Текст книги "Крепость лжецов"

– Начинается. – Сказал Кейн негромко. – Запоминай, где стоят машины.

– Ну их и много, мать их. Точно не хочешь свалить, монах?

– Сейчас?

– А чего ждать. – Змея улыбнулась, блеснули белые зубы на измазанном машинным маслом лице. – Потерялся бы, пока время есть. Я бы за тобой в этом хлеву, да перед стволами, быстро не бежала.

– Ты не веришь мне?

– Неа. Никому, кроме Феникс, не верю. Мы сюда умереть пришли – и только ты, дурак, думаешь иначе.

Кейн рассмеялся.

– Чего ржешь?

– Если мы готовы умереть – то у нас и правда есть шанс.

Коди мрачно воззрилась на него и покрутила пальцем у виска.

Транспортеры миновали помост и остановились, разворачиваясь, замыкая цепь. Двери огромной машины распахнулись, и оттуда, щурясь на яркое полуденное небо, появились первые пленники. Им навстречу с низким утробным звуком хлынула толпа.

Заключенные мало напоминали Тигров, которых Кейн привык видеть в визоре винтовочного прицела – разве что татуировками, проступающими под грязью, покрывающей их истощенные тела. Гвардейцы вытаскивали пленников парами, точно животных, используя длинные металлические штыри, продеваемые в стальные ошейники. И вели к обелиску, на котором уже сверкали полированным металлом новые скобы, забитые в бетон несколько секунд назад.

– Вот так все и будет? – Тихо спросила Коди. – Да ты посмотри, сколько тут пятнистых. Этим Тиграм теперь ни бог, ни черт не помогут. Или, может, ты их тоже спасать собрался?

– Они умрут, чтобы твои сестры завтра смогли жить. – Ответил Кейн. – Будь им благодарна.

– Не дождутся. Имела я этих Тигров с прогибом… – Коди пододвинула к себе миску, и снова запустила в нее пальцы, не отрывая глаз от помоста. – Долго еще?

– Думаю, да. – Кейн наклонился вправо, рассматривая столбы рядом с обелиском. – Одна, вторая, третья – вон, там еще камеры, которые смотрят в толпу.

– Запомню. – Тут же отозвалась Коди, и добавила тише, покосившись на отошедшего к котлам старика. – Я в разведку хожу два года. Помнить умею. Считать умею. Читать. Водила по четыре восьмерки, докладывала самой Ликс, пока та возле Феникс была. Только вот знаешь – за все время ни разу такого человека не встретила, чтобы умереть не боялся. Никто этого не хочет, и я, если подумать, тоже…

– И чего же ты хочешь на самом деле, Коди?

– Скажешь кому – печень вырежу.

– Согласен.

– Ребенка хочу. Маленького, чтобы орал и жрать просил. Живой кусочек Коди. Чтобы, когда зароют меня в песок – он остался. Был бы такой на свете – может и я бы так не боялась. А ты… Кейн? Тебя же, если порезать, живая кровь потечет? Может, уйдешь все же, пока я не смотрю?

– Ребенка. – Задумчиво повторил Кейн. – Чтобы он жил такой же жизнью, как ты? Прятался, убивал, и погиб в бою, если повезет. Или как эти Тигры, распятым у стены?

– Хочу. – Согласилась Коди. – Потому как лучше жить так, чем вовсе не рождаться. И даже захоти я для него чего другого – ну сам подумай, что я могу сделать? Только себя кусок отдать, своим молоком да кровью напоить. И все. А судьбы другой я ему не подарю – потому как для меня самой ее нет.

– Но ведь для этого люди и оказываются рядом. – Кейн смотрел на Коди так, будто только что увидел ее впервые. – Чтобы изменить судьбы друг друга. Ребенок меняется, так же, как и любой человек. Достаточно только указать ему путь.

– А когда вообще никакой дороги не видно?

– Нужно спросить ее у другого путника. – Кейн улыбнулся. – Как я сейчас.

– Да ну тебя! – Снова отвлеклась Коди, глядя на помост. – Хорош языком чесать! Ты лучше вон туда посмотри!

