Текст книги "Загадочность человеческого существа"

В древнем учении о душе психология потусторонней жизни не имела качественной определенности; в эту область не проникал ни глаз, ни ухо ни одного смертного. В новом же учении о душе положительной особенностью психологии потусторонней жизни является именно то, что составляет отличительную черту трансцендентальной психологии посюсторонней жизни. Теперь проблема о характере будущей нашей жизни может быть решена на почве фактов. Что эти факты оспариваются еще и теперь, это относительно не имеет значения; благодаря уже спору о реальности этих фактов вопрос о душе вступил в высшую фазу своего развития: перестал быть вопросом чисто спекулятивным, сделался вопросом факта. Чистое умозрение во веки веков не может привести к решению никакого вопроса; раз же вопрос сделался вопросом факта, он не может долго оставаться вопросом; он непременно должен, и в скором будущем, найти себе решение. Неопределенное положение, в котором находится теперь проблема о бессмертии, должно вскоре прекратиться, и она будет решена так или иначе в скором времени.

Что она будет решена в утвердительном смысле, это для знатока оккультизма не подлежит сомнению. Кто знакомится с оккультными явлениями, того прежде всего поражает нелепость отрицания представителями физиологической психологии организующего в нас начала: ведь они отрицают его тем самым языком, который образовало и приводит в движение это начало. Затем он недоумевает, как они могут проповедовать, что организующая в нас сила уничтожается с распадением нашего тела: ведь если наше тело есть продукт этой силы, то отсюда вытекает логическое заключение, что эта сила должна пережить свой продукт. Но кроме логики это доказывается, и доказывается непреложнейшим образом, спиритизмом. Конечно, у филистера, признающего, по выражению Брентано, только четырехугольное, и часто недовольного недостаточной четырехугольностью четырехугольного, начинает кружиться голова, как только он заслышит слова «явление духов». Но ведь каждый человек представляет собой нечто большее, чем явление духа, чем скоропреходящее спиритическое воплощение трансцендентального его субъекта: он представляет материальнейшую и, вследствие большой продолжительности своего существования, удивительнейшую из всех известных нам спиритических материализаций. Разве признание возможности привидений нуждается в каких-то чрезвычайных предположениях? Вовсе нет. Оно нуждается в одном только простом предположении, а именно, что наша душа может пользоваться организующей в нас силой (доказуемой, как мы это видели, не только оккультными науками, но эстетикой и техникой) не единственно только при земном нашем рождении, и что смерть наша не приносит ей никакого вреда. Но ведь это понятно само собой: ведь человек, сделавший какое-либо орудие, может сделать его и в будущем, и уничтожение сделанного им орудия не должно влечь за собой смерти его.

Для знатока оккультизма отрицание реальности оккультных явлений непонятно до такой степени, что он только и может смотреть на него, как смотрел на него Шопенгауэр, сказавший, что его проповедники – не скептики, а невежды. Перти определяет литературу оккультизма приблизительно в 300 тысяч томов. Конечно, нельзя отрицать того, что в этой литературе содержится очень много материала, не прошедшего через горнило критики; но нельзя отрицать и того, что в ней критика непрестанно совершает завоевание. Прочитайте, например, «Phantasm of the Living» Гарни, Майерса и Подмора или еще более недавние «Annales des sciences psychiques!» Там вы найдете достаточное количество пропущенного чрез фильтр критики материала относительно вопроса о бессмертии. Но кто хочет иметь решительное доказательство действительности явления духов, пусть прочитает Крукса или Аксакова,[50]50
  Aksakoff. Animismus und Spiritismus.


