Текст книги "Мозамбик"

4

Прошёл месяц со дня пленения советских специалистов мозамбикскими повстанцами.

К президентскому дворцу на служебной серой «волге» подъехал советский посол Шепелев. Его проводили до кабинета Саморы, где тот встречал посла совместно с главой национальной службы народной безопасности Велозу, который сидел по правую руку от него и теребил нервно зелёный карандаш. Шепелев прибыл с нервным, худым, с птичьим лицом, сальными чёрными волосами и очками с крупными стёклами молодым переводчиком Лихутиным. Посол не знал португальского языка. Советские сели за стол приставленный к большому столу, за которым обосновались хозяева Мозамбика.

– Советское правительство озабочено тем, что власти вашей страны никак не могут найти наших геологов и других специалистов, захваченных в плен на руднике Морруа, – заявил Шепелев через переводчика. – И в свою очередь наши власти предлагают вызвать наших военных специалистов, которые смогут расправиться с боевиками и освободить наших людей.

– Мы делаем всё возможное, – заверил Самора.

– И невозможное, – добавил Велозу. – Мы сами рады принять ваших военных специалистов, но будет ли от этого толк?

– Поясните, – попросил Шепелев.

– Ваша страна очень велика и мы все восхищаемся вашей мощью, но и Мозамбик не мал. Вдоль океана наша прибрежная территория занимает не меньше двух тысяч километров и это при относительно небольшой плотности заселения страны. Глубинные территории сложно контролировать из-за нехватки людей. Поверьте, у нас вполне себе хорошая мотивированная армия и спецслужбы. Они могут направляться к Малави или к Родезии. Я полагаю всё же к Малави – это ближе. На всех известных нам путях в эту сторону мы расставили засады. На одну из них они уже наткнулись, но удачно вышли из боя и отступили. Им не удасться пройти наши заслоны. Рано или поздно мы их поймаем.

– Наши люди живы?

– Неизвестно. Повстанцев видели две недели назад в ста километрах от границы с Малави, тогда их видели живыми местные жители. Сейчас они бродят где-то внутри страны, ища выходы к границе с Малави или пути на юг. Менее вероятно – на север к другим повстанческим группам.

***

В сером водоёме разлеглись два ленивых бегемота, над которыми копошились насекомые и маленькие птицы. В ста шагах от этого места повстанцы с советскими пленными устроили привал. Ассане сидела на берегу, положив автомат на колени и глядела на воду. Услышав сзади шаги, она обернулась. Это был Иван Скороспелов заметно истощённый, с золотой бородой. Он протянул Ассане цветок с продолговатыми красными лепестками и сел рядом. Девушка взяла цветок.

– Что это?

– У нас принято дарить девушкам цветы.

– Зачем?

– Это знак того, что девушка нравится мужчине.

– Спасибо. Ты странный белый.

Иван пожал плечами и улыбнулся.

– Непонятно куда мы идём. Уже целый месяц прошёл. Зачем мы вам нужны? – сетовал он.

– Это знает только наше командование. Вы враги, помогаете нашим врагам расхищать богатства нашей страны.

– Нет.

– Зачем тогда вы терзаете нашу землю, забирая из неё камни и разные вещества?

– Чтобы сделать вашу страну богаче. СССР не эксплуатирует другие страны. Мы против эксплуатации.

– Я знаю эту коммунистическую пропаганду.

– Это всё пойдёт на благоустройство вашей страны. Советский Союз на этом не поимеет ничего. Мы наоборот даём деньги на развитие дружеским странам.

– А потом Самора расправляется с неугодными и своими врагами с вашей помощью.

– Я честно ничего не знаю про ваши внутренние дела. Мне жаль, если ваши власти ведут несправедливую политику.

– Что вы добывали на Морруа?

– Тантал.

– Что это?

– Редкоземельный металл.

– Зачем он нужен? Что из него потом сделают?

– Например, нити накаливания в лампочках. Ты видела электрические лампочки?

– Конечно. Ты думаешь, я совсем тёмная деревенщина.

Иван и Ассане заметили, что справа на них кто-то смотрит. В пятнадцати метра от них стоял у большого пушистого куста и наблюдал за ними Фролкин.

