Текст книги "Богач, бедняк. Нищий, вор"

– И правильно делаете, – заметил тот. – Голова должна быть ясной. Обычно я тоже не пью в это время, но… Может, мы лучше сядем. Я понимаю, вам нужно скоро возвращаться. – Он положил деньги на стойку, старательно отсчитав мелочь, и повел Рудольфа к столику в последней из кабинок, которые тянулись вдоль стены напротив бара. Они сели лицом друг к другу и стали изучать засаленное меню.

– Пожалуйста, суп, гамбургер и чашку кофе, – сказал Дентон официантке. – А вы что возьмете, Джордах?

– То же самое, – сказал Рудольф.

Официантка старательно записала заказ в блокнот. Она была лет шестидесяти, седая и расплывшаяся, в неподходящем возрасту обтягивающем оранжевом платье с кокетливым маленьким кружевным передничком, что было данью идеалу молодой Америки. Щиколотки у нее распухли, и она шла на кухню шаркая. Рудольф подумал о том, как мать мечтала иметь чистенький ресторанчик со свечами, – мечта ее так и не осуществилась. Что ж, по крайней мере ей не пришлось ходить в такой оранжевой форме.

– У вас отлично идут дела, Джордах, – заметил Дентон, пригнувшись к столу и глядя на Рудольфа тревожными глазами, увеличенными толстыми стеклами в стальной оправе. Он нетерпеливо махнул рукой, исключая возражения. – Я об этом от многих слышал, в том числе и от миссис Дентон. Она ходит в ваш магазин три раза в неделю. Вы наверняка ее там видите.

– Я столкнулся с ней только на прошлой неделе.

– Она говорит, универмаг просто процветает, дыхание новой жизни. Совсем как в большом городе. Масса новых товаров! Что ж, людям нравится покупать. И похоже, нынче у всех есть деньги. Кроме профессоров. Но это к делу не относится. Я пришел сюда не для того, чтобы жаловаться. Бесспорно, Джордах, вы правильно сделали, что отказались от места на кафедре… Научный мир! – с горечью воскликнул он. – Кругом зависть, интриги, предательство, неблагодарность… Приходится следить за каждым шагом. Мир бизнеса куда лучше. Ты мне, я тебе. Слабого сжирают. Открыто. Лезут вверх и вверх. По крайней мере…

– Это не совсем так… – возразил Рудольф. – Я имею в виду бизнес.

– Конечно, нет, – согласился Дентон. – Все зависит от человека. Не стоит слепо верить в теорию. Тогда теряется реальное представление о жизни. Во всяком случае, я рад вашему успеху и уверен, вы добились его без каких-либо компромиссов.

Официантка принесла суп, и Дентон опустил в него ложку.

– Если бы мне пришлось все начинать сначала, я сторонился бы увитых плющом стен колледжа как чумы, – продолжал он. – Эти стены превратили меня в ограниченного, озлобленного человека, неудачника, труса…

– Я бы ничего подобного о вас не сказал. – Рудольф был поражен характеристикой, которую дал себе Дентон. Раньше Рудольфу всегда казалось, что профессор весьма доволен собой и ему нравится излагать молодой аудитории свои взгляды на экономические преступления.

– Я живу в постоянном страхе и трепете. – Дентон шумно хлебнул суп и повторил: – В страхе и трепете.

– Если я могу вам чем-то помочь, профессор, – начал Рудольф, – я…

– У вас доброе сердце, Джордах, доброе сердце. Я сразу же выделил вас из всех. Другие легкомысленны и жестоки, а вы – серьезный, участливый. Вы учились, стремясь к знаниям, а другие – только чтобы сделать карьеру. Да, все эти годы я внимательно наблюдал за вами. Вы далеко пойдете, поверьте моему слову. Я преподаю в колледже больше двадцати лет. Через мои руки прошли тысячи молодых людей. Я изучил их вдоль и поперек и сразу могу определить, на что они способны. – Дентон доел суп и приступил к гамбургеру и кофе. – Чтобы добиться успеха, вы не пойдете по трупам. Я знаю вас, ваш ум, характер. У вас твердые принципы, вы человек благородный, утонченный и требовательный к себе. У меня наметанный глаз, я все вижу, Джордах, в классе и вне его.

