Текст книги "Пояс Оби"

Глава 25
Такуми

(Полтора месяца спустя)

Утро воскресенья в офисе можно было описать одним словом – тишина. Большие застекленные кабинеты были всегда в распоряжении сотрудников, которые кропотливо работали на благо компании. Но с недавнего времени я запретил им оставаться на дополнительные часы. Сегодня в офисе никого не было, кроме меня и охранника, который не приставал с расспросами, почему я прихожу сюда в выходные и ухожу только в утро понедельника.

На столе лежит уже стандартный набор: бутылка соджу и большая кипа бумаг, которую оставил секретарь на подпись. Иногда мне не хотелось просить водителя отвезти меня домой из-за выпитого алкоголя, поэтому лучшим решением было оставаться и спать на диване до следующего утра. Юри это не волновало, подготовка к свадьбе занимала большую часть ее свободного времени, возможно, она даже не замечала, что меня нет дома, но, наверное, так даже лучше.

Я не понимал, в какой конкретно момент все пошло не так. Мы были с Юри почти даже счастливы, может быть, мы и были обременены обязанностями перед нашими семьями, но меня вполне все устраивало, а судя по тому, как она бесконечно присылает мне фото цветов для украшения свадебного зала, ее тоже.

Отпив еще пару глотков соджу прямо из горла, я решил принять душ, чтобы смыть застоявшийся запах своего тела. Расстегнув рубашку и брюки, а затем стянув оставшуюся часть вещей, я заметил что-то лежащее на полу у моих ног. В глазах немного двоилось из-за алкоголя, но я смог разглядеть, что это. Омамори. Тот самый, который я забрал из дома родителей.

– Видимо, выпал из пиджака, – сказал я вслух, разворачивая мешок. Я увидел тот же рисунок лисы, что и 15 лет назад. Ничего не изменилось.

Айуми ушла из окия почти два месяца назад. Это было совсем неожиданно и немного непонятно для всех майко, и даже для «матушки» ока-сан. По словам девочек, Айуми просто перестала приходить в окия, но сообщить они мне об этом решили только на третий день. Я был взволнован и встревожен, и первое, что пришло мне в голову: с ней случилась беда. Отыскав дальний диалог с Макото у себя в телефоне, я рассказал, что случилось, но как оказалось, Макото был удивлен, что Айуми не предупредила меня, не сказав и слова. По его словам, она уехала из Токио, но никому не сказала куда. Даже Лили и ему.

Но теперь уже прошло полтора месяца, неужели они до сих пор ничего не знают о ее местонахождении? Убрав листок обратно в мешочек омамори, я зашел в душ. Горячая вода обжигала каждый участок кожи, оставляя красные следы. Если Айуми уехала и не сказала мне ничего, то зачем ее искать? Сколько же я простоял в душе: час, два или больше?

 
                                            * * *
 

Вдалеке слышался гром, а в воздухе пахло дождем. Храм Мэйдзи-дзингу, где я в последний раз видел Айуми, располагался в самом центре Токио, в лесопарковой зоне. Я не был в синтоистском храме почти год. Бросив монетку и помолившись, я отправился на поиски служительниц храма – мико. Скорее всего, они смогу подсказать, как встретиться с главным настоятелем каннуши.

Недалеко от места, где висели деревянные таблички эма, я заметил одну из мико. Распознать их среди обычных посетителей храма было довольно просто. Одеждой мико служила белая рубаха с широкими рукавами и длинные широкие ярко-красные штаны хакама.

– Извините, а можно ли мне поговорить с главным настоятелем храма?

Девушка подметала место у святилища, убирая засохшие грязные листья. Мой вопрос отвлек ее от работы, но тем не менее она со всем должным вниманием посмотрела на меня и ответила:

– Я скажу, что к нему посетитель, но вы должны ждать здесь, пока я вас не позову.

Утвердительно кивнув, я проводил ее взглядом, как бы удостоверившись, что она действительно выполнит мою просьбу. Чтобы скоротать время, я принялся рассматривать висящие таблички эма. Свою последнюю табличку я вешал перед экзаменами в Осаке, и даже не помню, что конкретно загадывал. Люди загадывали самые разные и интересные желания: от желания иметь детей до удачного свидания. Мое внимание привлекла одна из них. На ней был изображен петух и врата тори, а надпись гласила по-японски:

Я очень скучаю.