Кейн проследил за ее взглядом: из плоского транспортера, подъехавшего к площади последним, выбрался человек – высокий, в черной блестящей броне, под которой, закрытые сегментированными пластинами, сокращались тонкие трубки экзоскелета. При его появлении толпа замерла, точно прислушиваясь к скрипу помоста под бронированным сапогами. Высокий человек медленно прошел до его середины, остановился, и над площадью разнесся низкий голос, усиленный многочисленными громкоговорителями:

– Я Микаэль, Меч Короля Атланты, говорю от его имени! Эти люди – преступники, пришедшие с оружием на землю Короля. Их наказание – смерть, и оно будет уроком всем…

Коди поглубже натянула кепку, словно пытаясь скрыться от прайма, слов, гремящих в ушах. Кейн едва заметно кивнул:

– Завтра мы рассмотрим его поближе. А теперь – может закажем еще и десерт? Уж очень вкусно пахнут эти вафли.

I.

На ходу Мона поглядывала поверх рожка с мороженным, и этот взгляд смущал. Мелькал розовый язычок, слизывая холодное молоко – а глаза, наполненные ожиданием, не отрывались от Мириам. И было совершенно не понятно, как это Мона до сих пор не споткнулась, или не врезалась в идущих навстречу людей.

Они шли по чему-то вроде широченной аллеи, похоже, пересекающей всю площадь. В другое время Мириам наверняка предпочла бы прогуляться по ней не спеша, разглядывая разбросанные у бордюров лотки и маленькие магазинчики, украшения женщин, идущих навстречу, и громадные кусты с белыми цветами, растущие по краям – но Мона буквально тащила ее за собой.

Все, что оставалось – скрывать непрошенное смущение, и стрелять глазами по сторонам. Мороженное в руке медленно начинало таять, растекаясь внутри стаканчика со сладкими хрустящими стенками. Мириам знала, что оно не такое уж и холодное – ощущения Моны бежали по ее коже, настолько явственно, что к ним хотелось прикоснуться.

– У тебя ссадина на виске. – Наконец проговорила Мона. – Может, приложить холодное?

Мириам посмотрела на ее руку, затянутую в полосатую перчатку до самого локтя, и покачала головой:

– Она давно зажила. К вечеру и следа не будет.

– Наверное. – Мелькнул язычок. – У меня остался шрам, но его пришлось спрятать.

– Почему?

– Это вредно для образа. Я должна быть идеальной, как фарфоровая статуэтка. – В голосе Моны мелькнуло раздражение. – Даже если захочу кричать, и царапаться…

– Зачем?

– Просто так? – Мона еще раз лизнула мороженое. – Или кусаться… ой, прости, я не хотела об этом.

– Куда мы так бежим?

– К сцене. Мари осталась там, я же говорила. С утра мы репетируем без остановки, времени очень мало. Вечером спектакль, и Мари хочет, чтобы все работало как часы. Хотя я бы с удовольствием посмотрела город.

– Он немного пугает.

– О да, он огромен. Я и представляла его таким, как в книгах. Знаешь, раньше ведь города были еще больше.

– Да, я видела.

– Но этот город – грустный. Испуганный. – Мона наклонила голову, рыжий локон закрыл правый глаз. – Каждый дюйм здесь напоминает о страхе – все эти стены, зубья, танки, пушки на самых высоких домах. Тебе так не кажется?

– Наверное, я привыкла к такому.

– Ожидать нападения? Но ведь раньше города были другими – в них можно было приехать свободно, никто не возводил стен, самолеты не охраняли границ. Внутри, во мне, есть книги об этом, я могу тебе показать.

– Правда?

– Если ты захочешь. А пока мы постараемся тебе помочь. Когда Монти сказал про тебя, я решила, что ждать до вечера слишком долго. Мари конечно занята, но показывать она сможет куда лучше, чем я…

– Показывать… что?

Солнце внезапно скрылось, и Мириам не сразу поняла, что они вошли в тень статуи с мечом – громадную, как у облака. Поток людей впереди рассеивался, и аллея внезапно закончилась, оборвавшись у открытого пространства, вогнутого подобно бетонной чаше. Именно над ним поднимался увиденный Мириам издалека купол шатра – огромная конструкция, достающая статуям чуть выше колен, у основания которого кипела стройка. По сравнению с ней павильончики и кафе, теснящиеся к краям площади, казались карликовыми. И она явно привлекала внимание, потому что множество горожан толпились вокруг. Над ними, вплетаясь в дымку города, дрожали цвета удивления и любопытства.