Рудольф молча ел, дожидаясь, когда кончится поток похвал, догадываясь, что Дентон собрался попросить его о большом одолжении – иначе не стал бы так рассыпаться.

– До войны, – продолжал Дентон, жуя гамбургер, – было больше молодых людей вашего типа: проницательных, порядочных, честных. Многих из них сейчас нет в живых – они погибли, и мы уже даже не помним, в каких краях настигла их смерть. Теперешнее же поколение… – Он безнадежно пожал плечами. – Хитрые, расчетливые, лицемерные. Только и думают, как бы что-нибудь урвать без особых усилий. Вы не поверите, сколько студентов пытается обмануть меня на экзаменах. Будь у меня деньги, я уехал бы из этой страны куда-нибудь подальше и поселился на каком-нибудь острове. – Дентон с беспокойством посмотрел на часы и с заговорщическим видом оглядел зал. Соседняя с ними кабина была пуста, и только у бара ближе к выходу сидело несколько мужчин, но они не могли услышать их разговор. – Пожалуй, я перейду к сути дела. – Дентон понизил голос и перегнулся через стол. – У меня неприятности, Джордах.

Сейчас он попросит дать ему фамилию врача по абортам, подумал Рудольф. «Любовь в студенческом городке», «Профессор истории творит историю при лунном свете», «Доктор наук в тюрьме» – увиделись ему заголовки. Рудольф постарался, чтобы его лицо оставалось бесстрастным, и продолжал есть. Хлеб в гамбургере был серый и мокрый, картофель пропитался жиром.

– Вы слышали, что я сказал? – шепотом спросил Дентон.

– Вы сказали, что у вас неприятности.

– Совершенно верно. – Интонация была одобрительная: студент, значит, внимательно слушал. – Большие неприятности. – Дентон отхлебнул кофе. – Со мной хотят разделаться.

– Кто?

– Мои враги. – Дентон снова окинул зал внимательным взглядом, будто выискивал своих врагов, переодетых в рабочие спецовки.

– Когда я учился, мне казалось, все прекрасно к вам относились, – сказал Рудольф.

– О, у нас полно своих подводных течений, о которых не подозревают студенты. Интриги, кругом интриги! В аудиториях, в кабинетах начальства, в кабинете самого президента колледжа! Моя беда в том, что я слишком прямолинеен и наивен. Я верил в миф об академической свободе. Мои враги выжидали подходящий момент. Мне много лет назад следовало уволить моего заместителя – как ученый он полная бездарность, – но я вечно жалел его и не увольнял. Непростительная слабость! Он метил на мое место и давно вел на меня досье. Записывал сплетни, услышанные за стаканом вина, отдельные фразы, вырванные вне контекста из моих лекций. Теперь меня собираются принести в жертву, Джордах.

– Мне кажется, вам стоит рассказать мне, что все-таки происходит, – сказал Рудольф. – Тогда, возможно, я сумею решить, смогу ли вам помочь.

– О, вы сможете помочь, несомненно, сможете. – Дентон отодвинул от себя наполовину съеденный гамбургер. – Они отыскали свою ведьму. Ею оказался я.

– Я не совсем понимаю.

– Охота на ведьм, – сказал Дентон. – Вы наверняка читаете газеты. «Гоните коммунистов из школ!»

– Вы же не коммунист, профессор, – рассмеялся Рудольф. – И вы сами это знаете.

– Говорите тише, мой мальчик. – Дентон беспокойно огляделся по сторонам. – О таких вещах не кричат во все горло.

– По-моему, вы напрасно тревожитесь, профессор, – сказал Рудольф. Он решил, что постарается обратить все в шутку. – А я-то боялся, здесь что-нибудь посерьезнее. Думал, может, какая-нибудь студентка забеременела с вашей помощью.

