Текст книги "Мозамбик"

– Это тебе лучше не знать.

«Мафия, – подумал Нико. – Кто ещё может заниматься карточной игрой, рулеткой и выбиванием долгов?»

– Я найду деньги. Только не убивайте его, – попросил Нико.

– У тебя есть неделя, – предупредил Длинный.

– Две.

Найти человека, который мог бы дать на руки такую большую сумму, было очень сложно. У Нико не было настолько богатых друзей и знакомых, кроме Бадри. Он обошёл всех. Надежда была на торговцев и тех, у кого было доходное ремесло. Никто не согласился дать даже тысячу или полтысячи ради спасения Бадри. Все считали его безнадёжным и пропащим человеком. В конце концов, усилия Нико принесли свои плоды. Один ювелир дал ему адрес некоего дяди Арчила.

Дяде Арчилу было пятьдесят пять лет. Он был похож на большую жабу. Людей он принимал в своём кабинете в ресторане, в котором он был директором. Арчил сидел за массивным письменным столом и курил сигару. Николоз объяснил, что ему нужно.

– Есть проблема, – отвечал Арчил.

– Какая? – спросил Нико.

Нико стоял перед Арчилом, не решаясь сесть.

– Бадри – конченный. Он никогда не вернёт эти деньги, их сможешь вернуть только ты.

– Я согласен.

– Погоди, не гони волну. Я тебе дам деньги, если ты гарантируешь их возвращение.

– Обещаю.

– Слова – это не гарантии. Где ты их заработаешь? Украдёшь? Ты умеешь воровать?

– Нет.

– Тогда этот разговор не имеет никакого смысла.

– Я что-нибудь придумаю. Я буду возить фрукты в поездах в другие города.

– Есть уже поставщики?

– Найду.

– Сколько так сможешь получать в месяц?

– Рублей триста-пятьсот.

– Это мне придётся года три ждать отдачи долга. Ещё тысячу я накину, как набежавшие проценты. Ладно, иди, мне теперь надо самому подумать. Учти, если я соглашусь, и ты не вернёшь долг в срок, тебе не сдобровать – одной ямой не отделаешься.

Про Арчила ходили разные слухи. Говорили, что он очень богат и жил не только с одной директорской зарплаты. Болтали, что он занимался спекуляцией, подпольной торговлей, обменом валюты и прочими противозаконными делами. Судачили, что у него были крепкие связи с милицией и криминалом одновременно. Шептали, что Арчил был за границей в Америке и Австралии. Совсем тихо передавали из уст в уста весть о том, что удачливый директор ресторана был агентом КГБ.

Нико вышел из ресторана. Заморосил мелкий дождь. Нико добежал до автобусной остановки, укрылся под её крышей и закурил. Под крышей остановки прятались ещё двое мужчин.

– Николоз? – окликнул его один из них.

Нико обернулся. В мужчине в коротком зелёном плаще маленького роста с большими бакенбардами он узнал бывшего коллегу геолога.

– Леван?

– Сколько лет? Сколько зим?

– Много, много.

Мужчины пожали друг другу руки.

– Ты какой-то грустный, – заметил Леван.

– Брат попал в беду.

– Можно помочь как-то?

– Надо много денег. А у геологов, откуда такие суммы заведутся?

– Не скажи. Сейчас набирают партию геологов в Мозамбик. Обещают платить большие деньги.

– Большие? Рублей пятьсот в месяц?

– Больше. За пару лет можно тысяч пятнадцать скопить, если не шиковать, а то и больше.

– Здорово. Так, наверно, народ уже набрался?

– Куда там. У нас в конторе никто не согласился. Уговаривают по одному. Ещё никого не соблазнили.

– Может мне попробовать?

– Попробуй.

Диплом геолога и кое-какой опыт помогли Николозу попасть в партию.

Перед отлётом Арчил дал ему деньги, с условием, что Нико вернёт их в течении полутора лет с тысячей рублей сверху в виде набежавших процентов.

Бадри освободили.

10

Светлану разбудил непонятный шум. Она услышала скрип двери и шаги. Кто-то вошёл в палату. Сливин? Светлана перевернулась на другой бок и увидела мужчину крепко сбитого с гладко зачесанными назад волосами в сером костюме тройке и красной рубашке с коричнево-серым галстуком. На плечи его был накинут белый халат. Он чихнул в большой кулак. Красивый целлофановый пакет гость поставил на тумбочку. Он быстро оглядел палату. Цепкий взгляд его поймал букет незабудок в простой банке на подоконнике, после чего глаза его уже шарили по другим частям палаты. Его карие глаза что-то напомнили Светлане.

