Текст книги "Цветок боли"

Глава 17

Выйдя из дворца, я пошла по широкой аллее. Мне было все равно, куда я иду и что будет дальше. Но мне не дали далеко уйти. Вскоре меня настигла карета и четыре всадника, один из которых, спешившись, просто обхватил меня за талию и одним движением забросил в открытую дверь кареты. Пока я пыталась встать, запутавшись в юбках, карета тронулась. Выпрыгивать на ходу из нее было уже глупо, сбоку с двух сторон ехали всадники.

Поняв, что попытка уйти мне не удалась, я сидела и ждала. В моем мозгу пульсировало слово «Никто». Оно выжигало меня изнутри. Это было очень больно и обидно. Опять в глазах появились слезы, но я их сдержала.

Мы приехали к дому Винсента. Дверь кареты открылась и, судя по лицу стоящего охранника, я поняла, что выбор у меня маленький – или я сама иду в дом, или он меня туда тащит.

Выбрав первое, я пошла под контролем охраны до своей комнаты. Там меня оставили одну. После вспышки гнева и того, что я пережила на этом балу, я сидела полностью опустошенная и смотрела на узор ковра передо мной.

Сколько продолжалось мое сидение в таком состоянии, я не знаю. Дверь в мою комнату открылась, и я увидела его. Винсент зашел и, как будто ничего не произошло, прошелся по комнате. Затем, сняв с себя камзол, бросил его на диван. Он неспешно развязал шелковый шарф на шее и начал расстегивать рубашку. Переведя взгляд на меня, он произнес:

– Пошли.

И двинулся в сторону спальни. Я замерла, смотря на него. Он остановился, и было видно, что он ждет. Во мне разразилась буря. Если я не пойду – может повториться все с охранниками, а если пойду… казалось, во мне бушует океан. Все мысли, эмоции, воспоминания перемешались, и затем наступила тишина…

Я встала и пошла за ним. Внутри меня было тихо и спокойно. Все исчезло, я просто шла, а когда он, подойдя к кровати, остановился и обнял меня, я не сопротивлялась этому. Его дыхание обожгло мне щеку.

– Я хочу тебя.

Эти слова проникли в мой разум, парализуя его.

Губы Винсента оставили мокрую дорожку на моей щеке и спустились ниже, к лифу платья. Я стояла и позволяла все это делать, слыша, как шуршит вытягиваемая из корсета лента и как спадают с меня юбки. Его руки были повсюду, так же, как и губы. А я не знала, что мне делать – оттолкнуть его или обнять. Сейчас мне казалось, что мои руки точно лишние – куда их деть, я не понимала. Прикоснуться к нему я не могла, и поэтому стояла, как безвольная кукла, и ощущала, что одежды на мне становится все меньше и меньше.

Он приподнял мне голову, потянув за волосы, и впился губами в мои губы. Как всегда, его поцелуй был умопомрачительным. Хотя нет, он был всегда разным, но таким нереальным, что остатки мыслей в моей голове превратились в кашу и потом, наверное, вытекли из нее вовсе. Мне даже казалось, что он занимается любовью с моим ртом. Хотя, разве это возможно? И разве вообще между нами любовь? Но я уже вся пылала, и влага желания стекала по внутренней стороне бедра.

Во мне еще идет борьба, но он продолжает меня целовать, и мои бастионы рушатся с каждым поцелуем на моей коже. Кажется, он хочет заклеймить меня ими, присвоить, показать, что я – его.

Винсент видел ее лицо и всю ту бурю эмоций, но он понимал, что побеждает. И когда, отнеся уже обнаженную девушку на кровать, он склонился над ней, то увидел растерянное выражение ее лица. Она терялась в незнакомых ощущениях, что с ними делать и как бороться с таким неистовым откликом тела. Ему нравилась она такая – настоящая, растерянная и искренняя. Он стал медленно обцеловывать ее лицо, шею, грудь.

Она так и лежала с широко распахнутыми глазами и часто дышала, пытаясь насытиться кислородом. Винсент еще раз перецеловал те места ее тела, которые уже горели от поцелуев. Он провел по ним языком, пробуя ее на вкус и наслаждаясь ею. От ее стона у него сорвалось дыхание, и желание с новой волной стало распространяться внутри. Но он не хотел спешить. Он хотел продлить этот момент их близости, когда в целом мире были только они вдвоем.