Надеюсь, мы еще увидимся.

Странное желание. Вернув табличку на место, я продолжил бродить по окрестностям храма, пока не увидел ту самую мико.

– Вы можете пройти, – сказал она, поклонившись, и показала, куда идти.

К моему удивлению, каннуси был одет в обычную, простую одежду, как и другие служители храма, хотя я представлял, что на нем будет ритуальное белое кимоно с традиционным головным убором канмури. Я представился и сел на предложенное место.

– С каким вопросом вы пришли, Такуми-сан?

Еще по дороге в храм я думал, как же лучше сформулировать свой вопрос.

– Меня мучат муки выбора между долгом перед семьей и тем, чего я действительно хочу. А еще, – я сделал небольшую паузу, – вы встречали когда-нибудь настоящих ёкаев?

Собрав последние усилия, я рассказал о событиях двух ночей с разницей в 15 лет. Служитель слушал меня внимательно и сосредоточенно, лицо его было каменным, и не было понятно, что конкретно он думает. Выслушав мой рассказ, он заговорил:

– Синтоизм не отвергает наличия ками и ёкаев в нашей повседневной жизни. Как вы знаете, наша религия возникла из местных культов природы, поклонения местным, родовым и племенным божествам, из первобытных шаманских и колдовских обрядов, которые отличались в разных районах Японии. Для синтоизма в целом свойственна некая размытость границ между мирами. Ёкай Тануки в нашем мире обладает веселым характером и обожает шутить над людьми. Но разве не в каждой шутке есть доля правды, Такуми-сан? Ничего в этом мире просто так не происходит.

Я просто скрестил пальцы над головой и, запрокинув голову назад, глубоко выдохнул с раздражением:

– Почему все говорят эту фразу?

– А вы с ней не согласны? Лабиринт символов нашей жизни формирует представление об окружающей среде. Каждый представитель фауны и флоры наделен качествами, которые символизируют в жизни людей определенные направления. Вот взять, например, Тануки: с ваших слов, вы догадались о его присутствии только благодаря саке. Если бы он хотел, чтобы вы разгадали его сущность, разве бы он это допустил? Саке – это тот же символ, который вы прочитали. Вы согласны?

Я кивнул, признавая, что в его словах был смысл.

– Хоть ёкаи и представляют мир злых духов, но этот вряд ли хочет причинить вам зло. Вы говорите, что видели его дважды в лесу. Как вы знаете, ёкаи привязаны к одному месту, в данном случае – к лесу у вашего дома, – настоятель сделал небольшую паузу, а затем продолжил начатую мысль: – Вам не приходила мысль, что он видел, как вы росли и как проходило ваше детство? Возможно, его проказы – вовсе не зло, он действительно хочет вам помочь, но в итоге помочь себе вы можете только сами.

Внезапно у меня возник вопрос.

– А могут ли ёкаи предсказывать будущее?

– Есть мнение, что они умеют говорить и предсказывать будущее, но, увы, после предсказания сразу умирают. Ваш обитатель леса, видимо, не сильно хочет расставаться с жизнью, но всячески хочет помочь.

– Вы можете взглянуть на это? – попросил я, доставая мешочек омамори. Начав развязывать, настоятель прервал меня:

– Вы действительно хотите его открыть? Ведь тогда желание не сбудется.

– Я уже открыл его, – отмахнулся я на его замечание. – Дело в том, что это не мое, но было со мной многие годы.

– Хм-м, – проговорил он, рассматривая листок под разным наклоном. – Лис или лиса с голубыми глазами, таких в природе не существует, но рисунок очень красивый. К сожалению, мне больше нечего вам сказать.

Поблагодарив служителя за уделенное время, я покинул храм через ворота тори с ясной головой и мыслями.

Глава 26
Айуми

– Ни одна цветущая сакура не сравнится с твоей красотой, – снова раздался комплимент от постоянного посетителя, с которым я сидела за одним столом уже несколько часов.

На самом деле мне было приятно осознавать, как мужчины буквально не могли оторвать своего взгляда и были очень щедры на комплименты. Раз за разом прослушивая одни и те же метафоры о красоте, мне начинало казаться, что это они меня развлекают, а не я. Итами-сан был крупным бизнесменом и владельцем крупного винодельческого предприятия, а одним из его любимых занятий было поговорить. Именно поэтому в основном он никогда даже не смотрел на сцену, где гейши нашего дома танцевали или же играли на сямисэне, а ждал момента, чтобы поведать все трудности бизнеса или просто пожаловаться на свою ворчунью жену, не дающую ему личного пространства.

