Текст книги "К пирамидам. «…внидоша воды до души моея»"

Завершающие записи Татьяны Петровой

Я нашла свои давнишние записи, перелистала, перечитала, и меня захватили воспоминания.

Вот ведь как: юность строит планы, а старость подводит итоги – банальная истина. Впрочем, истины становятся банальны из-за того, что много раз повторяются, но при этом они не перестают быть истинами!

Тогда никто из нас не думал о каких-то крутых жизненных поворотах. Неожиданные встречи, расставания – это то, чем у каждого наполняются проходящие годы. Но интересно то, как это происходит. Разлука приносит утраты. А что может последовать за нежданной встречей? Радости, проблемы, новые обязательства?

Мне кажется, что у моих давних друзей по их ли вине или по некому знаку судьбы всё происходило особым образом. И что всё случившееся изрядно окрашено историческим контекстом. При тех обстоятельствах, что имели место на нашей замечательной родине во второй половине двадцатого века, да с нашими характерами подобные повороты жизни оказывались почти неизбежными. Но, как известно, времена не выбирают, в них живут…

Прошлое, настоящее… Всё замысловато переплетается. Прямо-таки хочется назвать наши нетипично-типичные истории «песнями советских славян», хотя, даже в моих страницах не все окажутся чисто славянами.

А что я знаю о сегодняшней жизни моих давних друзей и знакомых? Что у каждого из нас сейчас?

Сначала о себе. Уже два года как я не работаю в библиотеке. Библиографические справки на новые поступления теперь там делает кто-то другой, а я, как говорит одна моя подруга, «работаю бабушкой». У меня три замечательных внучки: старшая – студентка-первокурсница, а две младшие, близняшки, постигают азы знаний в начальной школе. Всех троих я торжественно крестила в церкви и вожу на богослужения и к причастию.

Религия по-прежнему вызывает у меня чувство радости. Какое счастье, что теперь можно бывать в церкви, не таясь от коллег или начальства! Как и в прежние года, меня всё также распирает необъяснимая радость, когда я бываю на литургии или просто захожу в храм. Какое счастье, что теперь можно купить и читать! Библию. Когда-то она имелась только в тех домах, где сохранилась как наследство, или у тех людей, кому заграницей посчастливилось утащить её из отеля. Даже библиотека (конечно, не районного значения) могла заполучить Библию в свои фонды, если решалась обратиться с письмом к митрополиту Питириму, возглавлявшему Издательский отдел Патриархата. В 1968 году Владыка добился разрешения на выпуск Библии десятитысячным тиражом. Но что значил такой тираж для нашей огромной страны!

Мне посчастливилось попасть на встречу с митрополитом Питиримом, когда он был гостем у журналистов АПН, перед празднованием Тысячелетия Крещения Руси. Сенсация тех времён! Всем хотелось увидеть собственными глазами живого настоящего митрополита. Свободных мест в зале не было, стояли и сидели даже в проходах. Владыка, как только вышел на сцену, сразу же расположил к себе весь переполненный зал! Удивил неожиданно красивой, прямо-таки аристократической, внешностью. Покорил непринуждённой и литературной манерой говорить, а, главное, блестящим остроумием. О чем только его не спрашивали! Кто-то задал вопрос: «Какое будущее у православия в нашей стране? Ведь в церковь ходят одни старушки!»

– Что же, что в церкви много старушек? Да, они есть в церкви всегда. Старушки одни постепенно уходят, но их сменяют другие, ставшие старушками, и храм никогда не бывает пуст. Разве это не свидетельствует о том, что жизнь церкви не прекращается. Приходите и вы в храм, – ответил Владыка, – придите, пока вы ещё не старушки, и вы увидите в церкви людей разных возрастов.

Сейчас никто не задал бы такой вопрос. Я была в церкви на Большой Ордынке на службе по случаю храмового праздника иконы «Всех скорбящих радость». Храм достаточно большой, но народа пришло так много, что из-за давящей тесноты было трудно поднять руку для крестного знамения. Литургия началась, но люди продолжали протискиваться, напирать, передавали свечи. На меня сзади навалилась ужасно толстая полногрудая тётя, но взять от неё даже чуть-чуть в сторону возможности не было. Я решила на всё отвлекающее не обращать внимания. Кто-то рядом раздражался и ворчал, кто-то делал кому-то замечания. Гул в переполненном помещении не стихал. И вдруг раздался голос Патриарха, совсем не громко, но отчетливо и проникновенно. Все моментально смолкли. И в огромном храме внезапно стало так тихо, словно, люди и дышать-то перестали. Всё замерло и наполнилось благоговением, торжественностью, вниманием каждого слова Патриарха. Я уже не замечала ни тётю, ни всех прочих, сжимавших меня и сжимаемых мною. В абсолютной тишине – только голос Патриарха, только молитва, только людская надежда и вера. После праздничной литургии и акафиста люди покидали храм со счастливыми лицами.