– Что ему надо? – спросила Ассане.

– Возможно, ты ему нравишься.

– Смешные вы белые.

– Мы не такие белые. Не такие, как португальцы.

Иван вернулся к своим. Был знойный день. Около лежащего на земле с закрытыми глазами Сергея сидел Алешков. Рядом находились Янушев, Улыбин и Ленивцев.

– Как он? – спросил Иван.

– Плох. Я думаю у него проблемы с желудком и пищеводом, – сообщил Алешков. – С таким питанием он долго не поправится. Один раз в день какая-то дребедень. Ему доктор нужен.

– Я уже говорил с этими бандитами о докторе, – сказал Улыбин. – Им, кажется, плевать: выживет он или нет.

– Дикари, – заметил Ленивцев.

– У меня есть идея.

Иван сел на землю, отогнал мух от лица.

– Сергей может умереть. Я поговорю с их командиром. Они могут оставить его в какой-нибудь деревне, где мы остановимся, и попросить местных обитателей передать его властям через пару дней после того как мы уйдём дальше.

– А, что, Иван, ты – молодец, – похвалил товарища Алешков. – Как я раньше об этом не додумался.

– Он парень не промах. Глаз успел положить на негритяночку с автоматом, – добавил Ленивцев.

– Слушай, знаешь, что.., – хотел, что-то ответить Иван, но Ленивцев не дал ему закончить:

– Я же не в укор это тебе. Я даже тебе в чём-то завидую. Молодой и холостой. Сколько у тебя ещё будет таких красоток. А знаете, я в книге одного какого-то латиноамериканского автора читал, что у их белых есть такая мудрость, что тот, кто не имел секс с негритянкой, не был в раю.

– Ну, знаешь, Лев; ты не развращай мне тут молодёжь, – возмутился Улыбин. – Ты самиздат читаешь?

– Это был детектив.

– Смотри у меня.

– Смотрите, – тихо сказал Алешков, указывая на юг, откуда они пришли в это место.

В семидесяти метрах от них делал обход повстанец, держа автомат дулом направленным вперёд. За ним крались двое советских пленных. Солдат медленно обернулся и пленники напрыгнули на него, повалив на землю. Завязалась борьба.

Ленивцев похлопал рукой по плечу Алешкова, указав на центр привала, где Табатадзе и Фролкин набросились на другого солдата. Николоз упал на землю на спину и сдавливал горло вояке обеими руками. Солдат трепыхался, держась за автомат, который пытался вырвать щуплый Фролкин. Наконец, солдат отпустил оружие, которое тут же оказалось в руках Фролкина. Поодаль от них двое повстанцев повалили на землю, пытавшихся напасть на одного из них других советских пленников. Фролкин передёрнул затвор калашникова и выстрелил три раза вверх одиночными.

– Внимание! Я хочу говорить с вашим командиром! У нас теперь есть оружие! Требую переговоров! – объявил на португальском Фролкин.

К нему уже шли шесть солдат, держа его на прицеле. Среди них была Ассане. Впереди шёл командир отряда Армандо.

У других советских пленных, напавших на повстанцев, не получилось завладеть оружием.

– Положи автомат, – приказал Армандо.

У него в руках был пистолет, который он держал, направив стволом в землю.

– Я буду стрелять!

Фролкин направлял дуло автомата то на одного, то на другого повстанца. Быстро обернулся назад. Оттуда тоже к нему шли солдаты, направляя на него стволы своих автоматов.

– Не дури, – сказал мягко Армандо. – Брось оружие.

– Отпустите нас – тогда отпущу.

– Никто вас не отпустит.

– Я буду стрелять!

– Стреляй.

Фролкин направил ствол автомата в лицо Армандо. Повстанец на это лишь улыбнулся.

– Стреляй, – сказал, но тогда погибнешь не только ты, но и твои друзья.

Повстанцы пустили короткие очереди над головами пленников.

Колени Фролкина дрогнули.

– Не надо их трогать – они здесь совсем ни при чём, – попросил он.

– Отдай автомат и мы их не убьём, – предложил Армандо.

