Текст книги "Мой брат, мой враг"

– Мы с Бильбао в течение дня еще обсудим этот вопрос, – пробурчал Дойник. – Я позвоню тебе потом.

– Если вы обсудите, значит, вечером нам останется лишь согласовать с тобой, Сергей, кое-какие детали. Ужин будет на двоих, Ира.

Машина уже выскочила за город, когда Дойник наконец заговорил:

– Кичится! Старой должностью кичится! Ах, вторым секретарем был! А при этом даже имени своего не имел. Да и сейчас не имеет. Ты знаешь, как его по-настоящему зовут?

– Он что, под псевдонимом живет?

– Почти. Аркаша он, Аркадий Александрович. Пришел в райком инструктором, по возрасту самым молодым был. А сменил на том посту действительно одного Лёнчика, который шустро умел по магазинам бегать и бутылки с закусками начальству таскать. На повышение пошел только из-за этого. Ну вот. А первый секретарь по старой привычке ему все время: «Лёнчик, беги принеси…» Так оно и пошло. Первому ж не возразишь… А теперь Лёнчик наш удила закусывает, хочется ему показать, что стоит чего-то. Только без нас все его проекты – пшик.

– Без кого – без нас? – спросил Бильбао.

– Ну я же говорю… Я ничего не собираюсь таить, Бильбао. Это будет наш общий проект. Когда мы убрали из города Аслана, на меня вышли мужики, которые собирались контачить с кавказцем. У них есть импортное мясо, много мяса, и, если Лёнчик сможет взять под себя пару ресторанов, да еще несколько небольших забегаловок откроет, мы все пристроим. А он их откроет, я, как-никак, имею отношение к недвижимости, посодействую. Да, процент, который будем иметь, знаешь, сколько составит?

Бильбао зевнул и лениво, словно в полудреме, но четко выговаривая каждое слово, сказал:

– Завтра буду знать. Ты организуешь встречу с этими мясниками, и они сообщат, сколько у них товара и почем он им достался. Я к тому времени выведаю у твоего второго секретаря кое-что, и только тогда будет ясен процент.

Дойник тяжело вздохнул, но так, чтобы это не заметил Бильбао. Да, еще раз отметил он про себя, с этим товарищем надо играть только с открытыми картами. А вслух сказал:

– Будет сделано.

И прибавил скорости.

Подъезд к строящейся автозаправке представлял собой пока узкую глиняную одноколейку, захламленную битым кирпичом и рассыпанным щебнем. Ни одного человека у стен с пустыми глазницами окон не было видно, только на обочине трассы, там, где грунтовка отходила от асфальта, пыхтел, стоя на месте, трактор. В кабинке сидел мордастый человек и пялился в лобовое стекло с таким видом, словно хотел что-то разглядеть на горизонте. На остановившуюся рядышком машину Дойника он даже не покосился.

– Сворачиваем? – спросил Дойник. Голос его слегка дрожал. – Только что-то там нет никого.

Бильбао взглянул на часы. Было ровно одиннадцать. Как раз в это время из дверного проема заправки вышел человек в черной рубашке, махнул рукой, давая знак подъехать.

– А где же Чех, где братан твой? – спросил Дойник, явно нервничая.

– Подруливай к строению и сразу разворачивайся, – сказал Бильбао.

– Ага, понял. – Руки Павла Павловича заметно дрожали, он не сразу смог включить скорость. – И мотор не выключать, да? А то ведь, если наши не подойдут… Эта кавказская братва на все способна!

Дойник на малом радиусе сделал круг, остановился рядом с человеком в черном, но так, чтобы в случае необходимости машина сразу же помчалась по одноколейке к шоссе. Однако тотчас дорогу эту перегородил трактор. Для этого, видно, он и был поставлен на обочине. Дойник выругался плачущим голосом, а Бильбао, еще раз взглянув на часы, сказал:

– Наши подойдут ровно через шесть минут. За это время мы должны узнать, что твой Аслан хочет.

– Мы должны перья в бок не получить.

