНТЫ

Они сидели в кабинете главврача и болтали о пустяках, о работе, которой стало больше, о Николае, о погоде, а Роберта Модестовича всё не было. Ливень превратился в нудный бесконечный дождь, который серой мокрой громадиной навис над госпиталем. С улицы доносились шелест листвы и монотонная барабанная дробь дождевых капель о подоконник. Было серо и тоскливо, смолкли птичьи голоса, время текло плавно и незаметно, но день неуклонно приближался к вечеру.

Наконец, дверь открылась. На пороге стоял Роберт Модестович.

– Света, там новые поступления. Пойди, проследи, чтобы был порядок. Запускайте операционную на втором этаже.

Света помчалась выполнять поручение отца. Таня молча наблюдала за происходящим.

– Ты извини, что заставил тебя так долго ждать, – обратился Роберт Модестович к Тане. – Неожиданное поступление. Ну, да ладно, там полный порядок. Давай теперь с тобой разберёмся.

Таня молчала и с замиранием сердца ждала, что же ей скажет сейчас этот уважаемый человек?

– Давай возьмём твою историю болезни и посмотрим, что с тобой делать, – сказал главврач. Из груды бумаг на столе он извлёк историю болезни больной Рыскиной и углубился в её изучение. Таня боялась пошевелиться. Она ждала, будто узник, приговорённый к смертной казни, ждала своей участи.

– Так-так, – сказал он немного позднее. – Беременность у тебя была, предположительно, пятнадцать недель, но, к сожалению, сохранить её не удалось. Ты уже в полном порядке и можешь идти в строй. Ещё пара дней и всё. Сейчас решается твоя судьба. Скажи, что ты хочешь? У тебя есть право выбора. Ты можешь вернуться на старое место, но, если захочешь, ты можешь остаться у нас в госпитале, я устрою так, что ты здесь останешься. Подумай, не спеши с ответом, но и не тяни слишком долго. Хорошо? Оставим твоё окончательное решение до завтра.

– Подождите, как пятнадцать? Не может такого быть! По моим подсчётам – двенадцать. Откуда пятнадцать недель взялись? – ошеломлённо спросила Таня. – Ведь это значит… О, Господи, не может быть!

– Не о чём теперь сокрушаться, беременности больше нет, и надо смириться с тем, что произошло. Ты здорова, у тебя ещё будут дети. Надо начинать новую жизнь, и тебе принимать решение, как её построить. Для этого ты должна сообщить мне своё решение. Может, ты не согласишься остаться в госпитале. Слово за тобой.

– Нет, Роберт Модестович, я готова дать ответ сейчас.

– Ты так быстро приняла такое важное для себя решение?

– Нет, то есть – да! В ваших словах и в письме Николая Забродина мой выбор.

– Что же он пишет, твой драгоценный Николай?

– Он просит меня позаботиться о Фёдоре. Фёдор Кронов лежит сейчас в травматологии. Это он нас с Николаем спас.

– Да, знаю такого. Я его своим методом лечу. Пока получается. Хороший человек этот Фёдор, сильный. Тяжело ему досталось. Уговаривали его ампутировать ногу, быстрее бы всё зажило, так ни в какую. И, ты знаешь, он победил. Будет ходить, обязательно будет! Время нужно.

– Я остаюсь у вас, если это действительно возможно. У вас скоро некому будет работать. Света уезжает в конце августа.

– Я тебя оформлю вместо Светы. Я наслышан о твоих талантах. Ты и в операционной запросто справишься.

– Я была на передовой, Роберт Модестович. Там не спрашивали, хочу я чего-то, или нет. От меня требовалась только работа и ничего больше.

– Хорошо, иди в палату. Ужин скоро. Через дня три-четыре я тебе сообщу, как всё устроилось. Мне нужны такие кадры, как ты.

– Я даже и помечтать о таком не смела. Роберт Модестович, вы не представляете, что это значит для меня!

– Хорошо, иди в палату. Всё образуется, дочка!

– Так я пошла?

– Иди, иди. На той неделе я решу твои проблемы.