[Закрыть] или отыщет себе медиума. Обыкновенно противники оккультизма смотрят не туда, куда им указывают: это они делают с той целью, чтобы иметь возможность продолжать утверждать, что они ничего не видят; они закрывают крепко-накрепко глаза, чтоб отрицать существование солнца. Число официальных представителей науки, решившихся исследовать «подозрительный» спиритизм, постыдно ограниченно. Часто при этом они руководствовались единственной целью открыть мнимые плутни; но каждый раз дело оканчивалось превращением Савла в Павла. Так, например, было с Круксом и Уоллесом, которые, освободившись от современной болезни, априорного отрицания, занялись исследованием спиритических явлений и попали в число обращенных. Так было с профессорами Цельнером, Фехнером, Вебером, Шейбнером. Так было в недавнее уже время с профессорами Ломброзо, Тамбурини, Асчензи, Джильи и Биджиоли, додумавшимися до мысли, что богатство природы не ограничивается явлениями, известными современным ученым, открывшими спиритические сеансы и пришедшими во всяком случае к признанию реальности медиумических явлений. В подписанном ими протоколе сеанса от 25 июня 1891 года профессор Ломброзо говорит: «Я очень стыжусь и сожалею о моем упорном отрицании возможности так называемых спиритических явлений; я говорю только о явлениях, потому что я еще до сих пор не могу признать спиритизма, как теорию. Но, повторяю еще раз, факты существуют, и я горжусь тем, что я – раб фактов» (Jo sono molto vergognato e dolente, di avere combattuto con tanta tenacia la possibilita dei tatti cosi detti spiritici dico dei fatti, perche alla teoria ancora sono contrario. Ma i fatti esistono ed io dei fatti mi vanto di essere schiavo).[51]51
  «Tribuna Giudiciaria», от 5 июля 1891 года.


[Закрыть] К сожалению, история этого обращения принесла пользу делу только отчасти, только отчасти потому, что при этом были сделаны две большие ошибки. Одна ошибка состояла в том, что с быстро прославившимся медиумом Ломброзо устраивались профанами темные сеансы, причем сейчас же медиум был пойман в пресловутых «плутнях». Конечно, темные сеансы обильнее светлых явлениями; но в такое время, когда отрицается происходящее среди бела дня, предприятие обращения скептиков путем темных сеансов поистине комично. Другая ошибка состояла в том, что Ломброзо, не успев сделаться учеником, пожелал быть учителем и выступил со своей теорией. Нет ни одной науки, которую можно было бы изучить в течение нескольких часов, спиритизм же, эту труднейшую из всех наук, – нельзя и подавно. Как бы то ни было, откровенное и честное признание Ломброзо заслуживает всяческого уважения; если же он и поныне не разделяет воззрений спиритов, то это только потому, что эти воззрения суть воззрения людей, имеющих пред ним преимущество многолетних в области спиритизма исследований.

Конечно, тот или другой прием, встречаемый спиритизмом во внешней жизни, нисколько не может повлиять на его внутренний рост и помешать этой ветви оккультизма оказывать нам могущественнейшую помощь в деле решения вопроса о душе: ведь спиритизм не только доказывает существование загробной жизни, но даже сообщает нам, хотя и смутные, о ней сведения, которые могут быть подвергнуты нами пробе на оселке согласия их со сведениями о ней, доставляемыми нам сомнамбулизмом.

Первородный грех древнего учения о душе состоит в том, что оно, будучи по большей мере компетентным в решении вопроса о самом существовании загробной жизни, отнюдь не компетентно в решении вопроса об ее образе. Но учение о душе обязано дать ответ на оба эти вопроса. Раз человеку присущи телесно необусловленные силы, ими должно и определяться качество будущего его существования: ведь будущее существование наше (настоятельно прошу читателя не забывать этого) тождественно с нашим предсуществованием и с бессознательным нашим земным существованием. Так как теперь эти силы никогда во время земной нашей жизни, даже во время нахождения нашего в каком бы то ни было из экстатических состояний, не достигают полного расцвета, то, чтобы составить себе хоть мало-мальски ясное представление о будущей нашей жизни, мы должны вообразить себе их в соответственной степени расцвета. Наилучшую помощь в этом отношении могут оказать нам своими показаниями люди, находящиеся в экстатических состояниях. К этим опорным пунктам в деле суждения о качестве будущей нашей жизни присоединяются опорные пункты, доставляемые нам спиритизмом. Имея те и другие, мы можем посредством их сопоставления решить вопрос о сходстве способностей медиумов и сомнамбулов, причем придем к утвердительному заключению. Так оно и должно быть, если наша бессознательная земная жизнь должна быть тождественна с будущей нашей жизнью, если сомнамбулизм представляет неполное, а медиумизм полное обестелесенье нашей души. Что трансцендентальная психология есть психология нашей будущей жизни, это доказывается: 1) самими показаниями экстатиков и 2) аналогиями между сомнамбулизмом и спиритизмом.

Сомнамбулы, например, Августа К.[52]52
  Mitteilungen aus dem Schlafleben der Somnambulen Auguste K.