– Кто вы? – спросила Светлана.

– Я Сергей Николаевич Ломовский, папа Сергея.

Светлана схватилась за сердце.

Ломовский бросился к ней, сел на край кровати. Его большие ладони легли на плечи Светланы.

– Ну что ты, что ты…

– Он жив?

– Да. Их привезли вчера из Мозамбика. Он в больнице. Врачи борются за его жизнь.

– Он будет жить?

– Мы надеемся на это. Врачи говорят, что самое страшное уже позади.

– Господи, и он шевелится у меня внутри.

Светлана потрогала живот.

– Как будто он всё чувствует.

– Я был с женой в вашем доме. Мы прибрались там.

– Спасибо.

– Прости меня, если сможешь. Это я во всём виноват.

Ломовский чуть отвернулся к окну, чтобы Светлана не видела, как в его глазу блеснула слеза.

***

Поезд из Москвы в Томск прибыл в четыре часа дня. Глеб сошёл на перрон с большим рюкзаком, наполненным не барахлом, а книгами и дорогими не ценой, а памятью сувенирами из Мозамбика. «На фига, я напокупал этих книг в Москве в специальных магазинах», – мысленно сожалел Глеб. У него не было настроения читать или обрадовать жену дефицитом. Его никто не встречал на вокзале. И неудивительно, ведь, он никому не сообщил о своём приезде. Почему-то Глеб не хотел видеть жену, боялся какого-то окончательного разочарования. Он подумывал поехать в деревню, где жил его дед Мартын, пожить там, а, может быть, со временем переселиться туда окончательно.

Вышел из вокзала. На автобусе ехать домой не хотелось. Он сел на скамейку около наклонившегося клёна у тротуара. Мимо проносились по улице редкие машины. В памяти невольно вспомнились последние минуты в Мозамбике и Малави. Они несли на носилках тело Льва. Переплыли реку. Прежде чем занести Льва в машину скорой помощи, носилки поставили на землю. Глеб не верил в происходящее. Он бросился к нему, пытался расшевелить его, кричал:

– Лев! Лев!

«Почему он? – думал он. – За что? Он же был хороший и добрый. Ошибался, а кто из нас не ошибается?»

Его душили слёзы и боль.

Он с трудом уже помнил, как всё происходило дальше, как их забрали из Малави сначала в Мозамбик, а потом на самолёте с пересадкой они сели в московском аэропорту. Всё было как в тумане. Он тяжелее других пережил смерть товарища. В Москве он чуть-чуть пришёл в себя, вспомнил о жене, пошёл закупаться книгами, помогли товарищи из начальства затариться дефицитом.

Ему не хотелось быстро вернуться домой, поэтому он не полетел в Томск, а поехал на поезде. Надеялся, что постепенно боль отступит. Не отступила. Как не хотелось идти домой, а деваться было некуда. Глеб пошёл. Через три дома он свернул направо на маленькую улицу, старую, где было много деревянных не снесённых ещё домов. Меж домами показалась белая кирпичная маленькая церковь с голубыми облезлыми куполами. Глеб перешёл улицу и вошёл храм. Он был открыт для посетителей. Справа впереди в углу стояла женщина в чёрном пальто и синем платке перед иконой спасителя и видимо читала про себя молитву. Глеб поставил рюкзак на пол. Надо было поставить свечку за Льва, да он не знал, как это делается. У икон редко горели тощие свечки – значит, кто-то посещает церковь. В церковь вошёл бородатый священник тридцати четырёх лет в длинной рясе, чем-то похожий на Льва Толстого, но более неказистый что ли. У него были большие очки. «Наверняка кгбшник», – подумал Глеб. Поп подошёл к нему.

– Вам что-то подсказать, может быть?

– Не надо, – резко ответил Глеб, а потом пожалел, ведь надо было свечку поставить Льву.

Глеб ушёл из церкви. У входа в неё была кривая старая скамейка, на которую он присел.

