Текст книги "Максим Перепелица"

И вдруг его внимание привлек человек. Он точно вынырнул из тумана, клубившегося над речкой. Вначале шел человек уверенно, зорко осматриваясь вокруг. Янко, как и положено в таком случае, залег; залег меж приготовленных для палаток гнезд.

И тут человек увидел натянутую брезентовую палатку. Остановился. Потом попятился к ближайшему кусту и спрятался за ним. Оттуда долго наблюдал за палаткой. А когда решил, что она не охраняется, осторожно, от дерева к дереву, выбрался на тыльную линейку лагеря, но от палатки держался на почтительном расстоянии.

Человек стал внимательно всматриваться в ту сторону, где начинался левый край палаточных гнезд, а потом перебежал глазами на палатку, затем на гнезда, тянувшиеся в несколько рядов от нее к правому краю лагеря.

Янко догадался: человек считает палаточные гнезда. Зачем?! Зачем это ему нужно?..

А человек тем временем удалялся, считая гнезда.

Мгновенье Янко колебался. Как поступить? Поднять по тревоге отделение, но тогда неизвестный, заслышав шум, сиганет в кусты; поймать его там трудно. А нужно сказать, что у Сокора из оружия имелся только кинжал. Ни автоматов, ни винтовок мы с собой в лагерь не захватили: шли ведь на работу.

Янко Сокор быстро снял с себя шинель, выхватил из ножен кинжал и, зажав его холодное лезвие меж зубов, на четвереньках, как кошка, начал быстро пробираться вдоль передней линейки наперехват человеку.

Потом, таким же манером пробираясь между гнездами, пересек расстояние, разделявшее переднюю и тыльную линейку. Человек оказался впереди него шагах в двадцати.

Сокор решил сбить неизвестного с ног, чтобы легче было с ним справиться. Но человек успел обернуться прежде, чем Янко настиг его. Миг – и человек выхватил из кармана пистолет. Грохнул выстрел. Но пуля прошла мимо…

Когда мы подоспели Янко на помощь, он уже сидел верхом на неизвестном, приставив к его горлу нож.

А через неделю, после того как генерал вручил Янко Сокору именные часы, награду за задержание шпиона, я спросил у него:

– Что, Янко, большая беда – золотые часы иметь?

Он не понял моего намека. Тогда я напомнил о зайце, перебежавшем ему дорогу. Янко смущенно улыбнулся и ответил:

– Больше я в дурные приметы не верю.

СОЛДАТУ НЕТ ПРЕГРАД

Не могу сказать о себе, что я трусоват. Уже не помню случая, когда бы моя душа пряталась в пятки. Да кого хотите спросите, и всякий скажет – Максим Перепелица не из робкого десятка.

Ну, конечно, если не вспоминать случаев из моей доармейской жизни. Иногда, бывало, в Яблонивке идешь по улице, замечтаешься, и вдруг цап тебя за штанину! Собака! И залает, проклятая, не своим голосом. Разумеется, от такой неожиданности похолодеешь и так заорешь, что собака с перепугу кубарем в ров катится и потом полдня скулит от страха.

Или, бывало, поймает тебя дед Мусий в своем садочке, схватит одной рукой за шиворот, а в другой – целый сноп крапивы держит. Да еще допрашивает: «Как тебя, бесов сын, парить? Вдоль или поперек?! Как тебе больше нравится?» Нельзя похвалиться, что при такой ситуации чувствуешь себя героем.

Всякое бывало. Но бывало это давно и в расчет его можно не брать. Сейчас я не тот Максим, и нервы у меня не те. Ей-ей, не хвалюсь. Даже когда нас, солдат, первый раз бросали с самолетов, и то я… Правда, страшновато было. Но это же первый раз! Да и самолет очень высоко поднялся. Вдруг, думалось, парашют не раскроется. Шлепнешься на землю и, как пить дать, печенки отобьешь. Однако никто не заметил, что такие думки были у Максима в голове. Даже наоборот. Как командир отделения, держал фасон и еще попросил у лейтенанта Борисова разрешения затяжным пойти к земле.

Словом, хватает у меня выдержки.

А вот сегодня случилось вдруг такое, что сердце мое не на шутку дрогнуло. Честно скажу – испугался Максим Перепелица… Не то, чтоб сильно испугался, но…

Лучше расскажу все по порядку.

Каждому известно, что период учений – самое трудное для солдата время, но и самое интересное. Сегодня учения закончились у нас рано. Солнце стояло еще высоко, а батальоны нашего полка уже атаковали кухни, что дымились вдоль всей опушки соснового леса. Как всегда во время обеда, настроение у солдат бодрое. Звенят котелки и ложки, кругом слышен смех, разговоры, шутки.

