Текст книги "Линия жизни"

Глава 40

– Да идите куда хотите – врач раздражённо посмотрела в сторону Гриши – у вашего мужа прекрасный цвет лица и с чего вы взяли, что он умирает? Вы врач? В конце года метеозависимые люди страдают от нестабильного магнитного поля. Давление сбои даёт, то выше, то ниже. Умирает это когда упал и больше не встал. А ваш муж ещё ходит, сидит. А вы его уже хороните.

Врач встала и подошла к Грише ближе, чтобы измерить давление. Всё делала со злостью и раздражением. Коротко давала указания медсестре, какие анализы выписать. Потом придралась, что флюорография уже месяц, как пророчена и что пусть сначала сходят сделают, а потом права качают.

– Может у вашего мужа вообще туберкулёз! Сейчас, кстати, идёт волна этого заболевания – заявила врач. Люба ещё долго с ней пререкалась, пока Грише не стало совсем плохо. На носилках санитары переправили его в другой корпус, в терапевтическое отделение. Люба еле сдерживая слёзы и желание наорать на всех врачей, еле поспевала за санитарами. Гришу необходимо немедленно госпитализировать в стационар и домой везти его в таком состоянии уже нельзя.

Хорошо хоть в отделении попалась хорошая смена. Оформили быстро и на лифте оправили в палату. Лечащим врачом Гриши оказался молодой врач Якушев Евгений Борисович. Он собрал полный анамнез состояния больного, дотошно опросив Любу. Приказал срочно взять все необходимые анализы и отвезти Гришу на мрт.

– Я пока не уверен, но неоднократная рвота у вашего мужа, непереносимость запахов, сильное головокружение и головные боли это не есть хорошо. В любом случае. Так что мрт-диагностика просто необходима и как можно скорее.

– Вы какой-то можете предварительный диагноз поставить? – с замиранием сердца спросила Люба. Они вышли в коридор.

– Пока нет, как полностью будут у меня все результаты, тогда смогу вам сказать точно, что с вашим мужем. Вы пока можете домой ехать, завтра всё будет ясно. За мужа не волнуйтесь, сейчас он уже в сознании и за ним есть тут кому присмотреть. У нас очень ответственный медперсонал, начиная от санитарок и заканчивая старшими медсёстрами – Евгений Борисович ободряюще похлопал Любу по плечу и развивая полами халата, поспешил по коридору к другому прибывшему пациенту.

Аринка в нетерпении ждала Любу дома.

– Ну? Гришу положили? Что у него? – засыпала она мать вопросами, помогая снять зимнее пальто.

Люба устало присела на банкетку и медленно расстегнула замок у сапога. Разговаривать абсолютно не хотелось. Она уже и так догадалась, что у Гриши скорее всего онкология. Всю дорогу пока добиралась на метро, потом ехала в маршрутке, сдерживала слёзы. А сейчас, как прорвало.

– Болен он, болен! Я его, как и Наташку потеряю скоро! – раскричалась она, закрыв лицо руками – а до этого вдоволь насмотрюсь на его мучения. Господи, в чём он-то провинился? Ведь, как кроме пьянства и не было больше грехов у него!

Люба раскачивалась из стороны в сторону, не в силах остановить истерику. Аринка трясущимися руками накапала ей на кухне валерьянку, у самой тоже слёзы подступали. Гриша так обрадовался её беременности, так ждал внучку. Он не видел, как его Наташка росла. Поэтому мечтал подержать на руках новорожденного младенца и видеть, как дочка Аринки растёт. Вот и чужой, казалось бы человек. Не родной по крови, а сколько заботы в нём и доброты.

Началась в семье Любы чёрная полоса. Грише поставили рак лёгкого, последняя стадия.

– Но как! Ведь он работал, относительно хорошо себя чувствовал – Люба вместе с дочерью сидела в кабинете Евгения Борисовича.

– Знаете, человек может до последнего ходить и ничего не чувствовать, кроме лёгкого недомогания. Вот болит у вас голова, тошнит немного. Разве вы будете думать, что у вас рак? Или суставы периодически воспаляются, слабость во всём теле. Вы спишете на переутомляемость, атмосферное давление и ещё кучу всего, но только не на онкологию и что это всё первые звоночки.

