Текст книги "К пирамидам. «…внидоша воды до души моея»"

Празднование Пасхи

– Давайте соберёмся своим кругом, только переводчики, и отпразднуем Пасху, – предложила Оля Колушкина.

Предложение прозвучало довольно неожиданно, тем более что исходило оно именно от Оли, жены переводчика Олега Колушкина, нашего комсомольского вожака. (Правда, по-местному – для иракцев – мы называемся «физкультурники», так как за рубежом не разрешается создавать никакие идеологические организации.) На эту, по моему мнению, формальную в наших условиях должность его назначил генерал, а мы лишь формально проголосовали «за» на нашем физкультурном собрании. Никакой идеологической или организационной работой Олег не занимается. Раз в месяц, а то и реже, мы собираемся, терпеливо выслушиваем занудные, просто ни о чем, речи нашего «физорга» и – главное! – сдаем членские взносы.

– Не влетит ли нам? – удивилась я. – Всё-таки Пасха – праздник церковный, а мы комсомольцы, то бишь физкультурники.

– Пасха уже давно радостный семейный весенний праздник, – заявила Оля, – его все празднуют. Меня вот и Маргарита Геннадьевна (это наша генеральша) спросила: «Оля, как ты думаешь, чем здесь можно покрасить яйца?»

Оля отличается исключительной домовитостью. Кажется, нет такого вопроса по кухонным делам, на который она не знает ответа. Как-то раз я отправилась с ней на сук и была поражена, с какой уверенной непринужденностью она выбирала местные приправы. Она внимательно, прямо как знаток, рассматривала их, перетирала пальцами, нюхала. Обходясь несколькими арабскими словами и примитивными английскими фразами, толковала с продавцом. Оля простовата, полновата, немного заикается, но ёе это совершенно не смущает. Она уверенна в жизни и часто учит других. По специальности она машинистка и познакомилась со своим Колушкиным, когда что-то для него перепечатывала. «Увидела, п-парень он порядочный, с-спокойный. Надо за н-него выйти з-замуж», – такова в её изложении их лавстори. Возможно, её Олег вполне счастлив с доставшейся ему женой.

Однажды заболела их четырёхлетняя Мариночка. Я в это время зачем-то заглянула к Оле и была напрочь поражена, увидев прикрепленный к детской кроватке график температуры с замерами и отметками в графике три раза в день.

– Если кто-то болеет, Олег или Мариночка, я всегда так делаю, – сказала Оля, – записываю температуру, фиксирую прием лекарств и отмечаю изменения в состоянии.

Да, есть женщины в русских селениях! Тогда на суку она мне сказала:

– Сразу видно, что ты не х-хозяйка. Смотри, какие симпатичные к-кастрюльки, а ты и внимания на них не обратила.

Так при содействии Оли были куплены эмалированные яркие китайские кастрюльки-мисочки. Не имея ручек, они удобно складываются одна в другую. Ну вот! Начала рассказывать про празднование Пасхи, а отвлеклась на какие-то кастрюльки. Что поделать, в конце концов, быт – важная составляющая нашей жизни, поэтому, возможно, и к кастрюлькам не стоит относиться заносчиво. Кое в чем и с Оли надо брать пример!

И Наташа, и Галя, и я предварительно получили от неё задания, что приготовить к столу. Мне достался салат «оливье», при этом Оля начальственно объяснила, как именно следует всё нарезать, какой формы должны быть кусочки компонентов салата. Якобы так написано в книжке классической кулинарки Елены Малоховец. И где она только видала в наше время такую книжку!

Пасху праздновали в квартире у Колушкиных. Собрались в 9 часов вечера после того, как все уложили детей спать. Эльвира сначала отказывалась от участия в общем застолье, ссылаясь на плохое самочувствие. Но, по-моему, она просто-напросто в глубине души не очень жалует Олю. Мне Эльвира сказала, у вас там своя физкультурная компания, а я из комсомольского возраста уже вышла. Но, в конце концов, они с Глебом пришли тоже, чему я была рада.