Как только я переехала в Осаку, в новый окия, меня удивило, что я была самой старшей. Почти всем девочкам было по пятнадцать-шестнадцать лет, и они были не настолько доброжелательными, как майко из Ёсивара. Здесь было все намного строже, чем я ожидала: девочкам нельзя было пользоваться телефонами и другими гаджетами, тренировки шли с раннего утра и до позднего вечера, любое непослушание каралось суровым наказанием.

Стоило мне открыть дверь в самый первый день, как все взгляды находящихся в комнате людей одновременно обратились на меня. Мама ока-сан относилась ко мне хорошо, даже очень хорошо, что, по-видимому, было обговорено с отцом Такуми, но единственным условием для меня было то, что я тренируюсь наравне с младшими, соблюдаю тот же распорядок дня, но в чайном доме мне будет разрешено только общаться с гостями, ни танцевать, ни петь, ни другие развлечения были мне не доступны. Видимо, взамен на доброжелательность, это условие тоже было обговорено заранее. Мне ничего не оставалось, как принять их, если я хочу здесь остаться и заработать денег.

«Матушка» ока-сан считала, что этикет – это самое главное, чему мне нужно научиться в беседе с гостями.

– Важная особенность гейши и один из главных ее секретов – это умение в любой ситуации сохранить самообладание и хорошие манеры, – говорила мама ока-сан. – Умение вести себя вежливо и корректно, даже по отношению к самому отъявленному скандалисту, – это то, что определяет тебя гейшей. Мы научим тебя всему.

Сейчас же, сидя за столиком с Итами-саном, я старалась предугадать его мысли, легко шутить, слушать внимательно все, что он говорит, исполнять его незамысловатые желания.

– Я бы хотел уехать в Европу на полгода, посмотреть спокойно все места Парижа или Рима, нет, я, конечно, часто бываю там, но график рабочих встреч такой полный, что нет времени на неспешные прогулки. Кажется, я уже слишком старый, – с грустью произнес он, подперев голову одной рукой.

– Ну что вы, какое нелепое замечание, – поспешила я разубедить, легонько касаясь его руки. – Мужчина в любом возрасте хорош для женщины, а с правильной женщиной мужчина не чувствует возраста.

Я заметила его морщинки, собравшиеся в уголках глаз. Значит, я все делаю правильно, он удовлетворен.

– Мне вот очень интересно: есть ли у вас покровитель? – задал он нескромный вопрос. – У такой красивой гейши он обязательно должен быть. Я бы для вас купил самое дорогое кимоно, что смог бы найти.

– Итами-сан, вы очень щедры, – сказала я в попытках уйти от ответа. – Даже самое дорогое кимоно не сможет мне заменить минуты, проведенные в вашем обществе.

Я заметила, как в его глазах появился недобрый блеск. Чтобы избежать ненужных касаний под столом, я заспешила привстать, чтобы сходить за еще одной бутылкой саке, но все было тщетно. Итами-сан ухватился за низ моего кимоно.

– Как мне кажется, у вас нет данна1717
  Данна – покровитель, иногда бывший любовником гейши, а иногда просто выступавший в роли мецената. Зачастую, но отнюдь не обязательно, гейшу и данна связывают тесные любовные отношения, включающие рождение детей.


[Закрыть], иначе бы на вас не было надето такое простое кимоно. Сохраните мне верность, и я озолочу вас, – послышалось предложение прямо перед моим ухом. Конфликт интересов должен заканчиваться на стороне клиента. Я осторожно, одной рукой раскрыла свой огромный веер в руке, закрываясь им от посторонних глаз, другой же, сжимая пальцы Итами-сана, убрала его руку. И спрятала нас за веером так, чтобы наши лица никто не увидел: я прислонилась лицом к его щеке и сказала:

– Ветер и вишневый цветок не могут быть хорошими друзьями. Сорвав листок один раз, вы рискуете потерять интерес ко всему дереву, – прижавшись еще ближе, я почувствовала жар на его щеках и отстранилась.

