Текст книги "Мой брат, мой враг"

– Мы уже сказали, чего нам надо. – Бильбао смотрел в окно. Отсюда были видны ярко-синий продуктовый ларек, пустая улица, пустая автобусная остановка, к которой как раз подходил автобус. Он не остановился, видно, пассажиров на высадку не было. – Надо, чтоб ты ответил за смерть нашего друга, расстрелянного на дороге.

Шанс вскочил на ноги:

– А что, я разве стрелял? Я вообще ничего не знал! Я только баранку крутил, думал, базарить едем.

– Ну что, пристрелить? – спросил у Бильбао Скрипка и сунул руку в карман пиджака.

Только сейчас Шанс по-настоящему перепугался. Он разевал рот, но при этом ни звука не выходило оттуда.

– Погоди, – сказал Бильбао. – Может, он действительно ни при чем. Брать грех на душу… Кто стрелял?

Шанс смотрел только на карман Скрипки, видно, думал лишь о том, когда оттуда появился ствол.

– Брут, сам. И Михась. Михась из автомата, а Брут из пистолета.

– Кто такой Михась?

– Мишка Чума, который в военкомате работает.

– А Брут сейчас где?

– А чего Брут? Брут где надо… – Скрипка пошевелил рукой в кармане, и Шанс скороговоркой продолжил: – Брут просто дома, он же при Пугаче работает.

– Адрес?

Страх в глазах Шанса на миг сменился удивлением.

– Вы чего? Вы к нему хотите?

– Это наше дело, что мы хотим, – сказал Бильбао. – Может, проверить, не врешь ли ты.

– С чего мне врать. Адрес Брута – не тайна. Только вы знайте, на кого замахиваться.

– А ты знай, что в твоем положении лучше всего держать язык за зубами. Если твои узнают, что закладывать их начал…

– Это точно. Но и вам же нет смысла меня подставлять, да? Я не дурак, я понимаю, что и те пришить могут, и вы. Но вы – вот они, тут… Я скажу адрес…

К обеду Бильбао был на своем рабочем месте. Едва вошел в кабинет, как зазвонил телефон. Он сразу узнал голос секретарши шефа.

– Не могу вас разыскать. Василий Егорович просит немедленно зайти.

Солодовых говорил по телефону, но, увидев входящего Бильбао, тотчас сказал невидимому собеседнику:

– Все, у меня важное дело, вам перезвоню через полчаса… Нет, все договоренности остаются в силе, по крайней мере до конца месяца.

Положил трубку, помассировал пальцами заострившийся подбородок, затем показал глазами на откидной календарь, висевший на стене:

– А до конца месяца десять дней.

Бильбао ни о чем не спросил, но для себя отметил эту цифру.

Шеф засмеялся, некрасиво оскалив зубы, потом смех перешел в надсадный кашель. Нескоро успокоившись, он открыл стол, вытащил оттуда свою походную аптечку, бросил в рот две таблетки, минуту помолчал, потом сказал:

– А Пугачев все-таки большой дурак. Если бы он снизил цену, я бы еще подумал. Но он потребовал в два раза больше, чем раньше. Это безумие. Он вышел на меня сегодня в девять тридцать. Именно в это время я зашел в кабинет, и он сразу позвонил. Он, видно, следит за каждым моим шагом.

– Пугачев дал вам десять суток на то, чтоб расплатиться с ним?

– Именно так. Сказал, что брать частями не согласен, хоть это ему никто и не предлагал, и если в пятницу, второго, мешок с деньгами не будет у него, то…

Солодовых все же оставался спокоен, даже улыбка застыла на его губах.

– Что прикажешь делать, Сережа?

– Вы можете исчезнуть из города до этой даты?

– Нет, это категорически исключено, и даже обсуждать такое предложение не будем. Мне надо работать. Пугачев активен не зря, именно сейчас в нашем бизнесе решается очень многое.

– Тогда мне понадобится людей больше…

– На затраты не скупись, деньги мои. Сколько надо, столько дам. Но с кадрами не помогу, я не знаю, на кого в этом деле ты можешь опереться. Мне кажется, ни на кого.

– Сюда приедут ребята со стороны.

Солодовых прищурил глаза, видно, обдумывал только что услышанные слова. Потом кивнул:

– Хорошо. Мне кажется, это правильно. При любом раскладе я их не обижу, задаток на них возьми сегодня, а если у вас все получится… Но я в это мало верю, если честно.