– Ну, это само собой. Глуши движок.

– А они не подведут, подойдут?

Павел Павлович продолжал сидеть, вцепившись в руль, и Бильбао сам вынул ключ зажигания, открыл дверцу, посмотрел на человека, вышедшего их встречать.

– Тебя Аслан ждет, – сказал тот с легким акцентом, глядя то на Бильбао, то на Дойника.

– А я жду его, – ответил Бильбао.

Худой глазастый мужчина наконец понял, с кем надо иметь дело, и теперь уже обратился только к Бильбао.

– Он там ждет, – показал на дверной проем, – он старше тебя. Будь мужчиной, выйди, разговор есть. Водитель тоже пусть заходит.

Бильбао вылез из салона, не спеша, лениво потянулся, словно расправляя кости от долгого сидения, потом открыл дверцу со стороны водителя:

– Пойдем, Павел Павлович, коль приглашают. Там стол небось уже накрыт.

– Ага, – оскалился встречающий. – И оркестр сейчас играть начнет.

Дойник все-таки пришел в себя, даже первым, хоть и на ватных негнущихся ногах, шагнул в недостроенное помещение.

Аслан стоял на бетонном полу посреди большой квадратной комнаты, скрестив руки на груди. Он был в белой рубашке с короткими рукавами, но при галстуке. Кроме него вдоль стен точно в таких же позах выстроились плечом к плечу еще шестеро.

– Все-таки не один приехал, – сказал Аслан. – Я так и предполагал. Только не думал, что в попутчики именно вот этого возьмешь. – Он ткнул пальцем в сторону Дойника.

– У нас мало времени, – сказал Бильбао и постучал по часам. – Давай отставим ненужные разговоры. Ты зачем вернулся? Слова мои забыл?

Аслан, кажется, не ожидал, что расспрашивать начнут его, притом в таком тоне.

– Ладно, мальчишка, ты свою партию уже отыграл, теперь моя партия. И я скажу, что спешить вам теперь некуда. Что за моей спиной, видишь?

Там стояла огромная металлическая бочка.

– Цемент в ней, свежий раствор, – ответил на свой же вопрос Аслан. – В соседней комнате мы пол еще не бетонировали. Вас ждали. Понимаете? Уложим вас рядком и… Слово даю, так и будет! Если не найдем общего языка.

– Не найдем. Даже искать не будем. – Бильбао вытащил ключ из кармана, завертел его на цепочке.

Аслан нерешительно оглядел своих, словно собираясь дать команду, но потом заговорил уже более миролюбиво:

– Я ведь не слишком много хочу, товарищ Калганов. Если не ошибаюсь, так ваша фамилия?

Бильбао промолчал, глядя то ли на крутящийся ключ, то ли на часы.

– Я мало хочу. Даже не рынок. Только свою долю там. Остальной мой бизнес вас не коснется. Я открою ресторан, где буду держать для вас столик. Годится?

– Эта ниша уже занята, – неожиданно густым голосом сказал Дойник.

Аслан нервно улыбнулся:

– Вся система общепита не может быть занята. В вашем голодном городе рестораны надо открывать на каждом углу. Хотя, согласен, это может быть темой для переговоров. Как и многое другое.

– Я приехал не переговариваться и не торговаться. – Бильбао поймал в руку ключ. – Ты не ответил на мой вопрос. Зачем приехал?

– Все! – выкрикнул Аслан. – Хватит! Если ты думаешь, что я шучу насчет цемента… Мы вас на куски сейчас разорвем и кирпичиками уложим! – Шеренга стоящих вдоль стены слабо зашевелилась, люди опустили руки. – Да что он, тракторист, чего сюда прется? Я же сказал, перекрыть дорогу у въезда! Позовем, когда надо.

Грохот дизеля раздавался прямо за стеной.