Видя, как припухли ее губы от поцелуев, он еще раз впился в них, и она застонала ему в рот. А ее тело само стало тереться об него, прося о большем. Но нет, сегодня он хотел по-другому. Винсент опять медленно стал смещать поцелуи с губ, потом с груди, затем с ее животика. И вот он там, где его власть над ней безгранична. Винсент развел ее ноги и припал губами к ее желанию. Он слышал ее стоны. Сейчас она уже не сдерживала себя. Ее бедра то пытались освободиться о сладкой пытки, то наоборот – она сама просила большего. Он крепко держал ее и продолжал, пока не почувствовал ее спазмы и то, как она обмякла. Только тогда он взял Залатею.

Их любовь продолжалась всю ночь. Винсент видел, как она откликается на его желание. Сейчас их страсть была взаимной.

Только к утру, утомленные, они заснули в объятиях друг друга.

***

Проснувшись, я долго лежала и вспоминала. В какой-то момент я ощутила себя самой счастливой девушкой на этой земле, а потом действительность вернулась ко мне, и я стала самой несчастной. Я лежала в постели, где еще остались следы любви и его запах, и воспоминания его тела, и понимала, что краснею от стыда, вспоминая эту ночь и себя, и в то же время я счастлива, что эта ночь была. Только вот счастье мое иллюзорно. Винсент опять станет прежним и опять будет причинять мне боль. Да и сейчас я его рабыня, бесправная и полностью подчиняющаяся его воле. Хотя, разве сегодня ночью это были приказы, или я сама всего этого хотела? Все стало слишком сложным.

Сведя себя с ума всеми этими мыслями, я приняла ванну и узнала, что он ждет меня в зале к завтраку. Такое вообще поставило меня в тупик. За все это время не то что завтрак, я видела его всего-то несколько раз.

Следуя за прислугой, я шла в большой зал, где был накрыт стол для нас двоих.

Винсент галантно подал мне руку и проводил до моего места. Усадив на стул, обошел стол и сел напротив.

Я смотрела на него и не понимала, что это – игра или правда. Если игра – зачем ему это? Чтоб потом сделать больнее. Это как с балом – нарядить меня в самое роскошное платье, а потом при всех сказать, что я для него «никто». Боль от этого слова еще пульсировала в моем сердце. Да и вряд ли я смогу такое забыть.

Прислуга поставила перед нами еду, и Винсент с аппетитом стал есть. Я, конечно, тоже хотела есть после такой выматывающей ночи, только вот все эти вопросы перебивали мой аппетит.

– Винсент. Зачем все это?

– Что это? Завтрак – чтобы поесть. – Он пристально смотрел на меня, оторвавшись от еды.

– А бал был зачем? Чтобы показать мне мое место? – Он молчал, а я уже не могла молчать. Свежая обида, нанесенная им, вспыхнула во мне. – А после завтрака что ты мне будешь доказывать?

– Если ты уж сама решила завести этот разговор, изволь. Я не люблю лицемерок. Будь просто той, кто ты есть. И мне не нужно будет преподносить тебе уроки.

– Кем быть? Твоей девкой? Ты заставил меня ей стать. Принудил меня. Почему я должна смириться и ей быть? – Я встала из-за стола, не в силах более выносить всего этого.

– Хватит этого фарса. Почему ты мне врешь? Почему ты не хочешь мне признаться в этом и стать собой? Я устал от твоего притворства и упрямства.

– Не понимаю тебя… не понимаю, о чем ты говоришь! Я вообще не понимаю, чего ты хочешь от меня.

Он тоже встал из-за стола и приблизился ко мне. Я перестала дышать, чувствуя его злобу и видя его кровавые глаза.

– Чего я хочу от тебя? Ты не понимаешь… А чего ты сама хочешь?

– Уйти из этого дома и больше никогда не видеть тебя!

Я выплеснула эти слова ему в лицо.