Мое отделение благодаря заботам своего командира, это меня значит, пообедало раньше всех. Потом быстро вымыли и высушили котелки и принялись за чистку оружия.

Сидим мы на травке, разложив перед собой паклю, масленки, ружейные приборы, и ведем разговор – обсуждаем сегодняшнюю десантную операцию.

– А в других отделениях оружие уже вычищено, – неожиданно раздается сзади меня голос.

Узнаю нашего командира взвода лейтенанта Борисова и проворно вскакиваю на ноги.

– Зато они еще не пообедали, – оправдываюсь.

– Первая забота солдата – об оружии, – говорит лейтенант и недовольно хмурит брови.

Хотел я ему тут высказать свое мнение, что живой человек, мол, прежде всего. Но смолчал, потому как знал – лейтенант ответит: жизнь солдата на войне в первую очередь зависит от исправности его оружия. Смолчал еще и по другой причине: Борисов тут же сообщил мне такое!..

– Ладно, – говорит и улыбается. – После будем толковать об оружии. А сейчас бегите вон на ту высотку, где вертолет стоит. Генерал вас ждет. Он вам сейчас лично объяснит, что главнейшее в солдатском деле.

Стою я ни живой ни мертвый. Чем же я провинился, что к самому генералу меня вызывают?

Перебираю в голове все свои последние грехи и промашки. Вроде ничего такого не натворил.

– Бегом! – торопит меня лейтенант Борисов.

Бегу. Бегу и продолжаю думать. Может, старшина Саблин нажаловался? Вчера на привале поспорил я с ним, что могу кого угодно связать палкой. Не поверил старшина: думал – шутит Перепелица. И согласился, чтоб я его связал.

– Обижаться не будете? – спросил я у старшины.

– Никакой обиды, – ответил он.

Раз так, вырубил я длинную толстую палку, расстегнул на гимнастерке Саблина две нижние пуговицы и предложил ему засунуть обе руки за пазуху. Когда он это сделал, я протянул палку у него под мышками так, чтоб она оказалась на груди, над кистями засунутых в пазуху рук. Потом неожиданно дал старшине подножку. Он свалился на спину, даже ноги задрал. Этого мне и нужно. Палка, продетая под руки, торчит по бокам Саблина, как длинная ось. И я ловко закидываю за эту «ось» вначале одну, а потом другую ноги старшины.

Скорченный, он лежит, беспомощный. Ноги раскинул, как подбитый воробей крылья. С недоумением на меня глаза таращит и силится руки из-за гимнастерки выдернуть.

– Ну как? – спрашиваю у Саблина и помогаю ему сесть.

– Черт! – хрипит Саблин и тужится, чтобы на носки привстать.

Пожалуйста, я даже помогу. Беру его под мышки и приподнимаю. Приподнял на носки и отпустил. Старшина тут же и клюнул носом в траву. Лежит, раскорячившись, спиной и всеми другими местами к небу, и кричит:

– Развяжи!

А я не спешу, тем более что вся рота собралась на такое диво глядеть. Ведь сам старшина пощады у Перепелицы просит.

– Ну, как, – спрашиваю, – теперь верите, что палкой связать можно?

А он знай одно заладил: «Развяжи».

Подошел командир роты и как увидел своего старшину в таком неприглядном виде, так и покатился со смеху.

Вижу, из других рот солдаты сбегаются. Надо развязывать. Развязал.

– Кто выиграл пари? – спрашиваю.

– Что за глупые шутки! – сердито отвечает Саблин, вытирая со лба пот и на солдат оглядываясь. – Зачем же носом в землю?

Так вот, могло случиться, что нажаловался Саблин. Мол, скомпрометировал его, старшину, сержант Перепелица… Ох, и попадет от генерала! Плакал тогда мой отпуск. А командир роты твердо обещал: «Кончатся учения – поедете, Перепелица, на десять дней домой».

Не несут меня ноги. До высотки, где вертолет генерала приземлился, далековато. Бежать бы надо. А в ногах моих слабость.

Вдруг из лощинки, навстречу мне, вынырнул старшина Саблин.

– Куда спешите, Перепелица? – дружелюбно спрашивает. И никакой обиды на его лице не замечаю.

– Генерал зачем-то требует.

– Генерал? Лично вас? – удивился Саблин.

– Лично, – отвечаю и вздыхаю с облегчением: значит, Саблин здесь ни при чем.