– Обещаешь?

– Даю слово командора.

Фролкин нерешительно положил автомат на землю. К нему подскочили солдаты, один из которых ударил его прикладом в челюсть.

Поверженного Фролкина отпинали ногами. Та же участь ждала и Табатадзе. Других неудачников-бунтарей также избили, а потом повели куда-то в сторону. Кто-то хотел встать и пойти за ними, но солдаты криками и угрозами заставили их оставаться на месте.

Раздались выстрелы, несколько автоматных очередей. Кто-то из пленников уже мысленно распрощался с ними, но через какое-то время они вернулись. Выстрелы были в сторону, пугающие.

Фролкин трясся то ли от испуга, то ли от морального истощения. Он сел около Алешкова и его компании.

– Что вы наделали? Мы могли просто бежать, – сказал Алешков.

– Мы хотели освободить всех разом.

– Надо было больше народу привлечь, – говорил Алешков. – Почему нам не сказали?

– Мы не всем доверяли. Значит, я тот, кому нельзя верить. Отлично.

– И я, – присоединился Улыбин. – Мне-то почему не доверили?

– Вы бы отговорили нас.

– И то верно.

– Что теперь будет? – жалобно обеспокоился Янушев.

– Ничего хорошего, – предположил Алешков.

– А что с Серёгой делать? – напомнил Иван. – Я всё же поговорю с их командиром.

– Не советую.

Алешков ухмыльнулся по-доброму.

Всё же когда начало темнеть Иван подошёл к Армандо. Тот стоял и смотрел на восток, вдаль на красные и розовые полосы заката на горизонте.

– Армандо, у меня есть дело к тебе. У нас есть тяжело больной человек. Зачем он вам? Предлагаю оставить его в какой-нибудь деревне, а местные жители спустя два дня передадут его властям.

Иван глупо улыбался.

Армандо посмотрел проницательно ему в глаза.

– Ты русский либо дурак либо очень хитрый. Иди.

– Но почему?

Армандо снял с плеча автомат и дал прикладом что есть мочи под дых Ивану.

– Теперь у нас вместо двух ещё один раненый, – умудрялся шутить Алешков.

Сокроспелов лежал на земле рядом с Ломовским в позе эмбриона.

– А я знаю, почему они не согласились, – сказал Алешков.

– Почему? – недоверчивым тоном спросил Улыбин.

– Им нельзя оставлять кого-то из нас в населенных пунктах. Это след для мозамбикской армии и спецслужб. Чёрные совсем не идиоты.

Фролкин уже оправился и сидел с грустным видом у кустарника с белыми цветками.

– Эх, Фролкин, зачем ты это сделал? – вопрошал Алешков. – Зачем ты сюда припёрся? В это дыру.

– Я? Зачем?

***

Фролкин туго соображал. Его мысли скакали беспорядочно и без всякого смысла. В воображении мелькали картины схватки с повстанцами, а потом Москва. Его квартира. Снег за окном. Надя сидит на табуретке и плачет. Это была зима восемьдесят второго.

А началась их история ещё в школе. Тимофей Фролкин был москвичом в третьем поколении. Жил он в Бибирево, не в центре, однако столица есть столица. Его родители люди были простые, но с амбициями. Отец учился на инженера да бросил институт через три года, в итоге всю жизнь проработал водителем. Мама работала медсестрой и пыталась безуспешно отучиться на врача. Вся их надежда была на единственного сына. А Тимофей влюбился без памяти в девятом классе в Надю Богатырёву. Она переехала в Москву с родителями из Челябинска. Учился Тимофей на четвёрки и пятёрки на радость родителям, а тут как будто отбился от рук: уроки делал на отвали, с родителями отказывался разговаривать по душам. Так бы он и окончил девятый класс на тройки с редкими четвёрками, если бы не Надя, заметившая ему:

– Ты чего перестал учиться?

И Тимофей начал учиться вновь с утроенной силой. Надя тоже хорошо училась. Она была красива, но не совсем пропорциональна сложена: некоторым казалось, что её голова больше, чем у среднестатистических людей. Волосы у неё были прямые светлые, глаза серые. Тимофею так не казалось. Ему нравилось всё в Наде. Он пытался за ней ухаживать, а Надя динамила его. Говорила, что:

– Не герой ты, Тима. Не герой.

