Текст книги "К пирамидам. «…внидоша воды до души моея»"

Из записей Татьяны Петровой

Возвращение

Сначала закончилась командировка у Векшина, а через три месяца мы проводили в Союз и Плотвиных. Я так привыкла к ним, и мы так сблизились за проведенные вместе два года, что первое время после их отъезда мне словно чего-то не доставало. Несколько раз мы обменялись письмами. Таким образом, я узнала, что Глеб и Эльвира довольно быстро устроились в Москве, что Глеб, как и мечтал, попал на работу в ТАСС.

Вот и мы вернулись в Москву. Всё хорошо, но после трёх лет самостоятельной жизни, не очень-то удобным кажется проживать вместе с родителями мужа, хотя, конечно, отношения у нас хорошие, все достаточно воспитаны и тактичны. Сейчас наши ближайшие планы – вступить в жилищный кооператив. Слава Богу, сумма, необходимая на первый взнос у нас есть, и требуется лишь найти подходящий вариант. А это не так просто. Да в Москве абсолютно всё оказалось для нас не просто.

Эльвира и Глеб пригласили нас к себе в свою новую московскую квартиру. Всё очень неплохо, даже замечательно! По нашим возможностям и вкусам лучше не бывает. Во всяком случае, у многих наших знакомых и сверстников быт проще, жилища полупустые или их и вовсе пока нет. Эля, конечно, молодец. Чувствуется, что она гордится своей милой квартиркой, но при этом она не стала отягощать нашу встречу подробностями своих битв и усилий по обустройству и доставанию всего необходимого.

Как мы все были рады увидеться снова! Плотвины поддерживают отношения с Векшиным, и через него Глеб снова встретился со своим армейским другом Димой Власовым.

Но самым необычным, сенсационным и просто ошеломляющим является то, что у Эльвиры нашлись родители! Они живы и здоровы, живут в Канаде, и у Эли есть там ещё сестра и два брата. Мама уже побывала у них в Москве, Эля ездила с ней в Ленинград. Теперь они ждут, когда сможет приехать отец. Мне кажется, Эля сама ещё не совсем осознала или не прочувствовала психологически своё новое положение в жизни. Говорит она об этом сдержано. Она вообще умеет установить вежливый барьер, за который не позволяет заглядывать посторонним. У нас с ней, мне казалось, достаточно дружеские и даже откровенные отношения. Но когда я начала её расспрашивать о родителях, то услышала лишь информацию, как они оказались там, в чужой стране, и как отыскались. Но что касается чувств самой Эли, тут, обнаружив её потрясение и неясную напряженность, я не решилась вторгаться на закрытую территорию.

Власовы

Нас тоже познакомили с Димой и Альбиной Власовыми. Армейский друг Глеба благополучно и счастливо женат. Он проживает вместе с женой, маленькой дочкой, тещей и младшей сестрой жены в отдельном двухэтажном коттедже с палисадником совсем рядом со станцией метро «Сокол» в поселке, где располагаются коттеджи крупных советских военных руководителей. Покойный тесть Димы был генералом, Героем Советского Союза.

Власовы пригласили нас всех к себе в свою небольшую комнатку под самой крышей на втором этаже коттеджа. Мне показалось очень романтичным, что окно находится прямо в скошенном деревянном потолке. Обстановки почти нет: огромная софа, накрытая пестрым арабским тканым покрывалом, в качестве табуреток два ужасно неудобных кожаных арабских пуфа, очевидно, Димины трофеи из Алжира, где он проработал два года переводчиком французского языка. Детской кроватки в их комнате нет, так как девочка спит у бабушки. Много места занимает огромный письменный рабочий стол переводчика Димы, сделанный на заказ, как пояснила его жена. Дима работает в основном дома, свободно и легко переводит как с французского и английского на русский, так и с русского на французский и английский. Молодец. Что и говорить! На его рабочем столе стоят сразу две печатные машинки одна с русской, другая с латинской клавиатурой, лежат груды словарей и стопки бумаг. Этажерка рядом со столом также заполнена словарями и справочниками.