– Вы после звонка Пугачева не связывались со своим человеком в милиции? – спросил Бильбао.

– Мне незачем это было делать. Если желаешь, звони.

– Меня одно интересует: когда начнется заварушка между нами и Пугачевым, на чью сторону они станут? Не кинутся все против нас?

Солодовых хмыкнул:

– Хороший вопрос. Однозначно не ответить. Там многие куплены, конечно, но сейчас такое время… Время страха и шухера. Никуда они, думаю, не кинутся. Очень скользко под ногами. Выжидать будут.

Выйдя из кабинета шефа, Бильбао сказал Рому:

– Привези мне Сиротку. И вечером будь готов доставить его на вокзал, он домой уезжает.

– Навсегда отсылаешь? – усмехнулся водитель.

– А что, жалко?

– Мне – нет. Ни к черту был помощничек. Извини, конечно, он твой брат…

Глава 4

– Это тебе не шарик под наперстком прятать, тут все без обмана, согласен?

Крупный парень в модном малиновом пиджаке уже который раз тщательно осмотрел игральные кости, чуть ли не на зуб их попробовал и согласился:

– Вроде без дураков.

– Тогда бросай!

– Не. – Он погладил короткий чубчик и обиженно надул щеки. – Мне уже ставить нечего. Ты у меня и кошелек прибрал, и часы.

Лукаш махнул рукой:

– А, ладно! Я не жадный. Забирай часики, они золотые, мне бы самому их жалко было. И играем без интереса, просто так. Но поскольку на ноль играть нельзя, я копейку ставлю. Идет?

Малиновый пиджак теперь недоверчиво почесал в бритом затылке:

– Чую, опять обмануть хочешь.

Лукаш засмеялся:

– Какой обман? Я начинаю. Смотри.

Три кости выдали восемь очков.

Его соперник долго тряс кости на ладони, потом бросил их, на миг закрыв глаза и перекрестившись. Это помогло: выпало две четверки и пятерка. Лукаш крякнул от обиды:

– Невезучий я сегодня. А ну, еще по разу.

Вышло даже хуже: семь очков. Малиновый пиджак выбросил почти максимум: шестнадцать.

– Вот видишь, – сказал Лукаш. – Начни играть мы на интерес, вернул бы ты свои деньги. Не фартовый я сегодня. Мне только по четвергам везет.

Он забрал кости, собрался было уходить, но парень придержал его за локоть:

– Стой! Бросим: часы на кошелек.

– Нет, Федя, – отказался Лукаш. – Раз не везет, значит, не везет. Ты меня разденешь сегодня.

– Один раз! – с жалобной ноткой попросил тот, кого он назвал Федей. – Слово: один раз – и все! Сначала бросаем, кто первый начнет.

Выпало начинать Феде. Он бросил – тринадцать. Не такая уж и плохая цифра при этой игре.

– Ты смотри, – сказал Лукаш. – А у меня случайно невезуха закончилась. Четырнадцать у меня.

Федя оскалился в нервной улыбке:

– Дуру не гони, бросай давай.

Лукаш бросил. Шестерка и две четверки.

Малиновый пиджак так утробно застонал, что Лукаш поежился и быстро сказал:

– Часы можешь опять оставить себе.

– Да мне не так их жалко, как… Не пойму, как у тебя это получается!

– Посиди с моё – зона не тому научит. И потом, если игра твоим хлебом становится…

– А это что, прибыльное дело?

Лукаш загадочно пожал плечами и в свою очередь спросил сам:

– А как думаешь, за какие бабки я в городе квартиру снял? Сигары покупаю? Тебя коньяком угощаю? Если плотно недели две поработаю – машину могу купить. Только мне она не нужна, терпеть не могу баранку.

Федя заворочал широкой шеей – видно, той стало тесно в вороте рубахи.

– Брешешь. Если б тебе так хорошо жилось, разве бы ты уехал из дому?

Лукаш зажонглировал костями, это у него получалось тоже ловко, и ответил:

– Я ведь из деревни, Федя. С кем прикажешь мне там играть, с коровами? Или с бабами на стакан семечек? Нет, Федя, я тут развернусь. Найду себе надежных хлопчиков, человек пять-шесть в зазывалы и охранники, старого своего дружка Шанса приглашу…

Федя ухмыльнулся:

– С его мордой лучше на люди не показываться.