Меня не удивил рассказ Эли о том, что она пережила около иконы, и как это на неё подействовало. Я знаю подобные истории. Я могла бы рассказать, как и сама получала помощь от Бога в трудные моменты жизни, как несколько раз ездила к иконе «Неупиваемая чаша». Были на то причины, были опасения по ситуации с моим мужем.

Я по-прежнему замужем за своим мужем Владимиром Петровым. Не так давно мы отпраздновали сорокалетие своего семейного союза. Кто-то удивляется или даже восхищается такими датами, особенно, если люди молоды или недавно женаты. Но чему удивляться? Годы проносятся так стремительно! Некоторые из прошедших годов мы находились то в Японии, то в Греции, куда родина посылала моего мужа в длительные командировки.

Мой муж Владимир Владимирович стал весьма солиден, и не только в плане его значительно укрупнившейся комплекции. Володя защитил диссертацию по теме международных экономических отношений и читает лекции, как в своей альма-матер МГИМО, так и некоторых иных вузах, где нынче учат на менеджеров, брокеров и банкиров!

Наш сын Павел работает на телевидении, но занимается не тем, о чем мечтал когда-то его отец. Он телеоператор. Со своей телевизионной камерой он многое повидал, объехав множество городов. Он совсем не в восторге от своей работы, ему трудно дается ненормированный рабочий график и не нравится постоянно таскать тяжелое оборудование. Любит поворчать:

– Нужно говорить спасибо редакторам, благодаря которым на экран попадает не всё, что приходится видеть сквозь объектив и снимать на камеру оператору. Картинки и подробности современной жизни наших соотечественников способны вызвать у здорового человека необратимую депрессию. Наверно, поэтому многим моим коллегам для восстановления душевного равновесия требуется изрядный градус.

Несмотря на такой пессимизм менять работу он пока не собирается.

Что касается меня, то почетная должность бабушки – не единственное моё звание и занятие.

Склонность к творческому процессу я испытывала всегда, поэтому когда-то за рубежом я описывала свои впечатления, быт, окружающих людей. В Москве из-за отсутствия времени, а затем и потери интереса к бытописанию, я это оставила. Мой творческий импульс переключился на рукоделие и стал реализовываться в вывязывании для членов семьи нужных предметов одежды, таких как кофты, свитера, шарфы. А когда в московских магазинах наступило потребительское изобилие, и самовяз вместе с самостроком утратили необходимую актуальность, моим увлечением стало расписывание стекла особым горячим способом. Этим я занимаюсь в студии, а также учусь через интернет у одной англичанки-художницы, известной в этой области многим. Теперь меня потянуло на акварель.

Совершенно отсутствует какая-либо информация о Фёдоре Векшине. Спустя год после той нашей общей дружеской встречи, когда мне великодушно и торжественно был преподнесен «Чтец-декламатор», Векшин вдруг позвонил и попросил, чтобы я вернула книгу.

– Разве это не подарок? – удивилась я странному требованию.

– Нет, не подарок, – уточнил Фёдор, – книга не моя, я дал тебе только почитать.

Но я не могла выполнить его просьбу-требование, та как к этому времени книги у меня уже не было. Однажды я похвасталась «Чтецом» на работе, и моя коллега сразу же выпросила её у меня, чтобы показать столь редкое издание своему жениху. Жених был филолог или литературовед, занимался Серебряным веком и проживал на берегах Невы. В Питере в коммунальной квартире имелась комната вместе с мамой. Аналогичная жилищная ситуация была и у моей коллеги в Москве. Они долго не могли решить, где после свадьбы им осесть: в каком городе и с чьей мамой. Так всё у них и расстроилось. Мой «Чтец-декламатор» остался в Санкт-Петербурге и теперь, очевидно, вращается в питерских филологических кругах или прижился на книжной полке литературоведа как память о московской невесте.