Его взгляд застыл, зрачки расширились, и только море крови, как окантовка черной бездны, плескалось вокруг них. Я понимала, что после этих слов меня уже ничего не спасет. Он хлопнул в ладоши. В комнату зашли два стражника.

– Выкиньте ее за ворота моего дома.

Сказав это, Винсент вернулся на свое место и продолжил есть. Я не поняла смысл сказанных им слов. Зато их хорошо поняли его охранники. Они взяли меня под руки и быстро вывели из этой комнаты. Вот тут-то я и опомнилась. Все мысли разом стали вращаться в моей голове. Я попыталась сказать, что хочу поговорить с Винсентом. Ведь так же нельзя. Мы ведь только начали этот разговор. А теперь он просто выкидывает меня из своего дома.

Именно так все и оказалось. Меня вывели за ворота, и позади меня закрылась дверь. Я стояла на улице в роскошном платье, увешенная драгоценностями и в полной опустошенности.

Недвусмысленные взгляды прохожих вернули меня к реальности. Я быстро сняла с себя все драгоценности и, сделав узелок на одной из нижних юбок, положила их туда. А другую нижнюю юбку я, сняв, накинула на голову и плечи. Теперь меня окутывала ткать и не привлекала таких взглядов к моему декольте и ко мне.

Чувствовать себя выкинутой тряпкой оказалось очень мерзко. Хотя я ведь так хотела свободы. Я ведь все это время мечтала вырваться из его дома, и вот моя мечта сбылась. Но вместо радости внутри опустошение. Под ребром, где вроде как должно быть сердце, ощущение, что кто-то ковыряет ножичком, медленно прокручивая его. Эта тянущая боль не давала сосредоточиться и ощутить радость от обретения свободы. В задумчивости побродив по улицам, я решила идти к дому Лиз. Так как, узнав местность, поняла, что ее дом намного ближе моего. Да и вообще оставаться сейчас в одиночестве я не хотела, мне нужно было выговорится.

До дома Лиз я дошла достаточно бодрым шагом и даже практически смогла убедить себя, что я счастлива. Ведь теперь я свободна. Он сам разорвал эти обязательства, и я могу вернуться к свой прежней жизни. Только вот хочу ли я к ней возвращаться и нужна ли мне прежняя жизнь? И в очередной раз в моем сознании промелькнуло то, что уже было со мной «до» и «после». До того момента, когда я не знала Винсента, и после того, как я влюбилась в него. Мой мир разделился на две половины, и я металась, пытаясь собрать их воедино. Наверное, именно сейчас я, понимая, что он меня выгнал, и все, что между нами было, для него ничего не значит, я четко это осознала. Я поняла, что за все время он вообще ни разу не высказал своего отношения ко мне. То, что он меня хотел, – это был инстинкт, а я хотела понять, что он чувствует ко мне, и понимала – ничего. Все его поступки можно было объяснить вполне рационально, и значит, что это я полюбила его, а он остался так же безразличен ко мне. Мало того, он был не просто безразличен. Он еще и ненавидел меня, хотя я и не понимала, за что. От осознания, что я люблю его, а он – нет, мое сердце разбито. Именно разбито им на миллионы мельчайших осколков, причем им же втоптанных в грязь. Какая усмешка судьбы.

Когда Лиз открыла мне дверь, она аж шарахнулась – наверное, такое у меня было лицо. Но потом она затянула меня за руку внутрь дома и обняла. Я держалась, хотя слезы истерики и начинали меня душить, но сначала я хотела ей все рассказать. И, не в силах более держать в себе этот разбившийся мир, я начала говорить. Мой рассказ был сбивчив, бессвязен и перемешивался с рыданиями. Почувствовав на себе взгляд, я обернулась – на пороге гостиной стоял Лонт. Я и забыла о нем, идя к подруге. Лиз быстро сориентировалась и, отведя меня к дивану, сама метнулась к Лонту. Судя по хлопку двери, она выпроводила его из дома.

От осознания, что я еще и жизнь подруги разрушу, меня окончательно накрыло. Вот так и прошло наше время до ночи, когда я рыдала, говорила и опять рыдала. Лиз слушала, поила меня настойками на травах, а потом уложила на диван, где постелила для меня. Я порывалась продолжить свой рассказ, но ее рука так приятно гладила меня по голове, что я затихла и провалилась в сон.