– Что же делать нам теперь? Может, операцию? Я достану деньги, найду! Лишь бы мой муж хоть ещё немного пожил – Люба комкала в руках носовой платок и с такой надеждой смотрела на врача, как будто он мог сотворить чудо. Но по выражению его глаз, Аринка поняла, что Гриша безнадёжен.

– Последняя стадия, поймите. Метастазы проникли в мозг. У вашего мужа самый агрессивный вид рака, шансов никаких. Я сожалею…

Сколько раз Евгению Борисовичу приходилось говорить одни и те же слова в утешение родным. И каждый раз он чувствовал себя нелепо и паршиво, сколько уже таких безнадёжно умирающих больных прошло через него. Видимо он никогда не обрастёт бронёй и всегда будет мучится от угрызений совести, что ничем нельзя помочь.

– Неужели даже самого минимального шанса нет? – Люба напоминала утопающего, цепляющегося за соломинку.

– Нет – твёрдо ответил Евгений Борисович – оформляйте вашему мужу поскорее группу. Ему вскоре понадобятся обезболивающие, памперсы, пелёнки, а вам силы и терпение. Извините, у меня на подходе ещё одна встреча с родственниками.

Люба с Аринкой вышли в коридор. Гришу предстояло забирать домой после всех обследований и окончательного приговора. В стационаре таких уже не держат, вся тяжесть ухода за такими больными ложится на плечи родных и близких.

В машине такси Гриша ещё что-то пытался шутить. Рассказывал истории, услышанные от соседей по палате. Строил планы на Новый год, который должен был наступить уже через неделю. Про свой диагноз он не знал, Люба слёзно просила врача и остальной медперсонал, ничего ему не говорить. Сама скажет… чуть позже.

А пока она посматривала с тревогой на улыбающегося мужа и напряжённо размышляла, что же будет дальше? Где взять столько моральных сил, чтобы всё это выдержать, не сломаться. Да ещё Аринке рожать в апреле. Ещё одна забота.

Дома она помогла Грише искупаться в ванной, потому что головокружение его не отпускало. А к вечеру разошлась сильнейшая головная боль до помутнения в глазах. Гриша стоически терпел, ничем не показывая, как ему плохо. Его болезнь прогрессировала так быстро, что Люба взяла на работе бессрочный отпуск. Новый год пролетел, как в тумане, в гнетущей напряжённой тишине. Аринка старалась поддерживать маму и Гришу, как могла. Со всеми этими проблемами, Дима окончательно и бесповоротно вылетел у неё из головы.

Пролетел январь, февраль. Вызовы скорой стали постоянны. Грише становилось всё хуже, он уже не вставал с кровати, а потом и вовсе разговаривать перестал. Люба похудела, осунулась. Практически не спала ночами, боясь проспать момент, когда Грише снова будет плохо.

Он уже ничего даже не ел, удавалось лишь немного влить ему овсяного киселя. «Купать» приходилось прямо в кровати, обложив пелёнками. Гриша лишь морщился от боли и закатывал глаза к потолку, когда Любе приходилось переворачивать его.

– Метастазы распространяются стремительно. Сколько ему осталось ещё … – тихо произнесла Люба, сделав Грише обезболивающее и дождавшись, когда он провалится в сон.

– Никогда бы не подумала, что так будет – Аринка чувствовала, как дочка беспокойно пинается в животе. За окном была промозглая погода и изморось. Капли мелкого дождика, словно иголками били в стекло.

– Надо сестре его позвонить, пусть хоть с братом простится. Мало ли… может захочет. Нашим даже звонить никому не хочу. Столько лет без них живём и дальше будем. Мама нарожала нас, а все мы друг другу, чужие.

Но позвонить сестре Гриши, Люба не успела.

Глава 41

После похорон Гриши, прошло девять дней. Люба сидела в одиночестве, на кухне и курила. Пепельница уже была полна окурков. Вчера Аринку положили в отделение патологии. Гинеколог посмотрел её и решил перестраховаться.