Иду дальше. А в голове аж треск стоит от разных мыслей. «Зачем я нужен генералу?» Наверное, сегодня что-нибудь не так сделал. А может, наоборот? Может, похвалить хочет? Действовали же мы неплохо. Но тоже вряд ли. Откуда генералу знать, как наступало отделение Перепелицы?

Перебираю в голове все события сегодняшнего дня…

С рассветом доставили нас грузовики на аэродром. Началась обычная возня со снаряжением и амуницией: скатку закрепи на чехол запасного парашюта, лопатку подвяжи черенком вверх, спрячь в карман пилотку и шлем напяль на голову, зачехли оружие. Потом пока подвесную систему подгонишь, и уже звучит команда на посадку.

Совсем немного времени прошло, а мы уже в воздухе.

Сижу я у самого люка (мне первым прыгать придется) и поглядываю на пристегнутый к тянущемуся через всю кабину стальному тросу замок полуавтомата. Это такой замыкающийся крючок, от которого идет бечевка к моему основному парашюту. Когда я прыгну, она должна парашют раскрыть. Вижу – там полный порядок. Поворачиваюсь к окну. Совсем близко от нашего самолета плывет целая армада тяжелых машин. И в каждой, как зерен в огурце, полно солдат. Внушительная армада! Фюзеляжи и хвосты самолетов окрашены в розовый цвет лучами только что взошедшего солнца. А далекая земля еще в тени, еще солнце не кинуло на нее своего взгляда.

Ниже и в стороне идут звенья вертолетов. Смешные машины! Но сильные. Каждая пушку или тягача с орудийным расчетом несет в своем брюхе.

Вдруг совсем близко от нас проносится пара реактивных истребителей, затем вторая, третья. Охраняют нашего брата…

Тихо в кабине. Все солдаты моего отделения к окнам приникли и наблюдают. Кое-кому страшновато прыгать.

Толкаю локтем сидящего рядом Симакова Мишу.

– Ну как? – спрашиваю.

– Курить охота, – отвечает.

– Курить? – удивляюсь. – Эх ты, культурный человек! Токарь пятого разряда, а не знаешь, что никотин отражается на нервах. – Солдаты зашевелились, поворачивают к нам головы. А я продолжаю: – Помню, в селе нашем Василь Худотеплый бросил курить и… умер. Только, кажется, он вначале умер, а потом бросил курить…

Раздается трель звонка – сигнал начала выброски. Штурман – молодой лейтенант – отдраивает люк и командует:

– Пошел!

Эта команда царапнула меня за сердце: ко мне ведь относится. Бодро подхожу к люку.

– Эх-ма! – весело кричу. – Подтолкни, Симаков!

Симаков легонько толкает меня в спину, и я, ради шутки, с криком «ура!» шагаю за борт.

Напряженные секунды… Рывок, хлопок полотна раскрывающегося парашюта. И болтается Максим Перепелица между небом и землей.

Иные думают, что парашют плавненько, осторожненько сажает солдата на землю. Ничего подобного! Если зазеваешься, не развернешься по ветру и чуть не согнешь сомкнутые ноги, то имеешь шансы поломать ребра, отбить печенки или еще что-нибудь сделать. Значит, с умом надо приземляться.

Вот я и иду к земле, как того наставление требует. А вокруг – сотни других парашютистов спускаются. Все небо усеяно ими! Похоже, что Млечный Путь падает на нашу землю.

Приземлился, как положено, погасил купол, отстегнулся от подвесной системы и привожу себя в боевое состояние: автомат из чехла долой, скатку через плечо, пилотку на голову.

Рядом со мной Михаил Симаков – ухватился за нижние стропы и упирается, как бычок. Хочет купол погасить.

– Здоров, кум! – кричу ему. – Белье сменить не треба?

– Никак нет, товарищ сержант! – отвечает. – Полный порядок!

Даю два свистка – сигнал для сбора своего отделения. Со всех сторон подбегают ко мне солдаты. Еще через некоторое время поле, усеянное белыми пятнами парашютов, остается позади, а мы, вытянувшись в цепочку, лежим на песчаной осыпи старой траншеи и всматриваемся вперед. Там, на холмах, за густой и высокой сеткой спиральных колючих заграждений, засел «противник», и нам предстоит атаковать его.

Позади грохочут танки, прорвавшиеся в «тыл неприятеля». Приказано, видать, танкистам поддержать действия пехоты, выброшенной с воздуха. На флангах артиллеристы устанавливают пушки, выгрузившиеся из вертолетов.

Словом, начинается обыкновенный бой.

Первое слово за артиллерией. Сзади нас бахают пушки, а далеко впереди вскидываются вверх столбы земли и дыма. Тем временем танки втягиваются в проходы, оставленные для них пехотой. И когда между двумя красными флажками в цепи нашего отделения тоже проползает танк, я замечаю вспыхнувшие в небе зеленые ракеты.