Мона шагала к стройке без тени сомнения.

– Я еще с утра хотела к тебе подойти. – Она с хрустом откусила кусок стаканчика. – Только испугалась. Вокруг тебя было что-то страшное, а потом вы сразу уехали.

– Что? – Напряглась Мириам.

– Твой талант? – Осторожно предположила Мона. – Видела такое вокруг брата, только сильнее. А ты ведь защитила нас – совсем как он, и я хотела поблагодарит. Но оно было там, висело прямо над тобой.

– Я… – Запнулась Мириам, а потом ее прорвало. – Я думала, что умру. Утром, и на дороге, а потом в ванной. Хотела убить себя. И в голове чужие мысли – как черви, путаются, лезут, мешают думать. И от этого очень страшно.

– Так ты раньше не использовала талант против людей?

– Нет, только не так. У меня в голове были они все, и я видела их мысли. А потом еще говорила – голосом мертвого человека. И дралась как он.

– Жуть. – После долгой паузы проговорила Мона. – У нас в Нексусе не было никого похожего. Видимо, поэтому брат и разбудил тебя – из-за таланта такой силы.

– Монти сказал, что теперь мне плохо из-за расплаты. Потому что я потратила слишком много сил.

– Серьезно? – Удивилась Мона. – Это полная ерунда.

– Почему?

Ответные слова Моны потерялись в визге и грохоте – они перелезли через яркую оранжевую ленту, огораживающую стройку, и окунулись в облако пыли и деревянной стружки. Десятки рабочих в одинаковых серых униформах двигались вокруг, передвигая, сколачивая и собирая плоские конструкции из дерева и металла. Мгновенно сориентировавшись в этом хаосе, Мона указала Мириам на узкий проход, по которому, свиваясь опасными кольцами, бежали оранжевые кабели электрических инструментов.

– «Монти не знает, о чем говорит?» – Спросила Мириам еще раз, безмолвно, одновременно стараясь не упасть, и поспеть за Моной, скачущей между разбросанными досками и стальными трубками с ловкостью акробатки. Ответ пришел мгновенно, но был странным, не таким, как у Би. В нем непонятным образом содержалось ощущение прикосновения, и улыбки, невидимой, но теплой – как если бы Мона оказалась рядом, подойдя сзади и положив голову ей на плечо. По телу мгновенно побежали мурашки.

– «Расплата выглядит иначе.» – Пояснила та. – «Энергия таланта берется из крови, мышц, всего твоего тела. Можно потерять сознание, и погибнуть – но это случится быстро. Ты почувствуешь боль в голове, в глазах, в суставах, затем пойдет носом кровь, затем …»

– «Я видела… твой брат, в Хоксе.»

– «Но Монти не знает, что случается, когда прикасаешься к чужому разуму. Нельзя только взять, или отдать. Мысли и чувства людей могут проникнуть в тебя так же, как ты – в них. Чем мощнее талант – тем сильнее они войдут в тебя, и дольше останутся.»

– «Но я даже не собиралась…»

– «Здесь везде трибуны, осторожнее, сейчас мы пройдем под крайним рядом.» – Мона нырнула под длинный лоскут белой материи, обволакивающей что-то большое впереди, и Мириам последовала за ней, низко наклонив голову, чтобы не удариться о низкие рейки. Актриса мгновенно исчезла из виду, но теплое сияние ее цветов, и широкий невидимый шлейф Книги было просто невозможно потерять.

Мороженое таяло и капало с пальцев.

За холстом, под который они пролезли, оказался еще один, потом стальная труба – а затем впереди посветлело, и затянутый материей проход, почему-то напомнивший Мириам длинную юбку горожанки Хокса, вывел их на площадь поменьше. Алый шатер внезапно оказался рядом – трепещущая стена блестящего шелка, уходящая высоко вверх, цепляющаяся за землю узкими ниточками серебристых канатов. Впрочем, не такими и тонкими вблизи – Мона, почти бегущая впереди, перепрыгнула через один из них, толщиной в руку Мириам, крепящийся к полуметровой стальной колодке, вырастающей из бетона. Она спешила к помосту – белому выступу, напоминающему бампер тяжелого кара, поддерживаемому низкими строительными лесами, возле которого возилось множество людей в сером, что-то устанавливая, прикручивая, закрепляя.

