Текст книги "Максим Перепелица"

ЗАКОН БОЯ

Проснулись мы перед самым восходом солнца. И не в казарме, а в березовой роще, где заночевала наша рота после большого марша. А солдатская постель в походе известно какая – под голову вещмешок, на себя и под себя – шинель. Вроде только-только устроился я на земле под кустом орешника между земляком и другом моим младшим сержантом Левадой и Али Таскировым, как горнист заиграл «Подъем». Вскочил я на ноги, разминаю их, потягиваюсь, шинель снимаю, чтобы умыться. Свежевато. А вокруг красота какая! Воздух чист и прозрачен, даже звенит. Ни одна ветка на деревьях не шелохнется. На что березы говорливы по своей натуре, но и те стоят, как воды в рот понабрали.

Говорю Степану Леваде:

– Нет лучше времени, чем утро. Смотри, как хорошо. Каждая росинка тебе в глаза заглядывает. Все вокруг вроде заново родилось. Вон сколько сил у меня сейчас, не то что вчера вечером, после похода, – и показываю товарищам на свои мускулы.

Али Таскиров даже подошел и пощупал их.

– Уй-бай! – говорит. – Хорошо, Максим, силы много имеешь. Давай бороться будем, вместо физзарядки.

Но Максим Перепелица себе цену знает. Сил у меня много, на турнике любое упражнение кручу, двухпудовую гирю двенадцать раз подряд выжимаю, но бороться с Таскировым – не-е… Враз на обе лопатки положит. Ведь силища-то у него какая! Не зря до службы в армии Али табунщиком был.

Несподручно Перепелице мериться силами с Таскировым. Только оконфузишься.

Отвечаю я на его предложение:

– Не хочется мне бороться, боюсь тебе шею ненароком свернуть. А вот давай попробуем, кто быстрее на березку залезет.

А березы вокруг высокие, стройные. Верхушки их уже солнце увидели, огнем загорелись.

Не знаю, чем бы спор закончился, но тут подошел наш командир взвода, лейтенант Фомин. Утирается он полотенцем, умылся только, и говорит:

– Ловок, Перепелица! Если силой нельзя, так хитростью верх хочет одержать. Она вещь полезная. Посмотрим, как вы ее сегодня на учениях проявлять будете.

– Обхитрим, кого хотите, – отвечаю ему.

– Леваду не обхитрите, – усмехается лейтенант, – он же из вашего села, из Яблонивки!

Думаю, как бы лучше ответить лейтенанту Фомину.

– Дело тут не в Ябленивке. Левада ведь тоже в вашем взводе служит, поэтому и обхитрить его трудно, – и смеюсь. Все солдаты тоже смеются. Каждому известно, что лейтенант Фомин всегда учит нас военной смекалке. Опытный он воин, не зря два ордена имеет. В его биографии столько боевых дел числится, что на весь наш взвод хватило бы. Говорят, в боях под Яссами Фомин, служивший тогда рядовым разведчиком, так обманул фашистов, что диву дашься. Сумел целехонького немецкого «тигра» привести в расположение части…

Боевой у нас командир.

Понял лейтенант, на что я намекаю, засмеялся и тут же прикрикнул:

– А ну-ка быстрее поворачиваться! Кухня давно дожидается.

Всем отделением побежали мы к ручью умываться. Умываюсь я и все думаю о словах лейтенанта.

Да, на войне нужна хитрость.

Это я узнал давно – еще когда хлопчиком у яблонивской школы играл с товарищами в «красных» и «белых», в «лапту». Бывало, мчишься на вороном коне из ясеневой ветки и представляешь, что ты Чапаев или Пархоменко, Щорс или Котовский, что рубишь врага саблей и военной сметкой. Ведь каждый в нашем селе читал книги про этих героев, ходил в клуб смотреть кинокартины.

А еще больше понял, что за штука военная хитрость, из книг, из рассказов, из кинофильмов о Великой Отечественной войне.

Каких только случаев не бывает в бою!..

Но то же бой, война. А как провести неприятеля, если он лишь на занятиях называется «противником», а так – шагает с тобой в одном строю, из одного котла ест и, главное, одну с тобой военную науку постигает?

