Текст книги "Мой брат, мой враг"

Глава 2

Грязная и осклизлая, отлетела зима, незаметно, как отлетает от подошвы башмака засохшая глина. Весна пришла такой ранней жарой, что молодые, светлые еще листья клена, растущего под окном, висели к вечеру на дереве стираными простынями.

Бильбао не ушел бы еще с балкона, но раздался, который уже за вечер, телефонный звонок. Бильбао совсем недавно сменил номер, и об этом знали только те, кому надо было знать.

– Я слушаю!

Звонил Коган:

– Если я тебя прямо сейчас приглашу в гости, что на это ответишь?

– Спасибо за приглашение, Яков Яковлевич, но я не смогу.

– Причину, конечно, как всегда, назовешь уважительную?

– Если вам надо услышать причину…

– Не надо, – сухо сказал он. – Но надеюсь, что откроешь мне дверь, если я загляну к тебе минут через пятнадцать? Я за рулем, так что никакого спиртного. Если есть, завари кофе.

Коган был у него в гостях всего раз, когда Бильбао только купил эту квартиру – в старом доме, с высокими «сталинскими» потолками. Тогда в комнатах были видны еще следы ремонта, и тем не менее Яков Яковлевич не поскупился на похвалу: «То, что надо! Гнездо орла на скале». У него часто вырывались неожиданные сравнения.

Как всегда пунктуальный, он позвонил в дверь ровно через четверть часа. Вошел в прихожую, потянул носом воздух:

– Чую, кофе уже заварен. Веди сразу к столу. В зале он остановился у полки, заставленной книгами. Взял одну из них, раскрыл:

– «Популярный учебник французского языка. Издательство «Друг». Твое издательство. Молодец. Я ведь помог его тебе открыть так, для отвода глаз, а ты, смотрю, развернулся там. Учебные пособия, справочники… Доходное дело?

– Корабли строить прибыльней, но и книги издавать не в убыток.

– Да, если голова варит… – Коган сел за журнальный столик, продолжил, размешивая кофе:

– А у тебя она варит, Сережа. Ты все хватаешь на лету, в любом деле сразу видишь суть. Капитал, знаю, с умом вкладываешь, золотые цацки на шею не покупаешь, как другие. Опять же, не испортился, старых друзей не забываешь, – это тоже знаю. Вот только…

Он отхлебнул кофе, чему-то кивнул, – то ли напиток понравился, то ли решился на что-то. Но продолжить мысль не спешил, сидя в кресле, оглядел комнату:

– Все хорошо, но холодновато. Не в плане температуры. Женского тепла квартире не хватает, понимаешь?

– Я прохладу люблю, – сказал Бильбао, однако Коган не оценил шутки. Сделал вид, что вообще не услышал эту реплику.

– Ладно, Сергей, будем говорить откровенно. Знаешь, почему именно тебя я пригласил в Москву?

– Да. Вам нужен был человек, который не предаст, не продаст, поможет в бизнесе, если надо, защитит. Свой, но не связанный родством.

Коган чуть поморщился:

– Я же говорю, суть видишь. Но в этот раз – не всю. Тебя десятки раз моя жена в гости приглашала – почему ни разу не пришел? Я, конечно, понимаю, что ты умный, что догадываешься – не только на чай тебя зовем. Потому, собственно, сегодня и приехал. Чем тебе Инна не подходит, Сергей? Может, конечно, она не писаная красавица, но ведь и не Баба-яга. И потом, есть другие аргументы. Она у нас одна, следовательно, ей – всё. А всего немало, просто поверь этому.

– Я и сам не беден, Яков Яковлевич, – сказал Бильбао.

Тот поднял указательный палец:

– Не будем уточнять, благодаря кому?

– Так вы меня что же, еще тогда покупали?

– Не покупал. Просто имел виды, как говорят. И с нар вытаскивал, потому что дочь ночами по тебе плакала. Можешь поверить? Ночами! Она вообще тебя боготворит после того, как ты ее спас…

– Двумя, – хмыкнул Бильбао. – Я две ночи там провел.