– А чего? Морда как морда.

– Ты, видать, давно его видел.

– Дня четыре назад.

– После этого его отделали. Сам Брут разбирался, кто и за что. Вроде из-за бабы. Девку какую-то снял, а наутро ее хахали пришли и засветили один раз под глаз, а другой – в грудь. И морда синяя, и ребра. Не, он тебе не скоро помощником станет.

– Ладно, найду других. В день по полтыщи платить буду. Никого не порекомендуешь?

– Сколько? – Толстяк опять погладил чубчик.

– Полтыщи. На первое время. Потом, когда раскручусь, и больше дам. Для тебя это, наверное, не деньги…

Федя скривился:

– Думаешь, в золоте купаюсь? Шеф вообще месяцами не платит, крутимся кто как. Все обещает, что скоро куш сорвет, и тогда заживем. А пока у нас почти что по нулям, честно признаюсь.

– Ну так чего ж? Давай подучу, что делать надо, бери еще корешей, в четверг поедем или к рынку, или к вокзалу. Вся выручка – поровну.

– А почему именно в четверг?

– Говорю ж тебе: по четвергам я фартовый…

Мент, по-прежнему не желавший встречаться, в разговорах по телефону был словоохотливым. Бильбао попросил его рассказать, чем занимается Пугачев, на что живет, и вот выслушивает подробный ответ.

– Я не знаю, насколько это все вам пригодится, но вот некоторые ниточки…

Мент есть мент, он знает, на чем делать акценты.

Итак, Пугачев держит рынок, на котором продают товары «челноки». Нет, по документам он вроде как муниципальный, но хозяин на нем – Пугачев. Другими словами, руководители города именно через него имеют куш от торгашей. Он их кормит, и потому его никто не трогает.

А еще в город два года назад приехал некто Вагиз, азербайджанец. Вагиз сдружился с Пугачевым и предложил тому пристроить его нефть. У самого Вагиза такая биография, что даже за деньги напрямую никто его вопросы решать не отважится. К тому же в Карабахе война идет, и контакты с азербайджанцем могут попасть в разряд политических.

В общем, Вагиз обратился к Пугачеву, тот пообещал помочь, взял у кавказца кругленькую сумму в счет платы за операцию по нефти. Но Борг отказался с ним сотрудничать. И Солодовых отказывается. На это есть весомые причины, и не по телефону их объяснять…

– Наверное, вам будет интереснее другое. У Вагиза есть любовница, которую подсунул ему Пугачев. Любовница сосет с кавказца денежки и подарки, а Пугачев прибирает их к своим рукам. Как и саму девку. Пугачев вообще самец завидный. Он и старшую сестру ее трахает.

– Как фамилия сестер?

– Да это не обязательно… Впрочем, если надо… Кострюковы. Старшая – Зина, киоскерша в «Союзпечати», младшая – Виолетта, нигде не работает, если не считать работой торговлю неплохим телом. Эту Виолетту Пугачев затащил в кровать, когда ей пятнадцать только исполнилось, мы тогда чуть дело не открыли, но он откупился от ее мамаши. Вагиз – человек горячий и брезгливый, и если узнает об этом… В общем, я не знаю, что будет, но что-то быть должно.

– А как можно доказать, что Пугачев держит любовницу Вагиза в наложницах?

– Можно. Есть хорошие снимки. За отдельную плату, конечно же.

– Знал об этом Петров?

– Естественно.

– И почему же… – Бильбао запнулся, подбирая нужные слова, но мент догадался, о чем он хотел сказать:

– Иван Николаевич хотел договариваться. Потому что если не договориться, то будет море крови, честное слово. И… и я вам не завидую. Пугачев тут на своем поле будет играть, а на своем поле он еще не проигрывал.

– А у меня неплохо получается игра на выезде, – сказал Бильбао. – К тому же новичкам и бездарям иногда чертовски везет. Особенно когда они приперты к стене и не имеют выбора.

Вообще-то, можно было посчитать и совпадением то, что Пугачев звонил шефу ровно в девять тридцать, то есть в ту минуту, когда Солодовых только вошел в свой кабинет. До этого, секретарша сказала, звонков не было.

Может быть, и совпадение.