И, представьте себе, обхитрить можно! Можно потому, что нет границ находчивости. Кто-нибудь да сумеет шире раскинуть свои мысли, глубже оценить обстановку, лучше использовать обстоятельства. К тому же военная хитрость – это закон боя. Не будешь придерживаться этого закона – задание командира не выполнишь. А где же найдешь у нас такого солдата, чтобы он не стремился как можно лучше приказ командира выполнить?

В березовой роще мы долго не задерживались. После завтрака наш взвод, назначенный в головную походную заставу, первым вышел на дорогу. Скорой встречи с «противником» не предвиделось, – он где-то по ту сторону реки. А раз «противник» далеко, то к реке можно приближаться смело. Вот почему и удивились мы, когда через несколько часов марша дозорные головного дозора вдруг подали сигнал, что на высоте «Тыква» замечены солдаты. Откуда они могли там взяться?!

Командир нашего взвода лейтенант Фомин – тут как тут. Выдвинулся в головной дозор, залег и из канавы в бинокль смотрит, решение принимает.

Видит, что дозорные не ошиблись. «Тыква» и вправду окопами утыкана, и в окопах виднеются головы солдат. Кое-где, полусогнувшись, еще продолжают рыть землю. Значит, не ожидают нашего появления. Но что за наваждение? Откуда «противник»? Ведь он должен быть, по данным разведки, далеко за рекой.

Хмурится наш лейтенант. Да и как тут не задумаешься? «Противник» перед нами бывалый. Командует им лейтенант Курганов – офицер не менее опытный, чем наш командир взвода.

Времени терять нельзя. Пока не ожидает он нас, нужно бить по «Тыкве» с ходу, – такое решение принял лейтенант Фомин, хотя наверняка опасался каверзы со стороны Курганова.

Передает лейтенант Фомин приказание – всем отделениям скрытно сосредоточиться в лощине, по дну которой течет Сухой ручей.

Ручей этот высоту «Тыква» огибает, и более удобного подхода к «противнику» не найдешь.

Втянулись наши отделения в лощину, а на дороге как никого и не бывало. Только ветер поднимает пыль, вихрит ее и несет в сторону «противника».

Подобрались мы незаметно поближе к этой «Тыкве», выдвинули на фланги все свои огневые средства и так стремительно атаковали, смотреть любо! Солдаты нашего отделения кричали «ура» до колик в животе. А когда ворвались мы на высоту, сразу же онемели. «Тыква» пуста. Ни одной живой души. Правда, окопов много – свежевырытые. Па брустверах укреплены фигуры касок, вырезанные из фанеры, картона или сплетены из лозы. Прямо застонали мы от досады. На одном бруствере я увидел… даже говорить стыдно – высохший коровий кизяк. И его заставили служить для обмана. Дует ветер со стороны дороги, и все эти фигуры шевелятся, наклоняются, маячат. А «противник», устроив всю эту пакость, отошел, как только мы в атаку поднялись.

Вот какой конфуз случился. Свои же ребята, – палатки наши по соседству расположены, – а так бессердечно провели. Спускаемся мы с этой проклятой «Тыквы» в лощину и друг другу в глаза посмотреть не можем. Дали одурачить себя. А что впереди ожидает, наверное одному командиру полка известно. Но если «противник» заставил нас развернуться на «Тыкве» и показать свои силы, значит он окопался где-то недалеко.

Так и оказалось. Разведка донесла, что на этом берегу речки «противник» занял небольшой плацдарм на плоских высотках, а в его тылу саперное подразделение спешно наводит через речку понтонный мост. Знать, серьезные бои предстоят за этот плацдарм.

Лейтенант Фомин хмурый, как ночь. Ведь придется атаковать «противника» второй раз. А это уже не та музыка: внезапности не достигнешь, стремительного удара не нанесешь.

Очень еще тот понтонный мост беспокоил нашего командира взвода. Если на захваченный «противником» плацдарм подоспеют новые его силы, выиграть бой будет нелегко.