– В атаку! За мной! – поднимаю солдат и устремляюсь за танком. – Не отставать от трактористов!

Справа и слева бегут цепи соседних отделений и взводов. Строчат пулеметы и автоматы, трещат выстрелы карабинов. Танки ведут огонь с хода. Бой как бой.

Стена проволочных заграждений все ближе и ближе. А перед ней – мелководный ручеек; препятствие пустячное, но задержка из-за него может быть. И точно: только шедший впереди нас танк влетел в ручей, облив водой с ног до головы забежавшего вперед Янко Сокора, как тут же у гусеницы взметнулся взрыв. Танк заглох и остановился, не дотянув какой-то метр до проволочных заграждений.

А нам же проход нужен!

– Эгей, трактористы! – кричу я и стучу по броне танка. – Давай вперед!

Откуда-то вдруг появился посредник – майор с белой повязкой на рукаве.

– Танк выведен из строя! – объявляет он командиру танка, который из башни высунулся.

– А воевать как?! – возмущаюсь я, обращаясь к посреднику.

Но что ему до нас? Улыбается и руками разводит.

– Действовать надо, – говорит.

Эх, не вовремя! Как теперь без танка через проволоку проберешься. Три же рулона колючки выше человеческого роста!

Нужно принимать вправо или влево, на участки соседей. Но отстанем! Такое боевое отделение и вдруг в хвосте будет плестись!

Тут замечаю я, что пушка танка вздыбилась прямо над проволокой.

– Давай ствол ниже! – кричу танкистам.

Послушались. Ствол пушки лег над заграждением. Радостно мне стало, что смекнул удачно.

– За мной! – командую отделению и влезаю на танк.

С башни ступаю на пушку и бегом по стволу вперед. Пять быстрых шагов, и спрыгиваю на землю по ту сторону проволоки. Следом за мной – Симаков, Казашвили, Сокор, Панков и все отделение. Каждому пригодилось умение по буму ходить. Не зря обучал я этому солдат.

Оглядываюсь назад и замечаю: майор-посредник даже за голову руками ухватился. Потом сам на танк забирается. Видать, понравились ему наши действия.

«Знай Перепелицу», – думаю.

А впереди новое препятствие – глубокий противотанковый ров. Танкисты, вижу, уже берут его. Один танк сполз на дно рва, а по его башне ползут на ту сторону другие танки. Хороший пример!

Сваливаюсь в ров и подставляю спину Симакову.

– Дуй наверх! – кричу.

А моим солдатам долго растолковывать не приходится. Только Симаков взобрался по спине моей на насыпь рва и подал мне руку, как вижу, Сокор оседлал Казашвили, Панков – Митичкина. Все вверх карабкаются. Оцэ дило!

– Не отставать! – подаю голос и бегу вперед. На ходу веду огонь из автомата по амбразуре дзота, в которой сверкают пулеметные вспышки.

– Сержант! – вдруг останавливает меня голос. – Отделение несет потери от пулеметного огня «противника».

Оглядываюсь: майор-посредник. Как он догнал? Но раздумывать нет времени.

– Стой! – командую отделению.

Солдаты, бежавшие слева от меня развернутой цепью, залегают.

Положить отделение, конечно, не трудно. Но как его вперед продвинуть? Как заставить замолчать тот проклятый пулемет в дзоте?

Кидаю взгляд по сторонам, прощупываю глазами кочки, ложбинки… Подобраться можно, но не к самому дзоту. И вдруг принимаю решение.

– Ручному пулемету! – командую. – По амбразуре дзота, три, огонь! Отделению окопаться! Рядовой Симаков остается за меня!

После этого, что есть сил, отползаю по ложбинке в сторону. Отполз, плюнул на палец и проверил, с какого направления ветер дует. Определил. А нужно мне было знать это вот для чего: на жнивье, по которому мы наступали, кое-где лежали кучки бросовой прелой соломы. Вот и нацелился я на одну из них. Подобрался к ней и рукой в карман за спичками. И-и-и… нет спичек! Кто-то взял прикуривать и не вернул. Что делать? Еще минуту промедлить, и можно считать, что атака моему отделению не удалась.

Вдруг вспомнился один случай. Летом, на занятиях по тактике, один солдат из соседнего взвода дал очередь из автомата у стога сена. И не успел опомниться, как стог вспыхнул. В минуту копна сгорела. А командиру пришлось потом уплатить за нее деньги.