Это было до смерти обидно слышать Тимофею. Он был на вид щупл и неказист. Его облик нельзя было назвать уродливым, но было в нём что-то мученическое, интеллигентно-вырожденческое. Волосы у него были пепельно-русые, складывающиеся в причёску-репейник. Даже при помощи материного лака для волос не удавалось их сложить во что-то более-менее годное, а с короткой стрижкой Тимофей походил на сбежавшего узника концлагеря.

В десятом классе Тимофей начал усиленно заниматься физкультурой и научился так подтягиваться аж восемь раз, правда, с небольшими дёрганиями. Отжимался он правильно двадцать пять раз на кулаках. Тимофей по окончании школы сначала попытался поступить в лётное училище, где его быстро забраковали. В мореходке также его ждало фиаско. Ему советовали поступить в военно-строительное училище, но не о стройбате мечтал Тимофей. Он не знал, куда податься. Думал в литературный институт имени Горького подать документы, но у него ничего не получалось написать толкового. Может быть, это было связано с его юным возрастом. И он неожиданно увидел по телевизору фильм про геологов и загорелся идеей поступить в горный университет. Тимофей быстро подготовился к экзаменам и сдал их успешно. Он начал учиться на геолога. С Надей он виделся не так часто. Она приняла его в какой-то момент, как друга и вечного поклонника. Он даже бывал у неё на днях рождения. Надя училась на врача. Её забавляло и радовало то, что Тимофей будет геологом.

– Привезёшь мне из тайги на память какой-нибудь редкий минерал? – спрашивала она, улыбаясь.

– Конечно.

Тимофей умом понимал, что Надежда не принимает его всерьёз, как он не пыжится из себя, не старается выглядеть настоящим мужиком; но ничего не мог поделать со своим чувством, которое вело его непонятно куда.

На двадцатилетие Надя не пригласила Тимофея. Он почувствовал, что случилось что-то ужасное.

Его звали Андрей. Он был здоровый, крепкий, румяный с тяжёлым взглядом синих глаз. Андрей был артиллеристом – офицером, только выпустившимся из училища. Тимофей наблюдал за ним на расстоянии. Он был красив, но какой-то серой, ледяной красотой, жёсткой.

На дне рождении Нади офицер сделал ей предложение, от которого она не отказалась. Потом несколько недель спустя она позвонила Тимофею и назначила ему встречу. Они стояли во дворе между четырьмя серыми коробками домов. Надя курила.

– Я желаю тебе всего хорошего, Тима. У тебя всё должно получиться – ты же талантливый и очень добрый, – говорила она.

– Ты его любишь? – спросил Тимофей.

– Да.

– За что?

– Тебе не понять. Это, как… Как химия что ли. Оно или есть или нет этого. Желаю тебе не валять дурака и найти себе хорошую девушку.

Легко сказать. Найти себе девушку: в славные застойные годы это значило себе найти не просто девушку, но будущую жену. Тогда не принято было заниматься такими глупостями, как сейчас: проверять друг друга отношениями без обязательств. Тимофей был не против найти кого-то, но ему никто не нравился.

– Дурак! – орал на него отец. – Нравится. Не нравится. Тьфу.

И папаша смачно плюнул на линялый рыжий линолеум кухни.

– Какой же ты дурак. Хоть и в университете учишься. Кого тебе надо? Королеву красоты?

– Необязательно.

– Вот уже здравый ход мыслей. Правильно, как у нас говорят в народе с лица воду не пить. Значит, как выбираем? Как? Главное, что?

– Что?

– Чтобы умела борщи готовить и убираться и от долга супружеского не отлынивала. Остальное всё чепуха. И смотри чтобы бёдра были попышнее.

– А это зачем?

– Чтобы могла побольше детей нарожать.

– А где мы будем жить с ней и детьми?

– Пока ты поженишься и нарожаешь детей – коммунизм будет построен и каждая семья получит квартиру.