Таня вышла из кабинета главврача успокоенная и окрылённая полученным предложением. Она знала, что не поедет туда, где надо встречаться со смертью лицом к лицу. Она знала, что остаётся здесь. Откуда-то появилась железная уверенность в себе, а вместе с ней жажда жизни. Надо было снова быть полезной кому-то, надо было снова жить, выбросить из головы все глупости о тяжком существовании и жить, жить! За её жизнь дорого заплатили Аркадий и её, не рождённый, малыш. Они заплатили своими жизнями. Значит надо жить ей. Значит, её жизнь кому-то будет нужна. Пока она не знает, кому и зачем, но это дело времени. Пока необходимо выздороветь и приступить к работе здесь, в госпитале. Теперь она знала, как помочь Фёдору!..

Но после разговора с Робертом Модестовичем, тоненький червячок сомнения начал подтачивать мозг. Ребёнок… Чей он, если сейчас выяснилось, что срок не тот? Значит, Васька отец ребёнка!.. Значит, Бог распорядился справедливо их судьбами и не дал ребёнку подлеца появиться на свет?!

СОЛОМКИН

Фёдор… К нему надо бы зайти, посмотреть, как он себя чувствует. Может что-нибудь ему понадобится, может в чём-то надо помочь. Надо спросить у медсестры, как можно облегчить его страдания. Надо к нему зайти…

До ужина ещё оставалось время. Ноги сами понесли её на первый этаж, в травматологию. Вот и нужная палата… Страшно, но почему? Таня не могла ответить на этот вопрос. Надо – и всё!

Таня открыла дверь палаты и вошла. В нос ударил удушливый смрад непроветриваемого помещения. Фёдор лежал на кровати в той же позе, в которой он был вчера, но дышал ровно, спокойно. В палате ощущался такой спёртый воздух, что Таня в первое мгновение даже задохнулась. Она оглянулась вокруг. Окно было закрыто плотно, на задвижку. Соломкин, не обращая внимания на вошедшую Таню, что-то усердно жевал. Он и не думал открыть окно. Ему было комфортно. У него всё было в полном порядке.

– Николай Всеволодович, можно, я окно открою? – спросила Таня, немного отдышавшись.

– Мня-мня-мня! – промямкал подполковник, не успев проглотить пищу.

– Так я открою? А то очень тяжело у вас тут дышится, – сказала Таня, приняв его ответ за согласие, и направилась к окну.

Соломкин, уже успевший прожевать и сделать громкий глоток, закричал вдогонку ей: – Не надо открывать окно, там гроза, дождь идёт, очень сыро!

– Да что вы, Николай Всеволодович, дождь давно закончился, только моросит чуть-чуть, это не страшно. Зато, воздух какой свежий!

– Не надо открывать окно! Меня может просквозить, я могу заболеть. Я сырости боюсь!

– Николай Всеволодович, у вас такое красивое имя, а вы как скунс, испортили воздух, и лежите в этом. Надо же перед сном хоть чуть-чуть проветрить. Задохнуться у вас тут можно.

– Мне – нормально, а этому не до воздуха сейчас. Я сказал, не надо открывать окно! – грозно проревел Соломкин.

Таня остановилась в нерешительности у окна и не знала, как ей поступить. Но, вдруг, её взгляд упал на груду грязных тарелок, сложенных горкой на подносе. Два пустых грязных стакана уныло стояли рядом. В них ещё совсем недавно был чай. Теперь стаканы были пусты. Всплыли в памяти слова Николая: – «Жрёт и жрёт без конца, и ему не хватает, никак не может своё пузо набить, ему всё мало и мало, он же Федю объедает!»

– А полковник не может ещё кушать, он больше спит. Так я и его порцию сегодня съел и ещё попросил, чтобы добавку дали. Так мне дали порцию того парня, что сегодня утром помер от пулевого ранения в голову, – доверительно сказал Соломкин, предупреждая вопросы, готовые сорваться с языка возмущённой Тани.

– Ну, вы и жрёте, товарищ подполковник, точно, глистов развели в своём пузе! Не проверяли ещё? – только и смогла сказать на его реплику Таня.

Вдруг её охватила безудержная злая ярость, которую необходимо было на что-то вылить. Не обращая внимания на возмущённые возгласы Соломкина, она рванула на себя ручку окна. Окно с характерным грохотом растворилось и дурманящая свежесть летнего, тёплого вечера ворвалась в палату, не спрашивая на то разрешения подполковника. Таня стояла у окна и не могла надышаться.