С утра я ощутила, что мой мир рухнул. Я лежала разбитая и невыспавшаяся. Действительность накрыла меня с новой силой. Мне казалось, что сейчас я уже не соберу себя из тех кровавых ошметков, которые остались от меня. Уже сколько раз в своей жизни и останавливала себя, и находила силы жить дальше. И ведь у меня это получалось. Но, наверное, предел моих сил закончился. Сердце было разбито, и смысла продолжать все это не было. Вот так, упиваясь собственной болью, я нашла на кухне Лиз. Но, видно, у нее были другие планы. Он понимала мои намерения, она чувствовала, что я сломалась и готова сдаться. Наверное, она видела, что я хочу свернуться калачиком и медленно умирать, поскуливая и оплакивая себя. Лиз не позволила мне это сделать. Она буквально выдернула меня из мрака, в который я погружалась. Лиз вернула меня к жизни – жестко, беспощадно, но, наверное, это стоило того. В это утро она взялась за меня. Первое – она заставила меня плотно позавтракать. Потом мы с ней пошли на рынок – она сказала, что у нее кончились продукты, хотя я видела, что еды у нее предостаточно. Но отказать подруге я не могла. Вот так все и закрутилось – вместо лежания и скуления я ходила с Лиз по рынку, потом готовила вместе с ней. Затем мы пошли в мой дом и там провели время в уборке. Вечером Лиз настояла, чтобы я ночевала у нее, и я, не в силах сопротивляться, согласилась. Следующий день был насыщен вроде бы незначительными, но хлопотами, и так за неделю я, сама того не подозревая, просто стала жить. И теперь мне уже не приходили в голову дурные мысли лежать и медленно угасать. Нет, все это прошло. Разбитое сердце осталось во мне, но, как оказалось, и с этим можно жить. Я привыкла к тянущей и ноющей боли, даже сроднилась с ней. И еще я научилась жить в полностью разрушенном мире. Это тоже возможно – просто жить. Я опять стала вышивать, и это давало мне забывать его, не думать о нем.

***

Забрав бумаги у посыльного, Лонт прошел в кабинет Винсента и передал их ему. Винсент стал лениво разбирать запечатанные сургучом письма и, в очередной раз глянув на своего друга, спросил:

– Ты последние дни сам не свой. С Лиз поссорились? Что, выгнала она тебя?

– Ты выгнал Злату. Она пришла к Лиз. Лиз выгнала меня и утешает Злату.

Бровь Винсента поползла вверх, но он быстро справился с эмоциями.

– Я не выгонял Злату, я дал ей то, что она хотела. Она хотела уйти и забыть меня. Я выполнил ее желание. Теперь я не понимаю, почему ее утешает Лиз. Поверь мне, здесь я с ней ничего плохого не делал. Конечно, возможно, я был чересчур резок, когда выставил ее за дверь своего дома, но она сама этого хотела. Так что мне непонятны твои упреки. И вообще непонятно, что происходит.

– Винсент, я не лезу в твою жизнь. Но в последнее время мне кажется, что твои убеждения о Залатее не во всем верны.

– Я понимаю, ее ангельское личико и тебя сбило с толку. Давай закончим этот разговор и перейдем к нашим делам.

Лонт лишь пожал плечами.

Винсент был благодарен Лонту за то, что друг не стал более поднимать эту тему. Оказалось, как бы он ни бодрился, все было совсем не так. И за это Винсент ненавидел себя и ее. Ему казалось, она въелась ему под кожу, и даже содрав ее с себя, он не избавится от этого наваждения. Залатея, она стала частью его. В какой момент это произошло, Винсент не помнил. Наверное, с самого первого момента, как он увидел ее. Она как яд проникала в него и отравляла. Но он хотел этого яда. Он уже не мог жить без него.

