Текст книги "Пояс Оби"

Глава 13
Такуми

Пойти в Токийский университет было абсолютно спонтанной идеей, и это было на меня совсем не похоже. Мне просто захотелось снова встретиться с этой девушкой, а последние недели общения не могли не помочь мне запомнить ее дату финальных экзаменов.

В последнее время я чувствовал, что мне чего-то не хватает, а что казалось привычным, быстрыми скачками отдалялось от меня. В Юри я был влюблен, по крайней мере мне так казалось. Хотя в размышлениях последней ночью я все же пришел к выводу, что я должен быть влюблен в нее. Перед учебой в Штатах наши родители сделали выбор за нас, а наше мнение с Юри не брали в счет, ссылаясь, что в японских свадебных обычаях главное – не романтика, а четкое следование традициям, хотя на практике это было далеко не так.

Принимая во внимание всегда консервативно настроенного отца, спорить было бесполезно. Мама всегда принимала его сторону, поэтому в ее мечтах наше бракосочетание должно было пройти в старейшем синтоистском храме Ситэннодзи.

Вчерашний ужин с Юри немного развеял туман в голове о благочестивых намерениях этого брака. Но сейчас не время об этом думать. Как только представится возможность, телефон Юри нужно будет внимательно изучить.

Передо мной сидела девушка, мило разглядывая стакан с японскими мотивами. Мне было сложно придумать повод встретиться с ней по-настоящему, но все же маленькую победу я одержал, раз она сидела прямо передо мной. Внешний вид Айуми немного смущал меня своей нелепостью, в большей степени из-за теплого верха и отсутствия колготок. Я старался не смотреть на ее оголенные колени, но для себя я приметил, что женские ноги – вид непризнанного искусства. Десять минут назад она заказала облепиховый чай с печеньем и теперь с вызовом смотрела мне в глаза, ожидая услышать объяснение.

– Когда мы были в баре, – прервал я недолгое молчание, – мне было интересно узнать, откуда ты, но алкоголь взял верх, и ты не смогла ответить.

– Мне до сих пор стыдно, – призналась она, перемещая кружку по столу то вправо, то влево.

– Ничего, – отмахнулся я. – В любом случае я рад с тобой познакомиться, мне нечасто удается вот так зайти в бар и поговорить о всяких пустяках. Макото буквально затащил меня туда, и к счастью, не зря, – подчеркнул я. – Моя помощь вам понадобилась.

Облепиховый чай наполнил наше пространство сладким ароматом. Айуми сделала два медленных глотка, прежде чем продолжить беседу.

– Я родом из России, родилась на самом дальнем конце страны, а если быть точнее, на Сахалине. Ты, должно быть, точно слышал об этом месте.

– Старое поколение японцев помнит его еще под названием «остров Карафуто», – кивнул я в ответ. – Отец моей мамы принимал участие в Русско-японской войне и после поражения российской армии, а точнее, до официального провозглашения острова японской внешней префектурой оставался там не на длительный срок.

Я сделал небольшую паузу, думая, как задать корректно следующий вопрос:

– Значит, на Дальнем Востоке России живут такие же азиаты, как мы?

– Мой отец был коренным японцем, – пояснила Айуми, понимая, на что я намекаю. – Они с бабушкой и дедушкой эмигрировали во Владивосток уже после 1917 года, а затем перебрались на Сахалин и с тех пор не уезжали. Дедушку я не видела, а вот с бабушкой я провела все детство.

– Значит, ты коренная японка, – сделал вывод я.

– Вовсе нет, мой отец женился на обычной русской женщине. По рассказам папы, бабушка и дедушка сначала были против, но в то время выбирать не приходилось. Японская диаспора была маленькой, да и большинство молодых возвращались назад в Японию. Поэтому можно сказать, что я полукровка, – заключила она, допив облепиховый чай до дна, и облизала свои губы от остатков облепихи.