– Дорогая моя, у тебя уже открытие в два пальца. Того и глядишь, родить надумаешь. Давай-ка оформлю тебя в стационар, под наблюдением будешь – врач кивнул медсестре, чтобы писала направление, а сам взялся за обменную карту. Когда Аринка вышла из его кабинета, то сразу же позвонила матери.

– Уже? Тебе ходить ещё три с половиной недели! – Люба выходила из храма, где заказывала необходимые требы по своему усопшему мужу. Внутри было всё черным черно и полная апатия к окружающему миру. Но звонок Аринки встряхнул её, заставив вспомнить, что своей дочери она сейчас намного нужнее.

– Да уже не страшно. Ребёнок полностью сформировался и готов появиться на свет. Не все дохаживают до сорока недель, а у меня стресс в последнее время. Вот и сказалось – голос Аринки был грустным и уставшим. Она по своему переживала уход Гриши.

– Тогда ложись, а я привезу тебе всё что нужно – Люба быстро сунула телефон в сумочку и поспешила к метро. Дома она взяла заранее приготовленную сумку в роддом, ещё кое-что подкупила из продуктов и отправилась к дочери. Внутрь её не пустили, карантин. Санитарка заверила, что всё Аринке передадут и Любе не стоит об этом беспокоиться.

– Увидимся, наверное теперь когда родишь – Люба позвонила Аринке уже на улице. Она стояла под окнами перинатального центра и задрав голову всматривалась в них. Аринка помахала ей рукой.

– Зато будешь забирать нас обеих, нам с тобой скучать скоро не придётся вовсе – коротко рассмеялась Аринка. Мама выглядела очень измождённой и худой. Ей так невыносимо, до боли стало жалко её, что слёзы выступили на глазах – ничего мам, прорвёмся. Ведь сама говорила, что не по силам Бог испытаний не посылает. Раз послал, значит знал, что выдержим.

И теперь Люба сидела на кухне и курила. Выдержим… Она горько усмехнулась, рассматривая линии жизни на своей руке, которые с годами стали чётче напоминать букву «М». Права стало быть её однокурсница Томка, мучится всю жизнь ей. Интересно, помнит ли она ещё её?

Внезапно телефон у Любы завибрировал. На экране высветился незнакомый номер и голос Тамары громко прозвучал в трубке.

– Привет, Люб… Узнала?

– Привет. Томка, ты что ли? – Люба была крайне удивлена силе своей мысли. Ведь только что об ней вспоминала!

– Я! Меня в Москву послали, в рабочую командировку. Твой номер с трудом удалось добыть через Галку. В гости к себе не примешь? Тортик купила уже, винцо.

Люба даже растерялась от такого неожиданного поворота.

– Ну приезжай – произнесла она и смс-кой сбросила свой адрес. В конце концов старые обиды и недопонимания остались в прошлом. И то, что Томка когда-то отвернулась от неё, приревновав к Роману Дубцову, Люба уже давно забыла. Как и то, что Тома не поддержала её в ситуации с её дочерью, когда Ольшанские обложили со всех сторон. К чему теперь об этом помнить? Жизнь, оказывается так коротка…

Томка позвонила в дверь квартиры где-то через полтора часа.

– Ну и пробки в Москве! Конец рабочего дня, ужас! – Тома отдала пакет с тортом Любе и быстренько сняла с себя пальто. Подошла к зеркалу, подправила красную помаду на губах. Люба её не узнавала. Ещё больше эффектной стала, всё такая же модница.

– Проходи, я не готовила ничего. Макароны отварила с сосисками, ты голодная теперь?

– Как волк – призналась Тома – правда после шести обычно не ем, но так уж и быть. Можно разок нарушить правило.

Тома прошла на кухню, деловито заглянув в комнату и зал. Двери Люба не закрывала, ощущение одиночества давило настолько, что она и входную дверь держала бы нараспашку.

– А ты одна? Где твои? – беспечно спросила Тома, но взглянув на застывший взгляд Любы и её побледневшее лицо, осеклась – извини, я что-то не то спросила? Я просто ничего о тебе не знаю, столько лет не общались. Вы так уехали поспешно тогда из нашего города…

Люба набрала полную грудь воздуха и достала из пакета вино. Покрутила на свет, рассматривая и пытаясь собраться с мыслями.