Хотелось уехать куда-нибудь. Только не в экспедицию. Хватит уже. Намотался. В деревню или другой город. В голове его царил какой-то страшный кавардак и путаница. Из церкви вышла женщина. Глебу захотелось рассмотреть её. Интересно, как выглядят женщины, посещающие церковь. Под платком трудно было разглядеть лицо. Зрение у него ухудшилось.

– Катя! – вскрикнул он, узнав жену.

Екатерина посмотрела на него.

– Глеб? Живой?!

И кинулась ему на шею. Они долго стояли и плакали, обнявшись, после чего сели на скамейку. Глеб трогательно держал в своей правой большой руке маленькие ладошки Кати.

– А ты как тут очутился? – спросила она.

– Хотел свечку поставить за погибшего товарища.

Глеб поправил её платок и испугался.

– У тебя появились седые волосы.

– Теперь всё? Разлюбишь?

– Глупая.

Он поцеловал её в щёку.

– Я думал…

– Что? Что ты думал?

– Забыл.

– Ты знаешь, Ксюшка каждый день о тебе вспоминает, спрашивает, где папа, я думала, я рехнусь.

«Ксюха! – вспомнил Улыбин. – Как я мог забыть? Самое дорогое, что есть на этом свете. С этими смертельными приключениями».

– А свечку надо поставить, – напомнила Екатерина.

***

Лидия заявила, потрясая кулаком перед носом Фёдора:

– Квартиру я забираю себе, гараж тоже и машину, тебе так и быть оставлю твой домик в деревне и не забудь, поганец, про алименты… Не будешь платить, достану на любом конце страны и засажу.

Фёдор вспотел и начал задыхаться. Он сидел на пуфике в прихожей в своей квартире. Жена нависла над ним, словно грозная туча.

– За что, Лид? – только и смог он пролепетать.

– Не знаешь?

– Нет.

Фёдор неуверенно мотнул отрицательно головой.

– За твои поганые блудни. Я всё про тебя знаю.

– Давай забудем всё плохое.

– Забудем?

Лидия занесла кулак над испуганным мужем.

Фёдор закричал и проснулся. Он ехал на заднем сиденье такси на жёлтой «волге».

Водитель зрелый мужик с типично прожжённой и хитрой для таксистов тех времён физиономией сказал:

– Кошмар?

– А? Что? Да. Приснилась какая-то жуть. Слава богу, это был только сон.

Подъехали к дому. За рубль таксист помог занести тяжёлые сумки в квартиру. Лидия повисла на шее у Фёдора. На лице её блеснули слёзы.

– Ну, ну, не надо, Лид. Всё окей. Я живой и здоровый.

– А исхудал-то как? И побрился как-то криво. Усы сбрил.

– А ты, что хотела. Я полгода почти не брился совсем.

Сын тоже полез к отцу обниматься.

– Вырос, обормот.

Фёдор потискал его и пощекотал немного.

– Достань из той сумки игры тебе, альбом для марок и конструкторы модели собирать.

– Спасибо, пап.

Сын забрал подарки и убежал с ними в свою комнату. Фёдор принялся по-хозяйски разбирать сумки, выдавая вещи жене.

– Пять блоков мальборо, американские сигареты.

Фёдор положил блоки на пол.

– Ой, Федь, поди, эти сигареты миллионы стоят. Куда ты деньгами-то раскидался, – сетовала жена.

– Какие миллионы? Лид, ты чего? Дорого, да. Да не для себя я это. Себе только блок оставлю. Остальное задвину какому-нибудь элитному пациенту профилактория. Сам «Памир» или «Дымок» покурю, нечего привыкать к баловству.

– Какой же ты у меня деловой и хваткий.

– Какой есть, а ты цени и не разбрасывайся. Дальше пошли. Джинсы семь пар.

– Куда столько?

– Одни себе выбери. Остальное на продажу. Поспрашиваешь у подруг, кому джинсы нужны? А это косметика. По вашей бабской части. Поспрашиваешь у своих подруг, кому надо. Набор я купил по четвертаку, задвинем по полтиннику.

– Не много ли?

– Не учи меня коммерции.

– А это чего?

– Это шерстяные клубки. Тоже выгодная вещь. Тут ещё ремни, сервизы, набор столового серебра…

На разбор сумок Фёдора ушёл примерно час.

На кухне его ждал накрытый стол. Он предупредил жену о своём приезде. Лидия прекрасно готовила и Фёдор наложил себе полную тарелку салатов.