Я отвел взгляд, чтобы не казалось, что я засматриваюсь. Но я признаюсь, чем больше она говорила, тем сильнее я хотел узнать ее лучше. Но вопросов уже было задано достаточно на первый раз, хотя немного странно, что она ни о чем меня не спросила.

– Айуми, а можно поинтересоваться, как давно ты пишешь о гейшах?

– Почти два года, – быстро ответила она. – Точнее, два с половиной.

– И чем же вызван такой интерес?

– А почему ты задаешь все эти вопросы?

Казалось, что наш разговор зашел снова в тупик, как и в последнюю встречу. Хорошо, что кружка уже опустела и жидкость потенциально не полетит в меня. На самом деле я уже давно заготовил ответ на этот вопрос.

– Я хочу предложить тебе работу, – кротко ответил я.

Айуми недоверчиво подняла свои голубые глаза.

– Я не знаю о твоих планах после университета, но думаю, что ты могла бы быть полезной в нашей компании, – с уверенностью продолжил я, внимательно следя за каждым мускулом на ее лице.

– В вашей? – переспросила она, обдав меня недоверчивым взглядом.

– Я расскажу тебе все, если ты согласишься прогуляться со мной в очень интересное место. В район Ёсивара.

– Что? – соскочила Айуми со стула, скрипучий звук которого был слышен, наверное, на улице. – Ну уж нет, этот разговор и так затянулся, но чтобы прямолинейно предлагать заниматься проституцией, это выше приличия, Такуми-сан.

Если я предполагал, что выйду сухим и с чистой рубашкой, то это было ошибочное заблуждение. Букет цветов, который я сам перевязал красивой лентой, благополучно был кинут мне в ноги. Но стоит заметить, она мне нравилась.

 
                                            * * *
 

Спустя 20 минут уговоров Айуми согласилась проехаться до района Ёсивара. Пришлось убедить ее, что бывший «район красных фонарей» давно утратил свое прошлое предназначение и сейчас там отсутствует проституция.

– Район пострадал от сильного пожара в 1913 году, а затем был практически уничтожен землетрясением в 1923 году, – начал вдаваться я в подробности, пока мы ехали в машине. – Он был местом работы проституток с периода Эдо до 1958 года, когда парламент Японии принял закон, окончательно запретивший проституцию в стране, и ликвидировал кварталы публичных домов.

Айуми молчала, задумчиво глядя в окно. Но все же задала вопрос:

– Ты тоже учился на факультете истории?

– Нет, – поспешно ответил я. – Я окончил Чикагский университет, изучал право. Но история была моим любимым предметом в школе.

– Значит, ты работаешь в бывшем «квартале красных фонарей», – заключила она, не переставая закрывать свои голые ноги ладонями. Мне было холодно смотреть, как мурашки маленькой сыпью рассыпаются по ее коже.

– Не совсем так, – ответил я. – Я хочу показать тебе наших работников

– Работников? – неожиданно посмеялась она. – Если бы ты сейчас всю дорогу не твердил о том, что современный район не имеет ничего общего с проституцией, то меня бы это не смутило. А теперь мне начинает казаться, что ты пытаешься оправдаться в чем-то.

– Айуми, – придал я голосу серьезности. – Я знаю, что у тебя нет поводов мне доверять, но в том, что я тебе покажу, нет ничего противозаконного. Кстати, где твои колготки? – задал я наконец-то мучивший всю дорогу вопрос.

Глава 14
Айуми

Сумерки сгущались, и улицы Токио одна за другой сменяли свои дневные краски на вечерние. Ночная жизнь постепенно набирала обороты, где неоновые вывески с рекламой смешивались со светом уличных фонарей, отчего было очень светло, хотя небо уже давно затянуло вечерней пеленой. Я никогда не была любителем ночной жизни Токио.