Вспомнил я этот случай и ствол автомата в солому наставил. Нажал спуск. Очередь. И солома загорелась. Потянулся желтый дымок, потом гуще, гуще и покатился прямо на дзот. А мне этого и нужно. Вскочил я на ноги и, маскируясь в дыму, стрелой мчусь к дзоту.

Через минуту все было кончено. Майор-посредник вывел «неприятельских» пулеметчиков из боя.

После взятия дзота и траншеи, как и полагается, поддержали мы огнем соседей, а затем устремились дальше. И только отбежали метров пятьдесят от траншеи, как нам навстречу выполз из лощины танк с белыми полосами на броне. «Противник»! Выполз и чешет из пулемета по пехоте, а из пушки по танкам, которые, преодолев ров, атакуют справа.

Передо мной оказался одиночный окоп. Свалился я в него, и тут же мне на голову еще кто-то плюхнулся. Смотрю – Симаков Миша. Остальные солдаты отделения в траншею отхлынули.

А танк все ползет. Эх, были бы гранаты! Но мы их при захвате дзота и траншеи израсходовали.

Слышу – посредник что-то кричит. Наверное, хочет танкистов предупредить, что в окопе люди. Но танкисты не слышат посредника, а нам не хочется себя выдавать.

Танк уже рядом. Земля дрожит как в лихорадке. С бруствера срываются и падают за шиворот сухие комочки глины. А мы с Симаковым все теснее ко дну окопа прижимаемся.

Вдруг в окопе стало темно. Дохнуло жаром, и танк прогрохотал над нами.

– За мной, Миша! – крикнул я не по-уставному и прямо из окопа швырнул на броню танка свою скатку. Тут же выбираюсь наверх и бегом за скаткой. Догнал танк, стал ногой на буксирный крюк и на броню. Только руку чуть-чуть обжег – за выхлопную трубу ухватился. А можно было и не хвататься.

Взял скатку и, придерживаясь за десантные скобы, вдоль башни пробираюсь к переднему люку. Подобрался и удобно одел скатку на оба передние смотровые прибора. И сам сверху уселся. Теперь механик-водитель ослеплен.

А башню тем временем Миша Симаков «обрабатывает». Развернул он скатку и все приборы прикрыл шинелью. Сам же уселся на крышку люка командирской башни.

Танк, разумеется, остановился. Слепой же!

– Что случилось? – слышу из-под брони голос.

Тут им посредник и объяснил:

– Танк выведен из строя.

Раз мы дело свое сделали, кричу своему отделению привычное слово: «Вперед!» А у Симакова спрашиваю:

– Закурим, Миша?

– Вы же говорили – вредно! На нервах отражается!

– Так то ж в воздухе! – смеюсь я. – А на земле можно…

Вскоре после этого закончились учения. Чем же может быть недоволен генерал? Возможно, танкисты жалобу подали? Наверное, считают, что не по правилам ослепил их. Или что другое?

Раздумывал я так, раздумывал и дошел, наконец, до высотки, на которой вертолет стоит. Генерала заметил сразу. Сидит он в кругу офицеров, разговаривает. Представительный такой, могучий. Из-под фуражки белые виски выглядывают.

Докладываю:

– Товарищ генерал, сержант Перепелица по вашему вызову явился!

Он поднял глаза и смотрит с недоумением.

«Неужели разыграли? – мелькнула у меня мысль. – Вот смеху будет! На всю роту!..»

– Кто вы такой? – недовольно спрашивает генерал.

– Командир первого отделения, первого взвода…

Но тут меня перебивает кто-то из группы офицеров.

– Это я вам докладывал, товарищ генерал…

Кошу туда глаза и узнаю майора-посредника.

– А-а, – заулыбался генерал и встал на ноги, отряхнулся. – Рад познакомиться с героем, – и крепко пожал мне руку.

К моему языку точно колоду привесили. Шевельнуть не могу им. Только по-дурацки улыбаюсь – рад, что генерал не ругать вызвал.

– Любопытно, любопытно вы воюете, – продолжает генерал. – Молодец. И за ствол над проволочными заграждениями и за ослепление танка хвалю. Вы еще раз показали, что нашему солдату нет преград.

Потом помолчал генерал, посмотрел на меня и начал совсем другим тоном.

– То, что личным примером ведете солдат в бой, – хорошо. Но то, что забываете о своей роли командира, – плохо! Да, да, плохо! Ослеплять дзот нужно было послать кого-нибудь из подчиненных. Нельзя быть таким жадным! – и опять заулыбался генерал. – Нужно и другим давать отличаться, командовать нужно… А в общем молодец! От лица службы объявляю вам и вашему отделению благодарность.

– Служу Советскому Союзу! – гаркнул я в ответ.