– Вы можете смеяться, – сказал Дентон. – В ваши годы. Но сейчас ни в колледжах, ни в университетах давно никто не смеется. Мне предъявлены нелепейшие обвинения: мол, в тридцать восьмом году пожертвовал пять долларов на какую-то сомнительную благотворительную акцию и ссылался в некоторых своих лекциях на Карла Маркса. Но, боже мой, разве можно читать курс экономических теорий девятнадцатого века, не упоминая Карла Маркса! Ироническая шутка о преобладавшей тогда экономической практике, услышанная каким-то идиотом на занятиях по американской истории и пересказанная идиоту отцу, который оказался командующим местным отделением Американского легиона. Нет, вы ничего не знаете, мой мальчик! Вы просто ничего не знаете! Университет в Уитби ежегодно получает от штата субсидию для сельскохозяйственного факультета. И вот какой-то болван из законодательной ассамблеи произносит речь, создает комиссию и требует расследования ради того, чтобы его имя попало в газету. Патриот! Защитник веры! Ха! В университете, – но это сугубо между нами, Джордах, – создана специальная комиссия во главе с президентом по расследованию обвинений, выдвинутых против ряда преподавателей. Они готовы принести несколько жертв со мной во главе, только бы законодательная ассамблея штата не лишила университета субсидий. Теперь, надеюсь, вам ясно?

– Боже мой! – только и мог произнести Рудольф.

– Вот именно, – подхватил Дентон. – Боже мой! Я не знаю, каковы ваши политические убеждения…

– Я не занимаюсь политикой. Я независимый избиратель.

– Прекрасно, прекрасно! – похвалил Дентон. – Хотя было бы лучше, если бы вы состояли в республиканской партии. И подумать только, я голосовал за Эйзенхауэра! – Он глухо рассмеялся. – Мой сын воевал в Корее, а Эйзенхауэр обещал покончить с войной. Но как теперь это докажешь? Впрочем, чего только не наобещаешь перед избирательной кампанией!

– Чем конкретно я могу вам помочь, профессор? – спросил Рудольф.

– Сейчас мы подошли к этому, – сказал Дентон, допивая кофе. – Комиссия будет рассматривать мое дело ровно через неделю, то есть в следующий вторник, в два часа дня. Я знаю о выдвинутом против меня обвинении только в общих чертах: пожертвования в тридцатых годах в пользу организации, которая якобы служила вывеской, прикрывавшей нелегальную деятельность коммунистов; атеистические и левые высказывания на лекциях; рекомендация книг сомнительного характера для домашнего чтения студентов. Обычный материал для казни в академическом мире, Джордах. Когда в стране царят такие настроения, как сейчас, когда этот Даллес орет на весь мир о ядерной войне, когда видных вашингтонских деятелей поливают клеветой и выгоняют как проштрафившихся мальчишек на побегушках, карьеру простого университетского преподавателя может погубить одно лишь сказанное шепотом слово. К счастью, у них, в университете, сохранилась совесть – хотя сомневаюсь, что им ее хватит на весь год, – и мне должны дать возможность как-то оправдаться и пригласить свидетелей, которые за меня поручатся…

– Что вы хотите, чтобы я сказал? – прервал его Рудольф.

– Все, что сочтете нужным, мой мальчик, – ответил Дентон упавшим голосом. – Я не собираюсь вас специально натаскивать. Скажите то, что обо мне думаете. Вы прослушали три моих курса, мы с вами не раз беседовали вне аудитории, вы бывали у меня дома. Вы умный молодой человек, и вас не проведешь. Говорите то, что считаете нужным. У вас безукоризненная репутация, в колледже о вас были самого высокого мнения, вы – подающий большие надежды, ничем себя не скомпрометировавший молодой бизнесмен, и ваши показания будут иметь вес.

– Да, конечно, – сказал Рудольф. «Это предвестие неприятностей, – пронеслось у него в голове. – Начнутся нападки. И что скажет Колдервуд? Втягиваю магазин в прокоммунистическую политику». – Конечно, я выступлю в вашу защиту. – Сейчас абсолютно неподходящее время для этого, подумал он с раздражением. И внезапно понял, какое удовлетворение испытывают трусы.

– Я не сомневался в вас, Джордах. – Дентон с чувством пожал ему руку. – Знали бы вы, сколько людей, двадцать лет называвших себя моими друзьями, отказали мне: увиливают, малодушничают! У нас теперь не страна, а логовище побитых собак. Если хотите, я поклянусь вам, что никогда не был коммунистом!

– Что за нелепость, профессор! – Рудольф посмотрел на часы. – Извините, но мне пора в магазин. Я буду во вторник на комиссии. – Он полез в карман за деньгами. – Позвольте, я за себя заплачу.

Дентон жестом остановил его.

