Текст книги "Сентенции Публия Сира. Вечерние мысли"

Отступление. Сенека (продолжение)

Все разрешающий рок. «Пусть же наш дух научится понимать и терпеть свой жребий и знает, что фортуна отважится на все… На это нельзя негодовать: ведь мы пришли в мир, где живут по этим законам. Нравится – подчиняйся, не нравится – убирайся любой дорогой!» Только в случае, если фортуна «метит только в тебя, но если одна необходимость опутывает стоящих и высоко, и низко, примирись со все разрешающим роком!».

Наставления и сентенции. Сенека считал, что «общие наставления даются не только отсутствующим, но и потомкам. Другое дело – сказать, когда и как должно что-нибудь делать: тут нельзя убедить на расстоянии и нужно решать смотря по обстоятельствам». Сами наставления не смогут опровергнуть превратные убеждения в душе человека. Но, «во-первых, они освежают память; во-вторых, то, что в общем и целом видится неясно, по частям можно рассмотреть тщательнее. Ведь так ты можешь назвать лишними и утешения и ободренья; но они лишними не бывают, а значит, и вразумленья тоже». «Часто душа не хочет видеть и очевидного; значит, нужно внушить ей знание самых известных вещей… Что полезно для нас, нужно часто встряхивать, часто взбалтывать, ибо оно должно быть не только известно нам, но и всегда наготове». В душе уже содержатся «семена всех благородных дел, и вразумленья пробуждают их, – так искра, если помочь ей легким дуновеньем, выпускает на волю свой огонь. Добродетель выпрямляется от малейшего прикосновения и толчка». Кроме того, в душе имеется «нечто слишком глубоко запрятанное; оно-то и освобождается, будучи произнесенным». Сенека спорит с теми, кто утверждает, что наставлений бессчетное множество, и всех их даже не вспомнить. «Неверно! Тех, что относятся к вещам самым важным и необходимым, – не бессчетное множество. И не так уж различаются они в зависимости от места, времени и лица». Некоторые наставления поражают свой лаконичностью и точностью. «Например: ничего сверх меры! Для тех, кто жаден, всякая корысть мала. Что ты другим, того же от других ты жди. Слыша это, мы чувствуем некий удар, и нельзя уже ни сомневаться, ни спрашивать „почему?“. Вот до чего захватывает, даже и без всякого обоснованья, истина». Или такое поучение, как «две вещи больше всего укрепляют дух: вера в истину и вера в себя. Ему верят и, поверив, чувствуют в душе великое вдохновение и веру в себя; значит, вразумление вовсе не излишне».

Люди раньше были лучше. «Когда ученых стало больше, хороших стало меньше, потому что простая и очевидная добродетель превратилась в темную и велеречивую науку, и учат нас рассуждать, а не жить». Против нынешнего развращения нравов нужно использовать все средства. «Убийства и отдельных убийц мы обуздали; а что войны, что истребленье целых племен – это прославляемое злодейство? Ни алчность, ни жестокость не знают меры… запрещенное частным лицам приказывается от лица государства. За одно и то же преступление платят головою, если оно совершено тайно, а если в солдатских плащах – получают хвалы».

Люди – братья. «Природа, из одного и того же нас сотворившая и к одному предназначившая, родила нас братьями. Она вложила в нас взаимную любовь, сделала нас общительными, она установила, что правильно и справедливо, и по ее установлению несчастнее приносящий зло, чем претерпевающий».

Закон сравнения. «Ведь ты заблуждаешься, – пишет Сенека своему другу, – многое кажется тебе дороже, чем оно есть… Но тебе этого не узнать, если ты не разберешься в том законе, по которому такие вещи сравниваются и оцениваются. Как листья не могут жить сами по себе, – им нужна ветка, чтобы на ней держаться и пить из нее сок, – так и наставления, если они одни, вянут: им нужно прирасти к учению».

Остаток добра. «Можешь убедиться сам, что в душах, даже далеко зашедших во зле, остается ощущенье добра, и они не то что не ведают позора, но пренебрегают им: ведь все прячут свои грехи и, пусть даже все сойдет счастливо, пользуются плодами, а само дело скрывают». Было бы несправедливо, «если бы многие злодеяния ускользали от мстящего закона и предписанной кары – и не приходилось бы тотчас же за них платиться тяжким наказаньем, налагаемым природой, которая заменяет пытку страхом».