– А может, и лучше, Аслан? – подал голос тот, кто встречал машину Дойника и стоял теперь у выхода. – Шума слышно не бу…

Договорить ему не привелось. Чернорубашечник пролетел, едва не задев Павла Павловича, и упал к ногам Аслана. В двери и в окна ворвались десятка полтора человек, без криков, без лишнего шума принялись за свою работу. Оторопевшие, растерявшиеся спутники Аслана через минуту лежали на полу, обхватив ладонями затылки. Лишь один из них пробовал вырваться из-под Чеха, все время дергался, выкрикивал что-то, и тогда огромный парень со школьным чубчиком сказал:

– Отпусти его, Чех. Пусть поднимется… Вот так.

По-русски, с размаха, приложился Захар Скрипач к скуле верткого кавказца, и на этот раз тот свалился бессловесно и уже не дергался.

– Не убил? – охнул Сиротка.

– Да не, я силу рассчитываю.

Аслана никто и пальцем не тронул, он все так же стоял посреди комнаты, только руки его были теперь вытянуты вдоль тела, как у солдата в строю.

– Чего ты там за цемент говорил? – спросил его Бильбао.

Аслан стоял не шевелясь, смуглое его лицо было белым.

– Бильбао, – подал голос Чех. – Смотри, у каждого – охотничий нож. И денег до хрена.

– Если б вы не успели, – ответил ему Дойник, затягиваясь сигаретой, – знаешь, где бы ножи эти торчали?!

– Мы, Павел Павлович, у пруда сидели, а там клев отличный как раз начался.

– Какой клев? – не понял шутки Дойник.

Сиротка засмеялся:

– Да не опоздали мы ни на секунду! А раньше времени Бильбао заявляться сюда не велел. Скажи ему, брат!

Но Бильбао не торопясь подошел к бочке, взглянул в нее, хмыкнул и продолжил разговор с Асланом:

– Цемент, говоришь, приготовили?

Он сказал это негромко, но тотчас все разговоры в комнате стихли.

– Ну не пропадать же ему, раз приготовили. Залезай, строитель!

Белый Аслан разлепил губы:

– Не надо. Я отдам все… Я понял… Я уеду…

Бильбао повернулся к своим, отыскал взглядом Чеха, и тот сразу же приблизился:

– Что надо?

– Окуните в бочку каждого, можно даже с головой, но чтоб без последствий.

– С этого начать? – Чех кивнул на Аслана.

– Все равно. С трактористом поговорили? Если у них нет машины, как они собирались отсюда уезжать?

– Он сказал, что машину мог бы кто-то приметить. Поэтому они по одному-двое решили отбывать в город на маршрутных автобусах. Те по трассе через каждые двадцать минут идут, остановка отсюда метрах в трехстах. Но я вот еще что думаю, Бильбао. Дипломатики их в углу стоят, видишь? Там весь дорожный набор: зубные щетки, тапочки. А при каждом из слуг Аслана – деньги и паспорта… Думаю, они действительно могли вас шлепнуть, а потом сразу все смыться отсюда. Из города, я имею в виду.

Бильбао кивнул. Потом повернулся, пошел к выходу и уже через плечо повторил:

– Искупайте всех, прямо в одежде. И отпустите. Как они будут уезжать – их дело. Но если после этого еще хоть одного встретим…

Уже у машины его догнал Сиротка:

– Брат, конфискованные деньги я на себя возьму? В смысле распределения?

– Давай. Только чтоб никаких обид не было.

– А твою долю сейчас отсчитать?

– Нет, это успеется.

Он сел на заднее сиденье, откупорил бутылку минералки, сделал пару больших глотков, передал Дойнику вместе с ключом зажигания. Тот допил воду, потом долго тер ладони, прежде чем завести мотор.

– Я, честно признаюсь, испугался поначалу так, что пальцы до сих пор дрожат. – Дойник медленно выруливал по грунтовке. – А ты что, вообще никогда не боишься?

– Это у меня возрастное, пройдет со временем, – улыбнулся Бильбао. – Направо сейчас сверни.

– Так в город же налево?

– Сворачивай-сворачивай.

Не успел Дойник набрать скорость, как Бильбао сказал:

– Теперь выезжай на обочину и останавливайся. Вот так, хорошее место!