– Я пригласил вас, вы мой гость. Идите, дорогой, идите. Не буду вас задерживать. – Он встал, в последний раз огляделся по сторонам и, убедившись, что никто за ними не наблюдает, снова горячо пожал Рудольфу руку.

Рудольф надел пальто и вышел из бара. Сквозь запотевшее стекло он увидел, что Дентон поднялся и заказал себе еще выпить.

Рудольф медленно шел по улице, не застегивая пальто, хотя ветер был сильный и день холодный. Все вокруг было как обычно, и прохожие ничем не напоминали побитых собак. Бедняга Дентон! Он вспомнил, что именно на лекциях Дентона впервые получил представление о том, как стать преуспевающим бизнесменом. Про себя он даже рассмеялся. А вот Дентону, бедняге, было теперь не до смеха.

Рудольф был все еще голоден после катастрофически плохой еды и, придя в магазин, сразу спустился в подвал, где находилось кафе, заказал молочный коктейль и выпил под чириканье окружавших его покупательниц. Ничто им не угрожает. Они станут сегодня покупать платья за пятьдесят долларов, и портативное радио, и столики для телевизоров, и сковородки, и мебель для гостиной, и крем для кожи, и магазин получит прибыль, а они будут радоваться покупкам, поглощая сандвичи и запивая содовой водой со льдом.

Он окинул взглядом спокойные жующие нарумяненные лица транжирок и стяжательниц – матерей, невест, девственниц, старых дев, любовниц, вслушивался в их голоса, вдыхал смешанный букет их духов – и поздравлял себя с тем, что не женат и никого не любит. «Не могу я потратить жизнь на то, чтобы обслуживать этих достойных женщин», – подумал он, расплатился за молочный коктейль и поднялся к себе в кабинет.

На его столе лежало короткое письмо: «Надеюсь, ты скоро приедешь в Нью-Йорк. У меня неприятности. Хочу с тобой посоветоваться. Целую. Гретхен».

– О боже, – сказал он вслух, второй раз в течение часа, смял письмо и бросил его в корзинку.

Когда в четверть седьмого он вышел из магазина, накрапывал дождь. Колдервуд за весь день не сказал ему ни слова. «Только дождя мне сегодня не хватало», – с досадой подумал Рудольф, лавируя между машинами на своем мотоцикле. Уже почти подъехав к дому, он вспомнил о данном матери обещании купить что-нибудь на ужин. Чертыхнувшись, он повернул назад, в деловую часть города, где магазины работали до семи вечера. «Сюрприз», вспомнил он просьбу матери. Через две недели твоего любящего сына могут выкинуть на улицу, мамочка. Как тебе понравится такой сюрприз?

Он зашел в первый попавшийся магазин, купил цыпленка, картофель, банку горошка и половину яблочного пирога на десерт. Проталкиваясь между домохозяйками, он вспомнил свой разговор с Колдервудом и мрачно ухмыльнулся: вундеркинд-финансист, окруженный восхищенными поклонницами, по дороге на изысканно приготовленный ужин в своем фамильном особняке, хорошо знакомом нашим читателям по фотографиям в журналах «Лайф» и «Хаус энд гарден». В последний момент он купил бутылку виски. В такой вечер необходимо выпить.

Он лег раньше обычного, слегка захмелев, и, засыпая, подумал: единственное приятное за весь сегодняшний день – утренняя пробежка с Квентином.

Неделя прошла без всяких событий. При встрече в магазине Колдервуд, ни словом не упоминая о проекте Рудольфа, говорил с ним только о текущих делах в своем обычном, слегка раздраженном тоне. Ничто ни в его манерах, ни в речи не указывало на принятое им решение.

Рудольф позвонил Гретхен и сообщил, что сможет приехать в Нью-Йорк лишь в конце будущей недели; она, казалось, огорчилась, но не захотела объяснять по телефону, в чем дело. Это может подождать, сказала она. Рудольф немного успокоился: если это может подождать, значит, все не так уж плохо.