В России мои ночи проходили очень спокойно и все были похожи одна на другую. Мы жили в маленьком поселке городского типа, где каждый знал друг о друге, а так как наша семья, мягко говоря, отличалась от всех других типичных семей, о нас говорили чаще всего. Лето было самым приятным временем года, так как воздух на острове мог прогреваться до 22 градусов, а это значит, что по вечерам можно сидеть в легкой одежде и считать звезды на небе. Иногда, когда бабушка была в хорошем расположении духа, мы доходили до Мыса Виндис, ловили рыбу. До эмиграции бабушка и дедушка занимались рыболовным промыслом в Японии, что объясняло, как она проворно управлялась сетью, хотя уже и разменяла на то время восьмой десяток лет. Недалеко от мыса есть местная знаменитость недалеко от нашего поселка – гора Коврижка. Примечательна она тем, что имеет вытянутую форму кекса, но как это связано с названием – я не знаю. В нашем семейном альбоме даже было общее фото на фоне Коврижки: мама, папа, бабушка и я. Это фото я бережно храню у себя как единственное напоминание о семье, что у меня была.

Первое время мне было непросто сменить зеленые картинки природы на шумный мегаполис Токио. Люди были повсюду и везде, тогда как в нашем поселке едва ли число составляло около двух тысяч человек. Может быть, я и выглядела как японка, но в душе ею не была. Даже спустя шесть лет меня тянуло назад, домой, но я боялась снова увидеть руины прошлого, кошмары которого меня посещали не одну ночь.

Такуми вежливо открыл мне дверь автомобиля и помог выйти из машины. Пронизывающий холодок пробежал по затылку, невольно заставив меня содрогнуться, не забыв, пробрался под мою тоненькую куртку. С утра светило солнце, но и его тепла не хватало, чтобы согреться в марте. Такуми осмотрел меня с ног до головы и молчаливо снял с себя длинный плащ, который доходил ему почти до щиколоток.

– Возьми, – сказал он, протягивая мне его.

– Я утону в нем, – ответила я, оценивая положения вещей. – Ты выше меня почти вдвое. Мне не холодно, пойдем уже.

– Стой, – почти приказным и угрожающим тоном сказал он, что вызвало еще большее мое недовольство. Упрямство Такуми заставило меня все же натянуть на себя плащ. Он и впрямь мне был большеват, поэтому проворной хваткой Такуми подобрал нижнюю часть плаща, затягивая своим галстуком. Стоит признаться, мне стало теплее, но взглянуть на себя в зеркало мне не хотелось.

– Теперь я Колобок, – проворчала я на русском, но потом вспомнила, что из нас двоих только я его понимаю.

– Коло… что? – попытался повторить он. Попытка показалась мне очень забавной, и я невольно выпустила смешок.

– Колобок – персонаж русских сказок круглой формы, – пояснила я для него. – Иногда мы называем полных людей таким словом. Думаю, в японском языке тоже есть какой-нибудь эквивалент, но что-то на ум ничего не приходит.

Такуми серьезным взглядом посмотрел на меня. Благородно отдав свой плащ, на нем оставался только коричневый свитер, который был таким же ярким, как и его глаза с пушистыми ресницами.

– Ты выглядишь чудесно, – тихо сказал он и отвел глаза, как от яркого света. – А теперь нам нужно спешить, – добавил он. – Можем не успеть.

Вдоль улицы раскинулись продавцы уличной еды, и почти в каждом вагончике была очередь. Аромат был чудесным, а в животе предательски заурчало, но Такуми, ведя меня под руку, завел в узкий переулок, поэтому мысли о перекусе пришлось оставить где-то позади. Почти над каждой дверцей вдоль узкой улицы висело по несколько бумажных фонарей тётин, освещая наш маршрут. Пройдя еще сквозь пару переулков, мы остановились возле какого-то дома, построенного в традиционным стиле. По бокам от входа расположились два каменных фонаря Касуго-торо. Такуми открыл дверь, приглашая пройти в прихожую гэнкан.

– Я подожду снаружи, – ровным тоном сказал он, чем меня сильно удивил.

– Что? Ты не пойдешь? Зачем? Разве ты не сказал, что хочешь мне что-то показать? – взволнованно сказала я, оглядываясь вокруг, словно где-то близко меня поджидала опасность.