А может – нет.

Секретаршу шеф знает более десяти лет, уверен в женщине, как в себе. Ладно, решает Бильбао, пусть пока это будет аксиомой. И без этого много доказывать придется.

Охранники здания. Их нанимал Петров, не хочется верить, что он ошибся. Все офицеры запаса, все довольны окладом и условиями охраны. Не пьют, держатся за свои места…

Ром.

Иван Николаевич, скорее всего, не доверял ему, если прослушивал салон машины. Правда, прослушка, кажется, никаких результатов не дала.

Ром.

А если он обнаружил прослушку, знал о ней? Или, может…

Бильбао подошел к окну. Ром с кипой газет шел от киоска к машине.

Совершенно дурацкая идея неожиданно пришла на ум. Бильбао даже усмехнулся и покрутил головой – до того она ему самому показалась дурацкой. Сейчас он вспомнил, как по дороге к бане в день, когда погиб Борг, водитель по забывчивости приобрел вторые «Известия».

Он позвонил вниз, охранникам, попросил одного из них пойти к киоску и купить «Комсомолку».

– И узнайте, как зовут киоскершу. Обычно их фамилии вывешиваются на стекле.

Через окно он проследил, как человек в камуфляже вышел из подъезда, прошел к газетному лотку, вернулся оттуда с газетой в руке. Ром в это время протирал машину и даже не взглянул на охранника.

Через минуту газета лежала уже на столе Бильбао, а он сам знал, что продавщицу киоска зовут Вера Васильевна и ей уже за шестьдесят.

– А чего ж ты хотел? – пробурчал в свой адрес Бильбао. – Ром покупал «Известия» вовсе не в этом киоске.

Он опять взялся за телефон, на этот раз связался с Сироткой.

– Поезжай и выясни…

Сиротка перезвонил довольно быстро:

– Женщине лет тридцать, так себе, губы тонкие, а это не в моем вкусе.

– Я тебя просил узнать о другом, – нетерпеливо напомнил Бильбао.

– Зовут ее Зинаида, фамилия – Кострюкова. Еще вопросы будут?

– Слушай, – сказал Лукаш, – а мне все это нравится. Даже лучше, чем кошельки тырить.

– Короче, – перебил его Бильбао.

– Короче, – согласился тот, – о Бруте я узнал все, что мог. Тут непуганая братва, она держать языки за зубами еще не научилась. Конкурентов у нее нет, оттого и расслабон полнейший. Брут живет четко по графику…

Бруту тридцать семь лет, кандидат в мастера спорта по боксу, правда, на ринг в последний раз выходил более десяти лет назад, не курит, пьет мало, хотя вечера любит проводить в ресторанах. Среда, четверг, пятница – в «Золотом колосе», суббота, воскресенье – в «Центральном». В понедельник и вторник он или на квартире матери – частный домик с садом на краю города, или в загородном особняке. Здесь, в огромном трехэтажном строении, где даже лифт есть, одна стена сплошь уставлена энтомологическими коробками. У него странное хобби: огромная коллекция бабочек. В бабочках Брут знает толк, и это единственный товар, на который он тратит деньги. Машина – обычная «пятерка», жены, детей нет, в женщинах разборчив, пьет в основном сухое молдавское вино, одевается тоже без лоска, но за бабочку может выложить бешеные бабки. Откуда капитал? Кажется, от торговли наркотой.

– Но на эту тему, Бильбао, как ты понимаешь, люди говорят неохотно, и потом, подобные расспросы подозрительны, а ты просил работать без этого.

Лукаш приобрел себе очки в желтой оправе, он не снимает их и сейчас, в комнате. На плечах – махровый светлый халат, он все время стягивает его у горла, наверное не желая, чтоб кто-нибудь разглядел впалую безволосую грудь.

– В замке у Брута живут еще двое, Валера, тоже боксер, и девка, красивая, говорят. Правда, девок там время от времени меняют. Они как домработники, охрана, повара…

Весь, так сказать, световой день Брут проводит с Пугачевым. С Пугачевым же нередко появляется в ресторанах. Тогда за соседние столики тоже рассаживаются охранники. Пугачев это любит, он позер. Он броско одевается, швыряется деньгами, напивается так, что его под руки ведут к машине. Как правило, туда усаживают и понравившуюся ему мадам, а потом везут домой. Загородного дома у Пугачева нет, есть огромная пятикомнатная квартира в центре.