– «Неважно, чего ты хотела – так это работает. Если твой талант активен – то его нужно использовать, даже если ты не хочешь. Рано или поздно он вырвется наружу сам, как огонь из горящего дома. И тебе придется направить его.»

– «Я так и сделала…»

– «Да, но не удержала. Риордан говорил, что талант – как нож, у которого второе лезвие вместо рукояти. Хочешь им ударить – будь готова порезать себя.»

– «Но разве нельзя обернуть чем-нибудь руку?»

– «Ха! Нет. Но можно попытаться удержать его за середину.»

Внимание Мириам привлекло движение вверху. Над помостом парило, медленно опускаясь, нечто огромное, мелькающее яркими красками – один из экранов, которые она видела утром, из кара. На экране сменялись знакомые лица – она узнала Мари, беззвучно разговаривающую с кем-то невидимым, затем Йоко с распущенными волосами, поправляющая мокрую челку, и Джекки. Мириам ускорила шаг, все еще не отрывая глаз от экрана – и неожиданно налетела на кого-то.

Запах вина и пороха, растерянность в цветах.

– Да неужели? – Сухо рассмеялся Руби, разглядывая ее. – Эй, народ, гляньте – ваша спасительница вернулась!

III.

– Спасительница?

Мириам не успела опомниться, как Руби ухватил ее под руку – и путешествие через стройку и трибуны ускорилось в десяток раз. Мимо мелькнули ряды белых кресел, почему-то поставленных друг на друга, маленькие погрузочные машины, похожие на собак с квадратными мордами и длинными выступающими клыками захватов. А потом она была уже под самым помостом, и вокруг толпились те, кого она едва успела узнать: Курт и его блондинка-напарница, высокая жена Руби, и Соно, одетый в черный костюм, делающий его похожим на респектабельного купца. Издалека понимающе усмехнулась Мона, и Мириам поняла, что ей что-то кричат на ухо.

– Я видела! Видела, как ты с ними дралась! Стреляла, а потом они погнались за тобой, повалили, но ты вырвалась и потом… ух, и страшно же было! – Воздух вокруг заполнил знакомый аромат, и Йоко ухватила Мириам за свободную руку. – Мы думали бежать на помощь, но… но…

– …но что они могли сделать с рейдерами? – Подхватил Руби. – у нас всего два игольника, и одно ружье. И ты сама крикнула им спрятаться.

– Никогда такого не видела. – Продолжала Йоко. – Ты дралась с ними одна, и так долго, а они ничего не могли тебе сделать. Если бы не ты…

– Вас спас прайм из Атланты. – Попыталась было возразить Мириам, но Руби тут же перебил ее:

– Но если бы не ты, они не дождались бы его прихода. Верно? Предлагаю приветствовать нашу общую спасительницу троекратным ура! Итак…

– Гип-гип – ура!

– Гип-гип – ура!

– Гип-гип – ура!

Мириам почувствовала, что готова провалиться сквозь землю от смущения – но Руби не дал этому продлиться долго, снова потащив ее за помост, к лесенкам, уходящим наверх, под рубиновое полотно шатра. Она смешалась было, разыскивая взглядом Мону, но сразу успокоилась, увидев, что та идет впереди.

– Я бы тебя не узнал. – Они внезапно остановились в проходе, показавшимся Мириам невероятно узким. С одной стороны бежали зеркала и ряды новеньких стульев перед ними, с другой – тянулись вверх стальные опоры помоста, затянутые белой пленкой. Впереди, у зеркал, красилась худенькая помощница Соно, и переодевались двое борцов, меняя свою обычную одежду на черную форму, похожую на гвардейскую.

– Почему? – Механически спросила Мириам, взглянув на Мону, которая обернулась и пошла назад, к ним.

– Красное с белым – последняя мода. – Не очень понятно ответил Руби. – Такое только горожанки носят. И те двое, что за тобой идут, только что охране гвардейский жетон показали.

Мириам оглянулась и помахала рукой знакомой парочке, остановившейся у самого крайнего зеркала.

– А… они со мной.

– Я это понял. – Хмыкнул фокусник, и внезапно взглянул на нее серьезно. – А вот ты тут зачем?