Векшин работал в конторе под названием «Разноэкспорт» в Министерстве внешней торговли СССР. Известно, что он женился, но с женой никого из прежних друзей не познакомил. Счастлив ли он в семейной жизни, побывал ли в Нью-Йорке, чем занимался после перестройки, стал ли олигархом или тихим пенсионером, никто не знает.

Дмитрий Власов благодаря своему, как всегда, неимоверному трудолюбию стал совладельцем преуспевающей совместной российско-американской фирмы, занимающейся переводами на различные языки. Они переводят солидную документацию, а также сотрудничают со многими издательствами художественной литературы. Власов купил в ближайшем Подмосковье коттедж, и теперь его семья живет практически на две страны. Он с удовольствием рассказывает своим знакомым в Штатах, что подмосковное село, где находится его коттедж, гораздо старше их Америки, а их сельская церковь Иоанна Предтечи, где они с Алиной обвенчались, действует с 16-го века. Его дочь живет в городе Атланта, и работает в косметическом салоне. Что касается сына, то он успешно учится в Америке, и ежегодно (по настоянию отца) сдает экстерном экзамены в одной из московских школ, чтобы иметь и российский аттестат зрелости. У него блестящие лингвистические способности. Он практически двуязычен (русский и английский), чему немало способствовал его отец, заставляя ребёнка заучивать множество стихов, полагая, что именно поэзия дает почувствовать вкус и трепетные оттенки языка. Мальчик уверенно декламирует:

«Октябрь уж наступил. Уж роща отряхает последние листы с нагих своих ветвей. Дохнул осенний хлад. Дорога промерзает, а к мельнице, смеясь, журчит ещё ручей. А пруд уже застыл. Сосед мой поспешает в отхожие поля с охотою своей».

С таким же чувством понимания поэтического слова, он прочтёт и Водсворда, английского современника Пушкина:

I wandered lonely as a cloud

That floats on high over vales and hills,

When all at once I saw a crowd,

Beside the like, beneath the trees,

Fluttering and dancing in the breeze.

(«Печальным реял я туманом,/ Среди долин и гор седых,/ Как вдруг очнулся перед станом,/ Толпой нарциссов золотых./ Шатая гнул их ветерок,/ И каждый трепетал цветок». )

В качестве иностранного мальчик учит немецкий и французский. Намеревается после окончания средней школы продолжить образование в Лондоне. Отец поддерживает его стремления. Он доволен и горд сыном.

Если отправиться на прогулку по Интернету, то в его просторах без труда можно отыскать образцы творчества фотографа Глеба Алексеевича Плотвина. С одного снимка смотрит сам Глеб: свойственная ему добродушно ироничная улыбка, очки, седая голова. Он производит впечатление человека благополучного и довольного жизнью. На фотографе сразу три, конечно, очень дорогие и солидные фотокамеры. Снимки у него замечательные! Разъезжая по разным странам, он делает фотоподборки для туристических фирм. Доминикана, Сицилия, Искья, Марокко. Любой кадр – рассказ о стране и людях, где, как всегда у Глеба: и лирика, и мягкий юмор. Да, Глеб прекрасный фотограф и замечательный журналист! Советую посмотреть его снимки и убедиться в этом! Вам запомнятся его работы.

Я не оставляла попыток дозвониться Эльвире. Однажды незнакомый женский голос мне ответил:

– Эльвира Гансовна здесь больше не живёт. Переехала в Санкт-Петербург. Эту квартиру продала, а там себе что-то другое купила. Ей при обмене помогал, кажется, её брат из Канады. Этим летом она приезжала в Москву, позвонила сюда и сказала: я очень скучаю по своим прежним стенам, можно мне приехать посмотреть? Я ответила, приезжайте, но предупредите, когда. А то у меня дома иногда одна престарелая мама, которая не слышит и дверь не открывает. Но Эльвира Гансовна так и не позвонила. Раздумала или время не выбрала.

После этого известия мне сразу вспомнилось щемяще грустное: «Я поехал в Петербург, а приехал в Ленинград» Или наоборот? – Всё равно. Душу охватила печаль.

Мечта Эльвиры – поездка к пирамидам – для большинства наших людей когда-то представлялась невыполнимой. Что к пирамидам отправиться, что в космос слетать – одинаково нереально. Разве что благодаря командировке при соответствующей карьере и везению. Но вот подняли пресловутый железный занавес, и для многих граждан нашей любимой родины поездка за рубеж перестала быть экзотическим событием. Теперь наши люди своим активным присутствием укрепляют туристический сектор экономики многих стран и даже инвестируют в зарубежную недвижимость.