– Прежде чем рассказать всё, что произошло за эти годы, мне нужно выпить – произнесла она – тебе тоже. Рассказ будет долгим и не для слабонервных.

Спустя два часа, когда на улице совсем уже стемнело и время близилось к десяти вечера, Томка вышла на балкон Любиной кухни. Лицо её было мокрым от слёз.

– А знаешь Люб, не всё так страшно, как кажется. Хочешь хоть чем-то обрадую тебя? – Томка достала сигарету и прикурила.

– Чем? Разве может меня что-то сейчас обрадовать? По Грише девять дней уже прошло … – Люба открыла окно и впустила свежий весенний ветерок.

Конец марта выдался дождливым, снег уже везде почти растаял.

– Госпожа Ольшанская полетела со своей прокурорской должности и спилась. А всё из-за своего сыночка. Этот отморозок оказывается не одну девочку попортил. Специально подлавливал их и сажал в машину, якобы довезти. Его мамаша просто многих запугала и пригрозила испортить жизнь, репутацию и вообще возомнила себя чуть ли не главой города. Но с последней жертвой её сыночка эти угрозы не прошли. Там глава семейства оказался покруче семьи Ольшанских. Дело до суда дошло и этого нелюдя закрыли на приличный срок. Ольшанская и её муженёк полетели со своих должностей. Валентину Андреевну чуть саму не упекли в казённый дом, но мадам вовремя себе вены вскрыла и поэтому угодила в психушку. Насколько я слышала не так давно, её выпустили на волю и теперь она чуть ли не бутылки собирает.

Люба не испытала ни грамма радости или облегчения. Лишь пожала плечами.

– Когда-нибудь это должно было случиться. Как правило у родителей, чьи дети бесталанны и ни к чему полезному не приспособлены, от них одни беды и неприятности. Саму Валентину я не знала, а вот с Игорем была знакома когда-то и меня удивляет, что у него такой сын.

– Так это не его сын! Он взял Валентину с ребёнком. Она его в шестнадцать лет родила от какого-то наркомана. Отец её был на седьмом небе от счастья, что дочь берёт замуж перспективный военный. Это благодаря связям своего тестя, Игорь Ольшанский пробился потом в депутаты, бросив военную карьеру и углубившись в политику.

– Ах, вон оно что … – Люба замёрзнув, прикрыла окно и обернулась к Томе – пошли спать. В зале тебе постелю, а сама в Аринкиной комнате посплю. Не могу находиться в нашей спальне с Гришей, всё о нём напоминает мне. Особенно, как он мучился в последний месяц.

– Да и правда, спать охота жуть. Про себя, завтра тебе расскажу – Томка помогла Любе убрать со стола и ушла в ванную. Рассказывать о Романе не хотелось, но нужно. Иначе Люба так и будет считать её предательницей. А она не такая. Роман и её обманул своим интеллигентным внешним видом.

Среди ночи Любу разбудил отчаянно вибрировавший телефон.

– Аринка! Что-то случилось? – сердце уже по привычке, тревожно сжалось.

– Мам, воды отошли. Меня перевели в предродовую, рожаю! – взволнованно сообщила Аринка.

– С Богом! Всё хорошо будет, дочь – Люба отложила телефон и встала перед иконами. Господи, достаточно уже испытаний. Пусть хоть Аринка благополучно родит свою здоровенькую малышку. А там уж потихоньку… как-нибудь…

Глава 42

Томка помогла Любе встретить Аринку с малышкой из роддома, быстренько организовать праздничный стол в честь рождения Прудниковой Веры Дмитриевны, а утром рано собралась в дорогу.

– Бросаешь нас – Люба вздохнула. За эти дни она так привыкла к подруге, к задушевным разговорам по вечерам, что теперь тоска накрыла её ещё больше.

– Куда деваться, работа – Томка развела руками и быстренько поправив модную причёску, чмокнула Любу в щёку – увидимся ещё. Аринку не буду будить, Верочка весёлую ночку ей устроила. Но ничего, привыкнете. Это вам обеим награда и утешение, чтоб не впали совсем уж, в уныние.