Из окна машины был виден водоем, неширокий, но длинный. Противоположный берег обрывистый, в камышах. В их зарослях словно косой выкошена просека, и на чистой дорожке стояли два красных поплавка. Хозяина удочек не разглядеть: только чуть колышется огромная соломенная шляпа да поднимаются кверху облачка папиросного дыма.

Бильбао смотрел на поплавки. Вот один из них лег, потом быстро заскользил к камышам.

– Подсекай, заведет же, запутает! – прошептал Бильбао, вытянув шею.

Рыбак словно услышал его, длинное удилище взлетело над водой, конец тонкого бамбука изогнулся, заходил из стороны в сторону под тяжестью карася. Рыбак не вскочил на ноги, не засуетился: видно, клев был тут для него привычным делом. На солнце сверкнул золотой бок, и вот уже карась оказался в подсачке.

– Хорош? – крикнул Бильбао в открытое окно.

– Четыреста пятьдесят граммов, – ответил старческий голос.

Бильбао счастливо засмеялся.

– Не веришь – иди взвешивай, – обиженно продолжил рыбак. – У меня глаз на это дело наметанный.

Развернулись, поехали в город.

– Бильбао, это же несерьезно – дорога рядом, никаких удобств. Хочешь, настоящую рыбалку организую? База, катер, кухня приличная. И снасти там есть, свои брать не надо. Клевать не будет – сети поставишь.

– А что там за рыба водится? – спросил Бильбао. – Бычок есть?

– Смеешься! Карповое хозяйство. Я туда в свое время с шефом поездил! – причмокнул Дойник. – По мешку рыбы домой привозил. Жена потом соседкам продавала. А чего с ней делать? Сковороду, конечно, нажаришь, с луком, да сметаной обольешь…

– Бычки вкуснее. На проволоку нанижешь, на костер – и ешь, пока горячие, только смотри, чтоб песок на них не попал.

– Шутник! – хохотнул Дойник.

– Завтра поеду за бычками.

– Нет, Бильбао, я не шучу: в любой день устрою выезд по высшему разряду. Надо же отметить наш сегодняшний успех. Мы их так сегодня… Всё, Аслан теперь сюда не сунется! Поехали хоть завтра? Пригласим умных мужиков, они, кстати, сами хотят с тобой познакомиться…

– Останови у светофора, – попросил Бильбао. – Перед встречей в кафе прогуляться хочу.

– Я, пожалуй, туда не пойду, – сказал Дойник с явной надеждой на то, что Бильбао все-таки пригласит его с собой.

Но тот молча вылез из салона машины, захлопнул дверцу.

– Так как насчет рыбалки, Бильбао?

– Бычков хочу.

* * *

На двери кафе висела табличка: «Санитарный день». Через окна было видно, что в зале свет не горел, но где-то в глубине помещения зыбкий, как от свечей, огонек все-таки колыхался.

Бильбао взглянул на часы: ровно семь. Тотчас в двери что-то щелкнуло – видно, сработал автоматический замок, и женский голос произнес:

– Сергей Калганов по прозвищу Бильбао, благодарим, что пришли без опоздания. Проходите, вас ждут.

Он ступил в сумеречный зал, утренним маршрутом пересек его, но кабинет, в котором состоялся завтрак, оказался заперт. Зато приоткрыта была дверь в другой, откуда и прорывался желтоватый свет действительно горевших свечей. Сработанный под бронзу подсвечник стоял на сервированном для двоих журнальном столике, который был пододвинут к широкому дивану: предполагалось, очевидно, что один из этих двоих будет сидеть на нем. Для второго стоял стул. Совершенно не к месту для делового разговора посреди стола стояла ваза с розами.

Бильбао оглядел кабинет. Огромный телевизор, массивная погашенная люстра, серый мягкий ковер на весь пол. На стенах – копии фресок на эротические темы, то ли египетских, то ли греческих. Он быстро оторвал от них взгляд, поскольку порог переступила главная пионервожатая города Ира. Теперь она была в темном глухом, до подбородка, свитере и потертых джинсах. В руках, как и положено официантке, блокнот с карандашом.