Глупо строить расчеты на век. «Какое безумство – сегодня надеяться на далекое будущее… Время катится – по установленному закону, но темным путем; что мне до будущего природы, которое ясно, когда мое будущее неясно?»

Гнусное выклянчивание жизни. Сенека так оценивает молитву Мецената, в которой он не отказывается ни от чего – лишь бы ему продлили жизнь: «Пусть хоть руки отнимутся, пусть отнимутся ноги, спину пусть изувечит горб, пусть шатаются зубы, лишь бы жить, и отлично все! Даже если и вздернут на крест, – жизнь сохраните мне!» Сенека успокаивает таких людей. «Природа обыскивает нас при выходе, как при входе. Нельзя вынести больше, чем принес; да и немалую часть того, что ты взял с собою в жизнь, придется оставить… Тот день, которого ты боишься как последнего, будет днем рождения к вечной жизни».

Многое могут, но не хотят. «Сколько раз попадались мне считающие невозможным все, чего сами они не могут, и говорящие, будто мы требуем больше, чем выдерживает человеческая природа… Ведь и они многое могут, да не хотят… Мы не потому не осмеливаемся, что трудно, – трудно оттого, что мы не осмеливаемся».

Что губит людей. «Посмотри сам, что подстрекает человека губить другого, – и ты увидишь надежду, зависть, ненависть, страх, презренье. Из всего названного самое легкое – это презренье: многие даже прятались в нем ради самозащиты. Кого презирают, того, конечно, топчут, но мимоходом… Даже в бою лежачего минуют, сражаются с тем, кто на ногах». Или не подашь для надежды повода – «у тебя не будет ничего, способного распалить чужую бесчестную алчность, ничего примечательного. Ведь желают заполучить как раз примечательное и редкое, пусть оно и мало». Зависти тоже можно избежать, «если не будешь попадаться на глаза, не будешь похваляться своими благами, научишься радоваться про себя». Самое опасное для человека – ненависть. Она «порождается либо обидами, – но ее ты не навлечешь, если никого не будешь затрагивать». Еще одно условие: «Кого боятся, тот и сам боится, кто ужасен другим, тому неведома безопасность». Среди причин губить людей «остается еще презренье; мера его – в твоей власти». Избавиться от нее тебе поможет «дружба с людьми, имеющими власть и влияние у власть имущих… Впрочем, к ним нужно приближаться, но не сближаться тесно, чтобы лекарство не обошлось нам дороже болезни». Еще одно из условий безопасности – не поступать несправедливо. Не забывай и о долге человека перед другими людьми. «На одного гляди, чтоб он тебе не повредил, на другого – чтобы ему не повредить. Радуйся чужим удачам, огорчайся неудачам, помни, что ты должен дать другим и чего остерегаться».

Закон полярности. Сенека считает, что «вечность состоит из противоположностей. К этому закону и должен приспособиться наш дух, ему должен следовать, ему повиноваться; что бы ни случилось, пусть он считает, что иначе быть не могло, и не смеет бранить природу».

Сила слова. «Сказанное прозой слушается не так внимательно и задевает меньше, а если в дело вступает размер, если благородный смысл закреплен его стопами, то же самое изреченье вонзается, будто брошенное с размаху копье». Сенека выступает как самый настоящий пропагандист моральных принципов. «Но куда сильнее поражают душу изречения вроде этих: кто хочет меньше, меньше и нуждается… И вот те, кто всегда хочет больше, чем надобно, кричат от восторга и проклинают деньги. И как заметишь у них такое настроение, – донимай их, жми, тесни, отбросив всяческие умозаключенья, и тонкости, и прочие забавы бесполезного умствования».

Человек зорче в чужих делах. Это бывает с теми, «у кого страх отнимает способность разглядеть свою пользу. А в безопасности, не страшась ничего, эти люди становятся здравомыслящими. Но есть вещи, на которые даже мудрецы глядят пристальней, когда дело касается других».