– Я хочу, чтобы ты сама это увидела, мне нельзя на это смотреть, – легко ответил он, как если бы я спросила, с какой стороны встает солнце.

Меня охватило непонятное чувство в преддверии того, что я увижу и чего не должен был видеть он. Любопытство повело меня вглубь помещения, стены которого были обтянуты рисовой бумагой. Подойдя вплотную к передвижной двери фусума, я увидела женские тени, отражающиеся на бумажной перегородке. Приоткрыв дверь, передо мной предстала темная комната, усыпанная свечами по ее периметру.

На татами сидели две девушки, а спина одной была полностью оголена. Они смеялись, и улыбались, и о чем-то шептались в углу комнаты, но смысл слов мне был непонятен. Затем одна из них открыла шкатулку и достала предмет округлой формы в виде цветка. Думаю, это были специальные белила для лица и кожи, о которых я читала в учебниках. До меня постепенно начал доходить смысл происходящего. Одна из девушек начала отбелять другой кожу, проводя кисточкой от шеи до зоны декольте, поднимаясь все выше к лицу. Спустя пару минут кожа стала фарфорово-белой.

После этого представления мне действительно интересно было больше узнать о вакансии от Такуми. Закрыв перегородку, я с головой, полной мыслей, вернулась к нему.

– Юдзё и гейши? – первое, что спросила я, когда увидела его беззаботно стоящим возле фонаря. – Это и есть твоя работа? – недоверчиво проговорила я. Лицо Такуми было по-прежнему бесстрастным, как будто я снова спросила какую-то очередную глупость.

– Есть ли у тебя еще немного времени? Думаю, мне есть что тебе предложить, – тем временем спросил он. В свете фонаря он выглядел еще старше, чем мне казалось, но это скорее украшало его. Небольшая щетина на лице очень шла к его высоким скулам. У такого мужчины точно есть та, с кем он спит. Мне стало неприятно от своей же мысли, и я непроизвольно вцепилась ногтями себе в кожу, как бы наказывая себя за неправильные мысли.

Такуми настоял на том, чтобы свернуть в другой переулок, где шум торговых улочек не смог бы доноситься до наших ушей. Немного погодя мы наткнулись на длинную деревянную скамейку и расположились по разные стороны. Чувство неловкости не покидало меня с того момента, когда он пришел в университет. Все это было странным, но при этом мне было с ним легко. Я заметила, что Такуми часто делает паузы в разговорах, давая мне личное пространство на размышление. И теперь он снова выжидал какого-нибудь знака, чтобы начать. Но неожиданно в голову пришла совсем другая мысль, не имеющая ничего общего с моментом сейчас.

В голове стоял образ отца. Я понимала, что преподавательская деятельность отца во Владивостоке была утомительной и ему часто приходилось быть в разъездах. Папа много раз брал нас с мамой во Владивосток, а иногда расхаживал с умным лицом историка по его японским кварталам и рассказывал его секреты.

Его последний день был ничем не примечательным с другими днями, единственное, что мне бросалось в глаза, – его усталость и грусть. Его тело нашли через три дня, в тот самый летний день, когда мне хотелось считать звезды на небе.

К глазам предательски поступили слезы, в горле душил комок. Такуми подвинулся чуть ближе, видно заметив, что что-то не так.

– Айуми, – тихо спросил он. – С тобой все в порядке?

Я чувствовала себя на грани, но я знала, как с этим совладать.

– Закроешь глаза на секунду? – попросила я, сомневаясь в разумности своего решения.

Такуми окинул меня недоверчивым взглядом, но послушно закрыл. Мне не хотелось больше медлить, и я крепко прильнула к его губам. Одно ощущение заменило другое. Я больше не думала ни о чем, сердцебиение ускорилось, и даже Такуми мог его услышать. Образ отца растворился. Как и ожидалось, он не ответил на поцелуй, а лишь с открытыми глазами наблюдал за происходящим. Я прекратила целовать его губы, прекрасно понимая ироничность ситуации, которую же создала.

– Мы теперь можем поговорить? – сказал он как ни в чем не бывало, слегка прищурив глаза.