– Провел бы год – год бы плакала. И сейчас вечерами у телефона сидит, все надеется… В театр билеты доставала, приглашала тебя… Но ты вечно занятой. Почему избегаешь встреч с Инной?

Бильбао нахмурился:

– Это мне решать, с кем встречаться. Извините, конечно, Яков Яковлевич, но у нас странный разговор получается. Вы вроде как товар не просто продаете, а навязываете.

Рука Когана дрогнула, он отставил в сторону чашку:

– Круто берешь. Ну да ладно. Раз в таком плане разговор пошел, то откровенней буду. Вы бы с Инной могли в любое время уехать жить за границу, у нас в Израиле есть родственники и друзья, которые бы и приняли вас, и обустроили. Ты, конечно, плевать на наше еврейское происхождение хотел, но знаешь, зачем я тебе это все же говорю? Затем, чтоб ты понял: на таких условиях кандидаты на руку моей дочери выстроились бы в очередь, и в этой очереди я бы отыскал человека, во всяком случае, не хуже тебя. Веришь?

– Я себя никогда не переоцениваю, Яков Яковлевич.

– Но это я бы отыскал. А Инна… – Голос Когана стал глуше, слова начали даваться с трудом. – Ты многого не знаешь. Она бредит тобой. Это уже сродни болезни, и как бы в самом деле у девочки не произошел нервный срыв. Она у нас неплохо рисует, у нее в комнате всегда лежат обычные такие школьные альбомы с карандашными набросками… И знаешь, там ты на каждом листе. На каждом!

– Яков Яковлевич, – сказал, уже мягче, Бильбао. – Из данного положения есть хороший выход. Я с ней пару раз встречусь, и она быстренько перестанет бредить. Конечно, сделаю так, чтоб это не было для вашей дочери потрясением…

– Лично я как ее отец желал бы другого… Но буду признателен тебе и за это, Сергей.

– Инна, – сказал ей по телефону Бильбао. – Как ты смотришь на то, чтобы сходить на концерт?

– В филармонию? – спросила та.

– Не совсем.

– Господи, о чем я, не все ли равно… Конечно, пойду!

На этот раз Марина выступала в Доме культуры, на окраине города. Зал был набит битком, подвыпившая молодежь танцевала под песни в проходах между рядами, сама певица тоже часто соскакивала со сцены, не расставаясь с микрофоном, и это встречалось восторженным визгом и топотом.

Марина несколько раз бросала взгляды на Инну, любопытные, по-женски оценивающие, но Инна не замечала этого. Она вообще, кажется, ничего и никого не замечала. И даже когда, уже после концерта, за столом, Сереброва называла Бильбао родненьким и, сидя с ним по другую сторону от Инны, то и дело терлась щекой о его плечо, Инна восприняла это совершенно спокойно, – ведь никто же не думает ревновать к идолу всех других, кто так же поклоняется ему.

А может, все объяснялось проще. Дело в том, что Инне, как, впрочем, и всем, налили коньяк, и она со страхом смотрела на него. Марина заметила это и с улыбкой сказала:

– Сегодня прошел мой сотый концерт, и я расценю как неуважение, если кто откажется выпить по этому поводу.

Для Инны, Бильбао знал это, крепким напитком служило и шампанское, поскольку ничего существеннее она еще не пробовала. Но, услышав речь певицы, тут же одним глотком выпила содержимое рюмки. Большие глаза ее стали влажными.

Было несколько тостов, и по каждому поводу Инна исправно пила, сначала испуганно косясь на Бильбао, потом уже не обращая внимания и на него. Лицо ее меняло цвет – становилось то бледным, то пунцовым. С первого раза она уже не попадала вилкой в салатницу.

Ближе к полуночи гости начали расходиться, и слова попросил зеленолицый, тот, с которым шептался когда-то Лукаш.