Думай, о чем писать, а не как. «Старайся, что пишешь, то и думать, а что думаешь, то усвоить и как бы запечатлеть собственной печатью… Великий муж говорит небрежней и уверенней; что бы он ни сказал, во всем больше убедительности, чем тщательности… Стройность речи – украшенье не для мужчины». Сенека удивлялся тому, что «хвалят не только речи с изъяном, но и самые изъяны… Прибавь к этому, что для речи нет строгих правил. Их изменяет привычка, господствующая среди граждан, а она никогда не задерживается долго на одном». «Некоторым по душе слог изломанный и шероховатый: где речь льется плавно, там они нарочно приводят ее в беспорядок, не допуская ни одного заглаженного шва; что задевает слух своей неровностью, то им кажется мужественным и сильным… А что сказать о таком слоге, где слова переставляются подальше и, давно ожидаемые, появляются перед самою концовкой?» Кудрявый слог – так Сенека называл «перевернутые слова, и мысли, нередко величавые, но теряющие силу еще прежде, чем высказаны до конца… Когда душа привыкнет гнушаться всем общепринятым, а обычное считать слишком дешевым, – тогда ищут новизны и в речах, то вытаскивают на свет старинные забытые слова, то выдумывают новые или переиначивают общеизвестные, то принимают за верх изящества частые и смелые переносы смысла, которых стало так много в последнее время». «Есть такие, что обрывают мысль, видя всю прелесть речи в недоговоренности, в том, чтобы дать слушателю только намек на смысл». Или такие, что «каждую мысль тянут и не могут кончить». «Словом, где ты увидишь, что испорченная речь нравится, там, не сомневайся, и нравы извратились».

Нет порока без оправдания. «Всякая страсть вначале немощна, а потом сама себя разжигает и набирается силы, разрастаясь: легче не пустить ее, чем выгнать… Наслажденье природа подмешала к вещам необходимым, не затем, чтобы мы его домогались, но чтобы благодаря этой прибавке стало приятнее для нас то, без чего мы не можем жить».

То, что считал вершиной, только ступенька. Издалека возвышенность кажется высокой, «взойди наверх – и оно окажется низким». А если ты захочешь идти выше – то, что ты считал вершиной, окажется только ступенькой. «Люди мчатся, словно вдогонку за благами, обманутые слухами, а потом, достигнув и немало выстрадав, видят, что достигнутое ими или дурно, или тщетно, или меньше, чем они надеялись».

Необходимое не приедается. Мы получили от природы наилучший дар – «необходимое не приедается. Выбирать можно только между лишними вещами… Великий создатель мира, предписавший нашей жизни законы, сделал так, чтобы мы были здоровы, а не избалованы».

Остаюсь самим собой. Сенека обращает внимание на то, что он как был младенцем, ребенком, юношей, так и остается самим собой. «Ведь природа заставляет меня видеть не мальчика, или юношу, или старика, а меня самого».

Сентенции Публия Сира

0207 Избегайте сладкого, который может стать горьким. Это наше ощущение, и зависит оно от количества съеденных сладостей. Здесь очень важно знать меру. Небольшое превышение, и они становятся горечью. Такой переход в противоположность характерен не только для кондитерских изделий. Любое наслаждение имеет свои пределы, за которым наступает отторжение.

0208. Награды таланта и фортуны предлагаются для всех. Но не все хотят или могут воспользоваться ими. Талант должен быть распознан и развит. Это очень большая задача для человека, который обладает им. Талантливым он становится в результате большого труда и развития имеющихся способностей. С фортуной дело обстоит сложнее. Здесь могут не помочь ни способности, ни труд. Все зависит оттого, как она повернется.

0209. Приятны воспоминания неприятностей, которые прошли. По этому поводу всегда есть что вспомнить. У каждого, кто преодолел трудности, в памяти они сохраняются и служат для укрепления собственного значения. Ведь непросто было, но он все это пережил. Легко сейчас напомнить ему об этом. Он будет только приятно взволнован.

0212. Избегай алчности, и ты завоюешь королевство. Публий Сир ненавидел таких людей. Это понятно. Он сам жил в стесненных обстоятельствах и нуждался в средствах. Те люди, которые были готовы на все из-за денег, все были противны ему. Поэтому он и считал алчность препятствием не только для себя, но для более высоких целей. Сегодня богатство не является препятствием, чтобы стать президентом. Иные времена.

0213. Чем меньше смертный желает, тем меньше он нуждается. В этом заметно ограничение собственных желаний. Люди, которые с этим справляются, достигают умеренной жизни. Они могут противостоять всяким излишествам. Ничего лишнего, только необходимое. Сознательный выбор, а не бережливость. Но надо понимать все это до определенной черты. Нельзя себя просто ограничивать в аскетических целях. Это другая история.

0214. Как жаль судьбу того, кто стареет через тревоги. Если жизнь наполнена не совсем приятными событиями, то человек тратит на них больше сил, чем обычно. От этого моложе не становятся. На некоторых людях видны следы сильных переживаний или страшных событий, от которых им трудно избавиться. Кроме как на судьбу, им некому жаловаться. Исправить их может только благополучная жизнь, которая не всем дана.