– Посмотреть. – Мириам снова покосилась на Мону. – На то, что вы делаете.

– На репетицию?

– Ну да.

– И все?

– А что должно быть… еще?

– Что-то важное. – Руби тоже повернулся к Моне. – Что у нас еще в планах, милая? Выступление в Небесном Городе?

– Отложим до послезавтра. – Улыбнулась Мона, и снова взяла Мириам за руку. – А сейчас нам пора, у нее мало времени…

– Как будто у меня его много! – Вздохнул Руби. – Это же мой цирк, разве нет? Может, раз уж мы здесь, где нас никто не слышит, кто-нибудь скажет мне, что происходит?

– А чем ты недоволен? – Понизив голос, спросила Мона. – Ты видел шатер? И сцену? Вечером на представлении будет весь город…

– Я не понимаю, почему? – Руби тоже перешел на шепот. – Как вам это удалось? Я всю жизнь на арене. Чтобы поставить спектакль, такой, как хотите вы, нужно репетировать месяцами! А у нее все получается за час! За ней Джекки повторяет с первого раза… болван, который без палки двух слов выучить не может! Ее все слушают, будто она пророк какой, вроде так и надо. Не замечают ни черта – ни того, что на все это считай сам Король деньги дал, ни того, что спектакль девчонка ставит, едва пятнадцати лет от роду! А другая девчонка, не сильно старше, тем временем рейдеров разгоняет.

– Звучит странно. – Ответила Мириам, глянув в сторону гвардейцев, все еще ожидающих в конце коридора. – Но ведь тебе от этого только лучше?

– Да я не спорю. – Покачал головой Руби. – Я человек старый, и всякое видел. И хорошо усвоил, что за все хорошее надо платить. Ты вот, она, и Мари, что там, наверху, моими ребятами крутит – не знаю, что вы делаете, но боюсь, что мне, и цирку моему, за это очень скоро расплатиться придется. За них боюсь – не за себя. Я… что с меня спрос, я бы свою душу за такое выступление заложил. Но вот их… они-то ни с дьяволом, ни с Мастером Риорданом не договаривались.

– Ты вовсе не старый, раз так нравишься женщинам. – Мона внезапно тоже стала серьезной, и Мириам почувствовала, как сквозь нее проступили цвета Мари. – И завтра утром проснешься знаменитым, главой самого великого цирка всех времен! Конечно, у этого есть своя цена – но платить ее придется не вам.

– И с этого мне быть счастливым? – Печально улыбнулся Руби. – От славы, другими заработанной? Или от того, что вы от моего цирка все, что можно возьмете, и уйдете… я же вижу, что у вас на уме.

– Мы отдадим взамен намного больше. Или ты хочешь помешать нам, Руби? – Цвета Мари внутри Моны стали еще ярче. – Встать у нас на дороге?

– Пороху не хватит. – Горько признал Руби, и почему-то посмотрел на Мириам. – Если я за свою жизнь что и усвоил – так это то, что в чужой драке искать нечего. Не охота к утру за стеной оказаться, как некоторые… с ножом в сердце. Но вы бы хоть намекнули, в чем дело… что за ставки на столе?

– Ты и сам скоро узнаешь. – Мона улыбнулась. – И никто не пострадает, опасности нет. Мы же в городе, и скоро у нас будут сильные покровители. Правда, Мириам?

– Правда. – Машинально ответила та, вглядываясь в ее лицо, цвета, двигающиеся за ним – сомнение, сожаление, раскаяние.

Цвета лжи.

– И почему я тебе верю? – Руби натянуто улыбнулся. – Мириам еще меньше говорит, чем ты. Что за девчонки пошли такие, а? В мою молодость иначе было. Ах, ну я и забыл – я же теперь твой отец. Главный в доме Капулетти, да? Что-то светленькая ты у меня, дочка. Цветом кожи в отца не удалась?

– Наверное, удалась умом. – Потупила глаза Мона. – Ведь без вас мы не справимся.

– Не скромничай. – Рассмеялся Руби. – Торопишься – так беги, у нас еще пара минут есть, до следующей сцены. Там, наверху, еще гибель Меркуцио ставят.

– Бегу. – Просто ответила Мона, и, без предупреждения ухватив Мириам за руку, устремилась дальше по коридору.