Медлить нельзя, нужно действовать. Воспользовались мы тем, что ветер дул в сторону реки, и зажгли на широком фронте дымовые шашки. Через несколько минут перед нами выросла чуть желтоватая стена дыма. И только поднялась она над полем и поползла к плоским высоткам, как цепочки отделений, пригнувшись, побежали вправо. Задумал командир стянуть на правый край дымовой завесы все подразделение и оттуда через некоторое время, опять же прикрываясь дымом, бросить все силы на правый фланг «противника».

А наше отделение получило особую задачу. Командир взвода приказал младшему сержанту Степану Леваде слева обогнуть плоские высотки и выйти к реке у села Кувшиново. На лодке переплыть на другой берег, по берегу подобраться к понтонному мосту «противника» и уничтожить его. В крайнем случае, огнем задержать переброску на плацдарм новых сил «неприятеля», если они появятся.

Передал нам Левада слово в слово приказ лейтенанта, а от себя только добавил:

– Обстановку выясним на месте. За мной!

Побежали мы влево вдоль дымовой завесы, уползавшей к плоским высоткам. Нелегким был тот бросок. Ведь, кроме оружия и снаряжения, имели мы при себе взрывпакеты, бикфордов шнур, дымовые шашки и прочие принадлежности.

…Добрались до Кувшинова, переправились на другой берег и по кустарнику, разбросанному вдоль реки, стали подбираться к понтонному мосту «противника». Подобрались, насколько можно было, и рассматриваем из зарослей, как на воде покачиваются резиновые понтоны, на которых настил лежит. По мосту два сапера прохаживаются, а на этом и противоположном берегу, у моста, уже окопы вырыты, солдаты мост охраняют.

Стало нам ясно, что к понтонам не подобраться. Думаю я себе: «Был бы перед нами подлинный противник, соорудили бы плот, облили бы его бензином, зажгли, и пусть плывет к мосту. А вокруг плота еще бы нефти с бочку на воду разлить – пусть и она горит. В момент сожрал бы огонь мост!..»

И тут другая думка: «А нельзя ли так сделать, чтобы взрывчатка сама подплыла к понтонам?»

Обрадовался я этой мысли. Сразу и план созрел у меня в голове. Говорю Степану Леваде:

– Разрешите, товарищ младший сержант, лодку из села к изгибу речки пригнать. Наложим туда взрывпакетов, я на дно ее лягу и поплыву по течению. А как лодка причалит к мосту, зажгу взрывпакеты.

Поглядел мне Левада в глаза и отвечает:

– Идея правильная. Только лодка в этом деле не годится. На мосту догадаются и выловят ее прежде, чем она к понтонам подплывет. Давай еще подумаем.

И стали думать, уточнять мой план. Отползли немного назад – за изгиб реки. Отсюда до моста метров двести пятьдесят. Нашли в кустах сухую корягу и столкнули ее в воду, чтобы проследить, как долго она будет плыть к мосту и не прибьет ли ее к берегу.

Коряга медленно выбралась на середину реки и важно последовала прямо к понтонам. Саперы, дежурившие там, заметили корягу, подцепили ее с моста багром и вытащили из воды на отмель.

Тут Левада отдал приказ:

– Перепелице и Ежикову – бегом в Кувшиново. Видели, когда реку переплывали, бондарную мастерскую на берегу? Бочки там в воде отмачивали. Одолжите в мастерской одну деревянную бочку, желательно негодную или с подпиленным верхним дном. Через пятнадцать минут быть здесь.

Поняли мы замысел командира. Сняли с себя лишний груз и что есть духу побежали в деревню. Бочку нам дали без лишних разговоров. Колхозники понимают, что раз солдатам нужно, значит для дела.

Катили мы эту бочку по траве, а где на руках несли, чтобы не гремела, и через двенадцать минут уже были в знакомом кустарнике.

Отделение сразу же взялось за дело. Вынули мы верхнее дно бочки, которое держалось, как говорят, на честном слове, и насыпали в нее ведра четыре песку – взамен взрывчатки. Потом далеко за изгибом пустили бочку по течению реки. Левада глядел на часы и подсчитывал, сколько метров проплывет бочка за одну минуту.

Подсчитал и приказал Таскирову выловить ее и немного отсыпать песку. А сам лопаткой начал отмеривать бикфордов шнур. Это не трудно было сделать, раз известно, сколько времени будет плыть наш «гостинец» от изгиба реки до понтонов.