Праздник получился очень хороший. Оля очень красиво покрасила яйца и, конечно, испекла кулич! Ну, кто ещё сумел бы это сделать! И хотя именно в таком составе (по Олиной инициативе и её приглашениям) мы собрались впервые, было тепло, радостно, доверительно. Никто самодовольно не кривился, объявляя себя образованным и принципиальным атеистом. Всем нравилось произносить вслух: Христос воскресе! После нескольких тостов вспомнили, что есть выражение «знать как Отче наш», т.е. знать обязательно, как само собой разумеющееся, как необходимое и важное. Но кто из нас знает «Отче наш»? – Никто! Миша К-ий сказал, что он знает по-английски. Но произнёс только: «Our Father which art in heaven, Hallowed be the name. The kingdom come…», – а дальше текст воспроизвести не смог, запутался. Рассказал, как его друг (а может быть, он сам?) ездил в качестве переводчика с каким-то деятелем в Дюссельдорф. В отеле на прикроватной тумбочке он обнаружил «Новый Завет», изданный одной книжкой сразу на немецком, английском и французском языках в удобном формате на замечательной тонкой бумаге. Друг прихватил книгу с собой. Когда уже в самолёте тайком раскрыл её, то первое, что прочел, был вложенный листок: не забирайте эту книгу, оставьте её в гостинице. Если она вам нужна, напишите нам, мы вышлем вам на любом языке. Друг Мишки (или он сам?) послал запрос, конечно, указав не свой адрес, а своей мамы, живущей в Крыму. Но мама так и не дождалась заказанного издания, то ли ей не выслали, то ли оно потерялось в почтовых перегонах. Наташа (она актриса по образованию) саркастически пропела Михаилу: «Я Вас обязан известить, что не дошло до адресата письмо, что в ящик опустить не побоялись Вы когда-то». И мы все согласились, что, скорее всего, уже сам запрос застрял где-то у нас, не дойдя до границы.

Праздник наш прошел замечательно, мы даже потанцевали. Плотвины ушли раньше всех, у Эли разболелась голова или она была не в настроении. На следующий день Оля без всякого стеснения раздала все крашеные яйца детям в нашем доме.

Я поделилась с Элей, что, окажись я на месте друга Михаила (или его самого), я бы тоже, пусть это и нехорошо, прихватила бы из гостиницы «The New Testament» – «Das Neue Testament» – «Новый Завет». Очень хочется на любом доступном мне языке узнать, что же это за книга. Ведь Новый Завет – Евангелие – в переводе с греческого означает благая весть, то есть радостное, хорошее известие.

Вдруг я слышу от Эли:

– Я знаю полностью «Отче наш».

– Отчего же ты не прочла этого для нас?

– Вы напоминали мне расшалившихся детей. А молитва это не стихи на детском утреннике. Она должна быть уместна.

Тут я с Элей не согласна. Разве мы виноваты в своей религиозной малограмотности, в том, что не знаем ни молитв, ни правил? Наш объем знаний по этой теме соответствует только почерпнутым из классической литературы сведениям. Все мы что-то чувствуем, но ничего не знаем. Я думаю, каждый ощущает в глубине своей души потаённое пространство, которое просится быть наполненным особым чувством, знанием, надеждой – словом, всем тем, что складывается в понятие «Вера». У самой Эли хоть и совершенно не религиозные, но, тем не менее, смутно мистические представления связаны с пирамидами.

А вот Галя К-ая мне рассказывала, как побывала тут в Багдаде в Золотой мечети. Их с Мишкой туда тайно водил иракский офицер как бы на экскурсию. При этом Гале пришлось закутаться с головы до ног в черную абаю. Я спросила, не страшновато ли было в чужом месте и в чужой одежде.

– В это время в мечети было совсем пусто, на нас никто не смотрел, поэтому бояться было нечего. Наш Алёшка никак не может выкарабкаться из простуд, так я там хоть Богу помолилась о здоровье ребёнка.

– В мечети?!

– Да, в мечети. Это всё-таки место, где Бог присутствует. Например, в нашем городе, где я выросла, церкви вообще не предусмотрены, никакие. Потому что город молодой и индустриальный. Я подумала, арабы здесь по-своему молятся, а я буду по—своему. Как могла, молча, про себя, обратилась к своему, к нашему Богу.

