Текст книги "Семейный роман. Мать-героиня. Великое достояние человека"

Второй случай. Весна-лето 1943 года. Самое голодное время из всего прошедшего. Ели все, чем сразу нельзя было отравиться.

Случайно, где-то на колхозном поле обнаружились прошлогодние просяные отходы (мякина). Жители села, в том числе и мы, поспешили затарить, хотя бы понемногу. Из них возможно было приготовить подобие мучным изделиям. Мама в металлических плошках испекла из них три каравая. Уходя на колхозную работу, она разрешала нам, трем младшим братьям, скушать один каравай. Но так хотелось кушать, что мы не утерпели и съели полтора каравая.

Вскоре мама пришла с работы и, увидев это, не выдержала – заплакала. Нам казалось, что она обиделась на нас, что другим мало осталось. Но причина ее слез была вызвана боязнью за наше здоровье. С моими младшими братьями она что-то делала, а я куда-то ушел. Большой ведь. Вся ответственность на мне. К вечеру меня обнаружили в огороде «никаким». В течение двух-трех дней я уходил из жизни. Был религиозный «Петровский», пост. Ничего скоромного есть было нельзя – непрощенный грех. Я увядал. Староверы уже меня отпевали и готовились к поминкам. Наш пожилой сосед уже смастерил мне гроб. Но выручила меня тетя, мамина сестра. Она убедила маму, что, якобы, Иисус Христос в таких случаях детям разрешал давать скоромную пищу. Тогда мне стали понемногу давать кипяченое молоко с медом и где-то раздобыли немного пшеничной муки. И, о, какое счастье, появилось немного белого хлеба. Через несколько месяцев я восстановился. Жаль только, что гробик не сохранили. Было бы забавно.

Третий случай. Зима 1950 года, ученик восьмого класса районной средней школы, расположенной в пятнадцати километрах от нашего села. Как уже отмечал, каждую неделю, с субботы на воскресенье, я добирался домой, чтобы запастись питанием. Летом добирался на велосипеде, а зимой – на лыжах. А в данном случае мне просто повезло. Оказался извозчик знакомой школьницы. Он довез нас до моего соседнего села, где жила школьница. От их села до нашего никакой дороги не было. Все было завалено снегом. Пересеченная местность: бугры, овраги, равнины, луга, посредине протекала речка средней величины. Шел я по предполагаемому направлению. В общем, днем, от села до села, летом добирался за 25–30 минут, зимой – за 40–50 минут. Ночью, естественно, чуть больше. Я так и добирался.

И вдруг провалился в какую-то яму, глубиной 3–3,5 метра, под ногами вода. Я, естественно, растерялся, вплоть до потери сознания. Через какое-то время очухался, в лихорадочном состоянии стал обдумывать: где я? Был уверен, что здесь добывали торф. У меня был в этом определенный опыт. Я тоже занимался раскопкой торфа, правда, в другом месте. После этого, как крот, начал ощупывать края ямы. В том месте, где провалился, нащупал край, а по нему, как ни старался, не смог подняться, ноги были почти полностью в воде. Тогда начал пробиваться к другому краю, в начале метра на три-четыре вправо, но никакой стены не было, потом на такое же расстояние от центра, влево, но тоже ничего не ощущал. Понял, что мне все…все. Потерял сознание. Через какое-то время очнулся, замерз и никак не пойму, что это за такая торфяная яма. Спаренная, что ли? Немного «очухался» и попробовал пробираться еще прямо, в четвертую стену. Проковылял метра полтора-два и очутился на льду известной мне речки. Понял, что я провалился не в торфяную яму, а в заснеженный крутой берег речки. Во мне возбудилась неописуемая радость.

Прополз по льду речки 8-10 метров и оказался на ее пологом противоположном берегу. Я почувствовал себя, как заново родившимся и бегом, – откуда только взялись силы?! – через все село помчался домой. Только зашел домой, мама и мои сестры сразу меня не узнали, такой уж был вид. Но случай выручил меня. Была суббота – банный день. Хоть и позднее время, в бане уже все помылись, но она еще не остыла. В домашней печке был целый большой чугун горячей воды. Меня быстро отвели в баню. Она была в огороде рядом с домом. Мама лично меня отпаривала и давала наставления, как себя вести в подобных ситуациях. «Если попал в какую-то сложную, необычную ситуацию, то не теряйся, воззри к Господу Богу, осознай обстановку и действуй осмысленно». Эти наставления стали мне на все случаи жизни. О них я вспомнил и в последующих двух случаях, когда мама уже ушла из жизни.