Дентон больше ему не звонил. Возможно, боялся, что Рудольф вдруг передумает и скажет, что отказывается выступить в его защиту. А предстоящее выступление волновало Рудольфа. Не исключено, что у комиссии имеются против Дентона факты, о которых самому ему не известно или которые он скрыл. В таком случае Рудольф будет выглядеть его сообщником, или лжецом, или просто дураком. Но больше всего его беспокоило, что члены комиссии, твердо намеренные разделаться с Дентоном, естественно, враждебно отнесутся ко всякому, кто выступит в его защиту. Всю свою жизнь Рудольф стремился завоевывать симпатии людей, особенно пожилых и с солидным положением. И сейчас уже одна мысль о том, что ему придется предстать перед целой группой ученых мужей, которые будут смотреть на него с неодобрением, тревожила его.

Всю неделю он мысленно произносил речи перед воображаемыми замкнутыми лицами, стараясь достойно защитить Дентона и в то же время очаровать судей. Но ни одна в конечном счете не показалась ему стоящей. Надо как следует отдохнуть перед тем, как идти на комиссию, чтобы уловить царящую в комнате атмосферу и постараться выступить как можно лучше для Дентона и для себя. Если бы Колдервуд знал, что он собирается делать…

К концу недели у него совсем испортился сон. Ему снились похотливые сны: то Джули плясала нагая у какой-то воды, то Гретхен лежала распростертая на каноэ, то Мэри-Джейн возлежала на кровати, раздвинув ноги, потом садилась голая с искаженным лицом и принималась поносить его. От пристани отходил пароход, на палубе стояла девушка – ветер взвихрял ее юбки – и улыбалась ему, а он в отчаянии бежал по пристани, пытаясь догнать пароход, но чьи-то невидимые руки схватили его, и пароход вышел в открытое море…

Проснувшись в воскресенье утром под звон колоколов, Рудольф решил, что не в состоянии просидеть весь день дома, хотя прежде думал еще раз просмотреть бумаги, которые дал Колдервуду, и внести исправления и добавления, пришедшие ему в голову на протяжении недели. Но воскресенье всегда было скверным днем для его матери. Колокола напоминали ей, что она перестала быть ревностной католичкой, и она принималась просить Рудольфа сходить с ней в церковь к мессе, чтобы она могла исповедаться.

– Меня ждет адский огонь, – изрекла она за завтраком, – а церковь и спасение всего в трех кварталах от нас.

– В другое воскресенье, мам, – сказал Рудольф. – Сегодня у меня дела.

– Я могу уже быть мертвой и гореть в аду в другое воскресенье, – сказала она.

– Ну, что делать, будем надеяться, что этого не случится, – сказал Рудольф и встал из-за стола. А она заплакала.

День был холодный, ясный, солнце этакой яркой облаткой торчало на небе. Рудольф тепло оделся – натянул летную куртку на теплой подкладке, шерстяную вязаную шапочку, взял темные очки и вывел мотоцикл из гаража. Немного помедлил, решая, в каком направлении ехать. Он ни с кем не хотел встречаться, ничто не манило его. Праздность – бремя современного человека.

Он сел на мотоцикл, завел мотор, помедлил. По улице проехала машина с лыжами на крыше, и Рудольф подумал: «А почему бы мне не поехать за ней?» Он вспомнил, что Ларсен, молодой продавец в лыжной секции, говорил ему о сарае, стоящем внизу спуска, – его можно было бы оборудовать под лыжную базу, где по уик-эндам давали бы лыжи напрокат. Ларсен говорил, на этом можно хорошо заработать. Рудольф уже чувствовал себя лучше, следуя за машиной с лыжами. У него появилась цель.

Он изрядно промерз, пока добрался до спуска. Солнце, отражаясь от снега, слепило, и он, прищурясь, смотрел на яркие фигуры лыжников, стремительно летевших к нему с горы. Все выглядели молодыми, крепкими, наслаждавшимися жизнью, а девушки в брюках, обтягивающих бедра и округлые ягодицы, вызывали здоровое вожделение.

Рудольф некоторое время понаблюдал это зрелище, затем загрустил. Он почувствовал себя таким одиноким, лишенным человеческого общения. Он уже хотел сесть на свой мотоцикл и уехать назад в город, как перед ним в облаке снежной пыли возник Ларсен, спустившийся с горы.

– Привет, мистер Джордах, – сказал Ларсен, обнажив в широкой улыбке великолепные белые зубы.

Ехавшие следом за ним две девушки тоже остановились.

– Здравствуйте, Ларсен, – сказал Рудольф. – Я приехал посмотреть тот сарай, про который вы мне говорили.

