Текст книги "Мой брат, мой враг"
Автор книги: Иван Козлов
Жанр: Современные детективы, Детективы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
– Я просто уверен, что мы бы сработались там.
Был ранний вечер.
За рулем машины сидел Толян – новый водитель Солодовых. Он не скрывал радости по поводу этого назначения.
– Спасибо, Бильбао. Я все равно подумывал уезжать из Светловска. Там всё хреново. А тут шеф даже комнату выделил и платить хорошо обещает.
– Как вы Чуму ментам сдали? – спросил Бильбао.
Толян тяжело вздохнул. Ответил неохотно:
– Моя б воля – не получили бы они его. Мы Чуму за город отвезли, в один подвальчик дачный. Сидим, значит, с твоим братаном в соседнем доме, пьем кофе, и тут ментура врывается, нас мордами на пол: «Где Чумаков?» Настучал им кто-то о нас. Вот так.
– И кто из вас сказал, где Чумаков?
Толян нахмурил лоб:
– Поверь, я бы не сдал. Сиротка просто перепугался, побелел, и…
– Останови здесь.
До дома надо было еще ехать два квартала, но Бильбао решил немного пройтись.
– Серега, я слово тебе даю: на куски бы меня разрывали – ничего бы не сказал. Веришь?
– Не верил бы – домой отправил.
Он протянул руку Толяну, попрощался с ним и зашагал по улице.
Улица была тихой, в кленах, но на их широких листьях лежал слой пыли. Серым от нее был асфальт щербатого тротуара, и небо выглядело серым, и даже заходящее солнце светило тускло, словно через запыленное стекло. Бильбао стало грустно и тоскливо. Возможно, это было чувство усталости, но он еще не знал его и потому просто почувствовал тоску и грусть.
Из открытого окна дома, вдоль которого он сейчас шел, гремела мелодия, била по перепонкам. В такой серый вечер надо было слушать скрипку старого еврея Миши. Сидеть за бутылкой красного вина, смотреть на Наташу и слушать скрипку.
Завтра он обязательно сделает это.
В подъезде дома в нос ударил запах хлорки.
Он поднялся на свой этаж, вытащил ключи, но они, оказывается, не понадобились. Дверь была не заперта. Бильбао толкнул ее, не спеша переступил порог и спружинился, готовясь к худшему.
В проеме двери показалась Татьяна.
– Заходи, я одна. – И тут же пояснила: – Эта квартира давно куплена отцом, и у меня от нее есть ключи, так что извини…
Бильбао зашел.
На кухонном столике стояла бутылка коньяку, уже начатая, тарелки с овощами, мясом.
– Выпьем? – спросила Татьяна. – После службы ведь можно?
– Ты пришла меня отблагодарить, как в записке писала?
Татьяна хищно улыбнулась, лицо ее было красным то ли от коньяка, то ли от волнения. Медленно расстегивая блузку, ответила:
– Я сегодня встречалась с подружкой, с той, которую ты не так давно… Она во всех красках мне это расписала, и я распалила себя… Вот и прибежала. У нас мало времени. Муж может прийти домой раньше, и ему не нравится, когда меня там нет.
Она медленно сняла блузку. Под блузкой был легкий бюстгальтер, который ничего уже не скрывал.
– Выпьешь? – спросила она.
Бильбао покачал головой:
– Я спешу на поезд.
– Ты трахнешь меня, – сказала она медленно, глядя ему прямо в глаза. – Боишься, что узнает Солодовых? Так вот, слово тебе даю: если ты меня сейчас же не… – она высказалась грязно, как мужики в подворотне, – я скажу Солодовых такое… Я скажу, что приходила к тебе и буду приходить. Он в порошок тебя… Иди сюда, я не могу уже! Не могу!
Она прижала ладони к низу живота, опустилась коленями на ковер, лежащий в прихожей, чуть откинулась назад, не сводя взгляда с Бильбао.
– Ну, пожалей же меня! – сказала, почти плача.
Бильбао повернулся и вышел из квартиры.
* * *
И было все, как он желал накануне.
Вязкой ртутью отливал Дон под светом белой луны, на песке, у ног, стояла бутылка вина, Наташа и он держали в руках бумажные стаканы, сидя на огромном поваленном дереве, а еврей Миша играл им Бен-Хаима.