Четвертый случай. 1 мая 2011 года. Он не связан с празднованием. Наоборот, с трудовым «подвигом». По выходу на пенсию, я полностью переехал жить на дачу, в ближнее Подмосковье, в удобное, около леса, местечко. Уже более десяти лет после кончины супруги живу здесь один. По саду, огороду и дому все приходится делать самому.

В этот солнечный день я решил привести из леса 2–3 тачки землички на новые грядки. На поляне около леса, где я решил накопать землички, как всегда, паслись две красивые огромные лошади – кобыла и жеребец, принадлежащие недалеким соседям – цыганам. Сам я вырос в деревне среди лошадей. Относился к ним всегда с большой любовью. У того места, где я набирал земли и грузил в тачку, был этот здоровый жеребец.

Он подошел ко мне, я его погладил по носу и шеи и стал насыпать землю, но он мне мешал. Я слегка лопатой шлепнул его по заднице. Он отошел. Я насыпал землю и повез ее на участок. Но тут вдруг жеребец налетел на меня сзади, опрокинул тачку, свалил меня и передними согнутыми ногами взвалился мне на спину, ртом схватил мое правое ухо и начал его нежно посасывать. Я не мог пошевелиться. Эта громадина согнутыми передними ногами взгромоздился на моей спине, сам при этом стоял на задних ногах, потому давление на мою спину еще усиливалось. Я пытался несколько раз крикнуть, позвать на помощь, но рядом никого не было. Из детства я вспомнил, что если лошадь схватить за уздечку или за нижнюю губу, или ноздри, то она отскочит. Но сделать этого я не мог, потому что руки были придавлены. Я задохнулся и потерял сознание. Но, как издревле известно, да и мама об этом говорила, что Господь Бог кого-то в таких случаях наделяет неимоверными силами. Я от этого очнулся, напрягся и сантиметров на десять поднял на своей спине этого огромного жеребца, освободил правую руку и схватил его за ноздри. Он вскочил и удалился. Я с трудом поднялся и с пустой тачкой доковылял до дома.

Постепенно мне становилось все хуже. Спина онемела, кисти рук опухли. Я позвонил в Москву своим. За мной быстро приехали и отвезли в больницу к моей знаменитой врачевательнице от Бога. Который раз она меня выручала! В больнице в течение десяти дней делали все необходимое по медицинским технологиям. После этого выписали с заключением о шести межпозвоночных грыжах.

На память вручили мне рентгеновский снимок. После этого я познал, что такое клюшка и как пользоваться «Фастум» и «Быстро гелем». Но по возрасту я еще «Герой». В планах – семейный роман «Мать-героиня».

Пятый случай. Май 2012 года. Год прошел и снова случай. Что, старость наступает? Это, конечно, не связанно с мифическими предположениями, вытекающими из календаря древнейшей цивилизации майя. Наступило сильнейшее воспаление внутренних органов. Началось это среди ночи с 11-го на 12-е мая, в мой Паспортный день. Я проснулся от неизмеримой боли в желудочно-кишечной области. На часах было 22:30 мин. В Москву дочери и внучке, которые имеют отношение к медицине и биологии, я звонить воздержался. Жалко было их будить. Но боль обострялась до неимоверности. И уже часов в шесть я с трудом им позвонил. Сказал, что испытываю неимоверные боли, предложил им приехать, если «успеют». Дочь посоветовала вызвать «скорую». Я категорически отверг это предложение. Одновременно с таким же предложением позвонил моему земляку, ученому медику, давно занимающемуся практической медициной. Он ехал с напутствием «крепись, выезжаю».

В эти ранние часы пробок из Москвы еще нет. Он подъехал довольно быстро, минут через 40–50. Вскоре за ним подъехали и мои дети. Определили мое состояние. Срочно съездили в аптеку, взяли, что предполагалось. Сделали мне уколы и дали таблетки. Написали технологические медицинские процедуры: когда, какие и сколько употреблять таблеток и принимать уколов. Вскоре я уснул и проспал необычно долго. После этого десять дней принимал таблетки и уколы. Живу. Но позвоночник дает о себе знать.