[Закрыть] и преворстская ясновидящая,[53]53
  Kneter. Die Scherin von Prevorst.


[Закрыть] сравнивают свое скоропреходящее состояние с посмертным. Нетрудно допустить, что сомнамбулическое состояние может обнимать продолжительный период времени. Немало примеров, что оно длилось недели, месяцы, причем так как сомнамбулы продолжали свои обычные занятия, то на первый взгляд они ничем не отличались от остальных людей. Сомнамбулы превозносят свое состояние, считают его более реальным, чем бодрственное свое состояние, и смотрят сверху вниз на земное лицо свое. Муратори рассказывает об одной девушке, которая после сильнейшей лихорадки погрузилась в состояние мнимой смерти, так что начали уже подумывать о ее погребении, как вдруг у нее вырвался вздох, вследствие чего ее стали приводить в чувство. Когда она пришла в себя, она начала изливаться в жалобах на то, что ее вывели из только что ею испытанного невыразимо сладостного состояния покоя и блаженства. Никакая радость земной жизни не могла, по ее словам, сравниться с радостным чувством, испытанным ею во время ее сна. Находясь в нем, она слышала рыдания ее родных и разговоры их о ее погребении; но то и другое не нарушало ее спокойствия, она ничуть не заботилась о том, возвратится она к земной жизни или нет.[54]54
  Muratori. Über die Einbildungskraft. II, c. 9.


[Закрыть] Часто сомнамбулы выражают скорбь по поводу предстоящего им пробуждения. «Как мне не скорбеть, – говорила одна из сомнамбул, – когда мне снова придется облечься в ту тяжелую одежду, которую называют телом».[55]55
  Bartels. Grundzüge einer Physiologie und Physik des animalischen Magnetismus. 182.


[Закрыть] Многие сомнамбулы отказываются давать автодиагноз, так как они ставят ни во что свое выздоровление; их не пугает смерть; они знают, что будут счастливы, сбросив с себя бренную оболочку, именуемую телом.[56]56
  Gauitbier. Traité pratique du magnètisme animal. 612.


[Закрыть]

Экстатические состояния имеют двоякое преимущество пред состоянием нормальным; в них имеют место: облегчение и ослабление телесных уз и повышение интеллектуального уровня. Наше чувственное познание стеснено границами: мы познаем вещи только с внешней их стороны. Сомнамбулам же доступно познание внутренней стороны вещей, познание их субстанции; они сознают воспринимаемые как ими, так и нами от неодушевленных предметов, но остающиеся у нас под порогом нашего сознания или в исключительных случаях вступающие только в слабой мере в наше сознание, в виде идиосинкразий, впечатления. Им известна степень пользы или вреда для человеческого организма растений и даже гомеопатических лекарств. Наши безотчетные симпатии и антипатии к людям приобретают у сомнамбулов большую интенсивность и большую сознательность; в сомнамбулической оценке людей на первом плане стоит моральная их субстанция.

Но главнейшее преимущество сомнамбулов пред остальными людьми обнаруживается в чтении мыслей, которое, развиваясь пропорционально обестелесенью, на высшей ступени своего развития является языком духов. В загробную же жизнь мы можем унести с собой и нашу психометрическую способность, чудесную способность сенситивов, созерцающих даже в неодушевленных предметах картины прошлой жизни этих предметов. То же самое можно сказать о видении и действии на расстоянии. Степень обнаруживаемых нами в исключительных случаях даже бодрственной нашей жизни наших способностей телепатической и телекинетической по обестелесеньи нашем далеко превзойдет степень их обнаружения сомнамбулическую.

Нет необходимости в допущении интеллектуального равенства всех трансцендентальных субъектов (что касается их равенства морального, то о нем не может быть и речи), чтобы смотреть на интуицию, заявляющую о себе и сменяющую рефлексию уже в творчестве гения, как на трансцендентальную нашу способность и как на форму нашего мышления в будущей нашей жизни. Представляя себе эту жизнь, мы должны представлять себе соответственно повышенной и организующую способность нашу, равно как соответственно материально-утонченным и продукт организующей в нас силы, наше тело. О чисто духовном загробном нашем существовании, о мышлении, не как об атрибуте духовного нашего существа, но как о нашей субстанции, мы не можем составить себе никакого понятия, а следовательно мы не можем представить себе этого нашего существования вполне бестелесным. «Только тщеславие, – говорит Баадер, – может заставить человека желать быть бестелесным».[57]57
  Baader. II, 15.