0215. Доброта должна быть получена в том же духе, что и побудило ее. Нельзя, чтобы она была переиначена. Доброе желание должно оставаться и быть видимым получателю. Иначе оно будет понято неверно. Исказить доброе дело и превратить ее умысел в злой не трудно. Грань между ними очень прозрачна. Нельзя переступать ее.

0217. В месте подачи гневливым руки мы должны принять их. Если он готов успокоиться и признать свои ошибки, нужно дать ему такую возможность. Мы должны быть выше таких людей, признавая гнев не лучшим способом решения проблем. По крайней мере не разумным. А тем, кто хочет наладить отношения и извиниться за свое поведение, нельзя отказывать.

0219. Для того, кто любит труд, всегда есть что-то делать. Не хватает только времени на все. Тем, кто постоянно работает, много еще предстоит сделать. У него планов на день больше, чем на двое суток работы. Ему не нужно подсказывать. У него практически нет свободного времени, только работа. Такие люди всегда заметны. Они не сидят на месте. Трудоголики.

0220. Любезный дух может вернуть добрые дела для упреков. От них никто не застрахован, даже добрые дела. Люди по-разному их оценивают. Для одного это очень правильный поступок, другой подозревает злой умысел. Если такому помочь, даже из любезности, то можно от благого поступка далеко уйти в другую сторону. Видимо, об этом данная сентенция Сира.

0222. Одиночество – мать тревог. Отсутствие реальных связей создает вакуум для человека, в котором гнездятся все страхи, которые у него имеются. Они могут только отличаться от тех, с какими он больше сталкивается. Хотя он живет один, но живет напряженно. Ему не дает покоя все, что может случиться и случается с ним. Одно лекарство для него – общение с духовно близкими людьми.

0224. Даже бедствие может стать возможностью для добродетели. В этом сила самой добродетели, а не стихийного бедствия. Не следует только видеть одну сторону события. В ней, может, кроется другая сторона, ей противоположная. Она и дает возможность проявиться добродетели. Она же всегда готова помочь превратить бедствие в возможность полезного дела.

0225. Жалкий человек отражает либо слишком много, или слишком мало. Чрезмерность служит признаком такого человека. Он не способен отражать действительность в ее реальной форме, что приводит к его неадекватности. Он видит ее или слишком просто, или слишком сложно – в зависимости от своего характера. Такой он и считает реальность.

0226. Терпение является убежищем скорби. Оно спасает от многих бед и прячет в себе горе, обволакивая его мягким пледом, согревая теплом горящих в камине сухих поленьев. Глоток старого вина. Боль утраты медленно утихает. Нестерпимое желание утихомирить ее местью или наказанием виновных пропадает. Терпение – надежное убежище тех, кто представляет ему такую возможность.

0227. Добро, к которому мы уже привыкли, часто является злом. Мы не замечаем его. Привычка заменяет оценку. Мы не оцениваем каждый раз характер тех вещей, к которым привыкли. Они есть как есть. Нужно привлекать периодически разум для того, чтобы понять, являются ли они добром для нас. Или просто присутствуют в нашей жизни как наследие прошлых времен. Тогда от них можно отказаться.

0228. Даже один волос бросает свою тень. Это говорит о том, что нельзя не учитывать такие, казалось, мелочи. Они играют собственную роль, незаметную. Ими мы пренебрегаем, и напрасно. В какой-то момент и волос может оказаться значимым для нас, и тень от него. В жизни всегда найдется место для таких мелочей. Стоит только о них забыть.

0229. Стремительность становится медлительностью, когда горячее желание призывает. Оно может ускорить или замедлить действия человека. Все в ее руках. Особенно заметно, когда человек начинает медленно говорить, и видно, это дается ему с трудом. Энергия брызжет из него, как фонтан воды, но он скрывает это. Хочет выглядеть неторопливо беседующим. За этим прячется горячее желание побыстрее сделать то, что он задумал.

0230. Тот, кто подвергает сомнению добрые намерения, часто подобен врагу. Неверие в искренность доброго дела делает его противником. Сомнения препятствуют осуществлению добра, словом или делом. Если человек не уверен в добрых делах, он остается один на один со злом. Оно ему подсказывает, как дальше поступать. Так он оказывается на другой стороне противоречия добра и зла. Может, без умысла.