– Да ничего, оклемаемся. Время нужно, роды у Аринки тяжёлые были, я на подхвате. Кому мне теперь помогать, как не единственной дочери?

– Вот и вот. Это хорошо, когда есть о ком заботиться. Я вот видишь, одна на старости лет. Собаку что ли хоть завести? Или Романа простить? – негромко рассмеялась Томка – а Аринка зря отчество этого маргинала своего оставила. Рубить концы, так все и напрочь.

– Это её решение, я не могу командовать. Отец всё-таки, мало ли, может объявится когда.

– Я тебя умоляю, Люб! Такие, как этот, не объявляются и совесть их не мучает, поверь! Да ты и сама по первому мужу знаешь. Вадька вспомнил о дочери только когда она уже школу окончила! – Тома посмотрела на свои наручные часики – о… такси заждалось теперь. Короче, девчули мои… Выберу время и нагряну в гости, пускай малышка только окрепнет. Непременно крёстной мамой хочу быть такой красотки, так Аринке и передай. Пока, пока!

Люба закрыла дверь за подругой и поплелась на кухню. Из окна лоджии она с грустью наблюдала, как Томка впорхнула в салон такси и укатила на вокзал. Душевная встреча получилась, жаль что Томка мало побыла у них.

Будни Любы наполнились вечной гонкой. Стирка, уборка, готовка. Бессонные ночи и долгие укачивания внучки на руках.

На работе успевала пробежаться по своим бабушкам, им продукты, лекарства закупить и домой. Аринка восстанавливалась после родов тяжело, да ещё молока было мало. А на нервной почве, даже и это количество молока пропало. Пришлось перейти на смесь.

– Вот что ты нервничаешь, не пойму. Сейчас-то что тебя тревожит? – допытывалась Люба у дочери.

Аринка не смело посмотрела на мать.

– Да нет покоя мне почему-то. Так привыкла от жизни подвоха ждать, что с появлением Верочки, совсем с катушек съезжаю. Постоянно к её дыханию прислушиваюсь, боюсь крепко заснуть и не услышать, как она проснулась. Проверяю всё ли нормально с ней, дышит ли. Всматриваюсь в неё, изучаю. Весь интернет прошерстила, что должны уметь дети в месяц, в два. Как они спят, едят, кричат. Я наверное с ума уже схожу?

Люба и подумать не могла, что дочь так себя накручивает.

– Это скорее всего послеродовые гормоны бушуют. Скоро пройдёт всё и ты привыкнешь жить спокойно, наслаждаться своим материнством. У моей мамы девять детей было, выросли как-то. И болели, и ушибались, и что только с нами не происходило. Я только с возрастом осознала, как мама наша бедная всё выдерживала.

– Да уж… бабушка у нас была с железным характером. Одна на миллион. А у тебя было такое? Чтоб ты за меня нервничала, переживала что со мной что-то не так? – спросила Аринка.

– Не было. Некогда мне было рефлексировать. Семья большая, к тому же деревня, частный дом. Дел всегда много. Младшие Аринка и Сава со мной жили, в школу ещё ходили, когда ты родилась. Твои пелёнки стирала и их одёжку, есть готовила им. С огородом управлялась. Сейчас-то, пожалуй и обленилась даже, отвыкла от деревенской жизни – улыбнулась Люба, вспоминая свою юность. Так давно это всё было, как будто не с ней. Господи, как годы-то летят! Словно сумасшедшие и жить совсем не успеваешь!

Воспоминаний о Наташке и Грише усердно избегала, боялась что чуть подумает и накроет волна боли. Такая схваткообразная и сильная, только с её гипертонией может и не отпустить. Кому Аринка тогда нужна будет с Верочкой? Нет, держаться нужно. Изо всех сил.

Обе молчали, прислушиваясь к сопению малышки.

– Мам? А тебя никогда не тянуло обратно? – вдруг спросила Аринка.

Люба даже в ступор впала от её вопроса. Жить в городе она привыкла. Его бешеный ритм и постоянный шум, не напрягали. Отвлекали от тяжёлых дум и некогда было хандрить. Наоборот деревенская жизнь казалась теперь каким-то застоем. Хотя сейчас… по прошествии стольких лет…

– Честно, не знаю. Даже никогда не задумывалась об этом. А почему ты спрашиваешь?