[Закрыть] Что касается физиологических функций нашего организма, то хотя во время нахождения нашего в бодрственном состоянии они являются бессознательными и независящими от нашего произвола, в сомнамбулическом сне они отчасти сопровождаются у нас сознанием, а в гипнотическом зависят отчасти от нашего произвола, причем самовнушением могут быть вызваны органические изменения, что составляет открытие, сделанное Кантом раньше Брэда.[58]58
  Kant. Von der Macht des Gemüts.


[Закрыть] Значит, представляя себе будущую нашу жизнь, мы должны представлять себе наше тело (опять-таки в соответственной степени) свободным от присущих ему недостатков и смотреть на едва нарождающееся в наши дни психическое лечение физических болезней как на нормальную врачебную нашу деятельность в будущей нашей жизни.

Будущее наше тело, астральное наше тело, заявляет о себе уже в здешней нашей жизни, в явлении так называемого двойничества, подрывающем в корне всякие физиологические и биологические возражения против существования организующего в нас начала. Затем та же организующая в нас сила, исходя от умерших, заявляет о себе в спиритической материализации и, наконец, в самом акте земного нашего рождения, этой чудеснейшей из всех материализаций. Наше собственное рождение есть спиритическое явление, а мы отрицаем спиритизм!

Часто называют астральное наше тело эфирным. Мы не имеем ничего против такого его наименования и думаем, что, пожалуй, оно, в наш век господства натурализма, предпочтительнее. Если бы тело двойников и продуктов спиритической материализации состояло из сгущенного эфира, оно должно бы было обладать соответствующими свойствам эфира способностями: крайней быстротой перемещения, способностью проникновения сквозь материальные преграды и невесомостью. В таком случае возможно бы было и естественнонаучное объяснение видения и действия на расстоянии. На спиритических сеансах имеют место явления, дающие возможность заключить об эфирной природе манифестирующихся на них существ и о пользовании ими при таких манифестациях движениями эфира. Нельзя оставлять без внимания движений эфира и при объяснении сомнамбулического действия на расстоянии, особенно когда это действие сопровождается материальными изменениями.

Таковы аналогии, являемые способностями сомнамбулов и духов, аналогии, позволяющие сделать заключение об одинаковости этих способностей по существу и различии их только по степени. Эти аналогии распространяются как на образ материальной деятельности этих существ, так и на их интеллектуальные способности. С чтением мыслей, с ясновидением в пространстве и во времени мы встречаемся в обеих областях: и в области сомнамбулизма, и в области спиритизма. Что же касается действия на расстоянии, то многие случаи такового сомнамбулического действия не могут быть объяснены при помощи одного эфира; для их объяснения необходимо допущение вмешательства, хотя и не материализующегося до степени видимости, двойника; точно так же трудно обойтись при объяснении многих аналогичных явлений спиритизма, например, прямого письма, без допущения заявляющей о себе при этом, хотя и исходящей от невидимого тела, организующей силы. Но, подобно тому как плотность тела двойника может достигнуть и степени его видимости, такой же степени видимости может достигнуть и плотность тела продуктов спиритической материализации, вследствие чего, как всем известно, можно их фотографировать, взвешивать и наблюдать их пульс и сердцебиение.

Укажем еще на следующие являемые сомнамбулизмом и спиритизмом аналогии. Так называемые проказы домовых могут исходить как от живых людей, так и от умерших; через медиумов могут манифестироваться как умершие, так и живые (и в предыдущем и в этом случае живой человек должен находиться в глубоком сомнамбулическом сне); медицинские советы исходят как от сомнамбулов, так и от медиумов. Вообще сомнамбулизм представляет только специальный вид медиумизма; они относятся друг к другу как самовнушение к внушению: сомнамбул находится под влиянием своего собственного духа, медиум – под влиянием не своего духа.

Все вышеуказанные аналогии между сомнамбулизмом и спиритизмом поставляют нас в необходимость заключить, что по смерти своей человек будет тем самым, что он есть бессознательно для себя в этой жизни. Мы – духи уже в этой нашей жизни, и посмертным нормальным состоянием нашим будет непрерывный, высокий сомнамбулический сон.