Затем в бочку втиснули пять взрывпакетов, ловко, точно рукой хирурга, присоединенных к бикфордову шнуру, а потом – и сам шнур.

Работа шла быстро, бесшумно, под прикрытием залегших на краю кустарника у изгиба реки стрелков, автоматчиков и пулеметчика.

Все готово. Бочку, начиненную песком и взрывпакетами, закрыли и осторожно перенесли к тому месту, где заняли позицию основные силы отделения. Здесь младший сержант Левада зажег торчавший из щелки конец бикфордова шнура и втолкнул его внутрь. Потом столкнул бочку в воду…

Лежу я на краю кустарника и смотрю, как уплывает наша хитрая «мина». И уже мне боязно, а вдруг бочка взорвется, не доплыв до моста? Руки точно вросли в автомат, тело как струна напряглось; кажется, тронь его, и зазвенит.

Оглядываюсь на товарищей. И такие у всех окаменелые лица, прямо смех! Вроде извержения вулкана ожидают. Ежиков вытаращил очи и с испугом смотрит на бочку. Таскиров Али в комок весь сжался, вроде собирается метнуть аркан на дикого скакуна.

Особенно комичная поза у Петра Володина. Вытянул он свою шею, словно дальше хочет заглянуть, вздернутый нос побледнел, каска набок сползла. Не замечает даже, что ему на щеку здоровенная муха села.

А бочка все плывет. Заметили ее с моста, забеспокоились. Два солдата спустили на воду надувную лодку. Неужели неудача? К лодке подошел еще один солдат. Слышим, говорит:

– Хозяйка небось вымачивать ее поставила, а она уплыла.

А другой отвечает:

– А дымовая завеса тоже от хозяйкиной печки? – и показывает рукой через речку.

Мы невольно посмотрели за реку и увидели, что плоские высотки окутаны дымом. Несомненно, это наше подразделение готовится к атаке и маскирует направление своего главного удара. А может, и успели подойти основные силы…

Отчалила резиновая лодка от берега и поплыла навстречу бочке.

И вдруг младший сержант Левада, сдерживая голос, командует:

– Подготовиться к атаке!

И тут же громко:

– Огонь! В атаку, за мной!

С ходу ударили мы из автоматов, карабинов и ручного пулемета по надувной лодке, а сами с криком «ура» бросились к окопам, которые вырыты по бокам у входа на мост. «Противник» не сразу понял, что произошло. Начал, конечно, сопротивляться. Но через мост прибежал посредник с белой повязкой на рукаве, завернул лодку с реки, а солдатам в окопах приказал выйти из боя, так как наша атака оказалась, по его мнению, неотразимой.

Вскочили мы в окопчики, вырытые «противником», и оружие на другой берег повернули. Оттуда уже успехи открыть огонь. Но нас не выковырнешь из земли. Стреляем по противоположному берегу и за бочкой смотрим. Вот-вот она подплывет к мосту.

Но тут еще происшествие. Один сапер, который дежурил на понтонах, вдруг бросился в воду и поплыл навстречу бочке.

Стреляем мы по нему, а он плывет. Мы на посредника глаза косим, а тот только улыбается.

– Плохо, – говорит, – стреляете!

Подплыл сапер к бочке, ухватился за ее верх и… увидел, что бочка закупорена со всех сторон. А он надеялся, хитрец, успеть выдернуть бикфордов шнур. Не вышло! Не вздумал бы только верхнее дно поднимать.

Но солдат начал толкать бочку к берегу. Тогда посредник ему крикнул: «Вы убиты!»

А мы все стреляем по окопам «противника». Пулеметчик уже второй диск холостых патронов дожигает. Наконец, бочка наша подплыла к понтонам, потерлась о резиновый бок большой надувной лодки, стукнулась о деревянный настил и как ахнет! Сработали все наши пакеты. Верхнее дно бочки подпрыгнуло – и в воду. А в небо – туча дыма и песку.

После взрыва из-за реки донеслось протяжное «ура!». Это наши перешли в атаку.