Нам предлагали алкоголь, купленный в магазине «Березка»: чинзана, водка в красивых бутылках, виски. Дима смешивал какие-то коктейли. Нас угощали всевозможными затейливыми бутербродами с дорогим дефицитом, типа – икра черная, сырокопченая колбаса, необыкновенно красивый и столь же необыкновенно вкусный карбонат. Никаких приготовленных блюд не было. К чаю и кофе (в необыкновенно изящных чашках) были поданы и необыкновенные пирожные. То есть это были знакомые корзиночки, эклеры, бисквиты, картошки, безе, буше, но все они были размером раза в три меньше, чем обычно продаются в магазинах. Пирожные-крошки были художественно выложены на огромное блюдо и представляли собой необыкновенно соблазнительное живописное зрелище. Словом, в этом доме много огромного и необыкновенного. Альбина объяснила, что дефицитные деликатесы и крошки-пирожные её мама купила в специальном закрытом магазине-распределителе, в который у неё особый пропуск как у вдовы Героя Советского Союза. Что касается замечательных чашек (саксонский фарфор!), так их её мама привезла из Германии, где отец служил после войны, и где также родилась сама Альбина.

Несмотря на столь необыкновенный приём в этом доме, вечер был довольно скучным. Мне кажется странным целый вечер говорить о достоинствах буженины и качестве икры.

Уже позднее Эля мне рассказала следующее. Когда Дима вернулся из Алжира, он сделал официальное предложение Альбине. Встречаться-то они начали ещё до его поездки, и получилось так, что она его ждала эти два года. Это при её-то красоте и куче поклонников! Дима, конечно, привёз из Алжира соответствующие подарки, но будущая теща сказала будущему зятю:

– У моей дочери есть всё, и удивить подарком её невозможно. Я как мать собираюсь вручить ей в день свадьбы бриллиантовое кольцо. Его мне преподнёс мой покойный муж, отец Альбиночки, в честь её рождения. И нужно, чтобы ты подарил ей серьги для комплекта. Постарайся.

Конечно, в наших полупустых ювелирных магазинах, где сейчас даже обручальные кольца продаются по специальным талонам из ЗАГСа, а в витринах выложены лишь невыразительно блеклые розовые турмалины, Дима таких серег не нашел. Поэтому он отправился в валютный магазин «Березка» и приобрел там для своей невесты золотые серьги с бриллиантами-солитерами необыкновенно огромного размера, а также и кольцо к ним. За всё это ему пришлось заплатить больше половины тех денег, которые он накопил в Алжире на машину. Вот какая бывает любовь!

Теперь Дима, не вставая из-за своего рабочего стола, сделанного на заказ, беспрерывно переводит, зарабатывая деньги, так как они с Альбиной хотят вступить в жилищный кооператив. Но их проблема в том, что в коттедже, где они все прописаны, слишком большая по нормативным меркам площадь, имеются какие-то лишние метры, поэтому прямым путем купить квартиру они не могут. Как всегда, свою помощь в этом вопросе пообещал Векшин.

– Почему Дима не может снова отправиться по договору за границу переводчиком? Ведь он может поехать с семьей, и для них это будет возможность и пожить самостоятельно, и денег заработать.

– Он говорит, толмачить в горячую Африку поеду только тогда, когда буду знать, что возвращаюсь в собственное жилище. Видимо, опасается, что теща снова распорядится его деньгами, заработанными в тяжелых климатических условиях, – предположила Эля.

Я думаю, что у нас вряд ли сложатся какие-то длительные дружеские отношения с Власовыми. Не наметилось никаких общих точек в пересечении интересов. А также территориальная отдаленность. Когда все работают и мало свободного времени, не поездишь запросто на другой конец Москвы.

Наша московская жизнь

Я начала работать в Государственной библиотеке в отделе новых зарубежных поступлений. Мне нравятся мои обязанности: составлять библиографические справки на новые книги и на интересные статьи из зарубежной периодики. Не работа – удовольствие, мечта. Читай, узнавай, переводи!

Приятным для меня моментом является то, что неподалеку от Библиотеки на улице Большая Ордынка находится замечательная церковь – храм иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость». Я пока побывала там только днем, богослужения в это время не было. Я поставила свечи к иконам, и по сердцу сразу прошла волна радостной надежды. На что? – Да просто на что-то хорошее! Какое потрясающее название – «Всех скорбящих Радость». Скорбящим – радость! Что может быть лучше! Спасибо Тебе, Господи!

Я выяснила, что церковь эта очень старая, но теперешнее её здание сооружено в 19 веке по проекту архитектора О.И.Бове. Название местности – Ордынка – связано с тем, что тут селили людей, которых выкупали из плена у Золотой Орды. Люди строили здесь себе жилища и, конечно, не могли обойтись без церкви. Оказывается, икона «Всех скорбящих Радость» прославилась своими чудотворениями ещё в 17 веке. В тридцатые годы церковь эту закрывали, но после войны она была открыта вновь. Мне сказали, что по праздникам в храме поет великолепный знаменитый на всю Москву церковный хор. Может быть, мне удастся попасть на праздничную службу.