– Почему ты обманула его? – Спросила та, когда они миновали переодевающихся борцов, и коридор с зеркалами остался позади.

– Он должен был это услышать. – Быстро ответила Мона. Украшения, вплетенные в рыжие волосы, звякнули, когда она повернула голову к Мириам. – Он… и я.

– Что?

– Я тоже не хочу верить… признавать, что все может быть напрасно. Если мы не сможем никого спасти…

Теперь они шли под самой серединой помоста, между стальными опорами, поддерживающими толстые деревянные доски в трех метрах над головой Мириам. Справа, сквозь многочисленные узкие щели пробивался свет. Она без труда различала в движущихся там тенях очертания погрузчиков и фигуры рабочих – с той стороны осталась площадь с рядами белых кресел, которых становилось все больше и больше.

Мона свернула влево, нырнув между еще одной парой опор, и остановилась у лестницы, сваренной из блестящих стальных трубок, упирающейся в квадратное отверстие наверху, в помосте. Оглядевшись, Мириам увидела еще пару лестниц по сторонам.

– Технический вход. – Пояснила Мона. – На сцену выходят сверху, а эти люки скрыты кулисами, которых еще нет. В общем, так быстрее.

– Мари там? – Мириам посмотрела вверх. – Да, я ее вижу, сквозь доски. Но о чем ты говорила? Кого вы не сможете спасти?

– Она сама объяснит. Нам очень хотелось поговорить с тобой, пока все не началось. Потом времени совсем не будет. Когда Монти сказал, что тебе нужна помощь – мы поняли, что это наш шанс. Я побегу, мне нужно готовить следующую сцену…

– Просто лезть наверх?

– Ага.

Мириам ухватилась за ступеньку, подтянулась – и Моны уже не было рядом. Лестница слегка вибрировала под ее весом, но подошвы новых туфель оказались совсем не скользкими. Она взобралась по ней наверх в считанные секунды, и высунула голову в люк.

И замерла на долгие секунды – потому что никакой сцены там не было.

IV.

Сначала ей показалось, что это песок.

Темные, непривычно низкие холмы неправильного цвета уходили к далекому горизонту, двигаясь и рябя, как в сильную жару. Они охватывали пространство впереди, и смыкались с совершенно чистым закатным небом – ни купола, ни площади, ни Атланты. Но поднявшись еще на ступеньку, Мириам поняла, что песком это быть никак не может.

Это была вода. Невозможное водное пространство, больше любой пустыни. К нему навстречу бежали узкие улочки, пробиваясь между белых домов с плоскими крышами, разбросанными на уступчатой горе, будто зерна маиса. В свете заката мелькали лопасти ветряных вышек – высоких, как в Хоксе, красного и синего цветов. На мгновение Мириам ощутила дуновение ветра – прохладного, совсем не такого, как в пустыне, пахнущего неизвестностью.

– «Верона». – Произнес голос Мари у нее в голове. – «Славный город у Калифорнийского разлома.»

И тогда Мириам увидела.

Их было четверо. Они стояли посреди площади, на которую она только что поднялась – небольшой, мощеной красным камнем, с высокой старинной колонкой в центре. Они были далеко, и одновременно близко, так что Мириам могла без труда рассмотреть каждую деталь.

В этом месте Мари была мальчиком: юношей, хрупким и таким же красивым, с непослушными светлыми волосами, в черной форме, похожей на гвардейскую. Незримый шлейф, развернувшийся над головой актрисы, казалось, пульсировал от напряжения. Курт, стоящий перед ней, был одет в зеленое, в его правой руке, отставленной в сторону, покачивался серебристый револьвер.

– Ромео, сущность чувств моих к тебе. – Курт дернул Мари за пояс, расстегивая черную кобуру, лежащую у нее на бедре, затем оттолкнул ее. – Вся выразима в слове: ты мерзавец!