– Да так… глупо может. Но я тут подумала, а что если нам продать квартиру Гриши и уехать обратно? Домик купим, там и воздух чище. Не так загазован, как здесь. Всё равно ты будешь тосковать в этой квартире, вспоминать об Наташке и о Грише – Аринка нервно закусила губу. Может с психикой что у неё произошло, но теперь город её пугал.

Случай с ней, когда из-за Ольшанских пришлось позорно бежать в другой город, несчастье с сестрой, болезнь Гриши. Ничего хорошего она не получила от жизни в городах.

А деревня ей вспоминалась с такой ностальгией из детства, с запахом парного молочка от коровы Зорьки, которую бабушка рано утром выводила на лужок перед домом. Тёплый июнь, когда всё лето ещё впереди, знойный июль и август, дышавший не смело сентябрём, наполненным яркими бусинами рябин и костров на огородах.

Аринка даже глаза прикрыла, она так ярко представила себе картинку из своего деревенского детства, что желание уехать из города, только обострилось.

– В деревне с работой туго, Ариш. Да и не ждут нас там с распростёртыми объятиями. Ты просто после родов стала слишком чувствительной и ранимой. Вот Верочка подрастёт и всё наладится. Давай я завтра с ней посижу, а ты дойди до отдела соцзащиты. Хоть и не работала, а до полутора лет ребёнка пособия всем платят. Давно уж пора сходить. Какая никакая, а копеечка.

Весна прошла стремительно, словно и не было её. А может Любе так казалось, что дни летят за днями. Вот уже в окно тянет ароматом сирени, которая раскинула свои ветви у них в палисаднике. Ребятня задорно кричит, гоняя на великах, в предвкушении скорых летних каникул. А Аринка всё продолжает время от времени заговаривать про деревню.

Люба и сама порой рвалась туда, хоть и привыкла давно в городе. Но здесь её держала работа и стабильная хорошая зарплата. А какие перспективы в деревне? Ну купят они там домик, огород посадят, всё своё будет. Хозяйство заведут может быть, курочки, гуси. Яички и мяско домашнее. А мужских рук-то и нет. Там прибить, тут забить. Частный дом в деревне, это не городская квартира с комфортом.

– Нет, Арин… Даже и не заводи речь больше о деревне – категорическим тоном заявила Люба.

– Ну давай хоть в середине лета вырвемся на недельку! У нас же родственники есть там. К тёте Марине в гости нагрянем, против что ли будет?

– Ну ты как маленькая. Ну как я вырвусь? Отпуск свой я уже израсходовала, пока Гриша болел. Кто меня отпустит на неделю? Родни много, родных мало. Слышала такое? Мы столько лет друг с другом не общаемся, что сомневаюсь о великой радости к нам, моих родственников. Да и Верочка маленькая, куда мы её в такую долгую дорогу потащим. На чём?

– Купи машину на деньги Ольшанских. Я знаю про них – вдруг тихим голосом произнесла Аринка и сорвалась с места, только услышав плач дочери. Люба застыла над плитой. Знает? Откуда? Кто ей сказал? На ум пришёл только её покойный муж. Гриша один знал об этих деньгах, больше никто.

Ну что ж. Машина так машина. В конце июня Люба стала владелицей комфортабельной «Лады Калины». Подержанная правда, но прошлая хозяйка эксплуатировала её очень бережно. Люба вышла на неё по объявлению в газете. Созвонились, договорились. Сделка происходила со всем соблюдением законности, технических нюансов и на добродушной ноте.

Аринка когда увидела под окнами машину матери, то чуть ли не завизжала от радости.

– И ты столько времени молчала?

– Не хотела сглазить, вдруг сделка сорвалась бы – Люба улыбалась глядя на развеселившуюся дочь – так уж и быть, съездим на недельку в деревню.

Отпуск Любе не понадобился. Она дружила с одной знакомой, терапевтом. Та открыла ей больничный. Казалось бы все пути открыты, собирайся да поезжай. Но неожиданно нагрянул гость, которого никак не ждали. Обе.