– Конечно, – сказал Ларсен.

Он нагнулся и ловким движением стал высвобождать ноги из лыж. Он был без шапки, и, когда нагнулся, длинные тонкие светлые волосы завесой упали на глаза. Глядя на этого молодого человека в красном свитере, на его спутниц сзади, Рудольф подумал, что Ларсену наверняка не снился пароход, отходящий от пристани без него.

– Здравствуйте, мистер Джордах, – поздоровалась одна из девушек. – Я не знала, что вы лыжник.

Рудольф уставился на нее – она рассмеялась. На ней были большие защитные очки с зелеными стеклами, закрывавшие почти все маленькое лицо. Она подняла очки на красную с синим шерстяную шапочку.

– Я замаскировалась, – сказала она.

Вот теперь Рудольф узнал ее. Мисс Сомс из отдела пластинок. Разбитная пухленькая блондинка, живущая музыкой.

– Доброе утро, доброе утро, – поспешил поздороваться Рудольф, отмечая, какая тонкая у мисс Сомс талия и какие округлые бедра. – Нет, я не лыжник. Я наблюдатель.

– Ну, тут много чего можно понаблюдать, верно? – рассмеялась мисс Сомс.

– Мистер Джордах, – к этому времени Ларсен уже успел сбросить лыжи, – разрешите представить вам мою невесту – мисс Паккард.

Мисс Паккард тоже сняла очки и оказалась не менее хорошенькой, чем мисс Сомс, и приблизительно того же возраста.

– Рада познакомиться, – сказала она.

Невеста… Есть люди, которые все еще женятся.

– Вернусь через полчасика, девочки, – сказал Ларсен. – У нас с мистером Джордахом есть одно дело.

Он ткнул лыжи и палки стоймя в снег, а девушки, помахав им на прощание, поехали дальше вниз, к подъемнику.

– Похоже, они отличные лыжницы, – заметил Рудольф, шагая рядом с Ларсеном к дороге.

– Весьма средние, – пренебрежительно произнес Ларсен. – Но у них есть другие достоинства. – И рассмеялся, показывая свои великолепные зубы. Рудольф знал, что он получает шестьдесят пять долларов в неделю. Как можно быть таким счастливым в воскресенье, получая шестьдесят пять долларов в неделю?

Сарай оказался в двухстах ярдах от дороги, большое крепкое строение, хорошо защищенное от непогоды.

– Потребуется лишь установить железную печку, и будет вполне тепло, – сказал Ларсен. – Уверен, по уик-эндам можно давать напрокат тысячу пар лыж и ботинок, а ведь, кроме этого, существуют еще рождественские и пасхальные каникулы и всякие праздники. Можно нанять парочку студентов, которые будут работать за гроши. Это может стать золотой жилой. Если мы не воспользуемся, наверняка другие найдутся. Здесь всего второй год катаются, и приток желающих растет, так что кто-то, несомненно, не упустит такой возможности.

Рудольфу были знакомы такие доводы – он сам на этой неделе использовал их в разговоре с Колдервудом и сейчас, слушая Ларсена, улыбнулся. В делах либо ты подталкиваешь, либо тебя подталкивают. «Если мы на это пойдем, – подумал он, – я дам Ларсену хорошую прибавку к жалованью».

– Кому принадлежит это место? – спросил Рудольф.

– Не знаю, – сказал Ларсен. – Но легко выяснить.

«Бедняга Ларсен, – подумал Рудольф, – не годится он в бизнесмены. Приди такая идея в голову мне, я бы первым делом приобрел опцион на покупку, а уж потом стал об этом кому-либо говорить».

– Тебе задание, Ларсен, – сказал Рудольф. – Выясни, кому принадлежит сарай, согласен ли этот человек его сдать, и за сколько, или продать, и тоже за сколько. И не упоминай магазин. Скажи, что ты сам задумал его снять.

– Понял, понял, – закивал Ларсен. – Чтоб не запросили слишком много.

– Давай попытаемся, – сказал Рудольф. – А теперь пошли отсюда. А то я совсем замерз. Можно тут где-нибудь выпить чашечку кофе?

– Сейчас время подходит к обеду. Примерно в миле отсюда на дороге есть неплохое местечко. Почему бы вам не пообедать со мной и с девушками, мистер Джордах?