Я никому не рассказываю про свою маленькую Тихвинскую икону. Видимо, мамино «Таня не болтай, папу могут посадить», оставило в моём сознании прочную зарубку. Но когда я её достаю, мне вспоминается пронизанная солнцем комната бабы Дуси, нарядные осенние листья и согбенная монахиня. Я всматриваюсь в грустный лик Богородицы, гляжу на её Сына, нашего Бога, и у меня в сердце снова поднимается непонятная радостная волна, на лице появляется улыбка. Само собой мысленно произносится «Спасибо, Тебе Господи!»

По мнению Глеба, Олино отношение к вещественным символам праздника (крашеные яйца) без конкретного понимания его сути отдает язычеством. Я теряюсь, не могу подобрать аргументов, чтобы на это что-то ответить. Можно согласиться, что язычество – простая религия, в которой человек интуитивно сознаёт, что существует нечто властное и могущественное, от чего зависит ход его жизни. И он старается жертвоприношениями добиться благосклонности своего властного божества. Но в христианстве по-другому. Нужно осмысливать свою веру, быть причастным к своей религии, знать конкретную последовательность событий. Ведь христианство – не только вера, но и нравственно жизненный закон с точки зрения заповедей.

Среди моих знакомых нет никого, кому бы довелось увидеть, да, хотя бы увидеть! Библию. Мы, наше поколение, не понимаем многих сюжетов в живописи, так как не знаем соответствующих им библейских тем. Мы не имеем ни малейшего представления, что это за наука такая – богословие. Мы не знаем молитв. Мы не знаем названий икон. Почему подобные знания или простые сведения об этом у нас недоступны и даже запретны? Кому это мешает? Или кому-то нужно такое положение вещей.

Город Багдад. Из записей Татьяны Петровой

Как быстро летит время! Подумать только, прошли почти два года. Мой Павлик из годовалого младенца, каким я его сюда привезла, превратился в симпатичного разумного малыша. Он хорошо говорит, знает много стихов, любит рисовать. Он редко капризничает, в общем, мой мальчик меня радует.

Володе предлагают остаться здесь еще на год. Мы, конечно, согласимся, хотя мой муж и жалуется, что из-за жары ему тяжело работать, да и сама переводческая работа – совсем не его дело. Мне-то с домашними делами проще. Мне нравится размеренный ритм нашей здешней жизни и определенный уровень семейного достатка, который, мы надеемся, обеспечит нам на ближайшее будущее какой-то экономический фундамент.

К местному климату мы приноровились, и нам уже давно не кажется чужим этот город из серого бетона. Мы привыкли к своеобразным запахам и звукам улицы. Мы полюбили прогуливаться вдоль реки Тигр, быстро несущей вдаль свои темные воды, и слушать скрипучий шорох пальмовых листьев, когда ветерок слегка колышет их большущие, как опахала, ветки. Мне здесь нравятся аккуратные, и даже красивые, овощные лавки на улице, где продавец предлагает плотный бумажный пакет, чтобы покупатель сам выбрал то, что ему приглянется. Тут всегда спелые, а не кислые апельсины, а у гранатов такие сочные, крупные и красивые ягодины, хоть собирай их них бусы. Тут замечательные длинные арбузы. Мы сфотографировали Павлика возле аккуратно выстроенной стенки из продолговатых арбузов, каждый из которых на голову выше Павлика.

Мне нравится особый окрас багдадского раннего утра, а также звеняще застывший раскаленный азиатский полдень. Мне нравится, как вечером всё вокруг освобождается от дневного зноя и наполняется оживленной жизнью. Мне нравится особый прозрачный ночной воздух, сквозь который, как сквозь лупу, даже если совсем темно, отчетливо просматриваются крупные белые звезды на небе и серебряная луна.

Как-то поздним вечером из своего окна на кухне я заметила, как чуть ли не в квартале от нашего дома зажегся свет в одном из окон. Занавески на окне ярко осветившейся комнаты не было. Меня поразило, что, несмотря на такую отдаленность, я отчетливо видела всю комнату со шкафом и парой стульев. Вошла женщина в темных одеяниях. Она ничего не делала, просто стояла, и ее неподвижная темная фигура в рамке светящегося окна почти пустой комнаты на фоне общей черноты ночи рождала ощущение чего-то необычного, таинственного. Несколько вечеров подряд я наблюдала картину другой непонятной мне жизни и не сразу догадалась, что женщина молится. И внезапно мне стало стыдно за свое подсматривание. Меня охватило чувство неловкости из-за того, что я своим досужим любопытством вторгаюсь в чужой глубоко интимный мир и что вдруг я этим нечаянно что-то в нём испорчу.