– Горячее накладывать: курочку и картошку? – спросила жена.

– Обожди.

Выпили водочки.

– Ты чего не интересуешься, как у нас дела? – спросила, улыбаясь, Лидия.

– Ну, как?

– Отлично.

– Я вижу по тебе.

– А у тебя на работе перемены.

– Какие?

Фёдор насторожился.

– Демидова вашего директора профилактория уволили.

– Это с какого перепоя? – удивился Фёдор.

– Я на него нажаловалась в компетентные органы.

– Зачем?

– Затем, что он тебя с больной спиной отправил в Африку, где тебя чуть не убили.

Фёдор подавился салатом и закашлял. Лидия принялась стучать кулаком по его спине. Наконец, Фёдор продышался, налил себе водки и выпил один.

– Что ты наделала? – сказал он.

– Я за тебя пасть порву любому. Ты, что не рад, котик?

– Рад, рад, ладно, садись и наливай. Давай горячее.

***

По прилёту в СССР Фролкин, Рыжков и Табатадзе не торопились расставаться. Они отправились в Москву отметить удачное возвращение в Союз. Празднество устроили в дорогом ресторане. Денег у них были полные карманы, и они тратили их с купеческим размахом. Рыжков, напившись водки, беспрестанно лез целоваться к новообретённым друзьям.

– Как же я люблю вас, золотые вы мои, – причитал он, пуская слезу.

Помянули всех погибших.

Рыжков и Табатадзе то и дело заказывали модные песни за деньги у выступающей в углу ресторана группы.

Николоз пытался закадрить двух девушек, которые оказались работницами гостиницы «Россия». Тимофей был не против закрутить роман с одной из них, всё равно с какой. Они были симпатичные и ухоженные. Но девушки попили на халяву шампанского, поели шашлыка и других дорогих блюд и свинтили быстро ближе к восьми часам вечера.

– Динамо, – сказал Николоз, закуривая американскую сигарету.

– Облом, – подтвердил Тимофей.

Рыжков уже прилично обмяк под действием алкоголя.

Тимофей попытался познакомиться с девушкой в белом платье с волосами соломенного цвета в мелкую кудряшку. Он подкатывал к ней два раза на танцполе. Девушка только улыбалась и отрицательно мотала головой. Тимофей решил, что этот день был не его, и остановил свои попытки искать удачу в делах сердечного характера. Он сидел за столом, вспоминая с Николозом африканские приключения. Рыжков спал, уткнувшись лицом в стол.

Девушка, к которой проявлял интерес Тимофей, была из компании типов с явно криминальными наклонностями. Они сидели за угловым столиком около кадки с фикусом: три парня в костюмах с ехидными, злыми физиономиями. Один из них чернявый, коротко стриженный с наколками на пальцах и спичкой в зубах, встал и подошёл к столику геологов.

– Вы что тут себе позволяете? – предъявил он голосом с блатными нотками.

– Ты о чём, дядя? – спросил Тимофей, развалившись на стуле.

– Ты Тоньку клеил, патлатый? – блатной остро глянул в лицо Фролкину. – Ты в курсах, что она моя тёлка? Могу к ответу призвать?

Николоз встал из-за стола.

– Тебе чего, чурка. Сядь на место, – бросил ему блатной.

Фролкин в мгновение вскочил со стула с вилкой в руке, пихнул в грудь блатного, так что тот откочил на три шага назад.

– Сука, я тебе сейчас глаз вилкой проткну. Мразь!

Блатной испугался.

– Ладно, ладно, я вижу вы пацаны серьёзные. Отдыхаем дальше без претензий.

Рыжков проснулся. Ресторан закрывался.

– Жаль, расставаться, друзья, ведь мы больше никогда не увидимся, – сказал он.

– Увидимся. Будем встречаться каждый год в этом ресторане, – предложил Николоз.

– Вам это можно, вы не женаты, – Рыжков достал из пачки сигарету и закурил.

– А у меня есть предложение. Тут есть гостиница, где работают знакомые моего брата Бадри, поехали туда.

И они на такси поехали в гостиницу, где работал знакомый Бадри и Николоза.