– Что будем на второе?

Тон деловой, даже слишком, глаза опущены, не отрываются от бумаги. Бильбао пожалел, что она сменила наряд и голос.

– Наверное, надо подождать вашего… Забыл имя-отчество.

– Лёнчика? Аркашу Александровича? А зачем он вам нужен?

Нижняя губа ее чуть дернулась, видно, пионервожатая пересиливала себя, чтоб не рассмеяться.

– Я хочу выпить, а один не пью.

– Фи! – Она положила на край столика блокнот, ловко сорвала с бутылки коньяка пробку, налила две высокие стопки. – Это совсем не проблема. Шоколад… Где у нас шоколад… Ага, вот он. Поехали?

Выпила по-мужски, залпом, опять спросила:

– Так, говорите, Лёнчик позарез нужен?

– Теперь нет. Он нам помешает, – сказал Бильбао, усаживаясь на стул.

– Я тоже так думаю. – Ира продолжала стоять. – Теперь кроме шуток: ты ведь весь день мотался, голоден. Есть жареный цыпленок, есть шашлык, рис, картошка – все на плите. Что принести?

– Здесь всего достаточно. – Бильбао обвел взглядом стол. – Садись.

Она покачала головой:

– Я же говорю: все на плите. Если сяду, то надолго, а там все сгорит. И потом, я кое-что на десерт приготовила.

Бильбао взял ее за руку:

– Ну его к черту, этот десерт!

– Ты пожалеешь об этих словах и ответишь за них. – Ира улыбнулась и положила свободную руку ему на плечо. – Пусти. Я ведь никуда от тебя сегодня и так не денусь, Сережа. Этот стол – для нас.

– Я уже понял.

– Не денусь. – Она на миг прижалась грудью к лицу Бильбао и поцеловала его волосы. Тотчас отстранилась. – Через пять минут вернусь.

– Тебе помочь?

– Ни в коем случае! Вообще не двигайся с места! Впрочем, можешь пересесть на диван.

Она повернулась было, чтоб уйти, но Бильбао остановил ее:

– Если тебе не трудно, надень платье, то, в котором утром была. У тебя красивые ноги, и нет причин их скрывать.

Ира засмеялась, вышла, а он, откинувшись на жесткую спинку стула, прикрыл глаза. Хороший, черт возьми, день! Правда, гулянку на берегу моря орда организует сегодня без него, однако и здесь ему будет тоже нескучно. А завтра утром – на рыбалку! Сезон, конечно, уже не тот, бычок дуром валить не будет, но он знает одно местечко…

– Можешь открыть глаза!

Ира стояла перед ним, держа в каждой руке по тарелке, исходящей паром, в пионерском галстуке и крохотном накрахмаленном переднике – больше на ней ничего не было. Края красного галстука точно прикрывали соски ее крупных, чуть отвисающих грудей. Бильбао встал, через тонкую, но плотную ткань поцеловал одну из ее набухших вишен.

– Я сейчас уроню тарелки, – сказала она. – Ты учти, я завожусь с полоборота.

Бильбао взял у нее тарелки и поставил их на стол.

– Это цыпленок с перцем. – Она тут же наполнила рюмки коньяком. – Не цыпленок табака, а по иному рецепту. Но начнем с салатов, да?

– С дивана начнем, – сказал Бильбао…

Когда Бильбао взглянул на часы, было почти десять.

– Мне пора, – сказал он. – Надо еще как-то добраться домой. Помочь убрать со стола?

Ира устало покачала головой:

– Я тут сейчас усну, а с утра все сделаю сама… Не одевайся, у тебя еще есть минут двадцать. Подай мне телефон.

– Какие двадцать?

– А вот такие… Алло? Да, это я. Можешь подъезжать… – Она уронила трубку на пушистый ковер. – За тобой приедет машина и отвезет домой или куда ты хочешь. Видишь, как сегодня тебя все обслуживают! Но я… Я, во всяком случае, искренне благодарна нашей родной партии за то, что она познакомила меня с тобой. Ты представить не можешь, что я испытала… Налей по капельке… Я теперь тебя буду ждать даже тогда, когда меня никто не будет об этом просить.