Мне нравится, мне нравится… Конечно, мне что-то и не нравится. Но перебирать это неохота. Мне порой и внутри самой себя что-то очень не нравится.

Некоторые события в наших буднях.

Векшина мы уже проводили в Москву, а теперь собираются в обратную дорогу на родину и Плотвины. Мне предложили работу в нашем консульстве – прием документов три рабочих дня в неделю с восьми до пятнадцати часов. Я довольна, что у меня будет работа. Всё-таки новый опыт и разнообразие в моей жизни, а также общение с людьми, выходящее за рамки нашей полянки. Эля посоветовала договориться с соседкой Ингой, чтобы оставлять на её попечение Павлика. Советы Эли всегда практичны и в людях она неплохо разбирается.

Я ей сказала: «Жалко, что вы уезжаете. Я бы могла Павлика оставлять с тобой. У тебя были бы дополнительные деньги». На что Эля ответила: «Думаю, в любом случае Инга тебе подойдет больше. Дружеские отношения сложно переводить в другую плоскость». Эльвира умеет отказать не высокомерно и не обидно. Стоит поучиться, как Эльвира умеет оценивать ситуацию и разбираться в людях.

Инга сразу согласилась на моё предложение присматривать за Павликом. У неё сын на месяц младше Павлика, а дочь ходит в третий класс. Зацепины прибыли сюда три месяца назад из литовского города Шауляй (странно китайское название). Инга очень сдержанная и немногословная женщина. Это очень хорошие качества для наших местных условий, так как сплетни здесь – основное развлечение многих. Инга сразу отличилась тем, что через неделю после приезда заявила, что не будет пускать к себе в квартиру женсовет для проверки её кухонного хозяйства. Её вдруг поддержали и другие, так как многим надоело это внезапное вламывание на семейную территорию, чтобы проверить, как бережется казенная мебель и посуда, а также насколько чисты пол и газовая плита.

«Газовая плита – лицо хозяйки» – любимый девиз председателя нашего женсовета Тамары Леопольдовны, с ним она начинает осмотр кухни. Она проверяет и холодильник, чтобы удостовериться, что в семье имеется запас продуктов на три дня. Впрочем, Тамара Леопольдовна скоро отбывает с мужем к себе в родной гарнизон, и кажется, теперь тут вообще больше нет желающих исполнять почетные контролирующие функции.

Праздник

Приближается 23 февраля – День Советской армии. После праздника наш генерал покинет Ирак и отправится к новому месту службы, а на его место прибудет другой командир. Генерал решил устроить в своем особняке-офисе большой праздничный прием. Помимо того, что у генерала служат два приходящих боя-араба, перед важным мероприятием были мобилизованы и наши женщины. Они навели полный блеск в помещении и на полянке, где буду стоять столы. Под руководством генеральши готовятся вкусные и красивые закуски. Гостями на праздничном приеме будут особо важные персоны: разосланы приглашения на имя послов и военных атташе в различные посольства, имеющиеся в Багдаде, а также руководству иракской армии.

Накануне приема генерал вызвал к себе трех лейтенантов: переводчиков Владимира Петрова, Максима Вионца и Олега Колушкина.

– Товарищи офицеры! Вам поручается ответственное задание. 23 февраля вы трое будете в специально отведенном помещении отвечать за розлив, – генерал произнёс слово «розлив» с ударением на о. – Сотрудник, вернее официант из нашего посольства, ознакомит вас с правилами, какие напитки в какие емкости следует наливать. К вам в помещение будет заходить только он и еще два человека. Наши военные специалисты обслуживать прием как разносчики тарелок и стаканов не будут. Вам троим приказываю – не пить ни глотка до специально разрешения! Старшим в группе назначается лейтенант Колушкин. Ясна задача?

– Служу Советскому Союзу!