Выгнав Злату из дома, он думал, что освободится от наваждения и все станет как прежде. Это было ложью и самообманом. Захват власти и земель у колдунов и магов был лишь отвлечением, да и то слабым. Он изображал бурную деятельность, только вот мысли его возвращались к ней. Ее волосы, их мягкость, блеск меди, упругость локонов. Ее кожа, белизна и бархатистость. К ней он так любил прикасаться губами, ощущал ее трепет и дрожь. Ее губы, их упоительная сладость и стоны, слетающие с них. Ее глаза, этот цвет мха в лесу. Движение, походка – все в ней сводило с ума. И ее характер, эта непреклонность, нежелание подчиниться и все ее поведение, непонятное ему. Он ведь сделал для нее все. Она жила в роскоши, достойной королевы. Лучшие наряды, лучшие блюда, самые изысканные драгоценности. Он готов был дать ей все. А она сказала, что хочет уйти и забыть его. И он выполнил ее просьбу, так и не понимая, почему она хочет влачить полуголодное существование в своем жилище и не готова принять от него роскошь, достойную ее. Он так и не понял ее. Ее упрямство его бесило. Но больше всего его выводило из себя непонимание того, что она к нему чувствует. Неужели ничего? Но он же видел ее, в момент их близости. То, как она плавится в его руках, как тает и растекается от его прикосновений. Это не было игрой, это не было ложью. Это была правда. Уж он-то, с веками жизни, знает, как могут играть женщины в постели. Нет, Залатея не играла. Тогда почему она не захотела быть с ним? Почему за все это время так и не приняла то, что он предлагает. Почему она не готова признать то, кем она является, и принять от него то, что он возьмет ее любую. Ему все это уже неважно. Ему важно только, чтобы она была с ним честна. А вот этого и не происходит. И он теряется в их отношениях. Он, великий Винсент, проживший столько лет и познавший стольких женщин, теряется перед девчонкой… и это бесит его. Хотя постепенно его злость переходит в стадию грусти по ней, скуки от всего, что его окружает. Ему все претило, все стало безразлично. Другие женщины давно его не привлекают: он знает, что не найдет замену ей. Кровь не будоражит сознание. Он пьет ее как то, что нужно ему для жизни но не более. Веселые вечеринки наскучили, да и Лонт перестал с ним их разделять, уходя к той кого он любит.

Винсент же в одиночестве медленно сходит с ума. Хотя вампиры не могут сойти с ума, и он это знает. Поэтому бесцельно слоняется по дому, пугая своим видом стражу и прислугу.

Но при этом он так и не был в ее комнате с момента их ночи.

Впервые за прошедшей месяц он зашел туда, где все это время жила она.

Взгляд тоскливо пробежался по помещению в надежде увидеть ее. Он лишь усмехнулся этому. Ее здесь нет. Она счастлива была уйти и сейчас живет своей жизнью. И не помнит о нем.

Винсент, побродив по комнате, увидел лежащий на диване платок. Тот, который она вышивала.

Он взял его. Цветок на нем расцвел. До его завершения оставалось несколько стежков. Он медленно поднес его к губам и поцеловал.

Забрав платок, Винсент вышел из ее комнаты.

Глава 18

В очередной раз Лонт застал Винсента, с отрешенным взглядом смотрящего в окно, только на этот раз он держал в руке платок. Лонт подошел и взял его из руки Винсента. Развернув платок, он увидел на нем вышитый цветок.

– Цветок боли, – Лонт знал, как он выглядит, – почему она вышивала его?

– Не знаю… но он очень красивый.

– Да. Она очень красиво вышивает. – Лонт рассматривал идеальные стежки, которые потом переплелись и создали этот цветок.

– Знаешь… я так и не понял ее.

– А ты пытался? Мне кажется, все это время ты старался сделать ее такой, какой хотел видеть. – Лонт понимал, что сейчас Винсент готов его услышать.

– Я не понимаю ее. Со мной такого никогда не было. Я вообще не понимаю себя. Я думаю о ней и не могу забыть. Я готов простить ей все, и мне уже не важно, кто она и зачем это делает… Мне плохо без нее… Но я и не могу быть с ней.

Лонт, отдав платок Винсенту, посмотрел на него и произнес:

– Ты полюбил… это так называется.