Впрочем, речь сейчас пока не о нем. С ним, как это ни странно, будет легче, подумал Бильбао. Вот Брут – посерьезней. Брут командует охраной, и сам по себе он не шпана, не Дойник, это уж точно. Такого ударом по морде не испугать. Да и ударить трудно.

И мало, очень мало времени в запасе.

– А где он достает в нашей дыре бабочек? С сачком по степи бегает?

Лукаш пожал плечами:

– Вот этого не знаю. Тут только одно могу сказать. Пугач рынок «челночный» держит, и там есть Кисляк, то ли фамилия, то ли кличка, я не в курсе. Он на куртках турецких специализируется. Так вот, в последний раз Кисляк привез из Турции трех бабочек, специально для Брута.

– И за сколько продал?

– Подарил ко дню рождения. Брут, говорят, после этого добился через Пугача, чтоб Кисляку лучшее место на рынке выделили. А это многого стоит.

Солодовых, слушая Бильбао, ни разу не перебил его, не задал ни одного вопроса. Лишь когда тот закончил говорить, шеф, выдержав паузу, спросил:

– Откуда в тебе все это?

– Не понял, Василий Егорович.

Шеф опять помолчал, потом сказал:

– У Петрова было соответствующее образование, был жизненный опыт. Он столько шишек за свои годы набил… И не сумел разгадать Рома. И таких сложных многоходовок, которые ты предлагаешь, тоже не вынашивал. В другое время я бы о них сказал, что это мальчишество, но сейчас… Вдруг получится, а? Если получится, я тогда не знаю… Я готов тебя назвать гением. Фотографий Пугачева с этой… Как ее?

– Виолетта.

– Да, с Виолеттой у тебя не осталось?

– Мы передадим их послезавтра азербайджанцу, но копии, конечно же, себе отпечатали.

– Жуть?

– Он ее имеет во всех позах, какие только можно себе представить. Один снимок особенно хорош: на пальце Виолетты отлично виден перстень, который подарил ей Вагиз.

Бильбао достал из папки конверт и вынул из него с десяток фотографий. Солодовых стал рассматривать их с явным удовольствием. Спросил:

– А как, интересно, они делаются?

– По приказу Пугачева. У него целый шкаф подобных фоток, со всеми девками, которых он возит домой. Это его бзик. В стены вмонтированы камеры, был человек, обслуживающий их… Теперь Пугачев взял другого, а тот уволился и уехал, кое-что перед этим продав вашему осведомителю из милиции.

– И послезавтра, значит, может произойти самое интересное?

– Вариантов, Василий Егорович, и не сосчитать, но самых реальных – два. Лично вы бы как поступили на месте кавказца?

Солодовых погладил ладонью щеку, раздумывая.

– Большие деньги, очень большие деньги на кону. И я думаю, Вагиз не схватится за кинжал. Вот если бы я увидел сейчас на фотографиях свою Татьяну и… – Он сделал паузу и после нее эту фразу уже не продолжил. Сказал сухо: – Ты ошибаешься, если делаешь ставку только на то, что кавказец немедленно ступит на тропу войны.

– Да, – сказал Бильбао, – если бы я только так думал, я бы ошибался. Кстати, днем раньше, то есть завтра, эти снимки лягут и на стол Пугачева, с запиской о том, что с ними ознакомлен Вагиз. Мне не надо их войны, Василий Егорович. У меня другая цель – попробовать, чтобы Пугачев почувствовал угрозу цейтнота. В цейтноте ошибаются и великие шахматисты. Пусть у Пугачева, а не у нас болит голова от раздумий, что предпримет Вагиз, испугались ли вы его угроз, куда подевалась охрана накануне важного для него дня…

– А охрана точно подевается? – спросил шеф.

– Если вы поможете нам приобрести бабочку. У Когана в Ростове есть друг, биолог… Я бы мог поговорить с Коганом сам, но для этого ему пришлось бы многое объяснять, а это лучше сделать вам.

Солодовых согласно кивнул. Потом спросил: – Ты ведь учишься на журналиста?