Он говорил странно, его слова подчинялись неслышному ритму, будто песня, лишенная музыки. Мари подняла перед собой руку, не дотрагиваясь до своего пистолета:

– Тибальт, природа чувств моих к тебе велит простить твою тупую злобу… – Она шагнула назад, уклоняясь от попытки Курта снова схватить ее, и стоящий позади нее Блай, в такой же черной форме, положил руку ей на плечо. Теперь Мириам видела, что на самом деле площадь Атланты никуда не делась. Она просвечивала сквозь странный город, позволяя видеть снующих перед сценой рабочих, циркачей, обсуждающих что-то в стороне, и настоящую одежду Мари – серый комбинезон без рукавов, и черную кепку, скрывающую волосы. Они существовали одновременно – далекий и настоящий города, их близость ошеломляла. Странное место, полное воды до горизонта казалось совсем настоящим. Общими у двух картин были только цвета людей – Мари, Курта, Блая, и других, за сценой и под ней. Вплетаясь в несуществующий мир, они ткали его на глазах у Мириам.

– …я вижу, ты меня совсем не знаешь! – Мальчишеский и одновременно девичий голос Мари дрогнул, и Курт рассмеялся. Джекки, стоя чуть в стороне, рассматривал обеих с удивлением.

– «Я здесь.» – Робко и беззвучно произнесла Мириам, опасаясь прервать разыгрывающуюся сцену. Мари даже не взглянула в ее сторону, но секунду спустя пришел ответ – прикосновение, такое же, как у Моны:

– «Тогда смотри.»

– «На что? Я не понимаю, что происходит.»

– «Наблюдай, как можно удержать нож без рукояти.»

Настоящий голос Мари сорвался. Она увещевала Курта, но слова не достигали сознания Мириам, всматривающейся в странный шлейф над девушкой и ее цвета, ищущей в них хоть что-нибудь понятное. В этом месте они были рассеяны везде – в несуществующем солнце и воде, домах, уступами расходящихся по сторонам, толпе, иллюзорной, но ясно ощутимой, и заполняющей площадь вокруг спорящих молодых людей. Весь этот мир принадлежал Мари, лежал внутри нее – и одновременно жил в сознаниях циркачей, и десятков людей, смотрящих сейчас на сцену с площади.

– …расстанемся друзьями! Едва ли знаешь ты, как дорог мне! – Последние слова Мари почти выкрикнула, и Блай, не выдержав, дернул ее за плечо, становясь между ней и Куртом.

– «Ты… используешь их.» – Сказала Мириам. – «Заставляешь придумывать то, что они видят?»

– «Подталкиваю, совсем чуть-чуть. Остальные видят совсем не так ярко, как ты. Для них это просто представление, которое почему-то заставляет воображать целый мир, и жить его чувствами.»

– «Которые на самом деле принадлежат тебе?»

– «Да, и не наоборот. Запомни, это важно. В тот раз, за стеной, ты неправильно использовала свой талант.»

– И где твой ствол?! – Блай вскинул руку с револьвером, Курт рассмеялся в ответ, и Мари бросилась между ними:

– Тибальт, Меркуцио! Барон ведь запретил сражаться на улицах Вероны! Постой, Тибальт! Меркуцио!

Выстрел был не настоящим, и прозвучал только в иллюзорном мире – потому что на настоящей сцене пистолет Курта был сделан из дерева. Но боль Блая была настоящей, Мириам готова была поклясться в этом, глядя на его цвета. Клоун стоял, прижав руку к животу, будто не веря, глядя в след уходящему Курту, а Мари пыталась заглянуть ему в лицо, снизу вверх. Джекки, явно соображая медленнее всех, спросил недоуменно:

– Ты ранен? Как, серьезно?

И Мириам, до этого отстраненно смотревшая на них, едва удержалась, чтобы не закричать в ответ: «Да он сейчас умрет!» Потому что смерть проступила в ссутулившихся внезапно плечах Блая, и дурацкой улыбке, неожиданно появившейся на его губах. И смерть была в позе Мари – которая все еще смотрела ему в лицо, не веря, пытаясь не верить, но пальцы уже дрожали над открытой кобурой. И было ясно, что Курту следует бежать быстрее, потому что он может не успеть, даже не увидеть, как девочка-мальчик, только что пытавшаяся с ним подружиться, застрелит его в отместку за друга.

Мириам зажмурилась, избавляясь от наваждения. История перед ней рассказывала сама себя, в одной лишь сцене неся такой заряд чувств, которых человеку хватило бы наверное на целый год. И дело было не только в иллюзии Мари, но и в самих героях – людях, живущих сейчас в чужом мире, но испытывающих настоящие чувства.