– А сегодня Лёнчик просил, да?

– Само собой. Он сказал, что вечером я твоя, но если очень будет нужно, то ты можешь ему позвонить, и тогда он приедет, хотя в принципе все у вас ясно… Телефон он оставил, но ты же сам решил, что он нам не нужен?

Клев шел вяло, но бычок был крупный, жирный, и Бильбао с явной неохотой погреб к берегу. В такую погоду еще сидеть бы и сидеть на мерно качающейся лодке, греться на необжигающем осеннем солнце, но отсюда, с моря, хорошо был виден причал, у которого вот уже минут пятнадцать стоял белый жигуленок. Машина эта была Бильбао очень даже хорошо знакома.

Дядя Федя, одетый в спортивный костюм, кроссовки, пройдя по темным крепким мосткам, сам впрыгнул в лодку, прежде чем поздороваться, поднял садок:

– Для такого времени нормально! Чего мне вчера не сказал, что рыбачить собираешься? Вместе бы посидели.

Только потом протянул для пожатия руку, помог связать удилища, понес их к машине, бросил в багажник.

– Что дальше делать хотел, племяш?

– Бычков жарить.

Дядя Федя подмигнул:

– На костре, на проволоке, да? Давно таких не ел. Ну давай покулинарим.

Конечно, Бильбао понял, что не ради бычков приехал сюда капитан Рыков, родной мамин брат, но ни о чем спрашивать не стал. Надо будет – дядя сам все скажет.

Разожгли выброшенные морем и высушенные уже дрова, подождали, когда они перегорели и светились теперь изнутри, раскаляя воздух, только потом вывесили над жаром нанизанных бычков. Дядя принес из машины клеенку, мытые огромные помидоры, уже нарезанный хлеб, полбутылки самогонки.

– Мог бы и получше чего-нибудь для себя достать, – сказал Бильбао.

– Ты же знаешь, я никогда и ничего не достаю. Это, если хочешь, мой принцип. И потом, когда за рулем, то вообще не пью. Это для тебя.

Бильбао ругнул себя за сорвавшуюся с языка фразу, подумал, что сейчас дядя выскажется по поводу того, как его племяш умудряется при существующем дефиците затовариваться водкой, но разговор пошел на другую тему.

– Скандал вчера вышел. Почти международный. Ты, конечно, о нем не слышал и отношения к нему не имеешь?

– Я вообще пока не знаю, о чем речь.

– О чем… Ты где вчера был?

– В Светловске.

– Вот-вот. Туда как раз и приехал секретарь одного из горкомов партии азербайджанских, устанавливать деловые контакты с нашим регионом. В три часа его ждали, журналистов пригласили, а он пропал. Был накануне и исчез. К вечеру его в непотребном виде нашли.

– Нажрался? – уже кое о чем догадываясь, спросил Бильбао.

– Лучше бы нажрался. Мои коллеги его голого за городом обнаружили, возле пруда. Одежду свою отстирывал. Сказал, среди бела дня напали грабители, затащили на пустующую стройку, отобрали деньги, облили цементным раствором. Но официальное заявление писать отказался, так что уголовное дело по этому происшествию открывать никто не будет.

– И чего же он возле пустующей стройки торчал? – спросил Бильбао.

Дядя горестно вздохнул:

– Там еще несколько таких бедолаг торчало. Но те – не секретари горкомов, те никому не нужны были. Тоже, кстати, не жаловались, никаких показаний не давали.

Бычки были удивительно вкусны, их белое мясо легко отделялось от костей. Дядя Федя и Бильбао профессионально, одним движением, разделывали рыбешек так, что лишь голые хребты падали на землю.

– Никаких, значит, официальных бумаг никто не составлял, но дошла до меня, Серега, неофициальная информация.