…Но чему быть, того не миновать. Вернемся к повелениям своей мамы, в совместную с ней жизнь.

Семья в обаянии «матери-героини»

В сложившейся семье, от мало до велика, повеление матери во всем воспринималось беспрекословно. Заметно это стало ощущаться в период Великой Отечественной Войны и после ее окончания (1941–1945 года). Особая гордость, стимул и защита воспринималась всеми после присвоения их матери звания «Мать-героиня» в мае 1947 года.

Отец считал себя главным в этой ситуации, но дети все склонялись к материнской заслуге. Воспитание-то каждого было в ауре ее духовного повеления, а иногда и через подзатыльники. Сыновья, героически прошедшие адову войну, вернулись по домам и начали обустраивать свою хозяйственную и семейную жизнь с учетом родительского опыта, с учетом материнских повелений!

Александр, как первенец в родительской семье, женившийся еще до начала ВОВ, был всегда под пристальным вниманием матери. Он получал достойную помощь по обустройству своей семьи и разведению своего хозяйства. Во время пребывания в лагерях и на фронте, помощь и внимание к его семье возрастали.

Второй сын, Николай, как уже было отмечено, после войны встал абсолютно на самостоятельный путь жизни. С учетом родительского опыта, обрастал не только за счет своих детей, но и братьев и сестер. У него на Кавказе побывали практически все его кровные родственники, во главе с отцом и матерью.

Третий старший сын, Федор, со своей милой супругой, наслаждались повелением и заботой матери, только когда были в сельском домашнем уюте. Это было немного до фронта и немного после, а так он по окончанию войны остался служить в армейских частях. Супруга была всегда с ним вместе, и дети тоже наслаждались «армейской жизнью».

Единственная старшая дочь, Мария, постоянно находилась в материнской опеке, безвыездно жила в своей семье.

Трое младших братьев были к ней «прикованы», как к матери. Называли только ее тепло и нежно – «Нянькой».

Младшие ее сестры, – Клавдия, Анна и Анастасия, как и их старшие братья, разбрелись по «всему свету», но всегда находились под эгидой своей любимой мамочки, перенимая ее женский и хозяйственный опыт.

Трое младших братьев, – Иван, Владимир и Алексей, находились в семье в особой обстановке. Во-первых, их покинули все. Во-вторых, когда возникала какая-то необходимость по выполнению несложной хозяйственной работы, всегда ориентировались на Ивана. Он по возрасту являлся разделительным между взрослыми и детьми, тем более, что выглядел на несколько месяцев старше. В-третьих, когда требовалось наделить их какой-то свободой, то ориентировались на «поскребыша», а он рос хитрым и послушным.

Потому, если в семье замечалась какая-то пакость, и взрослые были уверены, что это итог деяний пацанов, то допрашивали их, кто из них виновен. Надо было Божественным образом доказать это: перекреститься перед Иконостасом. Малыш это делал с особой хитростью и почестью. Потому ему никогда не попадало. Вовка молился бесхитростно и неубедительно. Если к нему продолжались претензии и он мог получить по заслугам, то он в таких случаях убегал в Березов враг. Иван в таких случаях никогда не молился, не крестился и все отрицал. Потому ему, как старшему, попадало больше и чаще всех.

Только в одном памятном случае, когда кого-то из этой тройки заподозрили в содеянном (из куриного гнезда было без разрешения взято три яйца) и попросили помолиться каждого, что это не его проделки, Ленька со всей серьезностью снял с иконостаса Икону и помолился перед ней, что это не его проделки. Вовка тоже помолился перед образами. Ванька сказал, что он этого не делал, но молиться не стал. Что делать? По покаянию – виновен Ванька. Но Клавдия, их сестра, была уверена, что это сделал Ленька, – от голодовки. Но он же помолился! Тогда она ему сказала: «Ну хорошо, сынок, брал, не брал, – Бог рассудит, но зачем ты яичную скорлупу-то отдал соседским курам, а не своим?» Он категорически отрицал это и заверил, что «там были только наши куры». Тем самым вызвал общий смех. Но мама его наказывать не стала, а «прочитала» только Божественную нотацию.