– Не говори глупостей! Я не верю в эту чушь. Я живу уже шестьсот лет и никогда не любил. Все, что было у меня ранее, можно рационально объяснить. Ты же знаешь, у меня были отношения, даже длительные… но она… она как яд, я не могу бороться с этим…

– Может, стоит прекратить бороться… с собой, с ней? Ты вообще с ней разговаривал?

Винсент поднял глаза на Лонта, прекратив рассматривать узоры занавесок.

– Нет… но когда она рядом, нам не до разговоров.

– Можно поговорить после «этого», – многозначительно произнес Лонт.

– Как она? Я же знаю, что ты в курсе. Лиз ведь у нее бывает.

– Ей было плохо… но сейчас она живет, продает платки, Лиз к ней в гости ходит. Что конкретно ты хотел узнать?

Винсент понимал ту недосказанность, которая была в словах Лонта.

– Она не довышивала этот платок… может, стоит ей его вернуть?

Винсент посмотрел на Лонта который, сдержав улыбку, с суровым выражением лица кивнул своему другу, а отвернувшись, позволил свои губам растянуться в той глупой улыбке радости, означавший, что он счастлив. Лонт слишком привык к своему другу, он стал его семьей, единственным человеком, который скрашивал его вечность, и поэтому он так переживал за Винсента. Но он знал, что Винсент сам должен ко всему прийти. Давить на него бесполезно. Зато сейчас пришел тот день, когда Винсент практически сдался и признал свои чувства.

***

Прошел уже месяц после того дня, когда Винсент выгнал меня. Я смогла восстановиться и начала жить заново. Наверное, это для меня случалось слишком часто в последнее время – жить заново. Но такую усмешку судьбы я воспринимала спокойно и действительно жила. Лиз беспокоилась за меня, но даже ее я убедила, что я в порядке. То, что мое сердце кровоточило, знала только я. Я научилась жить, я стала сильной, Винсент сделал меня такой. Мой день проходил в вышивании платков, затем я шла в гости к Лиз, или она приходила ко мне. Мы пекли разные вкусные пирожки, я училась у нее, и мне это нравилось. За таким занятием время пролетало незаметно. Еще меня обрадовало то, что приезжий торговец обещал втридорога скупать у меня все вышитые платки и увозить в заморские страны на продажу. Мой доход существенно возрос, как и моя самооценка. Так что моя жизнь наладилась, была тихой и размеренной.

Возвращаясь домой с корзинкой продуктов, я увидела его. Сначала мне захотелось исчезнуть, раствориться в пространстве и перестать существовать, навсегда став облаком, но это было невозможно. Комок нервов, так туго скученный внутри меня, стал сжиматься еще больше. Я чувствовала страх, видя Винсента. Все это время я боролась с собой и с тем, что чувствую к нему. Я убедила себя, что все мои чувства – самообман, все это я напридумывала себе. Но это было не так. И сейчас страх и радость перемешались во мне диким коктейлем, от которого в глазах заплясали разноцветные искорки. Пока я, замерев, пыталась отдышаться, он подошел ко мне. Подняв глаза, я смотрела на него. В его глазах хоть и был отблеск рубиново-красного пламени, но сейчас оно меня не пугало. Он стал другим, изменился. Хотя внешне оставался прежним.

Винсент тоже молчал, я чувствовала, как он меня разглядывает. Что он хотел увидеть? Смогла ли я продолжить жить как прежде? Да, смогла. Его это радует или огорчает? Он хотел найти запуганное существо, боящееся собственной тени, или ту саму распутную женщину, которой он хочет меня видеть? Я не понимала его.

– Я принес твой платок. Ты не закончила вышивку.

Винсент протянул мне платок. Я, еще не зная, как себя вести и что делать, протянула руку, чтобы забрать платок. Но он не выпускал его из своих пальцев.

– Можно тебя попросить… когда ты закончишь вышивать – продай мне этот платок.

– Зачем он тебе? – более глупого вопроса я не могла задать. Но, уже спросив, замерла и теперь ждала ответ.

– Мне нравится этот цветок, он как настоящий.

– Я никогда не видела Цветок боли… он такой, как я его вышила на платке?

– Да.

Винсент разжал пальцы, и платок выскользнул из них. Я взяла его, и опять наши глаза встретились.