И в самый раз. Увидели мы, что к понтонному мосту, который считается взорванным, приближается колонна пехоты «противника». Даже пыль столбом, так спешит она. Но какой толк? На тот берег ей теперь не попасть, к атаке не успеть.

А нам как быть? Ясное дело – отходить вдоль берега. Ведь свою задачу выполнили, обхитрили – победили.

ТРЕТЬЯ ВСТРЕЧА

Первый раз встретился я с ним при таких обстоятельствах…

Заканчивалась лагерная учеба. В поле уже было скучно. Убраны хлеба, местами поднята зябь, сиротливо мокло под дождем жнивье. А у солдат продолжалась страдная пора: учения, походы, стрельбы.

Наша рота заночевала в долине Сухого ручья. Я спал, как и все, на земле, одетый в шинель, подняв воротник, а кисти рук спрятал в рукава. Подушкой служил вещмешок.

Казалось, не успел я как следует улечься, а чья-то рука уже тормошит меня.

– Перепелица, твоя очередь заступать на пост, – узнал я голос Али Таскирова.

Вскочил я на ноги, поежился. Затянул потуже ремень, расправил под ним складки шинели и взял лежавший у козел свой автомат.

Рассветало.

Осматриваюсь. Справа по лощине темнеет лес. В той стороне где-то полевой караул от нашей роты. Чего доброго, из леса «противник» может нагрянуть. Слева лощина раздваивается. Один конец ее загибает на север, другой – пологий – переходит в широкую равнину, убегающую в серую муть.

Я обратил внимание на то, что серое небо перед восходом солнца предвещает добрую погоду. От этого даже настроение поднялось.

Хожу, караулю спящих товарищей и их оружие. По ту сторону козел с оружием бродят часовые из соседних взводов. Вдалеке, на равнине, покрытой стерней, замечаю всадника. И куда несет человека в такую рань, да еще не по дороге? Провожаю его взглядом, пока он не скрывается из виду за скатом долины.

Время от времени поглядываю на ручные часы. А часы, когда на посту стоишь да зябнешь, не торопятся. Но как бы ни ленились часы, а время идет. Вижу, стрелка к четырем тридцати подкралась. Сигналист играет подъем.

Миг, и солдаты на ногах.

С подъемом моя служба на посту закончилась.

В походе распорядок известный. Первым делом умыться, затем крепко позавтракать, попить чаю.

Мы с младшим сержантом Левадой из одного котелка едим…

Хорошо завтракать и смотреть, как выплывает из-за серой каймы горизонта слепящее солнце. Красивый восход. Застывшие на небе тучи огнем вспыхивают. А стерня точно битым стеклом усеяна: это роса на ней загорается серебряными искрами. Серебрятся также капельки влаги на нитках паутины «бабьего лета», которой стерня опутана.

Сидим мы со Степаном Левадой, уминаем кашу с мясом и глаз не отрываем от всей этой красоты. Не заметили даже, как ложки о дно котелка заскребли.

После каши – сладкий чай с сухарями. А потом – самое неинтересное – котелки чистить.

Иду вдоль Сухого ручья, выбираю, где песок получше, чтобы в минуту посуду свою надраить. Нашел такое место – тут же за изгибом оврага. Присел, «Путь далек…» насвистываю и чищу алюминий. Вдруг слышу, гупнуло что-то о землю, точно конь ногой. Оглядываюсь… Действительно, из-за недалекого куста виден круп рыжей лошади.

– Кто там? – спрашиваю.

– Свои! – отвечает хрипловатый голос, а потом к лошади: – Ну, пошла, чтоб тебе! Поела листьев, и хватит.

Вижу, всадник, наверное тот, которого я на рассвете заметил. Подъезжает ко мне.

– Чи не видели вы случайно моей коровы? – спрашивает. – Вчера вечером, окаянная, отбилась от стада и как сквозь землю провалилась!

– Не видел, – отвечаю и разглядываю всадника. Передо мной человек лет тридцати пяти, широкий в плечах и животик выпирает из-под туго подпоясанной телогрейки, вроде дядька этот поваром в ресторане работает. Сам чернявый, лицо полное, нос немного горбатый, а глаза чуть навыкате. И такой смешливый! Говорит:

– Вот беда. Сказала жена, что если коровы не найду, чтоб домой не возвращался. Как же быть? Может, в солдаты записаться? Примете? – А сам: «хо-хо-хо» да «хе-хе-хе».