Вот каким образом решает, основываясь на явлениях оккультизма, вопрос о существовании и образе загробной нашей жизни монистическое учение о душе. Чем больше мы исследуем область оккультизма, тем яснее становится для нас то, что смерть не есть ни уничтожение нашей индивидуальности, ни ее слияние с мировой субстанцией, а ее укрепление, и что, следовательно, так называемые мертвые гораздо жизнеобильнее живых. Сравнивая призрачное существование наше на земле с реальным существованием нашим за гробом, Джордано Бруно называет – и называет потому, что он был знаком с оккультизмом, – земную нашу жизнь ограничением нашей индивидуальности. «То, что мы называем смертью, – говорит он, – есть рождение к новой жизни, по сравнению с которой следовало бы называть смертью нашу теперешнюю жизнь».[59]59
  Giordano Bruno. De Tripl. Min.


[Закрыть]

Пифагорейцы называли смерть праздником рождения духа, γενεσία. В мартирологиях смертный день называется dies natalis, а Ангелиус Силезий называет смерть «лучшей из всех вещей». Опыт знакомит нас с приближающимся к посмертному нашему состоянию только до некоторой степени сомнамбулическим нашим состоянием и с тождественным с ним только по существу состоянием обестелесенья, имеющим место во время транса у медиума, насколько последний может снова облечься в земную оболочку свою. Несмотря на это, спиритические явления дают нам право смотреть на смерть как на укрепление индивидуальности, а вместе с тем (так как являющая нам себя в спиритизме будущая наша жизнь может быть названа в известном смысле телесною) как на очищение всего нашего существа, как на очищение и нашего сознания и тела нашего.

Современная оппозиция учению о бессмертии наводит на мысль, что это учение представляет сплошное недоразумение, что оно может быть только предметом веры. Но если разложить его на составные его части, то в результате анализа получатся следующие два вопроса, на которые придется дать утвердительный ответ:

1. Может ли живое существо продолжать свое существование по смене формы своей? Конечно, может, – может уже потому, что это имеет место даже в области органической жизни земной, в явлении всем хорошо известного превращения червяка в бабочку.

2. Может ли живое существо, утратив свое сознание, продолжать свое существование с пребывавшим в нем дотоле в скрытом состоянии сознанием? Конечно, может, и вот почему. Уже в чередовании сна и бодрствования мы имеем смену сознаний и попеременность животных и растительных функций. Еще явственнее обнаруживается дуализм сознания в гипнотизме и сомнамбулизме.

Итак, бессмертие возможно и с физиологической и с психологической точки зрения. К этим двум его возможностям присоединяются две его необходимости: логическая, вытекающая из того, что человек есть продукт организующей в нем силы, и эмпирическая, вытекающая из изучения спиритических явлений. Кто же отрицает спиритизм, пусть поучится.

Во всяком случае, древнее учение о душе само виновато в том, что число его адептов с течением времени все уменьшается. Топчась все на одном и том же месте, оно не могло устоять в борьбе с далеко ушедшей вперед наукой. Неправильное решение им проблемы о бессмертии зависело от неправильной постановки формулирующих ее вопросов. Ведь когда ставится вопрос, где находится потусторонний мир, скептик может объявить излишним самый этот вопрос, основываясь на том, что новейшей астрономией небо исследовано вдоль и поперек. Когда спрашивают, чем мы будем после нашей смерти, просвещенный человек может ответить, что немыслимо, чтобы смертное существо сделалось в данный момент бессмертным. Когда предлагают вопрос, каким образом мы можем вступить в потусторонний мир, на него ни один человек не в силах дать хоть мало-мальски удовлетворительный ответ. Словом, нельзя доказать бессмертия, если смотреть на него как на обретение новой жизни, как на переход в новое место; его можно доказать только в том случае, если смотреть на него как на продолжение нами нашей же бессознательной жизни в нашем же мире. Что мы по смерти нашей сделаемся духами, это можно только сказать, но этого ни за что нельзя себе представить; то же, что мы – духи уже теперь, и что на другую, духовную, половину нашего существа смерть не имеет никакого влияния, это вполне можно себе представить и легко доказать сомнамбулизмом. Потусторонний мир – отнюдь не пространственно другой мир, в который смерть перенесет нас вполне непонятным для нас образом, чтобы мы продолжали там нашу жизнь при совершенно новых условиях: это – мир, не пространственно отличный от мира посюстороннего; это – тот же несознаваемый нами наш мир посюсторонний.