– Когда я смогу забрать платок?

– Через неделю.

– Хорошо. Ровно через неделю, в это же время, я приду к тебе и куплю этот платок.

Винсент развернулся и пошел к людям на лошадях, ожидающим его в конце улицы.

Я стояла в полной растерянности. Нужно крикнуть ему, что я не собираюсь ему продавать этот платок и вообще не хочу, чтобы он приходил, не хочу его больше видеть и слышать. Но только вот я стояла и глупо улыбалась, понимая, что я счастлива. За все это время впервые я была счастлива, что он опять появился в моей жизни. Наверное, я очень глупая, что позволяю тому, кто топчет меня и разбивает мое сердце, опять вернуться. Но я сейчас так счастлива, что сама готова отдать ему мое немного зажившее сердце, чтобы он опять разбил его.

Не в силах все это выносить, я побежала к Лиз. Только с ней я могла поделиться всем, что было у меня в душе.

Лиз слушала не перебивая. Она несколько раз переспросила, когда он должен прийти за платком. Я была благодарна мой подруге за то, с каким вниманием она слушала весь мой бред о нем, о моей ненависти к нему, о моей любви. Лиз утешила меня, напоила чаем и отправила домой.

***

Эту неделю Винсент пребывал в состоянии внутреннего счастья, которого у него никогда не было. Это состояние для него было странным и непонятным. Возможно, даже непривычным. Он не понимал себя и того, что с ним происходит, но ему нравилось это состояние. Как будто он ожидал чуда, чего-то прекрасного и невероятного. Всю неделю перед его мысленным взором стояла она, такая красивая даже в этом платье, простом и неброском, без украшений. Хотя ее волосы являлись ее украшением, а глаза сверкали ярче всех драгоценных камней в мире. Винсент часто ловил себя на глупой улыбке и старался убирать ее, но потом она опять появлялась. Он так увлекся ожиданием их встречи, что все дела переложил на плечи Лонта, а сам вроде и вникал в них, однако не слышал того, о чем ему докладывали.

Когда в назначенный час он подъехал с пятью своими людьми к ее дому, он вспомнил, что даже не сказал Лонту, что едет к ней, хотя Лонт очень просил его предупреждать обо всех перемещениях, боясь покушения. Но Винсент отмахнулся от этих мыслей и решительно пошел к заветной двери, бросив охраннику поводья своего коня.

Прикоснувшись к ручке, он застыл, по пальцам пробежал разряд – это была магия, сильная магия. Конечно, не настолько, чтобы причинить ему вред, но достаточная, чтобы он на несколько секунд застыл. Винсент попытался сбросить с себя оцепенение, видя краем глаза, как к нему приближается кинжал. Он видел того, кто его метнул, и он видел серебро металла, из которого состоял кинжал, и когда тот пронзил его плоть, он ощутил магию – она как яд разлилась по нему. Его охрана моментально среагировала на произошедшее, только вот было поздно: кинжал пронзил грудь Винсента, и он упал на колени, согнувшись пополам.

***

Лонт узнал, что на Винсента покушались, когда возвращался с отрядом в город. Пришпорив коня, он поскакал в его дом.

Буквально взбежав по лестнице, Лонт ворвался в спальню Винсента – тот полулежал на кровати. Винсент был в одежде, под его спину были подложены подушки, на которые он откинулся. Длинные смоляные вьющиеся волосы разметались по подушке. Кружевная рубашка была расстегнута, под ней просматривались бинты, пропитанные кровью.

Лонт замер, затем решительно подошел к своему другу, стараясь не выдать ужас, который он сейчас пережил, узнав, что Винсент чуть не погиб.

– Я жив, не переживай.

Голос Винсента был хоть и спокойный, но в нем чувствовалась усталость.

– Как это случилось? Ты ведь видел, кто это был? – Лонт сел на кровать и прикоснулся к плечу друга. – Покажи мне, я хочу видеть то, что видел ты.

– Я поехал к Залатее за платком, тем, с цветком… Мы договорились сегодня: она должна была его мне отдать, закончив вышивать цветок.

– Это сделала она?