– Я уже пропустил зимнюю сессию. И вообще…

– Это дело поправимо. Диплом мы тебе купим. У тебя есть… – Он прервался, собрал фотографии, оставленные Бильбао, положил их в один из ящиков стола. – Знаешь притчу? Трем грекам дали задание попасть на островок в море, не замочив ноги. Островок рядом с берегом был, рукой подать, но вода есть вода. И вот один грек стал строить лодку, другой изобретать воздушный шар, а третий отправился спать. В конце концов все трое выполнили задание, но царь за сообразительность наградил именно третьего, который просто дождался часа отлива. Так вот, у тебя есть многое от этого третьего. Ты предугадываешь события.

– Грек их не предугадывал, – улыбнулся Бильбао. – Он знал, что будет отлив.

– Я же и говорю. – Солодовых посмотрел на телефон. – Думаю, найдем какую-нибудь бабочку. Но ее ведь надо будет срочно доставить из Ростова сюда.

– Это уже моя забота, Василий Егорович. Я поставлю такую задачу перед Сироткой, и пусть он ее решает. Это ему по плечу.

– Что собираешься делать с водителем, Ромом?

– Во всяком случае, не пристреливать. Я дал дяде слово никогда не стрелять первым. И пусть он до поры до времени ни о чем не догадывается.

* * *

Звонок в дверь раздался почти в полночь. Бильбао открыл ее. На пороге стоял Коленька. Чуть позади довольно улыбался Сиротка:

– Задание выполнено, шеф.

Как оказалось, он позвонил Коленьке лишь для того, чтобы проконсультироваться, кто бы из общих знакомых мог доставить коробку с бабочкой из Ростова сюда. Коленька вызвался сделать это сам.

– Смотри, какое я тебе чудо привез.

Бабочка была огромной, будто вырезанной из черного бархата, отливающего одновременно золотом и изумрудом. На коробке была подпись по-латыни, и Коленька пояснил:

– Я у хозяина, у того, кто мне ее передал, кое-что выяснил. Называется райская орнитоптера, водится только в Новой Гвинее, и нигде больше. У мужика в основном гвинейские бабочки, ему там в свое время поработать пришлось. А ты над чем голову ломаешь?

– Отдохнешь с дороги? – спросил Бильбао.

– Нет, ехать-то к вам всего ерунда, но я и в поезде умудрился поспать.

– Тогда садись, прикинем вместе, что у меня получается.

У Брута – десять активных штыков, те, которые на его содержании. В четверг Лукаш четверых из них попробует увезти с собой на вокзал, где начнет игру в кости. Оттуда они поедут обмывать выигрыш за город, в пустующий дом одного из знакомых Солодовых. Дело техники – довести гостей до такого состояния, чтоб на следующий день они не в состоянии были подняться. Водка там будет особая, с соответствующей начинкой. В ту же ночь Лукаш уедет отсюда на поезде и больше тут не появится.

Водитель Брута Леша Шанс тоже из игры выходит. С ним уже побеседовали, в четверг он умчится к якобы внезапно заболевшей матушке.

Михась, он же Мишка Чума, прапорщик из военкомата, а по сути первый помощник Брута, тот, который стрелял из автомата в Ивана Николаевича Петрова, сейчас взял отпуск и из города выехал. Наверняка из-за страха, что менты, прекрасно знающие обо всем, могут его в любую минуту сцапать.

Остальных бойцов армии Брута прибывшие из Светловска члены орды будут выводить из строя по одному. Адреса есть, известно, какими маршрутами брутовцы добираются до своего шефа…

– Ничего сложного, – подытожил Бильбао. – На нас играет и то, что мальчики эти еще непуганые. Думаю, разберемся с ними. А главное – выключить бы из игры Брута. Прорабатываю несколько вариантов, но я его почти не знаю, и трудно угадать, что он предпримет.

– И что это за варианты? – спросил Коленька.

Бильбао неопределенно пожал плечами:

– К примеру, я уже поговорил с теми, кто строил Бруту загородный дом, и теперь знаю, что там есть глубокий бетонный подвал с приставной деревянной лестницей. В подвале хранится в бочонках и бутылках сухое виноградное вино – любимый напиток этого господина.

Коленька покрутил головой:

– Иногда кажется, что ты курсы усовершенствования при КГБ заканчивал.

Сиротка при этом рассмеялся.

Бильбао серьезно ответил:

– Все это – простая самодеятельность, а не профессионализм. Но – чем богаты…

– Ты сам повезешь бабочку Бруту?