Потусторонний мир есть своеобразно созерцаемый мир посюсторонний. Пусть примут во внимание, что в вопросе о будущей нашей жизни первостепенную роль играет не качество ее места, не то, где мы будем пребывать после нашей смерти, на небе или в преисподней, но качество нашего организма, его отношение к месту нашей будущей жизни. Объективно, пространственно взаимно совпадающие посюсторонний и потусторонний миры субъективно могут отстоять друг от друга, как небо от земли, ни капли не походить друг на друга. Переходу в другой мир равнозначен уже переход от посюстороннего к потустороннему способу познания: ведь в результате восприятия одного и того же объекта двумя существами, обладающими различными организациями, должны получиться и различные продукты. То же надобно сказать и об образе деятельности существ субъективно посюстороннего и субъективно потустороннего, а, следовательно, о характере всего их существования. Стоит только представить себя вдруг освободившимся от всех сопряженных с обладанием нами грубо-материальным нашим телом неудобств нашего земного существования, чтобы почувствовать себя перенесенным на небо. Во всяком случае, такого рода небо может служить нам утешением в утрате нами пространственно отличных от земли небес. К сказанному присоединим приглашение читателя принять во внимание то обстоятельство, что наши чувства представляют скорее ограничение, чем орган познания, что устранение этого ограничения должно (как это подтверждает сомнамбулизм) повлечь за собой значительное расширение области познаваемого нами и что, следовательно (особенно если принять во внимание обусловленную эфирностью будущего нашего тела нашу свободу перемещения), с переходом нашим в потустороннюю жизнь мы вступим в более многообразные и гораздо более свободные отношения к природе, чем в каких находимся к ней теперь. Словом, не трудно представить себе такое существо, которому так часто удостаивавшаяся наименования юдоли скорби и места покаяния земля наша показалась бы раем.

Насколько мыслимы два существа, находящиеся в столь различных к одному и тому же миру отношениях, что они ничего не знают друг о друге и о мире друг друга, настолько же мыслимо и существо, одновременно находящееся к одному и тому же миру в двух столь различных отношениях, что одна из его половин не имеет ни малейшего познания о другой его половине. Такое существо и есть человек, живущий несознаваемо для себя уже во время земной жизни своей и продолжающий жить по смерти земной своей половины другою своей половиной в потустороннем мире.

Доколе отождествляли нашу душу с частью ее, обнимаемою телесно обусловленным чувственным нашим сознанием, дотоле доказательство ее бессмертия продолжало оставаться невозможностью, а смерть наша продолжала казаться тем, и только тем, чем она, бесспорно, являет себя в посюсторонней нашей жизни, отцветением, обездушеньем нашего тела. Но раз мы допустим, что наша душа простирается и по ту сторону нашего сознания, что мы одной ногой стоим в потустороннем мире уже теперь, что наше чувственное сознание полагает границы нашему познанию, границы, за которыми находится сверхчувственный мир со сверхчувственным нашим существом, наша смерть приобретает тогда и положительное значение: она будет тогда обестелесеньем нашей души.

Как видите, вопрос о бессмертии продолжает оставаться спорным, а материализм продолжает трубить победу только потому, что при его решении продолжают иметь в виду то, чего иметь в виду не следует, а именно, земного человека, объект нашего чувственного сознания. Но если бы при решении этого вопроса имели в виду единственно трансцендентальный наш субъект, тогда было бы другое дело, тогда материализм принужден бы был убрать паруса: ведь признание им этого субъекта есть только вопрос времени, так как нельзя вечно отрицать факты. Подобно материализму, проглядело трансцендентальный субъект и древнее учение о душе, несмотря на то, что указание на этот субъект содержится в самой Библии. В ней говорится о двояком сотворении человека. A именно. В одном месте ее читаем: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его».[60]60
  Быт 1:27.


[Закрыть] A затем – в другом месте: «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою».[61]61
  Быт 2:7.


[Закрыть] Можно без натяжки понимать это так, что в первой цитате говорится о начале нашего трансцендентального, а во второй – нашего земного существования.