Потом, когда закончилось вино, Миша сказал им:
– Катер через Дон уже не ходит, поздно, а по мосту далеко обходить. Вы останьтесь у меня, в доме, где я работаю пугалом. Хозяева не придут, но даже если бы они и пришли – ничего страшного, они разрешают мне принимать гостей. Пойдемте.
Дом был богатый, кирпичный, в два этажа. Миша завел их в комнату, где стояла большая кровать, и тотчас ушел.
– У меня есть где спать. А вам пусть сегодня не спится.
Наташа присела на кровать, попросила Бильбао:
– Выключи свет.
В темную комнату тотчас заглянула луна.
– Сережа, – сказала Наташа. – Ты только пойми правильно… Я не хочу, чтоб у нас что-то случилось. Я сейчас лягу и засну. Ты понял?
– Не совсем, – ответил он.
– И ты ляжешь и просто заснешь.
– Критические дни? – спросил он.
– Нет. – Она ответила просто, подошла к окну и задернула тяжелые шторы. – Дело совсем не в этом. Я не хотела бы тебе говорить в чем… Ну да ладно. Я еще не была с мужчиной, Сережа, и вот так, здесь – не хочу. И потом, не обижайся только, но ты не мой идеал. Мы еще можем стать друзьями, как дети говорят, но любовь – это другое, согласен?
– Я еще не знаю, что это.
– Вот видишь.
Наташа разделась в полной темноте и легла. Он присел у ее ног.
– Я прошу тебя, Сережа…
Бильбао нащупал ее руку, лежащую поверх одеяла, и поцеловал.
– Не знаю, что такое любовь, однако готов носить тебя на руках. Ты приедешь ко мне?
– И еще, Сережа, – сказала она, вместо ответа. – Ты не надейся ни на что, ладно? Я жила в развалюхе… И не затем из дыры уехала, чтоб в такую же вернуться. Я знаю, зачем себя берегу. Я уеду туда, где театры, фонтаны, где в помятых брюках не ходят и грязи нет. Где иные люди. Я уже засыпаю… Ложись рядом и не трогай меня, прошу. Засыпаю…
Бильбао подошел к окну, сквозь щель штор взглянул во двор дома. На клумбе, огороженной битым кирпичом, цвели розы, под луной они казались черными. В углу валялись обрезки досок, провода, металлические уголки. В луже, просвечивающей сквозь дощатый забор, кричали лягушки.
Такой дом он может уже купить.
Только зачем?
Не раздеваясь, он лег на край кровати, поверх одеяла, прикрыл глаза.
И ему вспомнилось, что он ловит бычков, потом тащит их на базар, и смуглый моряк протягивает ему новую майку с надписью «Бильбао». И еще вспомнился пляж, и орда пьяных друзей, веселых, хохочущих, вспомнился живой Коленька, сидящий с книгой на валуне, и обнаженная строгая девочка в кабинке для переодевания.
Любовь?
Знать бы, что это.
Только ради этой девочки он бросил все. Именно ради нее, а не потому, что уговорил дядя Федя, не потому, что побоялся навсегда остаться в старом мамином доме, где бы хозяйничала Верка, работать в районной газете и спать на подшивках газет с Поляковой… Он тогда уже боялся другого: что эта вот высокая белокурая девочка, сложенная как богиня, захочет большего пространства. Богиням надо ведь не только песок и море, им нужна высота Олимпа.
Луна все же прорвалась в узкую щель неплотно задвинутых штор. Бильбао посмотрел на Наташу и улыбнулся. Волосы ее отливали сейчас золотом, как нимб.
Солодовых выглядел плохо. У него был потухший взор, и на это в первую очередь обратил внимание Бильбао. И раньше худой, сутулый, он как бы олицетворял собой образ человека, нуждающегося в срочном лечении, но живой блеск глаз придавал оптимизм в прогнозе на выздоровление.
Сейчас оптимизма не было.
– Мне надо успеть поставить сына на ноги. – Он пил чай на травах, и валерьяновый их запах витал в сумрачном кабинете. – Татьяна не помощница. Она главного не понимает. Без меня, даже если все деньги достанутся ей, она мало что сможет сделать для Дениса. Деньги мало иметь, с ними надо уметь обращаться.