…В послевоенные годы, в семье только три младших брата учились в школе. Остальные были кто где и занимались кто чем. Родители блаженно воспринимали школьную жизнь детей. Они понимали, что наступает иное время, когда образованный человек ценится в сообществе. Они гордились, что их сын Ванька, один из сельских однокашников, пошел учиться в среднюю школу, за 15 километров от дома. Они понимали, что это сложно, в таком возрасте жить на квартире в чужих людях и один раз в неделю, летом и зимой на чем-то добираться до дому за продуктами. Мама старалась готовить ему качественные продукты на всю неделю. Она была всегда рада его приходу или приезду домой вечером в субботу после классных занятий. Его всегда ждала субботняя баня и по возможности – смена белья.

Но и для Володи и Ленечки старались создавать приемлемые условия. Выслушивали их невзгоды и капризы. Как-то Ленечка обратился в Володе за помощью по решению арифметических задач, заданных им в начальной школе. Но тот, по своим причинам, не стал ему помогать. У младшего дело дошло до слез. Видя это, отец ему сказал: «Дождись Ваньку, он приедет и нарешает тебе на всю неделю, готовься».

У Ивана школьные годы успешно заканчивались. Он твердо решил поступать в институт. Но куда и в какой? Посоветоваться было не с кем. Более того, дома предупреждали, что материальной помощи ни от кого и никакой ждать не придется. Он все это «проглотил». Надеялся на свою физическую силу, что будет жить за счет шабашек по разгрузке и погрузке чего-нибудь и где придется. Но ему повезло. Их средней школе через райвоенкомат представлена возможность направить одного из способных учеников в качестве претендента слушателя в Московской Военной Академии им. Дзержинского на отделении (факультете) вооружения.

Школа выбрала кандидатуру Шатаева Ивана с приличным аттестатом, в котором была одна тройка – по русскому языку. А по остальным предметам почти все пятерки. Их рассуждения сводились к тому, что можно пропустить запятую или не там поставить тире, это не скажется на качестве вооружения, а вот базовые предметы: математика, физика, химия – это важно, но по ним были все пятерки. Среди ребят-одноклассников было высказано много зависти, а среди домашних, родных и близких воссияла гордость. Иван воспринял это смиренно.

Экзамен в Академии был на месяц раньше, чем в институтах, то есть, в июле. Конечно, Академия для деревенских ребят, таких, как Иван – это Храм. Но армейские порядки, когда никуда невозможно без разрешения отлучиться или только строем. Как привыкнуть к этому вольному человеку?

Первым экзаменом было сочинение по русскому языку. В школе у Ивана самой высокой отметкой по этому предмету была твердая тройка. На большее он и здесь не рассчитывал. На экзаменах за одной партой вместе с ним сидел хороший пацан из Ленинграда. Сочинение было написано. Иван по-дружески попросил своего соседа проверить грамматические ошибки. Тот согласился и нашел их… на твердую единицу. Иван его поблагодарил и старательно начисто переписал сочинение. Вскоре вывесили результаты. Иван был ошарашен. Оценка у него стояла – 4,5. У него никогда этого не было.

После этого экзамена всех строем повели в столовую. Там сделали наставление, что и как можно, что и как нельзя. Из столовой строем повели в общежитие. Никому никуда не разрешали отлучаться, даже выходить из общежития. На Москву смотрели из окна, а видели только одно из зданий Академии. Через два дня был следующий экзамен – письменная математика. Результат – отлично.

Свобода в поведении та же, баз изменений. Иван, как вольный по натуре человек, не мог воспринимать эти порядки. Он с явным недовольством стоял у входа, когда его предупредили, что этого делать нельзя, то выбежал. Во дворе его поймали и привели в общежитие.

Через день был экзамен по физике. Дошла его очередь, он взял билет, готовиться не стал, а сразу сел отвечать. За столом был гражданский преподаватель и полковник, видимо, какой-то надзиратель. Иван небрежно отвечал на имеющиеся в билете вопросы. Ему было задано много дополнительных вопросов, видимо, хотели убедиться в его знаниях и причинах каприза. В знаниях убедились – поставили отлично. Но предупредили, что с такими капризами учиться в Академии будет весьма сложно. Иван ответил, что он и не думает здесь учиться. Те ничего не поняли.

После этих экзаменов Иван пробрался в приемное отделение Академии, высказал там свое недовольство и потребовал вернуть его документы. Девушка нашла его документы, посмотрела аттестат, узнала результаты экзаменов, убедилась в его зрелости и сообщила ему, что с такими результатами его никто не отпустит. Отсюда, особенно во время экзаменов, освобождают только тех, кто получил на экзаменах «неуд» по любому предмету. Иван со злостью вышел из приемной. Решил на очередном экзамене – по устной математике – получить «неуд».