– Марина, в честь такого события я приглашаю тебя на зрелище, достойное богов. Я давно обещал…

– Да, – сказала Марина. – Я помню, ты что-то говорил о необходимости обогащать кровь адреналином. Ну что ж, если приглашаешь вместе со мной и Бильбао…

Зеленолицый ухмыльнулся:

– Для твоего друга это будет своеобразный сюрприз. Конечно, пусть едет. Но вот свою спутницу… Как у нее с нервами?

– Я с тобой, Сережа, – сказала уже пьяненькая Инна.

Машина Марины, в которой сидели и Бильбао с Инной, шла метрах в десяти за «ауди» зеленолицего. Уже давно миновали город, свернули с трассы на дорогу, выложенную бетонными плитами. Потом закончились и плиты – через лес пошла грунтовка.

Она оборвалась внезапно. Водитель резко свернул вправо, затормозил и выключил мотор. Во тьме, расположившись эллипсом от них, высвечивались светлячки подфарников других машин. Было их здесь немало, десятка два. Бильбао хотел уже выйти из салона, размять ноги, понять, на кой черт они притащились сюда, но едва открыл дверцу, как к нему подбежал зеленолицый:

– Разгуливать здесь не принято. Ты уж посиди…

А сам пошел от машины к машине, нигде, впрочем, не задерживаясь, лишь принимая от приехавших конверты.

– Понятно, – хмыкнула Марина. – Люди ставки делают. Что же за зрелище он хочет нам предложить?

Зеленолицый обошел всех, сел в свою машину и тотчас включил яркий свет. Это было, наверное, некой командой, потому что вспыхнули фары и в других легковушках. Осветилось плоское, как небольшое футбольное поле, дно карьера, вокруг которого и стояли автомобили. Посреди него застыл бородач, вся одежда которого состояла из куска шкуры, обматывающей бедра и держащейся на лямке, переброшенной через левое плечо. На голенях видны были медные щитки, такого же цвета широкие браслеты украшали руки. Рядом стояла металлическая клетка без верха.

Зеленолицый вышел из «ауди» уже с портативным мегафоном, сказал:

– Сегодня на нашей арене Гладиатор проводит семнадцатый бой. Это человек, в биографии которого записаны строки о схватках с дикими зверями. Правда, как Давид, он не разрывал пасти львам, но зато сражался со стаями волков и выходил неизменным победителем. Шкура на нем – от одного из волков, задушенных голыми руками. Обратите внимание – никакого оружия у Гладиатора нет, лишь короткая резиновая палка, да и та не для нападения, а для обороны. Его самое сильное в мире оружие – сила духа и мускулов!

Человек в шкуре изобразил что-то вроде поклонов на все четыре стороны, потом поднял руки над головой и издал звериный рык. В одной его руке видна была резиновая дубинка, действительно небольшая, сродни милицейскому жезлу.

Зеленолицый продолжил:

– Гладиатор будет разминаться с равным себе, тоже волкодавом, овчаркой Добби.

От одной из машин на арену спустился парень с собакой на цепном поводке. Она была молодая, неискушенная в подобных боях, и уже нетерпеливо рвала цепь, чувствуя соперника в бородаче. Вот ошейник отстегнут – и Добби молнией и с бешеным лаем бросилась на того, кто напялил на себя ненавистную ей шкуру волка.

Ойкнула Инна, вцепилась в локоть Бильбао. Но ничего страшного не произошло. Челюсти пса сомкнулись на резиновой дубинке, а сам он, подброшенный сильной рукой, перевернулся в воздухе и влетел, как мяч в лузу, в клетку. Взвизгнул, бросился грудью на металлическую решетку и застыл, опустив голову, словно устыдившись своего поражения.

Еще одну овчарку постигла та же участь, а потом клетку убрали, и зеленолицый объявил:

– Теперь, господа, начинается настоящий бой. До конца. До победы. Против Гладиатора будет выпущен один из сильнейших зверей столицы – Дик! Посмотрите – не пес, а теленок! Думаю, недаром многие из вас поставили именно на него.

На арену теперь уже на двух цепях вывели действительно крупную собаку.