Бильбао сидит напротив шефа, молчит, пробует угадать, к чему тот затеял разговор на семейные темы. Неужели Татьяна выполнила свою угрозу и сказала мужу, что приходила на его квартиру? Наверное. Но даже если и так, то оправдываться глупо. Остается сидеть и слушать.
– С такими бедрами и энергией грешно не завести пару любовников, и я бы ее понял. Живая женщина, природа требует. – Он болезненно и коротко рассмеялся. – Ты знаешь, под кого она пробовала ложиться? Под твоего братца. А потом сказала: с мужем и то лучше. Не мне, конечно, сказала. Но я знаю все, что она говорит. Все.
При этих словах Солодовых остановил печальный, тусклый взгляд на Бильбао:
– Ты мне ничего не хочешь сказать?
– Нет.
Солодовых кивнул, словно соглашаясь с этим.
– У нас с тобой состоялся когда-то диалог о Татьяне. Я тебе кое-что предлагал, а ты…
– Появилась нужда вспомнить старое? – спросил Бильбао.
– Да. Новое заставило это сделать. На днях моя жена приходила к тебе.
Он аккуратно отставил в сторону уже пустую чашку из-под чая, ослабил галстук.
Бильбао ни одним движением не показал, что эта фраза касается его.
Пауза была долгой, и прервал ее вновь Василий Егорович:
– За дверь ты ее не выставил, хотя надо было при этом еще и стукнуть под зад. Ты ушел сам. Но она дала слово, что все равно переспит с тобой. Или…
Опять возникла пауза. И у Бильбао вновь не появилось ни малейшего желания ее прерывать.
– Тебе в такой ситуации легче, чем мне, согласись. – Солодовых посмотрел на часы, полез в стол, вынул оттуда таблетку, бросил ее в рот. – Тебе еще можно что-то советовать. Будь я посторонним в этой истории, я бы посоветовал тебе трахнуть ее как следует, и она бы успокоилась. Я ведь знаю ее. Татьяна как альпинистка: на покоренную вершину ее уже не потянет, будет новые искать. Хотя быть уверенным в этом, конечно, трудно. И самое главное, я не посторонний, а потому… Можешь верить, можешь нет, но мне жалко и ее. По отношению к ней у меня появляется родительский инстинкт. Выгоню – кому она будет нужна? Скурвится ведь очень быстро. И потом, выгоню, а сына оставлю у себя, и очень скоро Денис останется на свете один. А он любит мать, и она к нему очень хорошо относится. Ты умный, Сережа. Ты не по годам умный. Подскажи, что всем нам делать?
– Ответ один, и вы его знаете, – сказал наконец Бильбао.
– Ошибаешься. Если бы я знал…
– Вы не зря сказали, что у Когана есть для меня стоящее предложение. А с вами мне надо расстаться. Вот и решение проблемы. Ничего сложного.
Наверное, Солодовых эти слова было слышать неприятно. Он опустил глаза и сказал тише обычного:
– Я сделаю так, что ты не останешься на меня в обиде.
Все эти дни Сиротка избегал с ним встреч. Не звонил, не заходил, не напоминал о себе другими путями.
Столкнулись они совершенно случайно. Бильбао вышел от Солодовых и сразу же направился в свой любимый подвальчик – пить кофе.
Сиротка сидел за угловым столиком, перед ним стояла опорожненная наполовину бутылка вина и в пепельнице дымилась гора окурков.
Увидев Бильбао, он натянуто улыбнулся:
– Серега? Вот не ожидал…
– Встретить меня на свободе? – спросил тот. Бильбао взял крепкий кофе, сел напротив Сиротки, положил на стол кулаки. Он был абсолютно спокоен, с минуту рассматривал брата, так, будто не видел его сто лет. Сиротка, оказывается, быстро вошел в новую роль, по крайней мере, пальцем в носу уже не ковыряет и грязную тельняшку носить не будет. Но если б только это изменилось в нем…
– Зачем ты сдал Чуму ментам?
Сиротка, конечно же, ждал этого вопроса, ответил быстро:
– А иначе они бы не отпустили тебя! Они бы тебя сгноили там!
– Так, значит, ты ради меня старался?