Павлик пока у моих родителей, так как с детским садом, конечно, проблемы. Очевидно, эту зиму он проведет у них, а к весне мы переедем в свою квартиру и будем устраивать его в детский сад в своем районе.

Что мне сейчас по-настоящему трудно дается – это наш быт. Там, в далеком чужом Багдаде, мне не составляло труда планировать и вести хозяйство. Я знала, сколько денег мне нужно на неделю на питание, что следует купить, и что я буду готовить. Я стала вполне опытной хозяйкой. Но здесь! Что-либо распланировать вообще невозможно, ибо неизвестно, какие продукты удастся купить. Видишь яйца – покупай сразу три десятка, бананы – бери столько, сколько дают в одни руки или сколько у тебя с собой денег. Идешь по улице – во многих местах прямо на открытых прилавках что-то «дают»: то рыбу замороженную привезли, то кур со свесившимися головами, так что становись в очередь (надолго), волоки домой сумки. Хорошо, что молоко, кефир, муку, хлеб, сахар, соль купить можно, но за всем, абсолютно за всем нужно стоять в очереди. Мне кажется, что три года тому назад, когда мы уезжали, и в те года, что мы учились в институте, таких проблем в таком количестве не было. Или я их не замечала?

Странные мысли приходят в голову. Когда родина посылает своих граждан за границу работать (или точнее, заработать денег), она дает им важную миссию представлять себя в других странах. И люди чувствуют это. Конечно, не без помощи всевозможных инструкций и строгих правил возникает чувство ответственности, и даже гордости, что вот тебе выпала честь (и крупно повезло!) представлять за рубежом свою великую страну, да, именно так, целую страну – Советский Союз. Поэтому если за рубежом некий Иванов, Рабинович, Хабибулин напьется или нахулиганит, то это уже напьется или нахулиганит не просто Иванов, Рабинович, Хабибулин, а советский человек. То есть опозорит он не просто себя как личность, а свою родину как её гражданин! Родина к тому же бывает очень строга, и она может не позволить кому-то представлять себя за рубежом, если с её точки зрения у того что-то не соответствует в документах или в поведении. И если человек находится в категории «невыездной», значит, он за что-то наказан. По принципу строгой мамаши: озорничал, так сиди дома, не пойдёшь в кино! Странный парадокс. Родина пристально внимательна и торжественно избирательна по отношению к тем, кто хотел бы за её пределами зарабатывать деньги, делать карьеру, учиться, а то и просто в течение недели получать впечатления, но тут дома, в собственных границах… ко всем полное безразличие и пренебрежение. Всего на всех не хватает, постоянно нужно преодолевать какие-то странные препоны, заграждения. И родина уже не строгая мамаша, а раздраженная нескончаемой нервной очередью продавщица: – вас много, а я одна!

Мои рассуждения просты и нарочито обывательски примитивны. Но и умам изощренным никак не удается найти ответы на вопросы: «Кому на Руси жить хорошо?», «Что делать?», «Кто виноват?».

Я по жизненному восприятию отношу себя всё-таки к позитивистам, поэтому данные страницы закончу Есениным: «Знать у всех к нас такая участь,/ И, пожалуй, каждого спроси,/ Радуясь, блаженствуя и мучась (заметим, снова „мучась“! ),/ Хорошо живется на Руси».

Приезд отца

Наконец в Москву приехал и отец Эльвиры. Знакомиться с ним дочери оказалось легче, чем с матерью. Вероятно потому, что контакт уже был, что они уже достаточно знали друг друга по фотографиям, по рассказам матери, по телефонным разговорам.

Отец был открыт, дружелюбен, общение сразу пошло легко. Он охотно знакомился с друзьями Эли и Глеба и был рад дружескому шумному застолью с традиционными песнями под гитару.