– Я боюсь, что он меня знает. Петров как-то об этом обмолвился. К Бруту пойдут Чех, Захар Скрипач, ну и еще кто-нибудь крепенький. А я – уж сразу к Пугачеву.

– Возьми меня с собой.

– Нет, Коленька. Ты свое дело сделал. Ты привез райскую орнитоптеру.

– Черт, – удивился Коленька. – Как же ты с первого раза название такое запомнил?

– Нужно, вот и запомнил.

Чех без труда нашел на рынке место, где торговал Кисляк. Ему было лет двадцать пять, одет торгаш был как на картинке и источал аромат дорогого одеколона.

– Привет, – сказал ему Чех и улыбнулся, как старому знакомому. Впрочем, за знакомого себя он и выдал. – Не помнишь меня?

Кисляк сощурил глаза:

– Хоть на память и не жалуюсь…

– Мы как-то из Турции одним рейсом возвращались. Я знаю, ты бабочек вез.

Кисляк хмыкнул:

– Ну допустим. Только я их вроде никому не демонстрировал.

– Это не важно, – сказал Чех. – Главное, разбираешься в таком товаре. Потому у меня к тебе просьба: подскажи, сколько эта штука может стоить?

И он показал торгашу коробку с бабочкой.

Кисляк аккуратно поставил ее на прилавок, покачал так, чтоб солнечный цвет заиграл на черном бархате крыльев. Крылья вспыхивали золотом и изумрудом.

– Пару бутылок дам.

Чех улыбнулся:

– Я похож на лопуха? Прости, ошибся. Поверил, что ты можешь советом помочь. У меня ведь таких коробок целая партия, я бы тебе отстегнул как посреднику, если бы дельного покупателя предложил. Но на нет и суда нет. Бывай.

Кисляк тотчас положил ладонь на коробку:

– Не спеши. Может, я тебя за полного лоха принял, вот и прощупывал.

– Девок прощупывай.

Чех решительно взял коробку и повернулся было с твердым намерением уйти отсюда, но Кисляк сказал уже другим тоном:

– Ладно, постой тут минут пять, узнаю сейчас о покупателях. Как бабочку твою зовут?

– Читай, если латынь знаешь. – Чех ткнул пальцем в надпись на коробке.

– У меня, между прочим, пединститут за плечами, – улыбнулся Кисляк. – Там учили кое-чему. – Зашевелил губами, глядя на подпись, потом спросил: – Теперь честно скажи: из музея, ворованная?

– Чистая. Из-за хреновых обстоятельств мой дед, зоолог, коллекцию распродает.

– Так родственника с продавцом и надо бы свести.

Чех улыбнулся:

– Правильно по идее. Но, во-первых, моему деду под семьдесят, и не будет он по рынкам бегать, а во-вторых, если б он бегал, мы бы с тобой без барыша остались, так? В общем, звони кому хочешь, только я сейчас никого ждать не намерен, поскольку спешу. Не одними бабочками живу. Приду к вечеру, часов в пять, узнаю, что к чему.

– Сколько коробок продаешь и откуда бабочки?

– Десятка три. А бабочки – из Новой Гвинеи. И учти: торговаться не буду. Не устроит цена – от винта сразу. Сам найду покупателей.

В этот же день, в четверг, Лукаш в компании четырех крепких ребят дурачил публику на городском вокзале, обыгрывая зевак в кости. Менты не мешали, ментам хватило нескольких крупных купюр, и они делали вид, что не замечают кучки людей, крутящихся на бойком месте.

Часа в четыре Лукаш закончил играть и предложил своим помощникам проехать на загородную дату: отметить сорванный куш. А уже в семь вечера, перед тем как сесть в вагон поезда, он позвонил Бильбао и сказал, что по крайней мере завтра никто на помощь четырех крепких лбов может не рассчитывать. Квартет как минимум сутки будет вне игры.

– Бильбао, ты, если что, зови – я с удовольствием приеду.

Бильбао в этот вечер сидел у телефона. Он ждал звонков из разных мест. До Лукаша уже звонил человек, которого он так ни разу и не видел – тот, кто носил погоны и работал на Солодовых, и сам шеф.

Но первый звонок был от того самого милиционера.

– Вагиз получил снимки Пугачева с Виолеттой, я записал все, что он сказал после этого по телефону Пугачеву. Сплошной русский мат.