Инна прижалась лбом к стеклу, глаза ее расширились.

– Послушайте, как же так… Зачем это?

Марина отвинтила пробку от плоской бутылки коньяка, сделала глоток, передала Бильбао:

– И своей этой… дай, пусть успокоится. Хотя меня тоже мутит от такого зрелища.

– Остановить? – спросил Бильбао.

– А ты сможешь?

– Во всяком случае, смогу попытаться.

– Верю. Но – не надо. Скорее всего, перед нами разыгрывают спектакль, и в конце будет хеппи-энд. Ты так не думаешь?

Инна сама взяла коньяк из его рук, отхлебнула. Она была пьяна первый раз в жизни. Но спиртное не заглушило страха.

– Отпускайте Дика! – крикнул зеленолицый. Ошейник с пса тотчас слетел, и зверь молча, вроде бы не торопясь, пошел на бородача, уставясь на него холодными глазами. Он словно бы прикидывал, куда лучше впиться своими клыками, а найдя такое место, изменил тактику и огромными прыжками устремился на Гладиатора. Тот ждал нападения, но то ли оступился, то ли не выдержал силы удара и упал на спину, все же подставив псу вместо собственного горла резиновую палку.

Овчарка не сразу раскусила фокус, некоторое время азартно и зло возилась с обманкой, и Гладиатор успел подняться и занять боевую стойку. Левое плечо его стало красным от крови. Скорее всего, пес полоснул по нему лапой.

Гладиатор ждал нового нападения, но теперь его руки были пусты. Против острых зубов пса у человека были только медные браслеты на запястьях.

Дик оставил резину в покое и опять молча бросился на бородача. Навстречу его морде, как и ожидал Бильбао, Гладиатор выставил металл и уже опускал свой громадный кулачище на хребет зверя…

Машины начали разъезжаться. Марина тоже приказала водителю заводить мотор, но тут подбежал зеленоглазый:

– Нет-нет, останьтесь на пять минут.

Вскоре, кроме их машины и «ауди» зеленолицего, у старого карьера никого не осталось.

Гладиатор поднимался вверх по склону, галька сыпалась под его ногами. Вскоре он стоял уже шагах в трех от Бильбао.

– На руки воды не сольешь? – попросил великан.

Бильбао не поверил своим глазам: перед ним стоял Захар Скрипач.

Кровь на плече оказалась бутафорской и легко смылась. Захар переоделся, немного выпил и начал рассказывать:

– Это псы только на улице страшные, когда из подворотни выскакивают. А когда стоишь и ждешь… Хотя цапали поначалу.

Бильбао уже заметил два свежих шрама – на боку и немного выше правого колена.

– Потом, эти овчарки меня знают, уже не первый раз я с ними дерусь. И последнюю – думаешь, до смерти зашиб? Ничего с ней не случилось. – Он чуть нахмурился. – Правда, скоро валять такого дурака не придется, тут один хочет против меня своего кавказца выставить. Представляешь, бой через месяц, а уже ставки делают. Хорошо получу, если…

Немного помолчали, и Бильбао спросил:

– Хочешь, найду тебе нормальную работу?

– Нет! – решительно ответил Скрипач. – Здесь меня всё устраивает. Я деньги честно отрабатываю. Они мне нужны. Сеструху мою, Натку, помнишь? В Ростове учится? Так вот, у нее мать померла, надо помочь, а то ведь так диплом и не получит. Да и самому прибарахлиться не помешает. И еще Лукашу малость подкинуть.

– Он что, тоже в Москве?

– А то где же.

– В наперсток играет?

– Нет. Сидит в грязной гостинке, новое что-то изобретает. Говорит, миллионами замысел пахнет. Но пока и на чай у него не хватает, так что…

К ним подошла Марина, сказала Бильбао:

– Твоя крысавица заснула. Не подумай, что я ревнивая, но чего ты такую серенькую выбрал? Хочешь, получше найду? Себя в постоянные спутницы не предлагаю, ни мне, ни тебе это не нужно, будем жить без оков, только поверь, Бильбао: ты и эта… – Она посмотрела в сторону машины, где спала Инна. – Вы не пара. Увози ее и отдай папе с мамой.