Голос Лонта выдавал весь ужас от осознания, что та, которую любит его друг, могла убить его. Но потом он почувствовал, что ошибается и что Винсент что-то скрывает от него.

Винсент знал, что сейчас настал тот миг, когда он не может более скрывать от друга правду. Все это время он тянул с этим. Он ждал и давал ему время насладиться счастьем с той, которую он любит, но которая не любит его. Он щадил Лиз только из-за своего друга. Но Лиз преступила грань, и сейчас она была опасна, и Винсент понимал, что теперь она может покушаться и на жизнь Лонта. Значит, нужно сказать… только вот это было так непросто. Сказать другу, что его не любят, что он ошибался, что его любовь была лишь его любовью, а теперь она переродится в его боль…

Лонт видел лицо Винсента, сколько на нем было эмоций, и ему стало страшно – он хотел и не хотел знать правду. Он чувствовал, что эта правда убьет его. Но он сильный и никогда не прятался от жизни, как бы она ни была жестока. Значит, сейчас он заставит Винсента показать ему лицо того, кто хотел убить его, и тогда он убьет этого человека. Никто не должен остаться в живых после покушения на самого могущественного вампира. Такое не прощают, за это – смерть, и он сам вырвет сердце этому человеку.

– Винсент, друг мой, посмотри мне в глаза. Я хочу видеть то, что сегодня произошло. Я хочу видеть лицо твоего убийцы, и я клянусь тебе – я найду его и принесу тебе его сердце!

Винсент очень медленно поднял глаза. Лонт приблизил свое лицо к лицу Винсента. Сейчас между ними была настолько маленькое расстояние, что они чувствовали дыхание друг друга. Лонт заглянул в глаза своего друга, а Винсент, отмотав память назад, стал вспоминать, как он, подойдя к дому Залатеи, протянул руку и прикоснулся пальцами к дверной ручке…

Лонт не издал ни звука, его дыхание было так же спокойно, только зрачки затмили всю радужку, их чернота превратилась в мрак бездны. Он не знал, что боль от осознания может быть настолько невыносима. Он и не предполагал этого. За века жизни его не раз ранили, захватывали в плен, пытали и практически убивали. Ему казалось, что он знает о боли все. Но это было не так. То, что он чувствовал сейчас, было настолько сильным, что, казалось, внутри него не осталось ни одного целого органа. Что все внутри перемолото в труху и перемешано, и эта кровавая масса, наполнившая его тело, источает каждой своей клеточкой невыносимую боль, которую он не в силах заглушить.

Он отстранился от лица Винсента и, встав, молча пошел к двери.

Винсент хотел окликнуть его, но сдержал свой порыв. Что он может сказать ему? Что не нужно убивать Лиз? Право выбора – убить ее или нет – он отдает своему другу. Теперь он не может вмешиваться. Тогда что он может сказать? Он же видел его зрачки, видел этот мрак бездны. Чем он может заглушить его отчаянье? Ничем… Винсент понимал это, и ему было страшно, что его друг теперь уже никогда не будет прежним. Что эта память о ней останется с ним на века.

***

Сегодня Лиз не ждала Лонта. Она понимала, что тот будет с Винсентом. Все-таки, когда друг при смерти, здесь уже не до личной жизни. Лиз знала, что она не убила Винсента. На это у нее не было сил, она ничто по сравнению с ним. Но ей дали клинок, заряженный силой, и дали шанс искупить вину. Она ждала его и знала, что клинок попал в цель. Теперь необходимо только время. Яд магии, проникший в него, станет медленно убивать Винсента изнутри, и его уже никто не спасет. Его сила даст ему отсрочку во времени, но не более. Магию можно разрушить только магией. То есть тот, кто ей обладает, должен помочь ему, причем добровольно. Никто из магов никогда по собственной воле не поможет умирающему вампиру. Заставить можно, но сила исцеления пропадет. Все маги будут ждать, пока самый древний вампир будет угасать, день ото дня проигрывая в этой схватке. Это страшная смерть. Мгновенная смерь не страшна. Она избавляет от всего сразу. А медленная, когда есть время осознать ее неизбежность, – это самое страшное, что только может быть, и Лиз была счастлива, что она это сделала. Она отомстила, она заслужила прощение.