0231. Мы должны держать слово, даже для не заслуживающих этого. Слово, данное человеком, обладает теми же свойствами, что и сам человек. Порядочный придерживается своего слова независимо того, кому он обещал. Легковесный человек, напротив, готов сразу же забыть о том, что говорил и обещал. Этим люди отличаются друг от друга. И прочность слова, обещанного ими.

Отступление. Марк Аврелий

Марк Аврелий, римский император (жил в 121–180 годах). «Размышления» – это его личные записи, сделанные в пожилом возрасте в 70-х годах II веке нашей эры.

В своей книге он подробно перечислил, что получил от своих близких. «От Секста… правильное отыскание и упорядочение основоположений, необходимых для жизни». «От Александра-платоника: не говорить никому часто и без нужды». «От брата моего Севера… ненатужное и ровное напряжение в почитании философии». «От отца… не тщеславие в отношении так называемых почестей; трудолюбие и выносливость; выслушивание тех, кто может предложить что-либо на общую пользу, и неуклонность при воздаянии каждому по его достоинству, умение, когда нужно, напрячься или расслабиться… положил предел тому, что связано с любовью к мальчикам». «Кроме того, уважая подлинно философствующих, прочих не бранил, но уж и не поддавался им». Поступал отец спокойно, «никогда он не был, что называется, „весь в поту“ – нет, все обдуманно, по порядку и будто на досуге, невозмутимо, стройно, сильно, внутренне согласно». Этот пример был для Марка Антония образцом поведения «философа на троне», как его считали современники.

Его записи напоминают своеобразные мантры для себя, чтобы снять напряжение в уме, душе и быть готовым на новые испытания, которых у него было достаточно. Такие вот психотерапевтические изыскания. «С утра говорить себе наперед: встречусь с суетным, с неблагодарным, дерзким, с хитрецом, с алчным, необщественным. Все это произошло с ними по неведению добра и зла». То есть готовиться к неприятному и убедить себя в ровном отношении к ним. Или другая мысль: «Во всем, что наводит на тебя печаль, надо опираться на такое положение: не это – несчастье, а мужественно переносить это – счастье». А чтобы освободиться от напряжения текущих дел, рекомендовал себе смотреть «на бег светил, ведь и ты бежишь вместе, и мыслить непрестанно о превращении одной стихии в другую. Ибо такие представления очищают от праха земной жизни».

В отношении добра и зла Марк Аврелий придерживался своеобразного нейтралитета. Он удивлялся, как природа могла так промахнуться, «что добро и худо случаются равно и вперемешку как с хорошими людьми, так и с дурными? …не являясь ни прекрасным, ни постыдным. А следовательно, не добро это и не зло».

Марк Аврелий видел в человеке тело, душу и ум. И считал, что каждому из них нужны свои основания, «телу – ощущения, душе – устремления, уму – основоположения».

Он много внимания уделял сохранности своей души, «потому что негодовать на что-либо – значит отрываться от природы… когда отвращается от кого-нибудь или еще кидается во вражду… когда сдается наслаждению или боли… когда делает или говорит что-нибудь притворно и лживо… когда отправит безо всякой цели какое-либо деяние или устремление, действуя произвольно или бессвязно».

«Ищут себе уединения в глуши, у берега моря, в горах… когда можно пожелать только и сей же час уединиться в себе. А нигде человек не уединяется тише и покойнее, чем у себя в душе». Не зря другое название его записок – «Наедине с собой».

В своих размышлениях он полагался на философию, которую усвоил от современных ему мудрецов и книг. На вопрос «Что способно сопутствовать нам?» ответил: «Одно и единственное – философия. Она в том, чтобы беречь от глумления и от терзаний поселенного внутри гения». Он волнуется, что не сможет «читать своих заметок, деяний древних римлян и эллинов, выписок из писателей», которые откладывал себе на старость. Видно, что Марк Аврелий сознательно работал над трудами философов.

И еще его признание в поиске правды как главного смысла философии: «Если кто может уличить меня и показать явно, что неверно я что-нибудь понимаю или делаю, переменюсь с радостью. Я же правды ищу, которая никому никогда не вредила; вредит себе, кто коснеет во лжи и неведении».

Природу он считал главным учителем человека. В качестве основоположений – «сохраняют же мир превращения, будь то первостихий или же их соединений». Мир управляется, по его мнению, по «определенным кругооборотам». И природа не делает человеку ничего из того, что непереносимо.