Глава 15
Такуми

(15 лет назад)

Я добрался до леса буквально за мгновение до того, как непогода закрыла собой луну и все вокруг погрузилось в кромешную тьму. Осторожно идя по обочине, чтобы не свалиться в темноте, я искал знакомый силуэт в тени, но кромешная тьма не давала увидеть даже свой кончик носа. В глубине леса было не разобрать ни единого очертания окружающих предметов, поэтому я шел по памяти, как привык ходить до этого. Споткнувшись пару раз об сырые ветви, я почти дошел до нужного места. Недалеко от меня сидела Нана, девушка, с которой мы любили проводить время вдалеке от чужих глаз.

Отец, не переставая твердить о важности брака, заблаговременно уже обо всем позаботился и нашел девушку из видной семьи. Правда, я до сих пор не знаю о ней ничего. Узнать о тонкостях между мужчиной и женщиной мне хотелось раньше, чем для этого придет подходящее время с той самой единственной.

С Наной было все просто. Днем мы сидим в одном классе, а вечерами пару раз в неделю встречаемся на нашем месте. Нана была тихоней и неприметной девушкой среди всех одноклассниц, но лишиться девственнности я хотел именно с той, которая не разболтает ни о чем в случае провала.

Сегодня на ней был белый легкий сарафан, перетянутый тонким поясом, что делало ее визуально еще хрупче и стройнее. Позади нее я заметил переносной фонарь тетин, свет от которого красиво ложился на силуэт Наны, отчего приятное возбуждение уже не могло сдерживать само себя. Не говоря ничего лишнего, я жадно накинулся на нее, не желая тратить время на лишние разговоры.

Наши дома разделял небольшой лес, вдоль которого проходила дорога, но фонари на ней работали с перебоями, поэтому Нана имела привычку брать с собой тетин. Застегнув штаны, я проводил ее домой, медленно вышагивая каждый участок дороги, чтобы не дать ей споткнуться. Попрощавшись, я свернул с дороги, чтобы сократить путь домой почти.

Вой сов, и ночные птицы кружились над головой, словно сопровождали меня назад и не давали мне заблудиться. Вдалеке послышался гром, хотя дождливый сезон начала лета почти закончился. Я ускорил шаг в направлении к дому, стараясь обогнать бежавшие тучи. Но тут я остановился. Скрипучий звук колес и стук копыт оборвали тишину и насторожили мой слух. В нашем пригороде встретить лошадь было большой редкостью. Решив узнать источник шума, я спустился вниз по склону и заметил идущего вдоль реки человека, одетого в лохмотья, в соломенной шляпе сугэгаса, которую носили фермеры на поле, странствующие писатели, монахи и прочие люди. В другой части леса луна все еще светила, поэтому мне даже удалось разглядеть иероглиф алкоголя на повозке.

«Торговец саке? – первое, что промелькнуло у меня в голове. – Что за бред. В двадцать первом веке никто не торгует саке в повозке, да еще и в лесу».

Я решил понаблюдать за ним и присел на холодную землю. Повозка тем временем продолжала путь. Я медленно последовал за ним с вершины холма, внимательно всматриваясь в темноту. Опасаясь быть замеченным, я время от времени прятался за деревьями, когда тот делал остановки. Гром прогремел вновь, с новой силой, и дождь хлынул как из ведра без предупреждения. Торговец саке под натиском ливня спешил подгонять лошадь сильнее, и я почти потерял его из виду, не успевая переходить с холма на холм. Внезапно передо мной образовалась огромная куча грязи вперемешку в глубоком овраге. Дождь не давал пройти дальше. Решив вернуться назад домой и бросить эту неудачную затею, я развернулся назад. Одежда промокла насквозь, не давая свободно двигаться, а собственный пот смешался с дождем и, попадая в глаза, щипал до боли. После длительной ходьбы между холмами мои ноги вдруг подкосились и погрязли в лесной грязи. Тело потеряло равновесие, и я покатился с обрыва. Острая боль пронзила тело насквозь. Минутный сон. Темнота.