С отцом у них текли доверительные и задушевные разговоры. Он с удовольствием уносился в воспоминания и подробно рассказывал о довоенной жизни, о том, как был полярником, как работал в группе по организации и поддержке дрейфа на льдине четверки папаницев. Когда началась война, он, как и тысячи других людей, отправился на призывной пункт, чтобы пойти на фронт добровольцем. Но его не зачислили в армию, хотя заявление приняли и велели ждать ответа. Между тем фронт стремительно приближался к городу. Отца вызвали в военкомат и дали предписание ежедневно вместе с женой, как и всем их соседям, ходить на строительство оборонительных укреплений. В первый же день оборонительных работ люди, рывшие окопы, были обстреляны. Многие погибли на месте. Отец получил контузию, свалился в ров, потерял сознание. Жена неотступно была рядом с ним. Так вместе они и попали в плен. В Германии Ганса забрал к себе в батраки хозяин животноводческой фермы, а жена оказалась в лагере для перемещенных лиц. Совершенно случайно на ферме его увидел человек, который приехал к хозяину по каким-то делам. Этот человек узнал Ганса Куулкинена, так как ещё до войны встречал его в Ленинграде в среде полярников. Он ничего не сказал хозяину, просто упросил его уступить ему батрака и даже заплатил за это деньги.

Ганс об этом узнал только тогда, когда его перевезли в другое имение. Бывший знакомый объяснил ему ситуацию и предложил помочь бежать в Канаду. Сказал, что в Канаде он не только спасется, но и сможет заниматься арктическими работами. Ганс наотрез отказался уезжать до тех пор, пока не узнает, где находится его жена и что с ней. История с детективным сюжетом. Наверное, во время войны таких было много, но люди предпочитали и тогда и позднее не распространяться о подробностях, чтобы не подвергать опасности тех, кто помогал и кому помогли. Зинаиду Степановну разыскали в одном из лагерей для перемещенных лиц. Через неделю муж и жена плыли на корабле через Атлантический океан.

В новой стране Гансу сразу предложили работу, помогло и то, что он неплохо говорил по-французски и мог изъясняться по-английски. Их жизнь потекла в совершенно новом русле. Но довольно долго всё сосредотачивалось лишь в текущим сегодня: выжили, не голодны, есть крыша над головой. А что будет завтра – так завтра и узнаем. Но однажды пришло осознание, что вряд ли они смогут вернуться на родину. Жизнь начиналась с чистого листа.

Сразу после окончания войны они сделали через международный Красный Крест первый запрос по розыску родных. Ответ оказался отрицательным.

В 1947 году у них в новой стране родился сын Антуан. Затем семья пополнилась новыми отпрысками: дочкой и, наконец, еще одним сыном. Это их укоренило окончательно в канадской почве. Они упорно не отказывались от попыток найти кого-то из родственников в Советском Союзе, хотя им приходилось не раз выслушивать «дружеские» советы: оставьте это, вы лишь подведете под удар, навлечете кару на тех, кому повезло остаться в живых. В 1975 году их предупредили, что их ежегодный запрос, уже тридцатый по счету, будет последним, так как через тридцать лет поиски прекращаются.

Но именно тридцатый запрос и увенчался успехом, они отыскали старшую дочь.

И с отцом Эльвира отправилась в Ленинград. Видела, что он, как и мать, волнуется, оказавшись в родном городе. Но его волнение было другим или выражалось по-другому. Тут были не только эмоции, но и зоркий взгляд на всё окружающее, на произошедшие изменения. Чувствовались сожаления об утраченном. Его потрясло, что всё, что он раньше слышал и знал о блокаде, оказалось очень приблизительным. Только сейчас он по-настоящему понял, чем оказалась блокада для тех, кто пережил и большей частью не пережил её. Он никогда не видел свой город разрушенным, не видел и кинохроники об этом. Сейчас он мог лишь сравнивать то, что предстало перед ним как сохранённое или восстановленное, с тем, что осталось в его памяти с довоенных времён.

Вечером они долго сидели вдвоем в его гостиничном номере.

– Жаль, что не осталось никаких фотографий. Ты бы увидела своё сходство с моей матерью. Такой, какой я её помню: изящная в движениях, стройная, светлоглазая, – говорил Эле отец. – Как я благодарен ей, что она научила меня обращаться к Богу! В юности я, как многие в моё время, не то, что был атеистом, но не предавал религии значения. Но вот я оказался совершенно один на положении раба в чужой стране, и мне вспомнились молитвы мамы. «Господи, помилуй! Боже, милостив буди мне грешному» – эти слова я повторял бесконечно, они были мне единственной поддержкой и оберегом от отчаяния. Иногда мне казалось, что я слышу, как мама молится обо мне. Странно, но в унизительном рабстве, при полной неизвестности, что произошло с моими родными и что будет дальше, у меня стало возникать ощущение близости Бога. Порой мне хотелось громко закричать, обращаясь к Нему, разговаривать с Ним вслух, – отец старался быть откровенным с дочерью.

– Я не понимаю, – сказала Эля, – ведь многие люди в трудных обстоятельствах молятся и обращаются к Богу, но почему-то не все получают то, что просят у Него.