Наконец, и мне случилось оказаться у пирамид. И я получила массу впечатлений от этих сооружений, существующих, кажется, ещё с ветхозаветных времен. Но меня не пробила их особая энергетика, как это произошло когда-то с Элей. Во мне всколыхнулась волна чувств и пронеслась череда мыслей о том, что же такое человеческая жизнь на фоне почти вечности. И чем она наполняется: как по воле и желанию самого индивида, так и в зависимости от существующей исторической ситуации, эпохально.

Приходило в голову и другое: сколько же этим древним пирамидам, уцелевшим, несмотря ни на что до наших дней, сколько же им ещё удастся продержаться в условиях угрожающей экологии, а также под напором любопытной туристической толпы при алчной активности устроителей зрелищ.

Ответы на эти вопросы у меня весьма приблизительны, но обдумывать их занятно.

И всё-таки главная тема, волнующая меня, не прошлое-настоящее-будущее пока ещё вечных пирамид, а люди, их судьбы и их отношения при разных жизненных обстоятельствах.

Все мы просим Бога: «Помилуй нас, не отверже нас от лица Твоего».

И дал нам Бог заповедь – любить ближнего своего. Легко ли это? Кто наши ближние? Мы связаны разными отношениями: родство, дружба, любовь.

Родство. С родством, кажется, ясно или почти ясно всем.

Дружба. Можно утверждать, что дружба – замечательное человеческое свойство, украшающее и смягчающее жизнь. Дружба всегда взаимна, поэтому можно объяснить, как она возникает, чем поддерживается и почему вдруг может заглохнуть, или даже исчезнуть.

Но что такое любовь? Она ведь может существовать в сердце, в душе сама по себе, даже без взаимности. Любовь… Я не возьмусь толковать эту тему. Хотя, конечно, меня это тоже не обошло стороной. Но рассматривать это чувство в каком-либо аспекте или ракурсе я не стану. Ни на фоне исторического пейзажа, ни с учетом социальных условий. И, пожалуй, воздержусь от поиска всеобъемлющих или метких цитат по поводу любви.

С удовольствием и трепетом я лишь повторю слова Апостола Павла:

«А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше».

ЭПИЛОГ: У пирамид
Египет, конец девяностых годов.

Эля стояла на площадке, утоптанной тысячами ног, и смотрела на долину с пирамидами. День был довольно жарким и ветряным. Она рассматривала сфинкса и пирамиды, и конечно, узнавала их, но сейчас они казались ей иными, чем тогда, тридцать лет назад. Что же изменилось? Тогда здесь не было толп туристов. А сейчас по всей долине рассыпано двигались тысячи людей. Они на всех языках делились впечатлениями, о чем-то рассуждали, смеялись, фотографировались на фоне сфинкса или верхом на верблюде.

Эля не обнаружила того ресторанчика, где они когда-то давным-давно пили пиво, наблюдая фантастическое световое представление. Она постаралась найти для осмотра ракурс, который ей когда-то показал Капустин: пирамиды разрывали своей цепью линию горизонта, выстроившись одна за другой.

Всмотревшись в их ряд, она перестала замечать всех, кто суетился вокруг. Сколько лет она мечтала оказаться здесь! «Люди боятся времени, а время боится пирамид!» – вспомнилось ей. Бояться времени? Что это значит? Бояться его невозвратности, его неумолимого хода? За прошедшие года как же всё поменялось! Нет больше СССР, той могучей страны, которая когда-то посылала их в другие страны для оказания своей помощи и проведения своей политики. Нет в прежнем виде и тех стран, где им пришлось побывать: ни того Йемена, ни того Ирака. Она живет в стране с иным названием – Россия. Нет города, который в её документах записан как место её рождения: его название тоже поменялось, и слово «Ленинград» теперь осталось лишь в исторической памяти. Трагедия войны – блокада Ленинграда, так прочеркнувшая многие жизни и судьбы, уже давно для большинства – одна из дальних страниц истории. Кто-то получает сейчас за эту мало волнующую его тему двойки на уроках истории… А для неё и для Глеба с их первых лет – это метка судьбы, на всю данную каждому жизнь…