Утром Тимофей проснулся с квадратной головой в гостиничном номере. Рядом с ним спала голая женщина, красивая с чёрными прямыми волосами. Он бы с радостью овладел ей, да не было сил. Все мысли его были только о том, как побороть похмелье. На соседней кровати лежал обмякший Рыжков с блондинкой, которая продирала глаза. Тимофей вспомнил, как они продолжили гуляние в гостинице, а знакомый Николоза привёл девушек. Он же оплатил их услуги. Табатадзе отдыхал в соседнем номере с женщиной.

В гостинице Тимофей попрощался с товарищами. Он добрался в родное Бибирево. Родители стали требовать от него, чтобы он решил, что будет делать с заработанными большими деньгами, которые к счастью, он не успел все прокутить. Тимофей хотел все их отдать родителям, но они настаивали, чтобы тот сам приобрёл что-нибудь серьёзное. Машину Тимофей не хотел, так как не умел водить, и не было у него тяги к вождению. Тогда решили вложиться в кооператив. Тимофей согласился. В восемьдесят шестом году он купил двухкомнатную квартиру около метро Бабушкинская.

Тимофей работал геологом. В девяностом году он женился на Тамаре, которая была геологом из Ленинграда. Через два года они развелись. В девяностые годы Тимофей пытался заниматься бизнесом, но прогорел. В девяностом восьмом году он эмигрировал в Канаду.

***

Иван Скороспелов и Юрий Алешков встретились с другими пленниками ещё в Мапуту перед вылетом домой в Москву. Они просили прощения у остальных коллег за то, что могли подставить их своим побегом. На них никто не сердился, но общение было тягостным. Скороспелов с Алешковым летели одним самолётом с другими бывшими пленниками. В самолёте общение уже почти отсутствовало, только сбившиеся в группу Табатадзе, Рыжков и Фролкин активно обсуждали дальнейшие свои действия в Москве. Эти трое хотели обменяться с другими коллегами адресами и координатами, дабы в будущем не потерять друг с другом связь.

Из аэропорта Алешков и Скороспелов ехали в Москву на одной машине такси. Перед тем, как расстаться обменялись телефонами.

Комната Ивана была убрана и чиста. Странно после такого долгого отсутствия кто-то умудрился за ней следить. Даже когда здесь жил Иван не было так чисто. Комендантша Надежда Савельевна сказала, что это она похлопотала, чтобы комнату прибрали, так как её уже собрались заселить другим геологом. Мало кто верил в счастливое спасение и возвращение Ивана.

В тот день, день возвращения в Москву Иван познакомился с новым жильцом с его этажа Димой Перстневым. Он был тоже геологом. Перстнев был среднего роста с аккуратно постриженной бородкой. Ходил Дима в общаге всегда в чёрной майке и голубых тренировочных штанах с отвисшими коленками. По случаю возвращения Ивана Дима помог ему закатить грандиозный банкет.

Проснулся Иван в жутком состоянии, словно в его голове ударяли в огромный колокол. Он лежал под простынёй на своей кровати голый. Не сразу он почувствовал что-то тёплое справа у бока и ног. Иван пошевелил рукой и понял, что рядом с ним лежит голая женщина. Из-под простыни торчала белокурая голова. Она зашевелилась и повернулась к нему лицом. Это было лицо Оксаны. Как она тут очутилась? Оксана промурлыкала что-то нечленораздельное и стала щипать пальцами его соски. Неужели он с ней переспал?! Надо было ей всё объяснить, что он был жутко пьян и поэтому не отвечает в полной мере за то, что совершил с ней этой ночью.

– Оксан…

– Что, Кис?

Оксана губами и зубами потеребила его соски и начала спускаться под простынёй ниже.

– Оксан, вышло какое-то недоразумение. Понимаешь?

Иван ойкнул, почувствовав, как его естество быстро набухает от теплоты и слюны. Оксана, подержав его член во рту, вытащила его, причмокнув.

– Тебе что-то не нравится, дорогой?

Иван ладонью направил её голову обратно к области паха.

– Что ты, милая… Продолжай…

Так Оксана стала его девушкой. Она вытворяла в его одноместной кровати и не только на ней такие штуки, что Иван к ночи чувствовал себя совершенно обессиленным и едва мог передвигать ноги.