Тимофей сам чувствовал потребность в женщине больше не в физиологическом смысле, а в человеческом. Тяжело человеку жить одному. С родителями он не ощущал сильной духовной близости. Как бы он не любил их – они были слишком разные. Когда ему было двадцать лет, он познакомился с библиотекаршей Евгенией, которой был двадцать один год. Она была девственна, как и он. У Жени было узкое симпатичное лицо и строгий нрав. Она постоянно наставляла Тимофея и делала ему замечания за его рассеянность и безалаберность. Они ходили в кино и просто гуляли. Просто так отдать самое дорогое, что у неё было, Евгения была не согласна. Потом Тимофей признался сам себе, что не лежит у него душа к ней и прекратил их недолгую платоническую связь.

В двадцать один год Тимофей лишился девственности на даче друга Кости. Тогда Тима напился до беспамятства и плохо помнил, что происходило. Он уединился на чердаке на большом матраце с Таней, которая училась на переводчика. Таня была миниатюрной брюнеткой не очень красивой со смешными озорными васильковыми глазами и хвостиком волос, затянутым обычной резинкой на затылке. Они виделись впервые на этой вечеринке. Таня была подругой жены друга Тимофея. Утром Тимофей почувствовал себя плохо не только физически.

– Прости, прости, пожалуйста, – извинялся он перед Татьяной.

На что та только иронично усмехнулась.

– Ты, что подумал, что я буду требовать от тебя жениться на мне? Дурак.

Искренне она это говорила или нет, Тимофей не мог тогда понять.

Тогда он был рад, что всё для него обошлось без серьёзных последствий.

Потом по прошествии месяцев он начал вспоминать Таню. Почему он так испугался продолжения отношений. Кто она? Он про неё толком ничего не успел узнать. И потом природу не обманешь. Нужен же кто-то мужчине. Через друга он стал наводить о Тане справки. Жена друга не охотно делилась новостями о Тане. Татьяна попала в какую-то неприятную ситуацию. Ей сообщили об интересе к ней Тимофея. Татьяна передавала через подругу, что у неё пока нет времени на него. Она была не местной из Волгограда и явно искала себе кого-то из Москвы или области. Тимофей думал об этом. Он не имел ничего против приезжих, но в этом вопросе не имел никаких иллюзий. Спустя полтора года Татьяна вышла замуж. Тимофей не расстроился. Трезво всё осмыслив, он понял, что ей нужна была крепкая и надёжная стена, желательно внутри МКАДа, а он был для неё в какое-то время запасным аэродромом.

Тимофей закончил университет и начал ездить в командировки. В армию его не взяли из-за проблем со здоровьем. Он побывал на северном Урале, а во второй командировке оказался в Восточной Сибири, где искал золото с другими геологами. В эту поездку в группе геологов были две симпатичные девчонки Наташа и Ира. Тимофей рад был бы приударить за ними, но те предпочитали других геологов и рабочих, которые хорошо играли на гитаре, пели и без конца балагурили. Тогда Фролкин смирился с ролью неудачника в любовной сфере. В один из жарких августовских вечеров во время той экспедиции Тимофей стоял в очереди за едой с котелком и кружкой. Еду большой ложкой накладывала в котелки повариха Люба неказистая девушка с огромной грудью двадцати восьми лет. Тимофей слышал о ней только то, что она разведёнка, что её бросил муж-водитель с ребёнком на руках и смылся в другой конец страны, чтобы не платить алименты. Подошла его очередь. Люба положила Тимофею в котелок макарон и сверху две сосиски вместо положенной одной.

– Спасибо, – поблагодарил Тимофей.

Сбоку стояли два работяги: Матюха – седой, сутулый, щербатый, ему было сорок девять лет, а выглядел он на все шестьдесят девять и Спирит – Серёга Спирин, худой с узким испитым лицом и чёрными зубами-кольями, ему было сорок шесть лет.

Матюха недовольно помотал головой.

– Нехорошо.

Тимофей развернулся от поварихи и поглядел в сторону Матюхи, догадываясь, что реплика брошена в его адрес.

– Тим, ну ты чего глупишь? – решил-таки раскрыть свою глубокую мысль Матюха до конца.