Гипнотизм и сомнамбулизм доказывают нам, что несознаваемая нами часть нашего существа обладает такими силами и способностями, об употреблении, даже о существовании которых ничего не ведает наше чувственное сознание, потому что оно обусловлено телесно, а эти силы и способности телесно не обусловлены. По пробуждении от своего сна, т. е. по возвращении к своему телесно обусловленному сознанию, сомнамбул обнаруживает беспамятливость и тем доказывает телесную необусловленность своего сомнамбулического сознания. Этим же он доказывает и то, что наше самосознание не обнимает всего нашего существа. Далее. Спиритизм доказывает нам, что несознаваемые нами трансцендентальные силы и способности наши суть силы и способности, которыми мы будем обладать в будущей нашей жизни, что следовало бы допустить и без того. Что мы обладаем ими уже теперь, этого мы не сознаем; но этого нельзя понимать так, что они находятся у нас в зародыше и бездействуют. Нет, скорее надобно допустить, что трансцендентальные наши силы вплетены в некоторую систему сил, подобно тому как вплетены сознаваемые нами силы земного нашего лица в систему сил видимого нами мира. Система сил, в которую мы вплетены несознаваемо для нас, и есть царство духов. Мы вступим в него после нашей смерти сознательными существами, потому что мы пребываем в нем уже теперь; тогда мы окажемся «сопричастными силам будущего мира», потому что мы сопричастны им уже в этом мире.

Это приводит нас опять-таки к заключению, что потусторонний мир находится не в другом, чем наш мир, месте, а только – по ту сторону порога нашего сознания, что он есть (вследствие того, что область нами сознаваемого слагается из наших впечатлений, обладающих достаточной для сознательного восприятия их нами силой раздражения) лежащая по ту сторону порога нашего сознания область впечатлений наших от нашего мира.

Только если человек живет одновременно в посю– и потустороннем мире, и делается понятным то, что те силы, по милости которых мы, бессознательно для себя, – духи уже теперь, могут в исключительных случаях преступать порог нашего сознания и вступать в мир нашего опыта, как то имеет место у сомнамбулов в их ведении и действии на расстоянии, равно как делается понятным и то, что эти силы являют себя тождественными по существу с наблюдаемыми на спиритических сеансах силами бестелесных духов. Отсюда вытекает заключение, что не обращающие внимания на сомнамбулизм спириты (а таких, к сожалению, очень и очень много) понимают человека только наполовину, а не изучающие ни спиритизма, ни сомнамбулизма материалисты вовсе его не понимают.

Из сказанного следует, что, говоря вообще, решение загадки о человеке материализмом вполне безотрадно, трансцендентальной же психологией – гораздо отраднее. В виде утешения материализм указывает нам на жизнь рода. Предметом заботливости природы служит-де не индивидуум, а род. Шествуя вперед, человечество достигнет-де в конце концов водворения у себя золотого века; назначение индивидуума состоит-де в споспешествовании историческому развитию человеческого рода.

К сожалению, такое утешение содержит в себе мало утешительного. Не говоря уже о смертности человеческих поколений, последовательность возбраняет нам остановиться на биологической точке зрения. Как естествоиспытатель, материалист должен стать на высшую, астрономическую точку зрения и рассуждать так: наступит время, когда Земля вследствие перемещения изотермов к экватору сделается, наконец, необитаемой, а еще позже превратится в целое море метеоров и упадет на Солнце. Значит, если и допустить возможность наступления на Земле в отдаленном будущем золотого века, в конце концов им некому будет наслаждаться. Все вообще, что должно иметь абсолютный конец, бесцельно. С материалистической точки зрения смерть индивидуума делает настолько же бесцельной жизнь индивидуума, насколько смерть всего человечества делает бесцельной жизнь человечества. Раз не имеет цели конечный пункт развития человечества, нет конечной цели и ни в одном из его пунктов.

С астрономической точки зрения в жизни мироздания совершается непрестанный круговорот: солнечные системы разрешаются в космический туман, из космического тумана образуются опять солнечные системы и т. д. Значит, с этой точки зрения результаты биологического и исторического процессов развития постоянно пропадают даром. Непрестанная повторяемость этих процессов не может придать им ни единой капли целесообразности. Поэтому не имеется ни малейшего основания приходить в восторг при созерцании истории человечества, тем более что ее реальность ничуть не выше реальности индивидуальной жизни. Ведь никто не станет восторгаться художником, непрестанно уничтожающим плоды своего творчества; его засадят в дом умалишенных, и тем скорее, чем он гениальнее. Когда материалист говорит нам о преклонении пред мудростью природы, он говорит фразы: ведь, согласно его же посылкам, он должен бы был смотреть на природу как на облеченную в материальные формы нелепость.