– Закрой окно, шалава! – крикнул, разозлённый её дерзостью, Соломкин.

– Что вы говорите, вы такие слова знаете? Да посмотрите же, как хорошо! Как свежо, а вы тут сидите, жрёте и воздух портите!

– А ты не нюхай, тоже мне, принцесса нашлась! Не звали тебя, закрой окно и убирайся отсюда! Сырости сколько напустила в палату! Ща, костыль возьму, живо уберёшься! – гневно воскликнул Соломкин и действительно потянулся за костылём.

– Урезонь свою прыть, сосед! – донёсся до них слабый голос Фёдора. – Ты думаешь, я лежу без сознания и ничего не понимаю?

От неожиданности Таня замерла. Соломкин, глупо моргая, смотрел на койку Фёдора. А Фёдор лежал в той же позе, только веки его чуть подрагивали. Таня поняла – он в сознании, только слаб ещё очень, тяжело ему двигаться.

– Я не сплю. Я всё слышу, – сказал Фёдор. – Просто больно шевелиться.

– Фёдор… – Таня не находила нужных слов, она вообще ничего не могла сказать. Она не понимала, радость это или испуг. Сердце отчаянно колотилось в груди: «Он пришёл в себя! С ним всё будет хорошо!» – стучало сердце. О существовании Соломкина Таня совершенно забыла в этот момент.

Соломкин же оправился от неожиданного потрясения и снова набросился на Таню. Он не принимал непослушания, неподчинения его командам. Он должен был заставить эту неугомонную девицу выполнить его приказ. Само открытое окно его совсем не интересовало. Но такой откровенный саботаж… Это было недопустимо!

– Я тебе что сказал?! – взревел Соломкин. – А, ну, закрой окно! – крикнул он снова, хватаясь за рядом стоящий костыль.

– Ах ты, хорёк вонючий, так ты ещё и драться со мной задумал?! Сейчас полетит твой костыль в окно, сам за ним поскачешь!

Таня успела выхватить злосчастный костыль из рук Соломкина и уже собиралась швырнуть его в растворённое окно…

– Ха – ха – ха! – услышала она за своей спиной смех Фёдора. – Ха – ха – ха!

Таня обернулась. Увиденная картина её ошеломила. Соломкин сидел на кровати с вилкой в правой руке и, словно дирижёр, руководил невидимым оркестром. На полу, у его ног валялась перевёрнутая и разбитая тарелка с макаронами по-флотски, которые он так и не успел доесть. Одна длинная макаронина зацепилась за гипс на больной ноге и ритмично подрагивала в такт его движениям. Он был расстроен, как маленький ребёнок, у которого отняли его любимую соску.

– Ну, что теперь делать? Ужин пропал! Не достать с полу!

– А ты что, с полу кушаешь? Вон, посмотри, макаронина здоровенная за твою ногу зацепилась! – простонал, изнемогая от смеха, Фёдор.

Молниеносным движением Соломкин схватил эту зазевавшуюся макаронину и сунул в рот, чем вызвал новый взрыв смеха. Смеялись уже оба, и Фёдор, и Таня.

– Хоть эта не пропадёт! – победно сказал Соломкин и вдруг заорал: – Сестра, сестра! Ну, где тебя черти носят?! Сестра!!!

Через минуту в палату заглянула медсестра.

– Что случилось, Николай Всеволодович? – изумлённо спросила медсестра, покосившись на смеющуюся Таню.

– Да вот вишь, чего учудила?! Она так в гости ходит, нахалка! Тарелку у меня из рук выбила моим же костылём! Драться со мной надумала! А я травмированный, постоять за себя не могу, а тут приходят неизвестно откуда странные девицы и травмируют больных, без вашего, Мариночка, ведома! – визгливо выкрикнул Соломкин, указывая грязной вилкой на смеющуюся Таню. – Я из-за этой прохиндейки теперь голодным остался, вон, чего учудила, тарелку из рук моим же костылём выбила!

– Не огорчайтесь, Николай Всеволодович, я сейчас санитарку позову, она уберёт, – попыталась успокоить Соломкина медсестра.