В терпимом настроении пришел на экзамен. Ему предложили взять билет. Экзаменатор спросил его: «Знаете?» Иван ответил: «Почти ничего не знаю». Присутствующий военный посмотрел его предыдущие результаты, особенно по математике письменной – отлично. После этого о чем-то начали шептаться с экзаменатором. Предложили ему взять еще один билет и то же самое спросили. Иван то же ответил, что и по первому билету. Экзаменатор понял, что это какие-то капризы. Он начал сам задавать заумные хитрые вопросы по математике. Иван на них очень четко отвечал, но понял, что может так влипнуть и окончательно замолчал, отвечая только: «…Не знаю, не знаю…» Такое поведение возмутило экзаменаторов, терпение их кончилось. Они поставили ему «неуд» – и недружелюбно проводили его.

Иван тут же отправился в приемную за документами. Там ему ответили, что, когда получат результаты экзаменов, тогда и решать, пусть приходит завтра. В десять часов утра он уже был в приемной. Девушка вспомнила о нем, посмотрела на результаты и удивилась; все хорошо, отлично, и вдруг… Посоветовала ему пересдать. Иван ей нетерпеливо ответил на это… Она возвратила ему документы. Он тут же побежал на вокзал.

На третьи сутки был уже дома. Домашние удивились, не поняли, в чем дело. Он им ответил, что не хочет быть военным, не сдал военные дисциплины, ему вернули документы. Он сообщил своим домашним, что в конце июля поедет в Горький поступать в гражданский институт, но куда и в какой, сам еще не знал. Мама, чувствуя его намерения, приготовила ему целый рюкзак еды, попросила отца, чтобы он отвез его до Лукьянова на лошади. Отец это выполнил. От Лукьянова до города Горького Иван добрался «зайцем», в основном на крыше поездного вагона, тем более, что уже имел в этом некий опыт, когда сразу после войны, вместе с мамой ездил в Апшеронск к Николаю.

В Горьком прошел целую катавасию, но никуда не поступил. Больше работал грузчиком на железнодорожном вокзале или в регионном порту. И случайно, по приглашению, попал в костромской текстильный институт. Добрался до Костромы по Волге на пароходе, как грузчик. В институте успешно сдал экзамены, получил стипендию. После всего сообщил домой о себе. К стипендии подрабатывал еще и грузчиком.

Примерно через 10 месяцев приехал на побывку домой, но уже студентом более солидного «закрытого» ВУЗа, расположенного в Пензе. Об этом с гордостью поведал родителям. В этом ВУЗе стипендия была повышенной, но он еще по совместительству устроился электриком в женском общежитии Педагогического института. Можно только себе представить, какой это был рай.

В индустриальном институте, по решению Правительства страны, открыли новый секретный факультет «электромеханики слабых токов». В него, одновременно на три курса (2-3-4) набрали необходимое количество студентов с хорошими характеристиками из девяти городов России. Я был переведен на второй курс. Здесь познакомился с милой привлекательной девушкой, которая на этих же условиях была переведена из Сталинградского сельхозинститута. Сама сибирячка. В новом институте мы с ней до окончания все время пребывали за одной партой. Потом, после окончания получили направление на один из заводов города Молотова, ныне вновь города Пермь. С тех времен мы с ней благополучно прожили вместе 47 лет. После окончания института, вместе с ней направились к родителям, вначале к моим, в Горьковскую область, потом к ее – в Омскую область, а потом уже в Молотов. Все это надо было успеть за летнее время.

До моих родителей добрались по обычной для меня схеме. По приезду, мама нам рассказала, что, когда она возвращалась с дневной дойки коровы, ей одна местная женщина сообщила, что видела ее Ивана, который под ручку ведет какую-то милую девочку. Мама ей ответила: «Жону наверное». Так оно и есть.[3]3
  Деревенское.