– Куда уж вам в солдаты с таким хозяйством? – говорю я ему и показываю на живот. – Из-за него никакого равнения в строю не будет.

– А я, – говорит, – спиной наперед встану. Чай, не горбатый.

Потом вдруг сделал испуганные глаза и спрашивает:

– А не сварил ли ты, солдат, мою корову в котелке? Я засмеялся, сполоснул котелок водой из ручья и к роте иду. Дядька за мной едет и охает, как ему теперь на глаза жинке показаться. Просит:

– Разузнай у товарищей, может кто из них мою корову где заприметил.

Раз просит, спрашиваю у солдат. А Василий Ежиков (колючий же парень!) отвечает:

– Не эта ли случайно «корова» интересует вас? – и указывает на брезент, которым покрыто орудие.

Дядька метнул взгляд на брезент и говорит:

– Эта штучка мне знакома. Аль, думаете, я не солдат? Ого-го. Три года с фашистами воевал. Еще кое-кого из вас могу поучить, как с ружьем управляться.

– А паспорт у вас есть? – неожиданно спрашивает. Ежиков.

Дядька засмеялся и сказал:

– Шутник солдат. Кто же в поле с паспортом ходит? Но у меня как раз есть. Вчера ездил в город за запасными частями для колхозного двигателя. А там документ нужен был. Вот смотри, – и полез рукой под фуфайку.

Поглядел Ежиков в паспорт, потом Леваде дал полистать и вернул дядьке. А тот засмеялся, спрятал документ и хлестнул своего рыжего коня. Уже на ходу крикнул:

– Если увидите бурую корову – выгоните ее на дорогу. Сама домой придет.

Переглянулись мы с Ежиковым. Вижу, недоволен Василий, косится на младшего сержанта Леваду – что тот скажет. А Степан говорит:

– Не нравится мне этот балагур, хоть документы его в порядке. Если еще раз появится близко, задержать нужно.

В это время на гребне ската показались наши офицеры. Видно, командир роты ставил им задачу. Мы заторопились. Ведь нет ничего хуже, когда солдат не готов выполнить команду: «Становись!»

С тех пор прошло, может, с неделю, может, с полторы. Перед возвращением из лагерей заступила наша рота в гарнизонный караул. Мне выпало нести службу возле очень важного объекта – склада. И вот какой произошел случай.

Днем это было. Заступил я на пост. Прохаживаюсь между стеной склада и высокой каменной оградой. Слышу, на улице мотоцикл трещит. Увидеть же его не могу. Думаю себе: чего он пыхтит здесь, почему не едет? А мотоцикл уже под самой оградой. Проехал он по улице и свернул вправо, в переулок, который огибает склад. От переулка он только колючей проволокой отгорожен, сквозь нее все видно. Заехал мотоцикл в переулок и начал в нем разворачиваться. Караулю я склад и за мотоциклом слежу. Мало ли что может быть! Повернул он мотоцикл передним колесом к складу, и тут я узнал дядьку, который искал в поле корову. Отворачиваюсь и снова двенадцать шагов вперед, двенадцать шагов назад. Не сообразил я тогда, что мне надо незаметно для дядьки нажать кнопку сигнализации, а самому усилить наблюдение.

Думаю себе: «И чего его в будний день в город понесло за сорок километров?» А мотоцикл: «тыр-тыр» – и заглох.

Дядька сошел с него и заохал:

– Что ж ты капризничаешь? Чи совести у тебя нет?..

Заводит мотор и так смешно приговаривает:

– Ну, миленький, р-ра-з!.. Эх-ма! Осечка. Еще, р-ра-з! Так-так-так!..

Мотоцикл зачихал и зататакал, как пулемет. Я успел заметить, как дядька тронул рукой ключ зажигания. Ясное дело, мотоцикл опять заглох. А дядька хлопочет:

– Вот нечистая сила!..