– Конечно! Ну, скажи, какая нам польза от Чумы? Он там расколется, своих выдаст – и хорошо! И всё ладушки! А не выдаст – его проблемы. Главное – ты на свободе! Эх, братишка!.. Давай по коньячку возьмем, а?
Бильбао поднялся, так и не выпив кофе, не попрощавшись с братом, вышел.
Домой идти не хотелось.
Он свернул на одну из тех улиц, которую когда-то обследовал по заданию Ивана Николаевича Петрова. Меж старыми раскидистыми тополями стояли ржавые гаражи. Тротуар был почти пуст, и только за светофором, у входа в центральный универмаг, толпились люди. Он свернул туда, прошел сквозь толпу.
– Сережа!
Голос женщины он не узнал, решил, что обращаются не к нему, и продолжил свой бесцельный путь, пока его снова не окликнули:
– Сережа, Калганов!
Теперь он обернулся. За спиной стояла жена Якова Яковлевича Когана.
– Здравствуйте, Сережа. А мы вот решили с Инночкой пробежаться по магазинам. – Только теперь Бильбао увидел, что на ступеньках универмага стоит и Инна. Она вскинула руку в приветствии. – Сумку покупками набили, а машину не взяли. Вы не поможете донести к дому? Тут ведь недалеко, если помните, всего три квартала.
Сумка оказалась хоть и объемной, но совсем не тяжелой, и приглашать для нее носильщика женщинам было, конечно же, не обязательно. Но не скажешь же им об этом. Бильбао все равно делать в этот вечер было нечего, и тем не менее он подумал: хотя бы на чай не пригласили.
Однако разговор жена Когана начала именно с этого:
– Сейчас организуем легкий ужин. Вы составите нам компанию за столом? Яков Яковлевич уже уехал в Москву, – вопрос с жильем решается, и мы с Инночкой надеемся, что квартиру нам дадут нормальную. У вас тоже квартира там будет. Вы ведь приняли уже решение работать с Яковом Яковлевичем? Если нет, то принимайте, не пожалеете, честное слово! Мы с Инночкой очень надеемся, что вы будете рядом. Вы такой надежный, а в чужом городе, особенно на первых порах…
Она стрекотала без умолку, а Инна молчала, время от времени бросая на Бильбао робкие взгляды.
Вот и их дом, подъезд, этаж, дверь. Занеся сумку в прихожую, Бильбао решил все же раскланяться и уйти, но жена Когана решительно заявила:
– Нет, мы вас не отпускаем! Я бегу на кухню, а ты, Инночка, займи гостя. Проходите в гостиную.
Отказывать было неудобно, и Бильбао сел за журнальный столик в глубокое мягкое кресло.
– Мама очень хорошо к вам относится и хотела бы, чтобы вы у нас бывали чаще, – сказала Инна, опускаясь в кресло напротив. При этом она тщательно, обеими руками, натянула платье на колени, хоть оно было совсем не мини.
– А ты этого хотела бы? – спросил он.
– Да, – тихо ответила та, опустила глаза и покраснела.
«Иван Сергеевич Тургенев, – подумал Бильбао. – Это его героиня: дворянская девушка тихого уездного городка. Впрочем, и в столице она не станет светской дамой».
Он с трудом подавил зевок.
В тот же день, уже поздним вечером, Бильбао еще раз встретился с Сироткой. Пришедший к нему брат был выпивши.
– Я специально на грудь принял, чтоб легче говорить было. Я во многом не прав, конечно, не спорю. Но мы же все не ангелы, так, братан?
– Наверное, – согласился Бильбао.
– Точно! Ты тоже… Когда руку на меня поднял…
– Сиротка, я хочу спать. Завтра у меня много дел. Ты с чем пришел?
– Знаю, что дел много. Уезжаешь ведь. Как видишь, я тоже это знаю, только почему-то не от тебя, хотя ты мне первому должен был рассказать…
– Короче, Сиротка.
– Ладно, короче так короче. Я с шефом беседу имел, ну, с Солодовых. Он сказал, что мог бы поставить меня на твое место, если бы ты… Ну, как это… Рекомендовал меня. У него все равно нет подходящей кандидатуры. А я ж не полное дерьмо, Бильбао, я уже многому научился.
– А рекомендация жены Василия Егоровича не устроит? Татьяна за тебя похлопотать не хочет?