– Я сейчас увезу ее к себе домой, – ответил Бильбао.

Марина кисло улыбнулась:

– У тебя портятся вкусы. Тебе надо спать с королевами.

– Я не буду с ней спать.

Он направился к машине, и Скрипач спросил уже вслед:

– Серега, ты придешь на мой бой с кавказцем?

– Нет. Я не люблю такие зрелища.

– Это будет настоящий бой, без подстав.

– Тем более, – сказал Бильбао.

Всю обратную дорогу Инна спала. Марина изредка косилась на нее, пренебрежительно хмыкала, но ничего не говорила. Только когда машина затормозила у подъезда дома и Бильбао взял на руки так и не открывшую глаз девушку, Сереброва заметила:

– Верю, что спать с ней ты не будешь. Она бесчувственная, радости это не доставит, так же? Если нужна радость, то…

Марина сделала паузу, словно приглашая его продолжить фразу, и Бильбао понял это:

– То я приду к тебе.

Она коротко засмеялась:

– Абсолютно верно. Но я, кажется, могу не только радость разделять, мой милый мальчик с юга. Отметь это на всякий случай в своей памяти.

Уложив Инну на кровать, Бильбао тотчас позвонил ее отцу, лишь для того, чтобы сказать, что все в порядке, за дочь не надо тревожиться и утром она будет дома.

– Я сейчас к тебе еду, – даже не дослушав Сергея до конца, выкрикнул Коган.

– Два часа ночи. К чему спешка? Если вы думаете, что я…

– Да не в дочери дело. Вернее, не только в дочери. Мне нужен ты.

Бильбао едва положил трубку, как на пороге комнаты показалась Инна.

– Я могу принять душ? – слабым голосом спросила она.

– Конечно. Я дам тебе новый халат.

– Это больно? – спросила она.

Бильбао не понял ее:

– Надевать новый халат? Вовсе не больно.

Инна еще неуверенно стояла на ногах, хмель не выветрился из нее, она придерживалась за косяк двери.

– Сережа, ты же знаешь, я имею в виду… Я сейчас стану твоей, после душа… Я никогда еще ни с кем… Но я хочу этого!

Она гордо вскинула головку, при этом страх все же отразился в ее глазах, как у партизанки, идущей на казнь. Бильбао сдержал улыбку:

– За тобой уже выехал отец. Через пятнадцать минут он будет здесь.

– И мы… И мы не успеем?..

– Это занятие не терпит суеты.

Она кивнула, глаза ее потеплели, видно, такой поворот событий все же устроил ее.

– Говорят, что если женщина выпьет, то это отразится на наследстве, а я не хочу… У нас все должно быть… – Она побледнела. – Ой, меня тошнит. Куда мне?.. Ой!

Бильбао проводил ее в ванную, включил чайник. Кофе он любит в зернах… Интересно, с чем пожалует Коган? Почему среди ночи? Чем вызвана такая спешка?

Яков Яковлевич действительно прибыл через четверть часа. Проходя на кухню, поинтересовался, где дочь, услышав ответ, кивнул:

– Пусть знает, что такое выпивка, в следующий раз умнее будет. И хорошо, что именно ты преподал ей такой урок. Кофе не заваришь?

– Этим как раз и занимался.

– Славно. Ученик из тебя вышел прилежный, теперь надо думать о равноправном компаньонстве. Налей себе коньяк, если хочешь. Я бы тоже выпил, но – за рулем.

Коган сел за столик, по-хозяйски, жестом приглашая Бильбао занять место напротив.

Из ванной раздался звон разбитого стекла, запах одеколона тотчас выплыл из-за закрытой двери. Коган безошибочно определил:

– «Душистый табак». Ты пользуешься такой дешевкой?

– Дань юности. Тогда он был модным.