Весь остаток вечера я ублажала его душу, и к счастью, больше он не трогал меня. Я привыкла, что, когда клиент один, он при любой возможности старается прикоснуться ко мне, дотронуться рукой или прижаться бедром. Мужчинам нелегко преодолевать свое желание рядом с гейшей, именно поэтому меня учили правильно отвлечь его мысли и желания, чтобы обе стороны остались довольными.

После вечера в чайной я свалилась без сил на футон. Я знала, что в новом окия мне трудно будет с кем-то подружиться. Девочки понимали, что у «новенькой» совсем другие условия: отдельная комната, мне разрешено было пользоваться телефоном, но больше всего всех злил тот факт, что я слишком быстро перешла границу от майко до гейши, хоть мне ничего не разрешали делать, кроме как вести светскую беседу с клиентами, словно беря ответственность психолога. Кроме беседы, мама ока-сан сделала ставку на то, что я могу приносить доход окия не только беседами, но и чайными церемониями, но мне пока не удалось попрактиковаться с кем-то из гостей в действительности.

– Чайная церемония – важнейшая составляющая учебной программы гейши, – говорила мама ока-сан. – Но поскольку у тебя неполная программа, этот вид искусства ты будешь изучать с утроенной силой.

Сняв с себя кимоно и вымыв начисто лицо от белил и другой косметики, я наконец-то узнала свое отражение в зеркале. Мне казалось, что внешне во мне всегда было больше японского, чем русского, но что касается внутреннего мира, то тут все было неоднозначно. Для себя я решила, что, проработав в окия год, я смогу накопить достаточно денег, чтобы вернуться снова в Россию и начать ремонтировать свой старый дом. Я не была готова так быстро расстаться со своей семьей и своим прошлым.

Новых сообщений на мой телефон не пришло, зато было два пропущенных от Лилиан. Она и Макото знали все обо мне и моем новом месте, единственное – мы до сих пор еще не виделись, но мы договорились, что они оба приедут ко мне на фестиваль «Сумиёси»1818
  Фестиваль «Сумиёси» – фестиваль посадки риса, проводят на территории святилища Сумиёси-тайся в городе Осака.


[Закрыть] в июле.

– Привет, как жизнь? – позвонила я Лилиан, но услышала смех Макото в трубке. – Хэй, откуда у тебя ее телефон?

– Привет, Айуми-сан. Да мы тут смеялись в ресторане так сильно, что она опрокинула на себя стакан вина, сейчас в туалете сидит и пытается отмыть пятно. А как у тебя там дела? Может быть, ты проведешь меня к вам в окия, ну так, по связям, я бы с удовольствием там посидел, – почти умоляюще произнес Макото.

– Ты же знаешь, что нет. Только мама ока-сан может принимать такие решения, кого она хочет видеть, а кого нет. Кстати, ресторан, вино, Лилиан, – сказала я, мысленно загибая пальцы. – Вы что-то празднуете?

– Ну нет, – мгновенно отрезал он. – Просто решили посидеть, раньше втроем сидели, ты уехала, теперь остались только мы.

– Хорошо-хорошо, убедил, – ответила я, не скрывая свой смех.

– Айуми, – неожиданно серьезным тоном сказал Макото. – Такуми. Он ищет тебя и не дает мне покоя. Он знает, что я знаю, где ты.

Такуми. Единственным напоминанием о нем был его же отец, который иногда ошивался поблизости под руку с другими гейшами. Я не разрешала себе думать о Такуми даже на минуту, но иногда руки сами брали телефон, просматривая его фото в телефоне контактов. От этих мыслей в животе прошлась приятная волна.

– Придумай что-нибудь, – только и сказала я.

– Айуми, – еще тише сказал Макото. – Мне до сих пор непонятно, что между вами происходит или происходило. Но факт того, что он до сих пор тебя ищет… Тебе нужно с ним поговорить.

– С кем это ты говоришь по моему телефону, – послышался звонкий голос Лили. – Быстро верни! А, Айуми, привет, я просто звонила узнать, как ты там? Сколько мужчин там уже свела с ума?

– Может, хочешь присоединиться? У меня есть свободный футон для тебя. Будем вдвоем.

– Ну уж нет, я лучше буду вести экскурсии, чем погружать мужчин в несуществующий мир. Давай созвонимся на выходных?

Я все же была рада, что мои друзья не забывают меня, мне было тоскливо быть там, где меня не знают и нигде не ждут. Иногда мне казалось, что я плохая подруга, но все же связь с Лилиан и Макото – это то, что давало мне силы идти к своей цели.