Сиротка болезненно поморщился:
– Не подкалывай. У нас с ней всё… – Он развел руками. – Ты же сказал когда-то, чтоб я к ней не подходил…
– Ты меня не послушался, ты подходил, так что не ври.
Сиротка тяжело вздохнул.
– Ладно, братан, речь ведь сейчас не о ней. Обо мне речь. Мы же вместе росли…
Часть третья
Человек без имени
Глава 1
В Москву он приехал впервые и, конечно же, был более чем уверен, что тут его никто не знает. И вдруг…
В самом центре, на Горького, где бодренько, несмотря на почтенный возраст, восседал на лошади князь Долгорукий, кто-то схватил его за руку, и женский голос восторженно прокричал:
– Ну это вообще полный прикол! Бильбао! Какими судьбами?
Женщина эта выскочила к нему из темной иномарки. Дверь машины, застывшей у обочины, оставалась открытой, возле нее стоял молодой амбал в красном пиджаке и при бабочке. К нему уже спешил милиционер в капитанских погонах, с полосатым жезлом в руке. Амбал был спокоен. Зато женщина подняла руку и быстро зашевелила пальчиками, крикнула гаишнику:
– Все нормально, капитан, это я.
Милиционер, без сомнения, узнал ее, тут же умерил свою прыть, улыбнулся, но сказал:
– Проезжайте, все равно нельзя здесь стоять, начальства полно.
В отличие от стража порядка эту полноватую женщину с копной светлых, цвета созревшей пшеницы, волос Бильбао не узнал. Она, кажется, была этому лишь рада, потащила его к машине:
– Поехали! Слышал же мента – нельзя здесь останавливаться, даже мне! – Она почти затолкала его на заднее сиденье, сама села рядом, а амбалу в бабочке только и сказала: – Вперед, на мое место падай. И не оглядывайся: мы, может быть, целоваться будем. Гони ко мне, Гоша.
Последние слова были уже обращены к водителю, иномарка тотчас сорвалась с места, а женщина весело и по-свойски хлопнула Сергея по плечу:
– Ну прикол! Всё не узнаешь?
– Нет, – ответил Бильбао.
– А так?
Она сорвала пышный парик, под которым оказались короткие, ежиком, темные волосы. И тотчас помолодела, стала как бы худее, меньше ростом.
– А так – нормально. – Бильбао улыбнулся. – Так ты Нина.
Теперь эту женщину он узнал. Нина, певица, отдыхавшая в их городке, на улице, ведущей к пляжу.
– Ну-ка, скажи, что тебе во мне больше всего нравилось?
Бильбао бросил нерешительный взгляд на парней, сидящих впереди, и Нина уловила это:
– Не обращай на них внимания. Мальчики знают свой шесток. Так вот, если ты забыл, то я напомню: тебе нравилась моя задница! Я не думаю, что она подурнела с тех дней.
Нина весело расхохоталась, но быстро оборвала смех:
– Бильбао, я тебя тоже не узнаю. Сразу узнала, а теперь – нет. Ты чего такой замороженный? Будто в Москву от импотенции приехал лечиться. А? И вообще, какими здесь судьбами оказался?
– Теперь я здесь работаю.
– Да? Вот здорово! У меня сексуально озабоченных подруг – хоть пруд пруди, сведу тебя с ними, пусть узнают, что такое бабье блаженство. Гоша, – обратилась она опять к водителю, – багажник затоварить надо, я не знаю, что у меня дома в холодильнике.
Машина остановилась у магазина, Гоша и красный пиджак пошли за покупками, а женщина тут же обняла Сергея и коротко поцеловала его:
– А ты давно из дому.
– Как ты определила?
– У тебя губы были чуть соленые и пахли морем. Полный прикол! А сейчас этого не чувствуется. Но все равно волнительно, черт возьми!.. Знаешь, после того, как ты меня там отлюбил, я ведь на следующий год приехала, но узнала, что тебя нет, – и адью через день! Ой, Бильбао, какая же ты сказочка! Не женился, случаем? У меня сегодня останешься?
Он не успел ответить, потому что дверцу распахнул Гоша:
– Марина, есть соленые огурцы – брать?