Скороспелов смирился с тем, что ему придётся жениться на Оксане. Он часто задавал себе вопрос, любит ли он её, на который у него не было чёткого и твёрдого ответа. Он долго пробыл в Африке, и за это время Оксана так и не вышла замуж. Это вызывало подозрения у Ивана. Он провёл собственное расследование относительно её личной жизни. Оказалось, что Оксана жила почти год с геологом Игорем смурным бородатым брюнетом с крючковатым носом. Непонятно, что в нём находили женщины. Он был закоренелым идейным холостяком и никогда не жил с одной женщиной больше полугода. Оксана поставила рекорд в его отношениях с женщинами. И всё равно он выкинул её вещи из своей комнаты, попросив забыть о нём.

Только через неделю Иван навестил Виктора и Ольгу. Ольга тут же накрыла стол. Иван признался Виктору, что у него появилась девушка Оксана. Виктор заметил другу:

– Это хорошо, но москвичку ты профукал, дундук. Ладно, хоть так. Приходи с ней в следующий раз к нам, познакомимся.

Когда Виктор ушёл в туалет, Иван пошёл с Олей курить на балкон.

– Оль, извини, что так получилось, – начал оправдываться Иван.

– Как?

– Ну, я про Оксану.

Ольга усмехнулась.

– Чудной ты. Надо тебе же жениться на ком-то. Забудь про то, что с нами было.

Иван скорешился с жизнерадостным Перстневым, который оказался тем ещё сказочником. При первой их встречи он наговорил разной чуши, что спасал каких-то норвежцев на Шпицбергене, что попал в цунами на японском рыболовецком корабле, что добывал алмазы в Афганистане, где ему приходилось спасаться потом от душманов. Он отстреливался от них с одним автоматом три дня и три ночи. У него было только два рожка. Он умудрялся валить одиночными по душману. Так он уложил пятьдесят человек. А спасся он, прыгнув со скалы высотой четыреста метров в маленькую узкую речку с ледяной водой. Только через неделю его подобрали наши военные.

Перстнев врал на каждом шагу. Когда не было рядом его жены Гали, он сочинял, что был любовником у Светланы Светличной, Нонны Мордюковой и Софии Ротару. Периодически Иван выпивал с Дмитрием. Его жена Галина была копией актрисы Натальи Варлей. Порой Иван ловил себя на мысли, что они представляют собой странную пару: он – пустобол и она – королева красоты. Чем он её покорил? Наверняка, поездил, как следует по ушам.

Галя была противоположностью легкомысленного Перстнева – основательная, серьёзная, умная. У них не было детей, хотя они были женаты уже больше двух лет. Через месяц Иван почувствовал, что его словно тяжелым мешком огрели по голове. Он влюбился в Галину, как последний дурак.

«А Дима? – думал он. – Что Дима? Дима – дурак. Она не может быть с ним счастлива. Другой вопрос Оксана. Мне с ней хорошо, но можно ли это хорошо считать любовью?»

Когда Иван размышлял над этим мучительным вопросом, в его комнату заглянула Галя.

– Вань, не поможешь мне починить табуретку?

– А Димка?

– Он ушёл по делам и потом он у меня такой рукожопый.

– Пойдём, глянем.

И они пошли в комнату Перстневых. Иван подумал, что это всё было неспроста устроено Галиной. Оксана в это время стряпала на кухне. Было вечернее время.

Иван посмотрел табуретку.

– Нужны гвозди и молоток.

– Хорошо.

Галя встала на другую целую табуретку и полезла на антресоль за инструментом. Она находилась спиной к нему. Её попа в обтянутых шортах находилась на уровне его лица. Ниже обнажённые белые ноги. От попы её исходил запах душистого мыла, от которого Иван едва не опьянел и не потерял сознание. Его пальцы потянулись к её ногам и остановились в миллиметрах от её кожи. Он думал, что лучше сделать: погладить её ноги или поцеловать их.

Скрипнула входная дверь. Иван обернулся. Вошла Оксана.

– Галк, у тебя есть соль?

– Сейчас дам.

Галина слезла с табуретки с молотком и гвоздями.

– А ты тут, что делаешь? – Оксана с подозрением поглядела на Ивана.

– Это я его попросила починить табуретку.

В тот вечер Оксана не дала заснуть Ивану после утоления страсти. Она поцарапала ему грудь и поглядела в лицо.

– Вань?

– Ну?

– Что мы дальше будем делать?

– В смысле?

– Так и проживём всю жизнь в общаге?

– Надо на очередь на жильё встать.

– А ты ещё не встал?

– Нет.

– Ну, ты и телок. Я встала. Одному маленькую квартиру дадут. Надо в брак вступать.