Договорив, я свалилась на футон и почти погрузилась в сон, как я услышала скользящий звук открывающегося сёдзи. В комнату без предупреждения зашла мама ока-сан и велела мне изучить гостя на завтра. В руки она передала мне немного распечатанной бумаги, где можно было найти небольшую, но достаточную информацию о предстоящем посетителе. Даже минимальное знание даст правильное представление о нем, чтобы знать остроугольные темы для разговоров, о которых можно говорить и о которых нельзя. Включив свет, я погрузилась в чтение.

 
                                            * * *
 

Последняя заколка кандзаси красиво свисала с моей необычной прически. На самом деле многие гейши используют парики из натуральных волос, но мне не совсем нравится мое отражение в зеркале, когда массивное гнездо закрепляется к твоим натуральным волосам, поэтому я делаю более простую прическу самостоятельно и сама закрепляю украшения.

Разувшись у чайного домика, я поспешила в самую дальнюю комнату, для важных гостей. На татами сидел мужчина средних лет, в очках и с зачесанными назад волосами. На нем был черный костюм и ярко-синяя рубашка без галстука.

Поклонившись в качестве приветствия, я приступила к чайной церемонии. Яркий солнечный свет, проскальзывающий сквозь сёдзи, визуально делает комнату еще больше и просторней.

Полностью погрузившись в процесс, я и не замечала, что он до сих не сказал ни слова.

Я продолжала растирать чайные листья, которые постепенно превращались в подобие пудры. Залив кипятком получившийся порошок, сверху начала образовываться пенистая зеленоватая жидкость, называемая матча. На вкус чай был горьковатым, поэтому я редко пила его сама. Я скучала по тем временам, когда мы с мамой ходили в ближайший лес, чтобы набрать свежих ароматных трав, после просушив которые можно было смело добавлять чай.

Передавая ему пиалы с чаем, он жадно и быстро выпивал его содержимое, словно торопясь куда-то. По правилам я не должна начинать разговор первой. Возможно, гость пришел, чтобы отвлечься от дневной рутины в тишине и спокойствии, поэтому я продолжила разливать чай, наслаждаясь сама этим необыкновенным процессом.

– Сколько будем еще чай пить? – внезапно заговорил он.

– Сколько вам угодно, господин, – спокойно ответила я, на секунду взглянув на него.

– Мне нравятся ваши глаза, – подметил он, бросив на меня быстрый взгляд. – Сколько бы я ни бывал в других чайных домах, никогда не доводилось прежде видеть такой красоты.

Меня накрыло смущение, как и всякий раз, когда кто-то говорил такие слова, свои глаза мне достались от мамы, которые тоже были голубыми. Внезапно до ушей начал доноситься звук сильного дождя. Я оглянулась и заметила, что плохо закрыла дверь и косые капли вперемешку с ветром проникали в наше пространство.

– Извините, – с небольшим чувством сожаления сказала я. – Я на секунду.

Кимоно всегда немного сковывало мои движения, поэтому секундочка точно превращалась в минуту. Надежно заперев дверь, я повернулась, но не увидела его.

«Странно, – подумала я. – Куда же он так быстро ушел?»

Пройдя вглубь комнаты, я заметила его разглядывающим токонома.

– Господин, вам нравится? – подошла я ближе, чтобы разделить с ним разговор об искусстве.

– Мне нравится в этой комнате абсолютно все, – медленно произнес он, словно пробуя на вкус каждое слово. – Знакомо ли вам слово «куцува», Айуми-сан?

– Нет, – честно призналась я. – Но я могу узнать, если вы мне расскажете.

– Если мы посмотрим на иероглифы этого слова, то на китайском языке оно означает «позабыть восемь». В древности считалось, что частые посетители публичных домов забывали о восьми добродетелях: почитании родителей, братской привязанности, верности, преданности, вежливости, добродетельности, честности и чувстве стыда.

– Как интересно, – сказал я, притворяясь, что мне тоже интересно рассматривать надписи и ниши токономы. – Возможно, наши древние предки не зря так думали.

– А вы и вправду работали в квартале Ёсивара в Токио?

Вопрос ударил как ножом в спину.

– К вашему сведению, в квартале Ёсивара нет больше проституции в том виде, в котором вы сейчас ее можете представить.

– Тогда что же вы там делали?