Бильбао сделал два небольших глотка прямо из горлышка бутылки, потянулся за помидором:

– Я уже понял, о чем речь, дядя Федя.

– Хорошо, что понял. И вообще, хорошо, что мне никогда не врешь. И я тебе правду буду говорить, Серега. А ты уж решай, что нам делать. В детали вдаваться не буду, но по рынку светловскому разговоры об одном Бильбао идут, теперь вот купание кавказцев в цементе тоже с этим именем связывают. Но и это не так страшно было бы, если б меня рядом не ставили. Говорят, куролесит этот Бильбао безнаказанно потому, что родственник его прикрывает, мент, и что-то от прикрытия этого имеет.

Остывающие бычки теряли вкус. С моря неожиданно набежали тучи, словно напоминая, что в позднюю осень тихие солнечные дни – исключение. Ветер стал поднимать песчинки, рыбу пришлось срочно складывать в пакет.

– И что плохого говорят обо мне на городском рынке, дядя Федя?

– Так вроде и плохое не говорят. И кавказцев умыли, видать, за дело, раз они не жалуются. Но само то уже, что разговоры идут об организационном начале… С одной стороны, про опасность оргпреступности везде пишут, а с другой – у Бильбао вроде как армия целая тех, у кого кулаки чешутся. И если только кому-то стоит захотеть доказать, что армия эта как раз нарушает наши советские законы…

– Не армия – орда. И никого мы вроде не убиваем, не грабим. Иногда только экспроприируем экспроприаторов, но это и партии не возбранялось делать.

Дядя Федя окинул пустынный берег, понизил голос:

– Вот об этом – не надо, не трогай партию. И вообще, заболтать ты меня, конечно, можешь, но я болтовни слушать не хочу. По делу давай говорить. Вчера на пляже твои опять оргию устроили, песни всю ночь орали…

– Меня вчера не было там, дядя Федя.

– Так в том-то и дело! Тебе уже и не надо там быть! Без этого уже все знают, что они – шайка Бильбао! И вчера же вечером, после этой истории с цементом, мне начальство позвонило. Говорит, конечно, понимаем, что он пока никого не убил и не зарезал и вроде ничего явно противоправного пока не выкинул, но учти, Рыков: погорит кто из его шайки – тень не только на племянника, но и на тебя упадет, ничего прикрывать не будем. И не будут, это точно. Наоборот: из мухи слона раздуют, накажут по первое число, хоть у меня все показатели хорошие.

Бильбао стал засыпать землей остывающие головешки костра.

– Что ж мне делать, в монастырь мужской податься, что ли? Так позакрывали все.

– Оторваться тебе, Серега, надо от местной среды, хотя бы на время, – сказал дядя Федя. – Иначе или на бабах погоришь, или дружки подставят. Поверь, так и будет! Насчет монастыря – это несерьезно, конечно, но хороший вариант есть. Потому я сегодня тебя и разыскал. Ты Солодовых не помнишь? Хотя, нет, наверное. Он, Вася, Василий Егорович теперь, со мной в школе учился, потом в Москве институт по нефти и газу закончил, распределился удачно, женился на страхолюдке, правда, но богатой, три года назад развелся, когда уже сам все иметь начал. В общем, здесь он сейчас, в гостях, и сам попросил меня найти ему человека, вроде как охранника личного. Жилье там тебе даст, а ты в свой дом пока квартирантов пустишь… Так как, говорить ему, что придешь вечером побеседовать?

Три дня даны были Бильбао на сборы. Кажется, даже море слегка захмелело за эти три дня, и потому так неровно летали над пустым пляжем и так хрипло орали песни чайки.

Правда, первое застолье по этому поводу прошло пристойно, напоминало скорее деловую встречу, где было мало тостов, но много разговоров. В кафе у бывшего секретаря комсомола собралось ровно столько, сколько могло поместиться за двумя столиками, сдвинутыми вагончиком. Сорвался с лекций и приехал на проводы друга Коленька. Пил он мало, много слушал и говорил только по делу, привычно поправляя очки на переносице:

– Ты, Павел Павлович, напрасно на себя много взять хочешь. Ты даже со своими светловскими не справишься, потому что не аналитик. По любой проблеме не видишь вариантов больше одного.