Потом кинул взгляд в мою сторону, и точно током меня от этого взгляда ударило. Уловил я в глазах этого «дядьки» страх и понял, что неспроста он здесь с мотоциклом возится. Оглянулся я вокруг и бросился к углу склада. Командую:

– Стой, ни с места! Стрелять буду!

Дядька вскинулся всем телом, но делает вид, что не слышит моего окрика. Тронул рукой ключ зажигания, и мотоцикл опять затарахтел. Теперь мне кричи не кричи, ничего не слышно. Я поднял автомат и дал одиночный выстрел в воздух. Это подействовало. Дядька оглянулся и застыл на месте. Но тут, как на грех, грузовая машина по переулку едет. Шофер ничего не замечает и газует так, что проволока, которой склад обнесен, дрожит. Я и сообразить не успел, а машина уже заслонила дядьку. А он не зевал. Вскочил на мотоцикл и ходу! Но от меня не уйдешь.

– Стой! Стреляю! – опять кричу. И тут же присел да под машину из автомата – прямо по колесам мотоцикла. Дядька кубарем на землю. А шофер грузовика услышал, что я стреляю, решил, что это по скатам его машины. Так затормозил с перепугу, что грузовик завизжал и целую тучу пыли поднял.

Подбежал я к проволоке и опять командую:

– Стой!

А шофер поднял руки вверх в кабине и вопит:

– Да я ж стою, не стреляй больше…

– Держи, – кричу ему, – мотоциклиста!..

А мотоциклиста и след простыл.

Будто растаял вместе с тучей пыли.

Только мотоцикл на дороге валяется.

Говорю шоферу (он из нашей части):

– Газуй на улицу, может поймаешь этого типа! – а сам сигналю в караульное помещение. Но какой толк! Шофер с машиной вернулся, когда уже наряд караула прибыл. Нигде не видно дядьки. Сиганул куда-то во двор. Не пожалел даже свой мотоцикл бросить.

И знали б вы, что то был за мотоцикл!.. Оказалось, в переднейего фаре фотоаппарат вмонтирован. Когда проявили пленку, увидели на ней склад, подходы к складу и… Максима Перепелицу на посту!

Одним словом, прославился Перепелица. Спать не мог после этого случая. Попробуй усни, когда в тебя каждый пальцем тычет: шпиона упустил.

Конечно, всем ясно, что положение мое было трудным. Ведь переулок тот не закрытый. Мало ли за день по нему людей пройдет, машин проедет. И дядька тот не перешагнул же запретной границы. Но, с другой стороны, на то ты часовой, чтобы не дать себя одурачить, на то и задержание шпиона подвигом называют, раз дело это нелегкое. Да и с умом устав нужно выполнять, а не только «двенадцать шагов вперед, двенадцать шагов назад»…

Потом меня вызвал капитан из штаба. Фотоснимок показывает и спрашивает:

– Он?

Вглядываюсь в карточку и с трудом узнаю на ней дядьку. С усами, с бородой, в шляпе, в кожаном пальто. Ничего не понимаю. А капитан смеется. Говорит:

– Эту птицу мы знаем. Вот только след ее потеряли. Но найдем…

Даже во сне стал я дядьку видеть. Черный да горбоносый, смеется надо мной. И так обозлился я! Иду по улице и прохожим в лицо заглядываю: вдруг встречу его. А сколько мечтал о том, как буду действовать, когда столкнусь я с дядькой. Но все получилось не так, как мечтал.

Известно, что некоторых солдат хлебом не корми, а дай сфотографироваться и карточку домой послать. Признаться, такой слабостью и я страдаю. Как прохожу мимо фотографии, так и тянет туда завернуть. И тем более повод появился к фотографу наведаться – из лагерей мы возвратились загорелые, возмужалые.

Начал я уговаривать своего друга Степана Леваду поддержать компанию. Степан согласился. Тут я ему ставлю условие: сниматься будем у одного старичка фотографа. Хвалят его хлопцы. Да я и видел: как сделает карточку, ахнешь! И похож на себя, и так красив, что любая девушка заглядится. Да еще и приловчился этот старичок на фотографии портупею командирскую дорисовывать, если кто пожелает. А один солдат явился к нему в пилотке, ему же хотелось в фуражке на карточке красоваться. Так фотограф и фуражку сделал. Вот до чего умелый человек!