[Закрыть]

Мама весьма нежно нас встретила. Но при этом заметила какой-то испуганный вид у своей невестки. Она обняла ее, поцеловала в щечку и повела в огород. Здесь поинтересовалась, почему у нее какой-то испуганный вид. Та ей откровенно поведала, что Ваня сказал ей, что мама очень строгая женщина и всегда можно получить подзатыльник. Мама еще нежнее обняла невестку и сообщила ей: «Твой Ваня прав. Он за свою жизнь от меня много получил подзатыльников. Но пусть он хоть один назовет несправедливым. Что же касается жен моих сыновей, то они у меня сохраняются, как у Христа за пазухой. Милая девочка, прости меня, но ты будешь здесь весьма всеми любимая», – мама нежно прижала ее к своей груди.

После всей этой нежности, они обе направились в дом, где за столом уже восседал справедливый Ванечка. Он увидел, что его Галочка вся сияет в улыбке от радости. Мама подошла к нему и с немалой силой шлепнула ему по затылку. Он в недоумении спросил: «За что?».

– А за то, – ответила мама, – чтобы ты любил и берег свою супругу и не представлял ей свою маму злой и назойливой женщиной.

Он встал, привлек их к себе и нежно расцеловал.

Вот так-то лучше, – согласились они обе.

За 20 дней, что они пробыли в селе Смирново, Галочке очень понравилось здесь. При их отъезде уже в Сибирь она расплакалась и заявила: «Любовь твоя навечно останется в моем сердце». Расставание со всеми было весьма трогательным и милым.

Через несколько дней они были уже в объятиях сибиряков, родителей Галочки, тещи и тестя Ивана. Там был несколько иной социальный климат. Теща была милой и заботливой женщиной. Тесть пребывал в каких-то начальниках. Неслучайно с тех пор Иван наызвал его «Президентом». Что Ивана там покорило, так это природа. Он ничего подобного еще не видел. Настоящая тайга, много грибов. В озерах и речках было невидимое им количество рыбы. Теща, знав это, весь отпуск баловала зятя вкусной и здоровой пищей. Сама была врачевателем.

К назначенному времени Иван с Галочкой прибыли в город Молотов на телефонный завод, правда, с небольшим опозданием. Но их там приняли по-доброму. Жить устроили в общежитие в разных комнатах. Галочка, с ее согласия, получила должность технолога, а Иван предпочел руководящую должность – производственным мастером в сборочном цехе. Вскоре из общежития они перебрались жить в частный дом, где сняли изолированную комнату. Хозяйкой этого дома была пожилая женщина со своей взрослой дочерью и буйным ее мужем, который частенько ее колотил. Приходилось вступать в защиту. Хозяйке и дочери это нравилось, но с мужиком отношения были напряженные. Приходилось мириться.

Иван по своим способностям по административной линии рос, как на дрожжах. Вскоре стал старшим мастером, потом замначальника цеха. Через какое-то непродолжительное время его избрали комсоргом завода. По количеству комсомольцев это была освобожденная должность, то есть с определенным окладом. Работа с молодежью Ивану нравилась. Единственное, что его не устраивало – это весьма неудобное жилье, как по метражу, размещению, так и по условиям проживания. Мало того, что им было тесно вдвоем в этой малюсенькой комнате, но еще приехал Ленечка и жил (спал) практически у них под кроватью.

В этих условиях Галочку еще покарала судьба – у нее на шестом месяце беременности произошел выкидыш. Для них это было непонятно и весьма прискорбно. Но надежда на лучшее их не покидала.

Но, как говорят, беда в одиночку не приходит. Через несколько месяцев из дома пришло сообщение о тяжелом заболевании матери. Иван посоветовался с Галочкой и решил срочно выехать в село Смирново, чтобы по возможности оказать своей мамочке помощь. Какой-то особой надежды он не питал.

Дома отец уже пожилой, братьев и сестер в это время никого не было, а няня (старшая дочь) была не в состоянии что-то делать. Потому Иван обговорил с партийным руководством завода о своем временном отсутствии. Те не возражали. Получился судьбоносный перерыв. Галочке своей он наказал беречь свой животик, чтобы не повторился выкидыш.

Через несколько дней он уже был в своем родном селе Смирново. При встрече с мамой он понял, что наступает увядание, но нужно предпринимать все возможное по восстановлению здоровья. Мама была уже не в прежнем состоянии. Всю хозяйственную работу по дому выполняла ее старшая дочь Мария, детская няня, как мы ее все кликали. Отец был удручен, но занимался только хозяйством. Все привыкли получать указания и повеления от мамы, а теперь это закончилось.