– Больше Инна ничего там не разобьет?

– Пусть. – Бильбао присел на стул, стал разливать кофе.

Коган кивнул:

– Разобьет – купит. Завтра же выставь ей счет. Нолик в конце прибавь.

Бильбао улыбнулся:

– С вашей помощью, Яков Яковлевич, я человек совсем не бедный, так что прощу ей.

– Ты можешь стать богатым в полном смысле этого слова. – Коган добавил в кофе сахар, стал не спеша помешивать его, глядя на Бильбао. – Если согласишься заняться со мной проблемами нефти. Здесь крутятся настоящие деньги. Уже завтра нам с тобой надо будет позаботиться о том, чтобы их поток пошел в нужном направлении. Время терять нельзя – конкурентов очень много, потому приехал к тебе ночью.

– Завтра не могу, Яков Яковлевич. Он словно не услышал возражения.

– Мы должны застолбить свой участок, хотя и после этого спокойной жизни долго не увидим. Но игра стоит свеч. От нее зависит будущее наших детей и внуков. Наших, – повторил он, все еще не сводя взгляда с Бильбао. – Лично мне уже много не надо. Где-то через год я уеду – в Израиль, в Америку… Все оставлю вам. Тебе и Инне. Да, я хочу, чтоб вы были вместе. Готов заплатить тебе за это столько, сколько нужно для безбедной жизни в Москве. А в ценах столицы я немного разбираюсь. Отказываться не спеши, Сережа, – от такого предложения вообще грех отказываться.

– Я не покупаюсь, Яков Яковлевич, – хмуро ответил Бильбао. – Я привык деньги зарабатывать. А покупать меня не надо.

Коган, кажется, был готов к такому повороту, слишком поспешно сказал:

– Хорошо, забудь, что я сейчас наболтал, хотя ты позже поймешь, что я прав. Возможно, думаешь, что цена недостаточна за то, что свободу теряешь… Но – забудь, и начнем зарабатывать. Завтра будем решать вопросы по нефти. Опасное дело, и надо, чтоб мне кто-то прикрывал спину. Понимаешь, о чем я?

– Завтра я уезжаю в Ростов. – Бильбао не притронулся ни к кофе, ни к коньяку. – Уезжаю к женщине, Яков Яковлевич. Вполне возможно, привезу ее сюда.

Коган перевел взгляд на серебряную ложку, лежащую у сахарницы, в центре стола. Он выдержал весьма длительную паузу, прежде чем сказал:

– Ты не собирался этого делать раньше, обещал заняться Инной… Непредвиденные обстоятельства?

– Да, Яков Яковлевич.

– Девочка ждет от тебя ребенка?

– Нет. У нее умерла мать, и она осталась одна. Совсем одна.

Коган с облегчением вздохнул:

– Ну, это… Решаемая проблема, скажем так. Отложишь Ростов на пару дней…

– Я еду туда завтра.

Яков Яковлевич, кажется, удивился, вскинул густые темные брови:

– Сережа, даже будь ты моим зятем… – Он откашлялся, словно у него внезапно пересохло в горле. – Речь идет о миллионах, ты можешь это понять? Я приезжаю среди ночи и предлагаю тебе миллионы! По идее, это ты в темень должен бежать ко мне и напрашиваться в компаньоны, родственники, собутыльники…

– А я не бегу, – сказал Бильбао.

Коган сощурил глаза:

– Чем же ты руководствуешься? Если б у меня в твои годы появилась такая возможность…

Вышла из ванной Инна, темная ее челка и платье на плечах и груди были мокрыми: видно, она остужала водой виски. От Инны шел крепкий запах мужского одеколона. Неуверенно, боязливо она улыбнулась отцу:

– Мне плохо стало. И еще я разбила там что-то. Такая негодяйка!

Яков Яковлевич поднялся:

– Хозяин простил нам флакон одеколона. Так что раскланивайся, и поехали. – Не глядя на Бильбао, но уже ему, он сказал: – Возврата к сегодняшнему разговору не будет.