– Не готов ответить за других. Тем более за Бога, почему всё складывается тем или иным образом. Но про себя я знаю совершенно точно: мы, да, именно мы, спаслись по материнским молитвам. Конечно, нам с твоей мамой очень повезло, что мы остались живы, что не потеряли друг друга, что сумели стать друг для друга настоящей опорой. Мы не попали в категорию героев, нас не встречали овациями, и не всегда нам были рады. Наши дни и годы не были сплошным праздником. Нам приходилось отгораживаться от различных намеков и предложений, и нам пришлось преодолеть многое, чтобы найти свое место и не зависеть от других.

Ганс был весьма удовлетворен и рад тому обстоятельству, что по заранее сделанному запросу без всяких проволочек получил из ленинградского архива документы, связанные с его довоенной работой.

– Тебе это может пригодиться? – спросила дочь.

– Пригодится только для того, чтобы показать кому-то, что моя жизнь в Канаде, в чужой стране, хоть и началась с чистого листа, имела существенное начало. Но гораздо больше мне это нужно для себя, чтобы не только помнить, не только постоянно держать в голове, но и как-то осязать.

– Тебе хотелось бы вернуться назад?

– Назад? Ты имеешь в виду вернуться в прошлое, до того, как наша жизнь изменилась? Это невозможно. Я благодарен Богу за всю свою жизнь. Если ты имеешь в виду вернуться сейчас назад на родину, то это тоже невозможно.

– Тебя разочаровало то, что ты тут увидел?

– Совсем не в этом дело. Я уже не молод, чтобы начинать снова с нуля. Мне возвращаться просто некуда. Да и кому я тут нужен? Ведь и твоя жизнь налажена независимо от того, рядом я с тобой или нет. А там, сама понимаешь, работа, дом, дети, для которых та страна – их родина, их образ жизни. Вправе ли я сейчас это ломать? Однажды всё это случилось не по моей воле.

После отъезда отца Эля пребывала в сильном смятении. До сих пор в кругу близких и родных ей людей единственным мужчиной был только Глеб. С ранних лет ближайший круг состоял исключительно из женщин: бабушки, сестра. Со стороны мужа родню тоже пополнили женщины: его мать, сестра, тётка. И вот после того, как она узнала свою мать (тоже женщина), появился – отец! Надежный. Большой. Сильный. Умный. Красивый. Она познакомилась с ним, и что же? Он далеко. Далеко не только территориально. Бесконечно и невозвратно далеко по прошедшим годам жизни. Как спокойно можно было ощущать себя рядом с ним! Как гордиться им! Как полагаться на него! Как дружить с ним! Однако эти фразы следовало произносить «можно было бы»! Она вдруг впервые по-настоящему поняла, что значило быть сиротой, и как сиротское детство обеднило всю её прошлую жизнь. Оказывается, у неё имелись и отец, и мать, и братья с сёстрами. Но где?! Ах, война, что ты, подлая, сделала! За тысячи, тысячи километров… Едва познакомившись с родителями, живущими на другой стороне земного шара, разве можно сказать, что они у неё есть? Она не могла совладать с раздирающими её эмоциями. Её состояние менялось от вдруг окрыляющей радости и ликования – нашлись! Нашлись! Живы! Я не сирота! – до полного депрессивного отчаяния: невозможно восполнить сиротские года, невозможно стать настолько дочерью, чтобы каждый день хотя бы разговаривать со своими родителями по телефону, спрашивать, как ваше самочувствие, как дела. Ей казалось, что она не выдержит своего психологического состояния, что заболеет и сляжет, что сойдёт с ума, что глубоко спрячется в своём внутреннем мире, отгородившись от невозможности нового осознания.

Она редко плакала даже в детстве. Ей захотелось выйти на свежий воздух, оказаться в безлюдье среди природы. Почти час она бродила по кромке чертановского лесопарка, и вдруг разрыдалась, да так, что не могла остановиться. Она сотрясалась от рыданий, всхлипывала громко и безобразно, колотила кулаком по стволу берёзы, потом упала на неё, обхватив ствол обеими руками. Через некоторое время истеричный приступ закончился, она успокоилась, почувствовав душевное облегчение. Поняла, что ей следует научиться не мучить себя вопросами и терзаниями, а принять жизнь такой, как она сложилась для неё. Возможно, в этом ей помогли уроки жизни, преподанные в далёком детстве бабушкой, бывшей фрейлиной: нужно уметь себя держать в любой ситуации.