– В смысле? – не понял Тимофей.

– Ты чего не обращаешь внимания на Любу? Тебя женщины совсем не интересуют?

– Интересуют, а тебе-то что?

– За тебя переживаю. Как можно столько терпеть. Посмотри на Любку. Она же ради тебя готова на всё. Она тебе всю жопу вылижет.

Тимофей чуть не выронил котелок с едой. Он словно язык проглотил, не знал, что ответить на такое. Единственное, что он смог, это просто уйти в сторону, но есть он так и не смог. Он стоял у дерева, находясь в прострации четыре минуты, соображая, что произошло и как быть дальше, после чего подошёл к Матюхе, сидевшему на бревне и плеснул чай из кружки ему в лицо.

– Ты, что офонарел, сявка, да я тебя порву на атомы!

Матюха вскочил быстро, глазами ища что бы взять такое, чем можно было бы поразить Тимофея. Дать просто по физиономии работяга не решился, а Тимофей тем временем увидел на земле лопату и поднял её для защиты. Быстро подбежали другие работники и геологи и утихомирили Матюху. К ночи конфликт был исчерпан. Работяги принесли самогон и Тимофей и Матюха уже чокались оловянными и алюминиевыми кружками, выпивая за крепкую мужскую дружбу, геологов и искателей приключений. Тимофей пришёл к мысли, что по сути своей Матюха не был плохим человеком, просто он так жил, существовал, мыслил; как хам, шариков, простолюдин, чернь. Так люди живут. Это всё было для них нормой. Другая мысль напугала его. Раз уж такие, как Матюха его жалеют, значит, у него совсем дела плохи. Неужели он так жалок и непривлекателен?

Родители тоже требовали от него продолжения рода, что ещё больше злило Тимофея. К нему в голову приходили какие-то бредовые сумасбродные мысли о том, что жизнь его совершенно никчёмна и напрасна. Он был молод, но думал, что ничего впереди не ждёт его хорошего. А в восемьдесят втором году к нему пришла Надя, сама пришла. Была зима, в квартире не было родителей. Они уехали к бабушке матери отца. Наде надо было поплакаться кому-то, подругам стыдно было жаловаться, а Тимофей мог всё выслушать и не рассказать никому дальше о её секретах. Надя сидела на табуретке, курила, всхлипывала. Рядом на столе стояла кружка горячего чая. Тимофей сидел с другой стороны стола и слушал.

– Он оказался каким-то животным. Мы поругались и представляешь, что он сделал? Он взял меня, как последнюю шлюшку, волтузил меня как какую-то тряпку, никчёмную вещь по постели. Ничего, что я тебе рассказываю такие подробности?

– Ничего.

– Впрочем, он всегда был таким жёстким и холодным. Раньше мне это почему-то нравилось, но теперь… Не знаю, что произошло между нами. Я больше не могу так, хочу тепла какого-то и душевности.

– Разведись с ним.

– А дочь?

– У вас дочь?

– Да, ей три года. Она сейчас у моей мамы.

– И что ты собираешься дальше делать?

– Не знаю. А у тебя есть кто-то?

– Нет.

– Ты хороший. Я сколько тебя знаю, думала, что было бы хорошо тебя полюбить, но у меня не получается. Прости меня.

И у Тимофея будто переключился какой-то тумблер в голове. С того момента он уже не любил Надю. И дело было не в обиде. Он увидел в ней некий дефект не физический, но психологический. Надя была из тех женщин, которые любят тех, которые их терзают и мучают. Те, кому нужны альфа-самцы, животные, грубые и жёсткие. Мазохистский тип. Таких много в России. В лучшем случае им нужен просто герой – сильный и бесстрашный, которого они могли хотя бы уважать и немного бояться. А Тимофей не такой. И вся эта игра в героев ему не нужна. В этой жизни нужно быть самим собой, только какой он сам по себе, Тимофей никак не мог разобраться. От таких мыслей его накрыла пустота, а потом депрессия, мешавшие нормально жить. И когда в их отделение пришла разнарядка на работы в Мозамбик, Фролкин не думая, дал своё согласие на командировку.