– Чёрт её дери, вашу тарелку, лапшу жалко! Вкусно было, теперь всё на полу! – отчаянно воскликнул Соломкин. – Добавочки у вас не найдётся? – заискивающе спросил он.

– Ты ещё не наелся? – со смехом спросил Фёдор. – Это ж третья порция была! Ну, ты и жрец от слова «жрать», как в тебе столько помещается?

– Добавки уже нет, кухня уехала в другое отделение, – спокойно ответила медсестра.

– Ну, хоть чаю с хлебушком можно? – заискивающе канючил Соломкин.

– Не плачь, хорёк! Я тебе еду принесу, если будешь вежливым, – примирительно сказала Таня.

– А ты вообще молчи, мочалка рыжая! – неосторожно возмутился Соломкин, но, спохватившись, спросил: – Точно, принесёшь?

– Ещё раз обзовёшь, и я скажу завотделением, чтобы тебе добавки вообще не давали, понял, хорёк?! Скажу, что ты можешь умереть от обжёрства. Попался бы ты мне на передовой, вмиг бы тебе ногу к твоей дурной голове примотала, а то, наверное, при падении тебе мозги напрочь выбило!

Соломкин прекратил прения и позволил Тане упражняться в красноречии только потому, что появилась надежда получить ещё одну порцию еды сегодня надурняк.

– Ладно, мир, коли еды принесёшь, – сказал он Тане.

– Странно ты просишь, хорёк, надо сказать: «Танечка, принеси, пожалуйста, мне еды, если сможешь», а я тебе отвечу: «Принесу, если что-нибудь останется». Придётся тебе, хорёк, меня очень вежливо попросить. В нашем отделении не умирают от пулевых ранений в голову. Ну, давай, проси!

– Ладно, не злись на меня, принеси мне еды, если сможешь, – примирительно сказал Соломкин.

– Вот так, дорогой, и запомни, с женщинами нельзя грубо разговаривать, ты не в казарме, ты в госпитале! Хорёк, а ты ещё «пожалуйста» забыл сказать, поднатужься немного, волшебное слово, всё-таки! – и, отвернувшись от Соломкина, потеряв к нему интерес, она спросила у Фёдора: – Федя, тебе чего-нибудь принести поесть?

– Не знаю. – ответил Фёдор. Потом, подумав, сказал: – Мне бы чаю горяченького.

Своими ответами Фёдор поверг в изумление и восторг медсестру.

– Вот это да! Феденька, вы очнулись?! – обрадовалась медсестра.

– Я всё это время был в сознании. Больно было очень, я боялся пошевелиться. Сейчас, вроде, полегче. Да ещё этот Вини-пух рассмешил.

– Так я сбегаю, принесу вам горяченького, там у нас ещё немного осталось, – защебетала услужливая и такая сладкая медсестра. Она была чуть старше Тани, высокая, стройная, с русой косой до пояса и была готова выполнить любую просьбу Фёдора. Это Таня поняла сразу. Почему-то от этого знания тоненько защемило сердце. Но почему? Ведь Фёдора Таня видела сегодня третий раз в своей жизни. Почему же? Ведь он…

– Спасибо, Мариночка, буду вам очень признателен, – учтиво ответил ей Федор.

– Я сейчас! – выкрикнула Марина и выскочила из палаты.

Таня в нерешительности застыла у окна с костылём Соломкина в руках. Она была не готова к такому повороту событий, и не знала, как ей поступить. Это её угнетало, вызывало чувство досады. Ведь не она, а эта вертихвостка принесёт Фёдору горячего чаю.

А в коридоре уже звучал набатом звонкий голос медсестры: – Девки, а, ну, шевелитесь, Кронов пришёл в себя, чаю попросил!

Вот тут возмутился, молчавший до сих пор, Соломкин. Ведь ему только что отказали в добавке, а Кронову – пожалуйста, есть!

– Это, каким же надо быть заслуженным, чтобы весь персонал госпиталя вокруг него на цыперках прыгал! Вон, как блоха, поскакала за горячим чаем для Кронова, на меня даже не посмотрела! Нету, видите ли, у них добавки! А обязана быть!!!