Рудольф автоматически чуть не сказал «нет». Его никогда не видели вне магазина с кем-либо из служащих – разве что иногда с кем-нибудь из покупателей или с заведующим отделом. Внезапно его пробрала дрожь. Он ужасно замерз. Ему просто необходимо уйти с улицы. Танцуй, грациозная мисс Сомс! Ну что может быть тут плохого?

– Спасибо, Ларсен, – сказал он. – С великим удовольствием.

Они пошли назад к лыжному спуску. Ларсен шагал как таран в своих тяжелых лыжных ботинках на резиновой подметке. А у Рудольфа подметки ботинок были кожаные, дорога обледенела, и ему приходилось идти осторожно, мелкими шажками, чтобы не упасть. Он надеялся, что девушки не увидят, как он идет.

А девушки ждали их, уже сняв лыжи.

– Я просто умираю от голода, – заявила мисс Сомс еще прежде, чем Ларсен успел раскрыть рот. – Кто накормит сироток?

– Хватит, девушки, хватит, – повелительно произнес Ларсен. – Мы накормим вас. Перестаньте канючить.

– О, мистер Джордах! – воскликнула мисс Сомс. – Вы тоже собираетесь с нами обедать? Это такая честь… – И она с явной издевкой скромно опустила ресницы на усыпанные веснушками щеки.

– Я сегодня рано позавтракал, – сказал Рудольф. Неуклюжее объяснение, с раздражением подумал он. – Так что буду не против чего-нибудь съесть и выпить. – И, повернувшись к Ларсену, добавил: – Я поеду следом за вами на мотоцикле.

– Это там ваш красавец, мистер Джордах? – И мисс Сомс указала на припаркованный мотоцикл.

– Да, – сказал Рудольф.

– Я мечтаю на таком прокатиться, – произнесла мисс Сомс в своей обычной задыхающейся манере, словно кто-то заставлял ее выбрасывать из себя слова. – Думаете, вы согласитесь, если я к вам прислонюсь?

– Сегодня крайне холодно, – сухо заметил Рудольф.

– На мне две пары шерстяного белья, – сказала мисс Сомс. – Гарантирую, что не замерзну. Бенни, – обратилась она к Ларсену, словно все было уже решено, – будь другом, положи мои лыжи на твою машину. Я поеду с мистером Джордахом.

Тут Рудольф уже ничего не мог поделать и пошел с ней к мотоциклу, а Ларсен стал закреплять три пары лыж на крыше своего новенького «форда». «Как он умудряется так жить на шестьдесят пять долларов в неделю?» – подумал Рудольф. И на секунду усомнился в честности Ларсена и правильности его отчетов по лыжной секции.

Рудольф сел на мотоцикл, и мисс Сомс, легко вскочив в седло позади, крепко обхватила его талию руками. Рудольф надел защитные очки и выехал следом за «фордом» Ларсена со стоянки. Ларсен ехал быстро, и Рудольфу пришлось переключить скорость, чтобы не отставать. Еще больше похолодало, да к тому же ветер хлестал ему в лицо, но мисс Сомс, крепко держась за него, крикнула ему в ухо:

– Чудо, верно?

Ресторан был большой, чистый и шумный – в нем было полно лыжников. Они нашли свободный столик у окна, и Рудольф снял летную куртку, а остальные – свои пуховики. Мисс Сомс была в голубом кашемировом свитере, который слегка обтягивал ее соблазнительные полные груди. Рудольф был в джемпере поверх шерстяной рубашки, с шелковым платком вокруг шеи. «Слишком вычурно», – подумал он, вспомнив о Тедди Бойлене, и снял платок под видом того, что в ресторане жарко.

Девушки заказали кока-колу, а Ларсен – пиво. Рудольф решил, что ему нужно что-то поосновательнее, и заказал коктейль из виски с горьким пивом. Когда принесли напитки, мисс Сомс подняла стакан и, чокнувшись с Рудольфом, провозгласила:

– За воскресенье! Не будь его, мы бы все сдохли!

Она сидела на банкетке рядом с Рудольфом, и он чувствовал, как она прижимается к нему коленом. Он медленно отодвинул свое колено, стараясь, чтобы это не выглядело нарочито, но по глазам девицы, голубым, чистым и холодным, смотревшим на него поверх стакана, ясно было, что она все поняла и это забавляет ее.