– «Неправильно.» – Сказала она. – «Уже поняла. Я брала, когда нужно было отдавать.»

– «Подталкивать и направлять.» – Поправила ее Мари. – «Есть две стороны таланта, и тебя чуть не убила та, которая позволяет чувствовать сильнее других. Так же было у брата – он страдал, пока не научился защищаться, не видеть то, о чем думают вокруг.»

– «Почему это так сложно?»

– «Потому что таланты не предназначены для битвы.» – В ответе Мари мелькнуло удивление. – «Они совсем не для того, чтобы убивать.»

– «Да, точно. Ты просто рассказываешь истории, а я – вижу цвета. Нет, на самом деле не только их – я могу заглянуть гораздо глубже…»

– «И это может ранить. Чужие воспоминания и мысли могут сломать тебя, сделать другим человеком. Это очень страшно, и Риордан рассказывал нам об этом. Но чувствительность – это только половина твоего таланта.»

– «А какая вторая?»

– Какого черта затесался между нами? – Блай тяжело оперся на плечо Джекки, и наклонился к Мари. – Я ранен был из-под твоей руки!

– Я вас хотел разнять…

– Веди-ка меня, Бен, куда подальше… я вырублюсь сейчас. Чума возьми семейства ваши оба! Я из-за вас… стал пищей… для червей!

Картина словно застыла – уходящие Блай и Джекки, Мари, смотрящая им вслед, и толпа, такая же иллюзорная, как и город, окружившая их на площади.

– «Активная сторона таланта – прикосновение.» – Сказала Мари. – «Способность изменять то, что видишь. Для меня – это умение показывать людям миры, скрытые в них самих…»

– «Ты заставляешь их видеть то, что хочешь?»

– «Нет – только то, что хотят они сами. Я лишь подталкиваю в нужном направлении – словами, взглядом, прикосновением.»

– «И поэтому тебя все слушают?»

– «Я не хотела, чтобы меня слушали… так.» – Мари взглянула на Мириам, и иллюзия померкла, оставив только освещенную солнцем сцену – огромную, открывающуюся на площадь, наполовину закрытую стеной из блестящих лесов и белых кресел.

– «Просто, если у нас больше не будет случая поговорить – пожалуйста, поверь мне… я не хотела. Мне стыдно использовать любимые книги, чтобы добиться своего, приказывать этим людям, Моне. И если я сумею помочь тебе, хоть на полдюйма приближу возвращение моего брата – мне будет легче. Когда вы пойдете в Небесный город – вам понадобится каждая капля вашей силы. Каждый кусочек твоего таланта.»

– «Я видела, что ты делаешь. Мне кажется, что я смогу попробовать… прикосновение.» – Мириам на секунду задумалась. – «Но почему тебе стыдно? У вас же важная миссия, разве нет?»

– «Я очень сильно хочу вернуть брата. Настолько, что готова пренебречь всем.» – В ответе Мари была горечь. – «Дружбой, любовью, честью… всеми книгами, что есть во мне. Мне кажется, что это правильно – но в то же время я отвратительна себе, Мириам.»

– «Разве так плохо – сделать этот цирк знаменитым?»

Мари повернулась к площади, медленно и плавно – гораздо медленнее, чем тек их разговор. За прошедшие несколько секунд Джекки с Блаем едва успели проделать пару шагов. Мириам почувствовала рядом знакомые цвета – из люка за ее спиной выглянула девушка-гвардеец, едва сдержав вздох удивления.

– «Ох, если бы дело было только в спектакле! Но все это представление – лишь обман, прикрывающий другой обман, средство для достижения цели, хотя в нем – все мое сердце.»

– «Обман?»

– «Канаты, удерживающие шатер. Железные столбы вокруг трибун. Подвеска, скрепляющая экраны над сценой – весь этот стальной цветок, который тут возводят.» – Мари не двинулась, но вокруг, нарисованные движениями невидимой кисти, вспыхнули белые линии, расчерчивая окружающее пространство, соединяя невидимые точки, которые она называла, проходя сквозь доски, металл, дерево и бетон. Мириам даже не успела оглянуться, а узор уже погас, оставшись только в памяти – вогнутая конструкция, действительно похожая на цветок, с центром, приходящимся точно на сцену.