– Хорёк, заткнись! – с досадой сказала Таня – Я же тебе обещала, только ты забыл волшебное слово сказать. Скажешь, принесу еду.

– Костыль отдай, а то, действительно, ещё в окно бросишь, от тебя всего можно ожидать! – примирительно сказал Соломкин, опустив глаза. – Пожалуйста!!! – видно, в его словарном запасе такого слова не наблюдалось вовсе, ему понадобилось огромное усилие, чтобы произнести это «Пожалуйста!!!»

– Ну, вот, теперь – молодец, заслужил добавку. Придётся не подвести, – одобрила его старания Таня. Она уже собиралась выйти из палаты, когда услышала слабый голос Федора:

– Ну, ты и жлоб, Соломкин. Ведь ты же не голодный, зачем заставляешь девушку тащить тебе еду? Ты же не съешь столько.

– Я съем, я голодный! – возмущённо выкрикнул Соломкин.

– Ну-ну… – только и смог ответить ему Фёдор.

Таня незаметно выскользнула из палаты, не попрощавшись, ведь через час она снова придёт сюда. Её ухода, будто, никто и не заметил, и это было вдвойне обидно. И Фёдор не сказал ей ни слова, а как хотелось услышать от него что-нибудь вроде: «Таня, не уходи, побудь ещё с нами», или «Таня, ты скорей возвращайся, скучно без тебя». Нет, никто её не вернул, никто её не позвал. Может и не нужно ей возвращаться, может оставить всё, как есть, забыть о том, что написал ей Николай. Никто её не проверит, никто её не укорит, чему суждено быть, то случится, хочет того Таня, или нет.

Но она обещала Соломкину, она дразнила его. Надо всё-таки сдержать своё слово и принести этому обжоре еду, тем более, что она виновата, она выбила у него из рук тарелку с лапшой.

И так, решено, она принесёт хорьку его порцию холестерина, пусть набивает свои закрома. С Фёдором она будет держать себя холодно-вежливо, и если он что-нибудь попросит, она выполнит его просьбу, если сможет, только и всего. Она не будет больше лететь к нему в палату с распахнутой душой, ведь у него есть Марина, квалифицированная медсестра, которая с особой радостью выполнит любую его просьбу!

Таня вдруг поймала себя на мысли, что ревнует. Но почему? Она же совсем не знает этого человека. Может у него есть личная, счастливая жизнь, в которую ей нельзя вмешиваться, в которую её не позвали, так нужно ли рваться туда, где тебе нет места? Довольно, хватит с неё романтических приключений, началась взрослая жизнь, и надо отвечать за свои поступки. Сейчас нужно собраться, выбросить дурь из головы и помочь Свете. А завтра, завтра будет новый день и новые проблемы, или приятные минуты, это уж как карта ляжет, так часто говорил Аркадий.

«Арчи, Арчи, я же тебя предупреждала, что Васька тебе отомстит. Как же ты не уберёгся?! Теперь что же, надо начинать жизнь заново. Мы не встретим вместе этот Новый год, мы никогда его не встретим. Наш малыш… Нет, мой малыш никогда не родится. Это был не твой сын и он тоже не смог родиться. Я осталась одна. Мне плохо без тебя, Арчи, ты не представляешь, как мне плохо без тебя…»

Таня, не замечая катившихся по лицу слёз, машинально переставляя отяжелевшие ноги, поднималась по лестнице на свой этаж. Тяжёлые мысли мешали поднять голову, она не видела ступенек, разболелась голова, во всём теле чувствовалась разбитость.

Вот последняя ступенька. Вдруг дверь отделения резко открылась. На пороге стояла Света.

– Где ты бродишь? Я тебя уже час ищу! – возмущённо сказала Света.

– Светочка, я зашла в палату к Кронову, проведала его. Ему уже лучше.

– И поэтому ты ревёшь, как белуга!

– Да нет, я вспомнила…

– Слушай, прекрати вспоминать, ты уже взрослая. Папа не разрешает мне жить прошлым, и, ты знаешь, он прав. И я тебе не разрешаю.

– Ты права, Светка, я больше не буду, обещаю тебе! Так чего ты меня искала?

– Замени меня сегодня на работе, очень тебя прошу. У нас новое поступление. Много операций, а людей не хватает. Уже на третьем этаже готовят операционную, я должна там помогать, буду операционной медсестрой. Сможешь меня заменить?