– Надо.

– Тебе не надо. Это ты так говоришь, чтобы я отстала. Ты бы никогда не предложил мне.

– Почему?

– Вижу. Не любишь ты меня.

– Чушь не неси. Давай спать. Завтра идём в загс.

– Правда?

– Правда.

– А квартира?

– Что квартира?

– Может быть, кооператив купим. Ты деньги ещё не все истратил, которые в Африке заработал?

– Не все. Ты узнай, как это всё работает. Кооператив так кооператив. Я только за. Надоела эта общага. Одни кругом со…

– Что?

– Со… соседи я хотел сказать…

***

На могилу Льва поставили добротный памятник из качественного материала – плиту с фотографией и пожеланием от коллег. Был апрель. Дул противный юго-восточный ветер. Лиза всматривалась в портрет на плите и плакала. Рядом стоял Олег старший сын, которому недавно стукнуло пятнадцать лет. Лиза поправила платок на голове и упала на колени.

– За что? Это я во всём виновата!

Она грудью упала на земляной холм.

– И меня забери, земля. Забери!

Сын тоже невольно заплакал. Он еле поднял мать. Они пошли с кладбища.

Олег был похож, как на отца, так и на мать. У него было простое спокойное лицо и нескладная фигура. Он был мягким и податливым. Характером Олег получился не в родителей. Но он хорошо учился. Елизавета надеялась, что у него получится сделать научную карьеру.

В автобусе Елизавете стало плохо. Сын помог доставить мать в больницу.

Елизавета лежала в светлой палате, в отделении сердечников. У неё была кровать вдоль стены слева, а за ней была кровать перед окном, которую занимала бабушка в синем халате. Справа койка пустовала. Сын принёс матери яблок и сладких булочек. Он сел на край кровати.

– Как Гошка? – спросила Елизавета.

– Как обычно шкодит и злится, – сказал Олег.

– Не сердись на него он ещё мелкий.

– Я не сержусь, а констатирую факт.

– Ты следи за ним, смотри.

– Пусть бабушка смотрит, а у меня времени в обрез – надо уроки успеть сделать. Давай выздоравливай поскорее. Без тебя трудно.

– Не знаю, выкарабкаюсь ли.

– Выберешься. Ты нам нужна.

– Слабая я совсем. Не могу ничего обещать. Есть какие-нибудь новости?

– Дед утром был на кладбище. Сторож ему рассказывал, что будто бы какая-то девка пыталась вскрыть вены на могиле отца или не отца, он точно не запомнил. Ему показалось, что на отцовской могиле.

– Одна из его девок.

– Что это значит?

– То, что твой папа был бабник тот ещё. Ни одну юбку не пропускал в своих экспедициях и командировках.

– Сволочь.

– Не говори так об отце. Он любил тебя.

– Гад он. Почему я не знал?

– Зря я тебе сказала. Не надо было. Узнай про эту девку, завтра расскажешь, что люди говорят про неё.

– Оно тебе надо лишний раз переживать?

– Надо, надо, сынок.

Олег поговорил с сотрудниками кладбища, у которых узнал, в какую больницу отвезли девушку, пытавшуюся свести счёты с жизнью на могиле его отца. Её отправили в психиатрическую больницу. В психушке с Олегом никто не хотел разговаривать, но он проявил упорство и добился встречи с врачом, возглавлявшим отделение, где лежала девушка. Это был седой мужчина пятидесяти пяти лет, высокий в очках.

– Не понимаю вашу настойчивость, юноша. Это ваша девушка? Вы слишком юны для неё. Или она ваша родственница?

Доктор стоял у окна в своём большом кабинете. Олег стал около его письменного стола.

– Она пыталась свести счёты у могилы моего отца.

Доктор хмыкнул.

– Вы полагаете, она могла быть его любовницей? Впрочем, вам это знать необязательно. Вы ещё слишком юны, чтобы разбираться в подобных вопросах.

– Я не дурак. Она, наверняка, была его любовницей. Мой отец был говнюк. Я знаю.

– Что вы хотите? Встретиться с ней?

Олег подумал.

– Можно хотя бы её дело или историю болезни посмотреть.

Доктор сел за стол, нашёл на нём папку, открыл её.