 
                                            * * *
 

Не открывая глаз, я услышал знакомый звук фурина, раздавшийся совсем где-то рядом. Тело, налитое свинцом, почти не давало мне перевернуться, и я почувствовал дикую жажду. Я открыл глаза, пытаясь разомкнуть их в толстой пелене. Осмотревшись по сторонам, передо мной предстала знакомая обстановка моей комнаты. Следующая попытка подняться обернулась для меня удачей, и я медленно, почти на полусогнутых коленях встал с футона. Окно в спальне выходило на солнечную сторону, и первые лучи его уже коснулись нашего дома своим теплом. За окном был легкий туман, ползущий по земле сквозь цветы и растения. Кто-то оставил окно открытым, позволяя ветру колыхать фурин.

Дома было тихо. Аккуратно пройдя во внешний коридор мимо спальни родителей, я завернул в ванную. Огромные ссадины и раны были практически на обеих руках, а на лбу выступала огромная шишка. Я попробовал прикоснуться к ней, но в голове резко отдало болью.

Желание умыться не заставило долго ждать. Прохладная вода моментально отдавалась болью в крупных ссадинах, из-за чего я весь процесс шипел на свое отражение. Вытерев последние капли с лица и рук, я направился на кухню, хотя шаги оттуда я услышал еще в ванной. Вспомнив о мучащей меня жажде, я завернул туда. За столом сидела мама, очевидно ожидая меня.

– Мама, – сказал я, предварительно рассмотрев ее лицо, чтобы предугадать настроение.

– Сынок, – тихо отозвалась она. – Что случилось вчера? Тебя нашли у крыльца нашего дома ночью!

Я не знал, что ответить и как соврать. События вчерашней ночи не стерлись из моей памяти, и я прекрасно помнил все до момента падения.

– Я хотел погулять в лесу в дождь, – не придумал я ничего лучше.

– Без зонта? – подняла одну бровь мама, явно не веря в мою ложь. – Отец нашел тебя спящим у нашего крыльца. Ты был весь перемазан в грязи, и от тебя пахло саке, – заключила она, скрестив руки на своей груди.

Взяв со стола стакан с водой, я осушил его немедленно большими глотками. Наполняя его водой из кувшина, я снова задумался о произошедшем сегодня ночью. Здесь есть всего одно логическое объяснение: торговец саке заметил меня раненым и довез до дома. Но как он узнал, где я живу?

Мама по-прежнему сидела и смотрела, как я с жадностью допиваю уже третий стакан. У нее был понурый вид, полный разочарования.

– Прости, – тихо сказал я. – Мы вчера с друзьями тайно встречались в лесу, видимо не рассчитали и перебрали саке.

– Больше ничего умного не придумали? – со злостью в голосе сказала она. – Скоро экзамены, а ты ерундой страдаешь. Отцу сам объяснишь, где тебя носит ночами.

Мама встала из-за стола и ушла в комнату, но перед этим обернулась:

– Кстати, держи свой омамори, – протянула она мне небольшой мешочек. – Я его нашла во внутреннем кармане рубашки, пока отец стягивал с тебя грязную одежду. Тебе следует сходить в храм и купить себе новый, потому что этот вряд ли защитит тебя от разговора с отцом.

С этими словами она удалилась, а в моих руках лежал незнакомый мне предмет. Желтый мешочек, на котором были выведены иероглифы, приносящие удачу. Омамори нельзя открывать, потому что считается, что тогда они теряют свои свойства, но, так как эта вещь явно не принадлежала мне, я все же оттянул нить. Внутри, как и предполагалось, была бумажная табличка с надписями, призывающими удачу. Но на обороте я увидел кое-что странное. Рисунок обычной рыжей лисы, аккуратно нарисованной карандашом. Я долго рассматривал изображение, пытаясь понять, что в нем было такого необычного. Кажется, я понял, что делало эту лису необычной. Приблизив, я заметил ярко-голубые глаза, нарисованные на животном.