– Конечно, смогу, всё сделаю, не переживай. Только оставь листы назначений.

– Иди, поужинай и приступай. Листы назначений я сложила в верхний ящик письменного стола, ты легко их найдёшь, а мне надо уже идти, срочная операция, потом, если не уснёшь, поболтаем немного, хорошо?

– Да, иди.

Света побежала вниз, на третий этаж, а Таня отправилась в столовую. Она быстро поужинала, попросила у тёти Ани немного еды для Соломкина и стрелой полетела на первый этаж.

Она притормозила у палаты и постучала в дверь.

– Кто стучит? Входите! – донёсся до неё зычный голос Соломкина.

Таня открыла дверь и вошла в палату.

Фёдор лежал с закрытыми глазами и не шевелился. На тумбочке у него стоял нетронутый стакан чаю.

Соломкин сидел и читал газету.

– Я принесла вам то, что обещала. Вот! – Таня поставила на тумбочку Соломкина большую миску с макаронами по-флотски и литровую банку с чаем.

– Ох, ничего себе, как постаралась! – воскликнул Соломкин. – Теперь я точно наемся.

– Завтра утром посуду заберу. Ждать не могу, дел много, – сказала Таня и собиралась уже выйти, как вдруг услышала протяжный стон.

Фёдор лежал с закрытыми глазами и стонал.

– Он спит, не буди его, – сказал Соломкин. – Он всегда так во сне стонет.

– Ему больно, надо предупредить медсестру и попросить, чтобы сделала ему инъекцию, чтобы хоть немного обезболить.

– Слушай, краса-девица, что это вы с Николаем мне наговорили про базар? – вдруг, ни с того, ни с сего, спросил Соломкин.

– Какой базар? – не поняла вопроса Таня.

– Ну, яблоками торговать вместе с главврачом. Я сегодня ему моргал, моргал, пока он меня не спросил, чего это я гримасничаю. Он даже подумал, что у меня что-то случилось с лицевым нервом, хотел невропатолога вызывать.

– Так чего же вы его не спросили? Не меня надо спрашивать, а его.

– Дык, я спросил, так он меня так отругал! И Николая твоего отругал заочно. И с тобой теперь будет беседу вести по поводу базара!

– Я тебе, жадный хорёк, ничего не говорила. Иногда надо думать, чему верить, а что принимать за шутку. Уже большой мальчик, должен понимать!

– Дык, Забродин же не шутил!

– Дык, дык, завёл, солдофон деревянный, включи интеллект, пораскинь мозгами, и всё сладится.

– И про глистов твой Забродин мне наврал?

– Ну, про глистов я не знаю, может он и прав, анализ надо сделать.

– Уже сделал, нету! Всё наврал твой Забродин!

Снова послышался стон с койки Фёдора. Таня отмахнулась от глупого Соломкина и помчалась на пост, искать Марину, чтобы та оказала помощь раненому, но Марины нигде не было. Тогда Таня решилась. Она нашла в хозяйстве Марины необходимые медикаменты, шприц, спирт, вату и, набрав лекарство в шприц, снова отправилась в палату к Фёдору.

Фёдор стонал протяжно, мучительно. Он снова находился в бессознательном состоянии. Таня, не обращая внимания на дурацкие вопросы и живой интерес Соломкина, подошла к койке Фёдора и сделала ему инъекцию в руку, свободно лежавшую поверх простыни. Потом она долго всматривалась в лицо этого, непонятного ей человека, сыгравшего такую немаловажную роль в её судьбе.

Волевой подбородок, упрямая складка у плотно сжатых губ, лицо бледное, всё в испарине.

Таня сняла полотенце со спинки кровати и промокнула им этот липкий пот.

Лекарство ещё не успело подействовать. Фёдор продолжал стонать и метаться по подушке.

Таня снова и снова всматривалась в черты лица этого ещё такого незнакомого и уже такого дорогого ей человека. Всклоченные, тёмные, слегка вьющиеся волосы обрамляли измученный болью лоб. Пот снова выступил и стекал ручейками на подушку…

«Надо немного подождать», – подумала Таня, – «Сейчас ему станет полегче… Сейчас, сейчас…»

– Что ты сделала!!!? – услышала она за спиной истошный крик Соломкина. – Ты что ему воткнула?!!! Ты что, убить его хочешь?!!! Кто ты, ваще, такая и какое ты имеешь право?!!!