– А вы очень любопытный, – сменила я свой голос на более мягкий и игривый. Подойдя чуть ближе к тому месту, откуда он разглядывал токонома, я как бы случайно коснулась его своим бедром.

– Простите, – немного невинно произнесла я.

События следующих минут повергли меня в ужас и замешательство, где не каждый бы смог справиться с тем, что произошло. Мужчина схватил меня за плечи и вмиг прислонил к стене. Его руки беспорядочно блуждали по моему телу в поисках способа развязать кимоно.

– Отойдите, – закричала я. – Прошу, не нужно.

Но это было только начало. Мужчина развернул меня спиной к себе и начал развязывать пояс, мои попытки вырваться были тщетными, а кимоно стало постепенно разваливаться.

– Не стоит так вырываться, – прорычал он. – Ты не можешь быть настоящей гейшей, ведь ты всего лишь наполовину японка. Разве это не так?

– Кто вам это сказал? – со злостью прошипела я, начисто забыв все манеры гейши.

– Тот же человек, кто и привел вас в это окия, и тот же человек, что продал вас сегодня мне, – с насмешкой произнес он, пытаясь все так же поцеловать меня и дотронуться до груди.

У меня не было достаточно времени, чтобы думать о том, какой же все-таки подлец отец Такуми. В попытках вырваться я начала царапать его лицо и кричать, на что он еще крепче сжал мои запястья, целуя мою шею. Меня затошнило, но выбора не было. Собрав последние силы, я все-таки смогла вырвать одну руку из его мертвой хватки. У меня не было времени, чтобы выбирать. Нащупав в волосах самую острую шпильку, я выдернула ее из волос и проткнула ею ему руку. Кровь запачкала кимоно. Мужчина взвыл от боли, но растерялся всего лишь на секунду. Пояс оби свободно болтался на моей спине, и мне удалось ускорить шаг и выбежать из комнаты.

– А ну, вернись, шлюха, – прокричал он в ответ. – С тебя шкуру спустят, если ты сейчас же не вернешься назад.

– Закрой свой гнилой рот, – прокричала я. – Хочешь поразвлечься? Прости, но ты не туда попал, – прокричала я, забыв все рамки приличия. – Да, в моей крови течет не только японская кровь, и если ты еще раз появишься здесь, то я сама лично спущу с тебя шкуру. Идиот, – сказала я и плюнула в его сторону. Его выражение лица стало твердым как камень, а глаза большими, как у бешеной кошки.

– Ах ты, – прокричал он, но не успел. На мой крик сбежались все обитатели чайного дома, в том числе и мама ока-сан. Она осторожно подошла ко мне. Ее лицо выражало полный ужас, как только она обратила внимание на мой внешний вид и окровавленное кимоно. Вокруг все перешептывались. Я начала думать, что мама ока-сан прямо при всех даст мне затрещину и выгонит из окия, но на самом деле произошло неожиданное.

– Как вы посмели поднять руку на моего человека? – хладнокровно сказала она, скрещивая руки на груди

– У нас была договоренность… – начал говорить он, но безуспешно.

– Это мои девочки, и договоренности оформляю я. Значит, так, мы обработаем вам руку, и чтобы мы вас больше здесь не видели. Если вы хоть еще одно слово произнесете, я вызову полицию.

В доме повисла гробовая тишина, и только дождь нарушал ее, падая тяжелыми каплями на крышу. Мужчина посмотрел в мою сторону. Я не боялась смотреть ему в глаза. Моя ярость поутихла, и к глазам начали подступать слезы. Мама ока-сан велела двум девочкам проводить господина, чтобы обработать рану.

Я не хотела больше оставаться у всех на виду. Добравшись до своей комнаты на втором этаже, я медленно скатилась по стенке стены, захлебываясь в собственных слезах.

– Что я здесь делаю? – тихо проговорила я себе, прижимая свои колени к груди.

Сняв с себя эту одежду, я небрежно выкинула ее в угол спальни, надеясь, что кто-то другой заберет ее отсюда. Холодная, унылая атмосфера моей комнаты отгоняла все приятные воспоминания, и ко мне опять вернулись леденящие мысли о смерти родителей.

По-прежнему задыхаясь от слез, я нашла в себе силы дойти до ящика с личными вещами. В моих руках было самое дорогое, что у меня было, – фото на фоне Коврижки: мама, папа, бабушка и я.