– Дарья Максимова, двадцать шесть лет. Живёт в Красноярском крае. На учёте в психоневрологическом учёте не состояла, но на неё поступали жалобы от граждан нашим коллегам и в милицию, на её неадекватное поведение.

– Красноярский край, – зачем-то сказал Олег, вспомнив, куда отец в последнее время частенько мотался. – Она сумасшедшая?

– Это мы будем выяснять.

– Вы же опытный врач…

Доктор вздохнул.

– У неё на лицо все признаки психопатии, но это ещё не шизофрения, не какое-либо другое психиатрическое расстройство. Будем её обследовать. Хотите с ней пообщаться?

– Нет, я пойду.

На другой день Олег пришёл к матери, принёс ей книгу.

– Твой любимый Тургенев.

Елизавета положила книгу на тумбочку.

– Мне сейчас не до него. Ты узнал что-нибудь про эту девку?

– Узнал.

– Она из Сибири?

Олег посмотрел на мать.

– Что ты молчишь? – Елизавета уставилась на сына.

– Нет. Она местная.

– Местная?

Елизавета будто обмякла, расслабилась.

– Местная? Как же так? Молодая?

– Да, двадцать шесть лет. Сторож на кладбище сказал, что, скорее всего, ошибся, она пыталась свести счёты с жизнью на другой могиле, не на могиле нашего папы.

– Ну да. Такой молодой любовницы из наших мест у него быть не могло. Если только из Сибири…

Олег вздохнул.

– Слушай, может быть ты купишь мне кефир, – попросила Елизавета.

– Ты же не хотела есть.

– Захотелось опять.

Она погладил рукой голову сына.

– Какой ты у меня хороший. Ты так похож на него.

– На него? Обрадовала. Не хочу. Я не похож на него.

– Не внешне.

– И не внешне тоже. Не хочу.

– Не злись на него. Он так любил тебя.

***

Герман вернулся в Оренбург после Африки и блудней в Москве несколько шальной и странный. Жена приготовила стол и выпивку к его прибытию. Она помогла ему раздеться в прихожей, чего раньше никогда не случалось. Сыновья глядели на отца, держась от него на расстоянии. Герман указал на большой рюкзак и чёрную сумку на полу.

– Тут подарки: железная дорога, фломастеры и игрушки…

Мальчишки бросились к подаркам.

Жене Герман купил золотые серьги.

За столом Людмила, поправляя серёжки, сказала:

– Гер, там сумма получается не такая, как я рассчитывала. Если ты должен был получать по три тысячи в месяц, должно было выйти в три раза больше.

Герман спокойно прожевал солёный огурец, налил себе в рюмку водки себе одному, выпил и сказал:

– Я не получал три тысячи в месяц.

– Как так? Ты же говорил…

– Я просто хотел свалить от вас любой ценой, куда-нибудь, настолько вы меня допекли…

Людмила и сыновья, обалдевшие, глядели на Германа, но никто из них не решился прокомментировать его откровения.

Жена стала более аккуратна по отношению к Герману: не ругала его, не пилила почём зря. В постели к нему Людмила не приставала, опасаясь его нервных срывов. Однако характер человека переменить очень трудно. Однажды Людмила сорвалась на младшего сына, отругала его и отшлёпала по заднице ладонью за мелкое проказничество.

В комнату, где происходила экзекуция, вбежал разъярённый Герман.

– Ты, что творишь, гадина?! Не тронь его! Убью!

Людмила вся напряглась, испугалась.

– Ты чего, псих?! Сам воспитывай детей, раз такой умный.

– Надо будет – воспитаю.

– Ненормальный!

– Мегера!

Всё словно вернулось на круги своя в семье Рыжковых.

Но Людмила всё же сдерживала себя, стараясь не задевать мужа лишний раз.

Как-то ночью Германа спрыгнул с кровати и забился в угол комнаты. Людмила тут же проснулась.

– Ты чего, Гера?

– Там лев! Лев!

Он указывал на противоположный угол комнаты.

– Там телевизор, – сказала Людмила.

– Не ври мне! Я видел льва!

– Совсем тронулся умом чудак.

Дальше Герман пробормотал что-то по-португальски.

– Надо тебя к доктору срочно, – решила Людмила.

Доктор выписал Герману таблетки и велел Людмиле быть с ним начеку. В случае очередных галлюцинаций психиатр советовал ей сразу звонить в их клинику, чтобы за Германом выехала машина с санитарами.