– И ничего, кроме мата?

– Ну почему же ничего. Сказал, что больше не хочет иметь с ним дела, и потребовал до понедельника отдать деньги. А если денег не будет, с гор спустятся его соплеменники и сотрут в порошок самого Пугачева и всю его банду – так сказал Вагиз.

Бильбао усмехнулся: именно такому варианту он и отдавал предпочтение.

– У тебя все? – спросил он.

– Не совсем. Пугачев тут же набрал номер Василия Егоровича. О чем они говорили, тебе лучше спросить у самого шефа. Потом он стал набирать номер Брута.

– Ну и?..

– Почему-то не дозвонился. Это даже для меня странно: Брут дисциплинированный, всегда отзывается на оклики хозяина.

– Ничего странного, – сказал Бильбао.

– Почему?

– По обстоятельствам.

На этом их разговор закончился, и Бильбао ждал теперь звонков от Солодовых и от Чеха. Солодовых вскоре позвонил и сообщил тоже в общем ожидаемое: завтра утром, то есть в пятницу, Пугачев свяжется с ним и скажет, куда подвезти деньги.

– Представляешь, я даже к черту не успел его послать – он трубку положил.

– Представляю, Василий Егорович. Скажите Рому, что через час вы с ним заедете сначала в банк, а потом он вас должен отвезти на вокзал. Через час банк еще будет работать?

– Ну да, он в восемь закрывается. Только что мне там прикажешь делать? Деньги снимать со счетов?

– Вы никуда не поедете, Василий Егорович. Вы должны только сказать это. Пусть Ром, сам того не ведая, на нас поработает.

– Понял. Прямо сейчас вызову его.

Бильбао взглянул на часы.

По всему выходило, что Чех и Толян уже должны были тоже звонить ему.

Но телефон пока молчал.

Чех, как и обещал, подошел к Кисляку примерно в то же время, в какое Лукаш вез четырех охранников из команды Брута в загородный дом. С Чехом были Толян и Захар Скрипач.

У стойки торгаша стоял высокий мужчина в темном тонком свитере, подтянутый, с широкими плечами.

– А вот и продавец, – сказал ему Кисляк.

Мужчина вначале посмотрел на сопровождающих Чеха и усмехнулся:

– С охраной, смотрю. Рассчитываешь, я столько бабок отвалю, что один не донесешь? Или чтоб сразу на троих сделку обмыли?

– Я только сухое вино пью, – сказал Чех.

Брут хмыкнул, потом перевел взгляд на сумку:

– Показывай товар.

Он долго держал коробку с бабочкой, явно любуясь ею, казалось, он вообще забыл, зачем здесь, и Чех не мешал ему, но все же решил проявить свои познания в области биологии:

– Райская.

– Парадисиа, – непонятно ответил Брут. – Послушай, а если у твоего родственника действительно гвинейская коллекция, то нет ли там приамуса? Тоже из орнитоптер, только зеленоватая?

– Есть и зеленые, и красные, только я в них не разбираюсь, – пожал плечами Чех. – Ты мне хотя бы на картинке ее покажи.

– Поехали к твоему деду, – решительно сказал Брут.

Чех коротко рассмеялся:

– Нашел дурака. Посмотришь, покупать откажешься, а потом квартиру обчистишь. Или с хозяином напрямую договоришься, и я куш потеряю. Нет, не выйдет.

Брут все еще не выпускал коробку из рук.

– Если и остальные бабочки такие, то коллекция дорого стоит, честно говорю. За глаза покупать ее не могу. Посмотреть надо, может, у меня кое-что есть уже. Как же нам с тобой быть?

– Так книжки со снимками бабочек в магазинах продаются, – опять сказал Чех. – У меня зрительная память хорошая, сразу определю, какие у деда из них есть. Я такую книжку в «Глобусе», что в центре, видел. Проедем туда.

Брут подумал немного, потом взглянул на часы:

– Нет, мы не так поступим. Я на машине, садись, махнем за город, ко мне на дачу…

– Я с ребятами, – прервал его Чех.

– Да пожалуйста.

– И у магазина тормознешь, я хорошего вина куплю. Ведь эту коробку купишь же? Обмыть надо будет.

– Считай, что уже купил, – сказал Брут. – Но вином я угощу. Настоящим, бочковым. Поехали.