Она лукаво взглянула на Калганова:
– Ты коньяк все еще закусываешь огурцами? Он тоже задал встречный вопрос:
– Ты что, имя сменила?
– А как же! Нина – это не для современных афиш, понимаешь? Не звучит! Марина Сереброва – это уже что-то, правда?
– Так ты – Сереброва? У меня твои кассеты есть. И по радио часто слушаю, но не думал…
Он запнулся, и она продолжила:
– Не думал, что у меня, кроме задницы, и голос неплохой? – Затем к Гоше: – Бери огурцы. И фруктов, побольше фруктов. Какие из них лучше потенцию поддерживают? Или тебе стимуляторов не надо?
И она опять заразительно рассмеялась.
Нина-Марина уже успела поездить с гастролями по Европе, заработала на евроремонт и мебель, у нее есть свой водитель и охранник. Ее приглашают на телевидение и радио, на светские тусовки. Она успела побывать замужем.
– Целых полгода с дураком жила, представляешь? Целых полгода! Он хотел, чтоб я ему борщи варила и танец живота исполняла, это после того, как на сцене семь потов с себя сгоню.
После душа Нина-Марина явилась на кухню, где уже хозяйничал Бильбао, в домашнем халате и с мокрым ежиком волос. Без грима и парика она была даже привлекательней той женщины, которая зазвала его в машину.
– Так как все же вас теперь называть, мадам? – спросил Бильбао.
Она лишь махнула рукой:
– Да как тебе вздумается. Хоть стервой. – Она обеспокоенно взглянула на старые, с гирьками, ходики. – Суперремонт сделала, но решила от бабушки память оставить. Это святое. Ты до которого часа свободен?
– До одиннадцати утра.
– О, хорошо! Тогда мы с тобой все-все успеем сделать.
Она была такой же, как и раньше, на море. Она даже, кажется, пахла сейчас просоленной полынной степью.
Назавтра Сереброва была свободна от концертов и репетиций, потому ночь они не спали. Любовью занимались в охотку и с желанием, но было время и поговорить.
– Бильбао, возникнут проблемы с работой – звони сразу: устрою. Знаешь, как это ни смешно, но в Москве не хватает нормальных мужиков. Вот и сейчас подружка охранника ищет, так что если есть кто на примете… А не будет проблем – все равно звони. Поспать – само собой, но мне и поговорить по-человечески даже не с кем.
«Я тоже давно по-человечески ни с кем не говорил», – подумал Бильбао.
* * *
В одиннадцать часов, как и договаривались, он зашел к Когану.
Московский кабинет Яков Яковлевич обустроил почти так же, как и в родном городе, даже старая его пепельница стояла на дальнем углу стола. Поздоровавшись с Бильбао, он взглянул на часы:
– До четырнадцати ноль-ноль я занимаюсь только с тобой, и никто нам мешать не будет. Времени вроде много, но и разговор наш тоже не пустяковый. Мы ведь сюда приехали Москву и мир покорять, так? И уже есть план, с чего надо начинать. Слушай внимательно. Один американец хочет на наших верфях построить шикарный пассажирский корабль, но я нынче на виду и, как госслужащий, выступить посредником между заказчиком и подрядчиком не могу. Потому ты сегодня же зарегистрируешь на себя предприятие, допустим, по оказанию полиграфических услуг… Впрочем, не важно каких, важно – что ты будешь числиться в сфере малого предпринимательства и с тобой можно будет заключать контракты…
Яков Яковлевич продумал уже все мелочи, решил все вопросы. Бильбао оставалось только обойти с нужными бумагами нужные кабинеты, и вечером того же дня он открыл ключом, полученным от Когана, дверь на первом этаже многоэтажного дома. Это была квартира, переоборудованная под офис. Две из трех комнат были еще пусты, но одна уже заставлена приличной мебелью, оргтехникой. Стоял даже посудный шкаф, где с чашками-рюмками красовалась нераспечатанная бутылка виски. Завтра ее предстояло открыть для американского судовладельца.
Уже завтра.
Яков Яковлевич объяснил спешку так: за подобными заказами охотятся многие, и охотятся в прямом смысле – могут и на мушку взять. Надо дело провернуть оперативно, чтоб конкуренты глазом моргнуть не успели.