Степан отвечает:

– Веди куда знаешь. Только я сниматься буду в той форме, какую ношу.

– Это твое дело, – говорю ему, – а Перепелице и ремни через плечо не помешают. Больше серьезности в лице будет.

Фотография эта находится в такой кривой уличке, что и отыскать ее трудно. Заходим. Две тесные комнаты. В одной зеркало большое, в другой – коробка на треноге стоит – фотоаппарат. Встречает нас сам знаменитый фотограф – неказистый такой старичишка, в клеенчатом фартуке. Рыжая козлиная бородка, такие же рыжие усики, лысина во всю голову. Лицо хоть и в морщинах, но розовенькое. Одним словом, бодрый старичок. А язык у него точно мельница. Уж на что я поговорить люблю, но до него мне далеко.

– Уважаю, – говорит, – военных клиентов. Орлами на снимках получаются. Только девушкам такие карточки дарить. Вы небось, – на меня указывает, – хотите увидеть себя на фотографии с портупеей и в фуражке.

Степан, на что серьезный хлопец, и то рассмеялся. Ведь так раскусил мои мысли этот старик!

Сфотографировались мы, расплатились и ушли.

В следующее воскресенье за фотографиями иду я один. Степана Леваду дела задержали. Встречает меня фотограф, как старого знакомого.

– Получайте свои снимки, – говорит, – и товарищей ко мне присылайте. Глядите, какой герой!

Смотрю, действительно геройский у меня вид на фотокарточке. Ремень через плечо, весь подтянутый. В самый раз Марусе Козак такую карточку послать.

Говорю фотографу:

– Давайте карточки моего дружка, Левады. Вот его квитанция.

– Пожалуйста, – отвечает старик. – Предъявите служебную книжку, чтобы я знал, кому вручил свою работу.

Подумал я и говорю:

– Книжку показать не могу, а фамилию мою запишите, если нужно.

Лицо фотографа вдруг сделалось официальным.

– Молодой человек, вы получили свои снимки? Идите. Ваш товарищ сам явится. Или предъявите документ.

Меня даже потом прошибло от такой категоричности. Зачем, думаю, ему документ мой понадобился? Не потому ли, что в нем номер войсковой части указан?

В это время зашли две девушки, и фотограф начал рыться в ворохе снимков, отыскивая их фотографии.

– Куда они запропастились? – ворчал старик. Потом хлопнул себя рукой по лысине и приоткрыл дверь в соседнюю комнатку, где, как оказалось, художник-ретушер работал.

– Борис, не у тебя ли копии этих двух красавиц? Борис загремел стулом и высунулся в дверь, чтобы взглянуть на девушек.

– На столе, готовые, – ответил он хрипловатым голосом.

У меня точно оборвалось все внутри. В художнике я узнал «дядьку». Только теперь он был не черный, а рыжий, как и старый фотограф. Но тот же голос, то же полное лицо с горбатым носом и выпученными глазами.

Пока старик отыскивал снимки девушек, я выскользнул на улицу. Ну, думаю, теперь маху не дам… А сам за угол к телефонной будке. Быстро набираю номер коммутатора нашей части, связываюсь с дежурным. Так и так, говорю, нашел я человека, который склад фотографировал. Доложил – и сам опять к фотографии. Стою недалеко от ее дверей и дожидаюсь.

Не прошло и десяти минут, как примчались на грузовике солдаты во главе с капитаном, который мне фотографию «дядьки» показывал.

Захожу я с капитаном в комнату, где художник-ретушер работает. Вижу, сидит «дядька» над стеклом каким-то и ножичком царапает.

– Здравствуйте, – говорю ему. – Скажите, нашли вы тогда свою корову или не нашли?

Вскочил «дядька», смотрит на меня очумелыми глазами. А когда заметил капитана и двух автоматчиков в дверях, побледнел, съежился.

Вижу, есть тут работа капитану. А я свое дело сделал. Мне пора в роту.

Так прошла моя третья встреча с «дядькой». Понял я, что нужно было бы закончить знакомство с ним на первой. Прав был тогда Василий Ежиков.