– Вы ребята надежные, все трое физкультурники (комсомольцы), и я надеюсь, что не подведете. В прошлом году я назначил на это дело двух наших офицеров, но они не выдержали такого поручения. Стали все пробовать и слишком быстро перепутали напитки и все фужеры-рюмки. Потом объясняли свое поведение тем, что не разбирались в иностранных этикетках, поэтому им приходилось спиртное пригублять. Вы владеете разными языками, можете прочесть все названия, так что с вас будет строгий спрос по этой части. Форма одежды – белая рубашка с длинным рукавом, темные брюки.

23 февраля в наглаженной мною белоснежной рубашке мой муж В. Петров отправился вместе с М. Вионцем и О. Колушкиным к назначенному часу в генеральский особняк.

Строгий немногословный человек из посольства, представившийся просто по имени Геннадий, показал им целую армаду разнообразных бутылок и множество подносов с пустыми стаканами и рюмками. Объяснил, что наполнять бокалы они будут по его указаниям. Гости начали прибывать, и Геннадий велел виночерпиям приступить к исполнению обязанностей.

Ближе к 12 часам ночи ко мне зашла взволнованная Наташа, жена Максима Вионца.

– Почему наших мужей всё ещё нет дома? – почти заламывая руки, причитала Наташа. По образованию она актриса, и ей присуща театральная аффектация. – Все давно спят, неужели прием все еще продолжается? Почему их держат там так долго? Сереженьку я уже уложила, а сама никак не могу заснуть.

Я призывала Наташу к спокойствию. Мужья наши явились домой во втором часу ночи совершенно пьяные. Володя сразу же рухнул в сон. Проспал он почти до обеда следующего дня, благо была пятница, выходной день. Вечером я узнала подробности праздника.

Гостей на приеме присутствовало много, но лейтенанты (по званию, а по инструкции сверху – политически ещё и физкультурники) с генеральским поручением никого и ничего не видели, они все время находились в комнате за закрытыми дверями. На протяжении всего вечера к ним в комнату поочередно то с одним, то с другим своим человеком заходил Геннадий и указывал тому, какой поднос следует выносить. Всё происходило в довольно напряженном темпе. Призванные генералом на ответственное задание переводчики убедились, что получили совсем не простое поручение. Они едва успевали готовить подносы. В половине двенадцатого к ним зашел полковник Рухадзе и сказал:

– Мероприятие заканчивается, гости разъезжаются. Молодцы, справились! Двадцать минут вам на то, чтобы попробовать всё, что хотите. После этого можете быть свободны.

– Представляешь, – рассказывал муж, – чего там только не было! Я в жизни не видел в одном месте такого разнообразия бутылок!

– Неужели вы на самом деле ничего не попробовали, когда разливали?

– Ничего! Во-первых, приказ – не пить. Во-вторых, было просто некогда. Когда нам разрешили, Колушкин сказал, что хочет начать с мартини, а Вионц сразу приступил к виски. Вообще-то я не помню, в каком порядке мы всё пробовали. Мы вовсе не собирались напиваться. Хотелось за отведенное нам время успеть именно попробовать всего того, что знаем большей частью по книгам и фильмам. Водку мы совсем не пили. Самое главное, мы были дико голодные. Хорошо, что я перед этим перехватил дома пару бутербродов да выпил чашку кофе. У нас не было никакой закуски! Никто нам ничего не дал, хоть бы сыра, колбаски или печенья какого-нибудь.

– Почему вы сами не взяли?

– А где было брать? Столы стояли на поляне, а мы были в помещении. Да мы и не знали, можно ли нам. Словом, мы в темпе начали и активно продолжили дегустацию капиталистических марок. Когда мы вышли на улицу, все трое почувствовали, что идти не можем. Тогда мы поставили в центр Вионца, самого высокого и крепкого, а я и Колушкин встали по краям. Мы обняли друг друга за плечи и спаянным рядом двинулись в путь. Каждый шаг давался с большим трудом, исключительно усилием воли и мобилизованным чувством ответственности. Мне кажется, мы шли до дома очень долго. Чтобы идти в ногу и не завалиться, мы держали ритм песней. Больше ничего не помню.

Я могу добавить к рассказу мужа, что бравые виночерпии добрались до дома благополучно, хотя и поздно. Расстояние от офиса до нашего дома, на которое требуется не более 20 минут, они преодолевали больше часа. Все трое получили от генерала устную благодарность за отлично выполненное поручение.