Таня не поняла, чего от неё хотят. Всё её внимание было сконцентрировано на Фёдоре. Она ждала, ждала горячо, страстно желая облегчения страданий, ниспосланных этому мужественному человеку. Он пострадал из-за неё, и она должна, просто обязана помочь ему преодолеть его беду. Да и Николай в своей записке писал о том же…

– А вдруг ты ему яд всадила, змея подколодная?! – не унимался у неё за спиной Соломкин. – Ты уйдёшь, а он скочурится, и мне с мертвяком ночку коротать придётся!

До Тани наконец дошёл весь ужасающий смысл слов Соломкина. Она медленно, всем телом повернулась к нему и тихо сказала: – Заткнись, гнида, только о себе и думаешь, не видишь, как ему тяжело?! Ты опять его ужин сожрал, и то, что я принесла, уже оприходовал. Как в тебя столько помещается?!

– Дак его же в трубку кормят, он сам не может!

– А ты и рад, червяк склизкий, обжёра чёртов! Лежи и радуйся, что пузо набил чужими харчами. Смотри, вон скоро твои деревяшки обломаются, не выдержат твоего веса, и будешь на пузе ползать и воздух портить. Помочь ничем не можешь, так хоть не мешай! – возмущённо сказала Таня и снова повернулась к Фёдору. Она тут же заметила перемену в чертах его лица. Морщины на лбу разгладились, мышцы щёк расслабились, с лица исчезла гримаса боли и страдания. Фёдор спал.

– Ну, вот и всё. Теперь спи до утра. Должен доспать до утра спокойно, – сказала ему Таня и улыбнулась. – Я завтра приду, обязательно приду!

– Что, умер уже?! Ты его точно не отравила?! А то ещё чего доброго…

– Слушай, ты, урод пузатый, я ж тебя предупреждала! – с этими словами Таня схватила костыль Соломкина, небрежно брошенный хозяином на пол и сделала движение, будто собиралась выбросить его в окно.

– Ты что, девка, сдурела? Поиздеваться над калекой решила? – возмущённо заорал Соломкин. – Костыль казённый. Портишь государственное имущество! Я вот главврачу доложу обо всех твоих подвигах и художествах! Тоже ещё мне, принцесса! Бандитка ты, а не принцесса!

– Вот и попрыгаешь за своим госимуществом на улицу, хоть палата проветрится от твоего русского духа!

– Не бросай, не надо, я приказываю, не надо… – испуганно взмолился Соломкин.

– Не приказывай и не ори, полковника разбудишь, вот тогда я с тобой по-другому разберусь! Не собиралась я твои деревяшки в окно выбрасывать, убрать с дороги хотела, а то не пройти тут из-за тебя. И ампулы не выбросила. Сейчас найду медсестру и всё ей покажу и расскажу. Ты, кстати, не знаешь, где она?

– Не знаю, – уже более спокойно ответил Соломкин. – До ужина ходила, всех осматривала, ничего страшного не нашла и куда-то подалась.

– Ладно, Николай Всеволодыч, лежите спокойно, окно не закрывайте. Я ещё ночью наведаюсь. Если что, закрою, не беспокойтесь. Полковника не будите, он должен до утра спать. Вам ясно? Во сне к людям здоровье возвращается.

– Дак, чего уж там… – успокоенно ответил Соломкин.

Таня вышла из корпуса во влажный летний вечер. Было относительно тепло. Солнце напоследок выглянуло из-за туч и как-то виновато взглянуло на землю. Большие дождевые капли скатывались с листвы и падали на дорожку парка. От луж поднимался пар.

«Хорошо-то как, Танюха! Как же приятно ощущать, что твоя помощь кому-то необходима! Какая волшебная штука, эта жизнь: то топчет тебя, размазывает по поверхности, то опять, ты собираешься в кучку и становишься необходим кому-то. Надо идти, заменить Свету, да ещё надо найти эту непутёвую Марину. Куда это она с поста смылась?»