Марк Аврелий так же, как и Публий Сир, полагал судьбу человека одним из условий успешной жизни. «И как из всех тел составляется такое вот тело мира, так из всех причин составляется такая вот причина – судьба».

Он советовал «из всего, что есть в мире, чти сильнейшее, а это то, что всем распоряжается и всем ведает. Точно так же из всего, что в тебе, чти сильнейшее – оно как раз единородно первому».

Марк Аврелий считал, что все, что творится в мире, повторяется, «что все от века единообразно и вращается по кругу, и безразлично, наблюдать ли одно и то же сто лет, двести или бесконечно долго». Поэтому можно спрогнозировать все, что будет впереди. «Видеть вперед, что будет – тоже возможно. Оно ведь, конечно, будет единообразно и не уйдет от лада настоящего. Оттого и равно, изучать ли жизнь человеческую сорок лет или же тысячелетиями». «Потому что и тогда все было то же, только с другими».

Он видел совершенство характера в том, чтобы «всякий день проводить как последний, не возбуждаться, не коснеть, не притворяться». «И в делах не теряться, и в речах не растекаться, и в представлениях не блуждать, душе не сжиматься вдруг или же из себя выскакивать; и в жизни досуга не потерять». Еще одно необходимое качество – слушать внимательно то, что говорят: «Приучи себя не быть невнимательным к тому, что говорит другой, и вникни сколько можешь в душу говорящего».

Уделял большое внимание как император вопросам справедливости. «Не сбиваться: во всяком устремлении являть справедливость, во всяком представлении – беречь способность постигать». И тут же напоминает себе, каким ему следует быть. «Береги себя простым, достойным, неиспорченным, строгим, прямым, другом справедливости, благочестивым, доброжелательным, приветливым, крепким на всякое подобающее дело. Вступай в борьбу, чтобы оставаться таким, каким пожелало тебя сделать принятое тобой учение». И еще раз – «жить всегда по правде и справедливости, желая добра обидчикам и лжецам!».

Он благосклонно относился к своему окружению, видел, что они «презирают друг друга, угождают друг другу и, желая превосходить друг друга, покорствуют друг другу». При этом полагал, «каждый стоит столько, сколько стоит то, о чем он хлопочет». С другой стороны, «мы рождены друг для друга». Он должен их защищать. Если они поступают неправильно, «то, разумеется, невольно и по неведению. Оттого-то им и тяжко слыть несправедливыми, черствыми, корыстными, вообще погрешающими в отношении ближних». Часть вины Марк Антоний берет на себя: «Сам такой же. А если кое от каких погрешений воздерживаешься, то уж предрасположение, на них наводящее, у тебя есть; и разве что из трусости или славы домогаясь, или ради чего-нибудь еще дурного, воздерживаешься от подобных погрешений ты».

В отношении мнения людей высказался своеобразно: «Если задумать то, что представляется благом толпе, изречение комедиографа и произнесут, и с легкостью признают, что верно сказано». Так он напомнил о сентенциях, высказанных в комедиях, которые охотно принимались публикой.

Интересен сам подход Марка Аврелия ко всем погрешающим, тоже имеющий психологический оттенок. «Когда тебя задевает чье-нибудь бесстыдство, спрашивай себя сразу: а могут бесстыдные не быть в мире? Не могут. Тогда не требуй невозможного… И пусть то же самое будет у тебя под рукой и с жуликом, и с неверным, и со всяким как-либо погрешающим, вспомнишь, что невозможно, чтобы не существовал весь этот род, и станешь благожелательнее к каждому из них в отдельности». Более категоричен он в убеждении: «Не понимать, что дурные должны погрешать, – это безумие, ибо такое невозможно». Очень помогает ему снять предубеждение, «если тут же поразмыслишь о том, какая добродетель дана человеку природой против этой погрешности. А ведь дана ею в противоядие, скажем, грубости – мягкость, против другого – другая сила».

И признание, которое звучит как приговор, говорит о неудовлетворенности Марка Антония своей жизнью: «Изведал же ты, как после стольких блужданий ты нигде не обрел счастливой жизни: ни в умозаключениях, ни в богатстве, ни в славе, ни в удовольствии – нигде».

Он обратил внимание, что в Эфесских записях, магических заклинаниях, содержащихся в храме Артемиды в Эфесе (Малая Азия), содержалось наставление непременно хранить память об одном из древних, державшихся добродетели. Он должен был служить примером для последующих поколений. Всегда должен быть такой человек, на которого могут ориентироваться в жизни люди, особенно молодежь.