Что ещё? Каковы для неё самой итоги страшащего многих времени? У неё нет рядом никого из родных людей. Потерялись, нашлись и уже навсегда ушли родители. Сумела ли она, всегда осознававшая себя сиротой, не знавшая в детстве родительского участия и тепла, в конце концов, по-настоящему почувствовать себя дочерью? У неё нет мужа, распался их семейный союз. Нет и никакого другого дорогого ей человека. Сестры и братья далеко. У неё нет детей и нет внуков. Нет здоровья. Нет работы, которой она бы дорожила, или занятия, от которого она могла бы испытывать удовлетворение. Неужели в её жизни нет ничего ценного или дорогого? Не квартира же со всем накопленным скарбом! Хотя это тоже своего рода итог многих лет, своя крыша над головой, своя собственная норка на большой земле…

Здесь у пирамид, как и тридцать лет назад, её переполняли эмоции. Но теперь они были другими. В голове возникали вопросы, на которые не было ответа. На самом ли деле в пирамидах заложена информация для передачи от одной эпохи к другой? Сколько людей перебывало здесь за тысячелетия? Что за подарок каждый получает от Господа – собственную жизнь в отведенный ему промежуток времени? Около пирамид – материального символа почти вечности – она думала о том, что помимо всех реалий, присутствующих или отсутствующих в её жизни, в необъятном мире есть нечто абсолютно непостижимое. Что Божий мир шире и сложнее обычного восприятия, что в нём есть недоступное обычному пониманию, такое, что следует принять, не пытаясь непременно найти этому объяснения.

Ей отчетливо вспомнилось потрясение, испытанное ею у Казанской иконы в Коломенском.

– Бабуля! Бабуля! Купи верблюд! – маленький смуглый мальчик, бойко выговаривая русские слова, совал ей в руку сшитого из лоскутов материи и кожи верблюда. Она посмотрела на приветливо улыбающегося мальчишку и взяла в руки верблюда. Этого не следовало делать, ведь она ещё не знала, захочет ли купить его. Но раз взяла – то уж лучше купить. Нельзя разочаровывать ребенка, зарабатывающего на жизнь. Она открыла сумку, достала кошелек. Тут же её окружили другие малолетние продавцы. Кто совал верблюдов, кто сфинкса, кто жестяные пластинки с изображением пирамид.

– Нет, нет, – сказала решительно Эля, – возьму только этого верблюда.

– Мадам, возьми, купи, помоги, – канючили одновременно несколько детей.

– Нет, не могу я помочь вам всем. У вас есть родители, есть ваша страна, есть ваше правительство. Пусть оно заботится о вас, – зачем-то принялась она объяснять детям, хотя вряд ли они могли понять её русский язык. «В конце концов, моя страна много помогала прочим странам. И я была в какой-то степени причастна к этому. Я даже собственного ребенка потеряла из-за чувства долга перед мужем и перед страной» – подумала она.

Краем глаза она увидела, что гид их группы уже махал в воздухе полосатым шарфом, это означало, что группа должна собраться. Экскурсия заканчивалась.

– Рух, (уйдите), – равнодушно сказала она детям и поспешила к своему автобусу.

Она уселась на своё место у окна, гид проверил все ли туристы в сборе, и автобус тронулся. Ехали по пустыне, день был серый, пейзажа не было. Эля закрыла глаза, пыталась задремать, но не получалось. Опять воспоминания. Многие знакомые выражали недоумение, почему после стольких лет жизни в Москве ей пришло в голову снова перебраться в Питер. Она никому не признавалась, спрятав это глубоко в своём сознании, что её позвала икона Казанской Божией Матери. Икона, та, что по историческим свидетельствам триста лет не покидала её города, икона, чудесно вразумившая её в Москве, икона, что помогла отцу отыскать дочь.

Под праздничный звон колоколов там, в родном городе, она думала: «Крест вернулся на своё место. Может быть, это особый знак и для меня тоже». Никому не рассказывала, что после многих терзаний решилась на исповедь и приняла причастие. После этого её решение о возвращении в Питер сомнению не подлежало.

За окном замелькали тесные бедные пригороды Каира. Грязные двух– и трехэтажные задания с облезшей краской и гирляндами белья, вывешенными в окнах. Улицы, почти без зелени, были пусты, так как уже наступило время послеобеденного отдыха.

«Как хорошо, что завтра улетаем, что вечером я буду уже дома», – подумала она.