– Строить судно будем в Николаеве, там у меня старый друг работает, предварительная договоренность с ним уже есть. При удачном раскладе твой процент в рублях составит…
Он даже не сказал об этом вслух, взял авторучку и написал цифры на листе, потом протянул Бильбао. Бильбао взглянул на лист, свернул его и сунул в карман рубашки. Весь день хотелось вытащить его и еще раз взглянуть на многочисленные нули, но сделал это только сейчас. Уселся за новенький стол, включил настольную лампу.
Солодовых действительно расплатился с ним по-царски, да и без того личные его сбережения были вроде бы немалыми.
Вроде бы.
Но это – смотря с чем сравнивать. Если с написанными Коганом цифрами, то весь уже существующий капитал Бильбао – мелкие карманные расходы.
– Ни фига себе, – говорил Лукаш, обходя комнаты. – Чтоб я так жил! Ты буржуем стал, Бильбао! А ванная! Можно я искупаюсь?
– Давай. К вечеру ты должен выглядеть как денди лондонский – на концерт идем. Нам будет петь звезда советской эстрады Марина Сереброва.
– Иди ты! Захар, слышь? – крикнул он в сторону кухни. – На саму Сереброву пойдем.
Ответа не последовало. У Захара Скрипача был занят рот: он поглощал мясной салат. Проголодался в дороге: Бильбао ведь прислал им деньги только на билет, а своих сбережений хватило лишь на чай да пару пирожков.
Не складывалась жизнь у Захара. Родной колхоз развалился, работы там для него не нашлось. Прибился к Лукашу, охранял его, когда тот дурачил публику наперстком и кубиками, но заработки их становились всё меньше, чаще приходилось пускать в ход кулаки. Конкуренты Лукаша работали бригадами, платили ментам, соперничать с ними в городах становилось всё труднее. А в селах и станицах у людей не было денег, чтоб платить за дурацкие фокусы.
Сиротка приехал в Москву еще накануне вечером: дорогой костюм, золотой перстень, швейцарские часы. «Я деньги не коплю, это ненадежно, я их сразу в себя вкладываю, правильно?» О взаимоотношениях с Солодовых сказал коротко: «Пусть молится на меня». Выпили за встречу они немного, но Сиротку так развезло, что он всю ночь блевал в ванной, а теперь спит мертвым сном.
После осмотра квартиры Лукаш и Бильбао возвратились на кухню, сели за стол.
– Так объясни, Бильбао, на кой черт ты нас пригласил? Повод?
– Да просто повидать захотелось, – засмеялся он. – Вы же Москву еще не видели?
– Нет, зоны в основном севернее расположены. А столица, конечно, громадная. Я тут развернулся бы. Нашел бы для себя дело. Скрипач, переедем в столицу, а?
Захар откусил бутерброд с ветчиной, запил, как компотом, стаканом водки и лишь пожал плечами.
– Да… – протянул Лукаш, взяв свой старенький дипломат и щелкая замками. – Ты же не в курсе, Бильбао. О Захаре в газете писали. Представляешь, голыми руками волка задушил. Спас, так сказать, колхозную отару. Овцы за деревней паслись, и на них волк напал. Захар взял и скрутил ему башку. А работы для него все равно не нашлось. Где справедливость? Вот, посмотри, материал в районной газете.
Заметка называлась «Гладиатор из Ракитного».
– Оставь газету себе, – разрешил Лукаш. – Я двадцать экземпляров ее купил. Это ведь вроде как рекомендательное письмо для друга. Авось пригодится.
Вечером они пошли на концерт. Потом Марина пригласила их на ужин. Героем стола стал Захар. Лукаш всем рассказывал о том, как его друг расправился с волком, все ахали, а тот, кто был в центре внимания, невозмутимо поглощал ужин.
Марина, сидевшая рядом с Бильбао, прошептала:
– Удивительный экземпляр. Его бы за деньги в цирке показывать. Но в телохранители не пойдет, извини. Тут все-таки светская среда, а он… Только не обижайся, Бильбао.
В это время Лукаш совал газету со статьей о деревенском гладиаторе мужчине лет тридцати, с бледным, даже зеленого оттенка лицом.
– Кто это? – спросил Бильбао.
– Да так, один из представителей шоу-бизнеса. Сейчас их расплодилось больше, чем артистов…
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.