Они все заказали бифштексы. Мисс Сомс попросила десятицентовик для музыкального аппарата, и Ларсен опередил Рудольфа. Она взяла десятицентовик, перелезла через Рудольфа, опершись о его плечо, и направилась к автомату, грациозно перекатывая, несмотря на тяжелые ботинки, свой аппетитный задок.

Загремела музыка, и мисс Сомс пошла, пританцовывая, обратно. На этот раз, перелезая через Рудольфа, она не оставила у него никаких сомнений относительно своих намерений и села еще ближе, еще крепче прижав колено к его ноге. Теперь, если он опять отодвинется, все это заметят, поэтому он продолжал сидеть как сидел.

Ему хотелось заказать вино к бифштексу, но не хотелось, чтобы остальные подумали, что он устраивает показуху или демонстрирует свое превосходство. Он взял меню. На обратной стороне значились калифорнийские вина – красное и белое.

– Хочет кто-нибудь вина? – спросил он.

– Я хочу, – сказала мисс Сомс.

– А ты, детка? – повернулся Ларсен к мисс Паккард.

– Ну, если за компанию… – сказала она, чтобы не изображать капризулю.

До конца обеда они выпили три бутылки красного вина. Больше всех пил Ларсен, но и остальные внесли свой вклад.

– Что я завтра девочкам в магазине расскажу!.. – произнесла раскрасневшаяся мисс Сомс, коленом и бедром уютно елозя по ноге Рудольфа. – Что в воскресенье сам великий неприступный господин Холодильник гулял со мной…

– Послушай, Бетси, следи все-таки за тем, что говоришь, – в смущении сказал Ларсен и посмотрел на Рудольфа, проверяя, как он воспринял «господина Холодильника».

Мисс Сомс, не обращая на него внимания, отбросила маленькой пухлой ручкой прядь светлых волос со лба.

– Своей обходительностью столичного жителя и своим мерзким калифорнийским вином кронпринц довел меня до опьянения, повлекшего за собой непристойное поведение на публике. Ох и хитрец же он, наш мистер Джордах. – Она приложила палец к уголку глаза и подмигнула. – Когда смотришь на него, можно подумать, что он одним взглядом способен заморозить ящик пива. Но наступает воскресенье, и появляется настоящий мистер Джордах. Пробки хлопают, вино льется рекой, он пьет с сотрудниками, смеется над пошловатыми шуточками Бена Ларсена, жмет ножку под столом продавщицам с первого этажа. Бог мой, мистер Джордах, до чего же у вас костлявые колени!

Рудольф невольно рассмеялся, и остальные рассмеялись вместе с ним.

– Зато у вас, мисс Сомс, они отнюдь не костлявые, – сказал он. – В этом я готов поклясться.

Все снова рассмеялись.

– Мистер Джордах, бесстрашный мотоциклист, Неприступная Стена, все видит, все знает, все чувствует, – продолжала мисс Сомс. – О боже, да не могу я называть вас мистером Джордахом! Можно я буду звать вас Молодой Хозяин? Или мы договоримся насчет Руди?

– Руди, – сказал он. Если бы вокруг никого не было, он схватил бы сейчас ее в объятия и расцеловал это раскрасневшееся личико, эти блестящие, издевающиеся и одновременно манящие губы.

– Значит, Руди, – сказала она. – Будем звать его Руди, Соня.

– Привет, Руди, – сказала мисс Паккард. Для нее это ничего не значило. Она ведь не работала в магазине.

– Бенни! – скомандовала мисс Сомс.

Ларсен умоляюще посмотрел на Рудольфа.

– Она перебрала… – начал было он.

– Не глупи, Бенни, – оборвал его Рудольф.

– Руди, – нехотя произнес Бенни.

– Руди, загадочный мужчина, – не унималась мисс Сомс, отхлебывая из бокала. – За ним запирают двери магазина. Все видят его только за работой – больше ни мужчина, ни женщина, ни ребенок не видят его нигде. Особенно женщины. На одном только нижнем этаже работает двадцать девушек, которые каждую ночь плачут из-за него в подушку, не говоря уже о всех дамах из других отделов, а он проходит мимо с холодной, бессердечной улыбочкой.