Дойник мотал головой:

– Во-первых, Бильбао будет по своим новым делам приезжать сюда почти каждый квартал, он сам об этом говорит, так же, Бильбао? Во-вторых, если он всем нашим скажет, что оставляет меня приёмником…

– Преемником, – сморщился Лёнчик. – Но есть сказка одна по этому поводу: как однажды хозяин гарема вместо себя евнуха оставил.

– Это ты к чему? – спросил Дойник…

Обслуживала стол в кафе рослая плоскогрудая девица, а Ира сидела на этот раз рядом с Бильбао:

– Ты действительно будешь регулярно приезжать? Останавливаться – только у меня. Пойдем, я покажу тебе комнату. Ну, пойдем!..

На следующий день гуляла орда. Собранные из тарных ящиков столы стояли прямо на берегу моря, рядом дымились мангалы, заправлял которыми Кобылкин. Он сам вымачивал в вине мясо, сам следил, как нанизывали его на шампуры, и теперь, вдыхая аромат созревающих шашлыков, говорил Бильбао:

– Жалко, етить… Хлопцы хорошие, но кто их в руках держать будет? Все у нас жалеют, что уезжаешь, при тебе бардак исчез. И платили меньше, и знали, за что платим. Никто к нам не совался. А теперь что, етить, будет? Ты приезжай время от времени, поддерживай порядок.

Сиротку уже штормило, Сиротка то и дело просил слова и говорил об одном и том же:

– Серега, братан, скажи при всех, чтоб Бильбао теперь называли меня. Пусть Бильбао-два, я согласен. Я поведу наше дело!.. – Он простирал руку, как бронзовый Ильич со многих постаментов. – Чех! Ты где? Ты будешь мой помощник! Но я для тебя и для всех теперь Бильбао!

– Бильбао – имя собственное. – Коленька, как всегда, сидел рядом и говорил негромко, только для друга. – Его никому не передать. Боюсь я, Серега, что Сиротка мало что сможет. Он на вторых ролях хорош, как исполнитель, в бухгалтерии разбирается… Но сам дело не потянет. К тому же слабак по питейному делу.

– Верунчик, ты где, Верка? Все, теперь и ты моя, – продолжал Сиротка. – Если кто тебя обидит, если кто назовет Трахтенбергом, ты мне только скажи… Во, чего ты дерешься? Я же, наоборот, за тебя горой!

– Да, за тобой – как за горой дерьма, это точно, блин! Нажрался – молчи! – Верка с красными глазами шла вдоль столов, раскладывала на клеенку хлеб. Дав затрещину Сиротке, она остановилась за спиной Бильбао. – Сереж, я за огородом твоим следить буду, чеснок озимый уже на этой неделе посажу. Только скажи, что с картошкой делать? С той, что в подвале?..

– Да брось ты об этом, Вера. Давай лучше выпьем, подружка!

– Не говори так ласково, я расплачусь!

Ольга Ивановна Полякова сидела напротив него, выпивала, курила тонкие сигареты:

– Ты писать не бросай, и учиться тоже. Надо бы, конечно, об этом подробней поговорить… Может, забежишь попозже в редакцию? Я там сегодня допоздна буду…

В костюме, в лаковых черных туфлях, при ярком галстуке, ни с чем не сочетающемся, подошел, держа в руках огромное блюдо, Захар Скрипач:

– Ну-к, место освободите! Дайте поставить!

Жареные бычки, посыпанные свежим зеленым луком! Обалдеть можно!

– Захар, тебе кто насчет бычков подсказал? Откуда узнал, что я их люблю?

Бесхитростный Скрипач тотчас показал на Коленьку:

– Так вот он, вчера еще распорядился.

– Наливай, ребята!

Через море, наверняка до самой Турции, пошел волной рев местного гимна:

 
Идет орда, берет в полон славянок,
Но им, славянкам, тоже хорошо…