Текст книги "Стриптиз"

Глава 24

Мистер Орли спросил Шэда, где он раздобыл скорпиона. Тот ответил, что купил его у одного парня из кубинцев.

– Живым или дохлым? – полюбопытствовал мистер Орли.

– Живым.

Мистер Орли наклонился поближе.

– Он что у тебя – больной?

– Нет. Я его утопил.

– Как утопил?

– В «Джонни Уокере», – невозмутимо пояснил Шэд.

Мистер Орли расхохотался, втягивая воздух сквозь зубы.

– Хоть какой он у тебя – рыжий или черный?

– Рыжий, – ответил Шэд, пинцетом извлекая скорпиона из кружки.

– Ну, ты даешь, – заметил, наблюдая за его действиями, мистер Орли. – Значит, ты собираешься представить дело так, якобы он попал туда еще на заводе?

– Само собой. – Шэд аккуратно уложил скорпиона в восьмиунциевый стаканчик из-под «Сыра по-домашнему» и, подцепляя ложечкой творожистую массу, завалил ею скрюченное тельце, оставив снаружи лишь жало.

– И что – они заплатят тебе? – с интересом спросил мистер Орли. – Я имею в виду эту компанию.

– А вы разве не заплатили бы на их месте? – Шэд накрыл стаканчик крышкой и крепко нажал на края. Он еще не решил, с кем выгоднее судиться – с фирмой, производящей «Сыр по-домашнему», или же с национальной сетью супермаркетов, продающих его.

– Этот парень, что продал тебе скорпиона, – это тот самый, у кого ты купил змею?

– Нет, другой.

– Лорелея ведь до сих пор ее боится.

– Я слышал.

Вскоре после того, как случилось несчастье с Буббой, Шэд сторговал где-то за две сотни подслеповатого боа-констриктора. Семифутовая тварь отличалась коварным и беспокойным норовом и мало годилась для выступлений перед публикой. Лорелея испытывала страх даже тогда, когда пасть змее туго заматывали клейкой лентой.

– Она боится вешать ее себе на шею, – продолжал сетовать мистер Орли.

– Так скажите, чтобы не вешала.

– А куда же ее тогда вешать, черт тебя побери? Она же выходит на сцену в чем мать родила!

Шэд пожал плечами.

– Вы хотели новую змею. Ну вот, я достал.

– Так вот, чтобы ты знал, эта мерзость еще и надула на Лор елею.

– Да, я слышал.

– А Лорелея теперь грозится, что уйдет от меня. Обратно в «Клубничную поляну».

– Что за черт, – задумчиво произнес Шэд. – Какая-то ползучая тварь – и та мочится. Это же надо, мистер Орли!

Он поставил стаканчик с сыром в холодильник и крупными печатными буквами написал предупреждение танцовщицам, Чтобы не трогали его. Мистер Орли спокойно наблюдал за ним в зеркале, лицом к которому сидел. В гримуборную прибежала Моника-младшая: у нее сломался каблук, и Шэд починил его с помощью клея «Крейзи глу». Затем появилась недавно нанятая новая танцовщица – Даниэль. У нее также было срочное дело: какой-то чересчур зоркий посетитель обратил внимание на еще не сошедшие шрамы от недавней операции (незадолго до этого она «сделала» себе новую грудь). Девушка обеими руками приподняла соблазнительные результаты хирургического вмешательства, и Шэд замаскировал шрамы пудрой «Мэйбеллин».

Когда они снова остались вдвоем, мистер Орли проговорил:

– Эти Линги просто не знают, с кем имеют дело.

– Я сказал им.

– Начет Толстяка Тони? И Никки Скарфо?

– Да им, в общем-то, до лампочки, – равнодушно сообщил Шэд. – Кстати, Толстяк Тони окочурился Линги прочли об этом в «Геральд».

Мистер Орли облокотился на столик перед зеркалом и подпер голову руками.

– Америка катится в тартарары, – глубокомысленно изрек он. – Такая вот у меня имеется теория. А все почему? Да потому, что все эти проклятые чужаки не уважают наши национальные институты. Ни Детройт, ни Уолл-стрит, ни даже мафию.

Шэду не понравилось, куда мистер Орли повел разговор. Он знал, что с минуты на минуту босс начнет подбивать его устроить какую-нибудь гадость Лингам и «Клубничной поляне»: мистера Орли не оставляла эта навязчивая идея.

– Я бы рад посодействовать вам, – проворчал он, – но не могу.

– Что так?

– Просто не могу – и все. – Он поколебался – не посвятить ли все же хозяина в некоторые подробности своего не слишком кристального прошлого, но подумал, что не стоит: комиссия, выдававшая лицензии на торговлю спиртным, не жаловала тех, кто брал на работу уголовников, пусть даже и бывших. – Вы лучше звякнули бы куда следует да попросили прислать вам какого-нибудь парня, который действительно умеет делать такие штуки. – Шэд ничем не рисковал: он прекрасно знал, что никаких звонков не последует, потому что мистер Орли даже шапочно не знаком ни с одним мафиозо.

Под руку мистеру Орли попалась щетка для волос, и он в сердцах стукнул ею о туалетный столик.

– Эти трижды проклятые Линги! Даже представить себе не могу, как это им вступило в череп разделать на куски живую и здоровую змею.

– Наверное, хотели что-то доказать, – отозвался Шэд.

– У бедняги Лорелеи от всего этого просто сердце в клочья... Послушай, поищи-ка в холодильнике, нет ли чего-нибудь холодненького.

Шэд принес ему баночку крем-соды.

– Я вот о чем думаю, – продолжал мистер Орли, открывая банку. – Вспомни старые добрые времена, когда мы еще назывались «Дворцом удовольствий», и еще раньше того... Все было по-другому. И девушки были другие, и клиенты, и даже дрались не так, как сейчас. Тогда все знали, что и как надлежит делать.

– Да, – подтвердил Шэд, впрочем, без особых эмоций.

– Тогда мы все знали, кто есть кто и что есть что Стриптизерши трахались со всеми подряд. Клиенты приторговывали травкой и колесами. Каждый имел при себе перышко либо ствол.

– Да, старые добрые времена, – поддакнул Шэд. – Я сейчас просто разревусь.

– Главное вот что, – воодушевившись, продолжал мистер Орли. – Да, это была паршивая забегаловка. Да, это был бардак. Но, черт побери, все подчинялось логическому порядку. – Он сделал большой глоток, повалял воду туда-сюда, надув щеки, и шумно проглотил. – В те дни мне не приходилось тратить нервы на каких-то дерьмовых Лингов. Конкуренция, ты скажешь? Да не было никакой конкуренции. Разные там диск-жокеи, музыкальные меню, ветродуйки, разные дрессированные удавы, мать их за ногу! Да не было ничего такого. И танцевали девчонки паршиво, да и вообще были не из тех, кого приглашают сниматься в «Плейбой». Ты помнишь Худышку Лиззи?

Шэд довольно хмыкнул. Лиззи была одна из танцовщиц, весила она сто семьдесят фунтов при росте пять футов четыре дюйма[10]10
  177 фунтов – приблизительно 80 кг; 5 футов 4 дюйма приблизительно 1м 60 см, – Прим. ред.


[Закрыть], а на спине у нее красовалась редкостная татуировка – не что-нибудь, а машина, и не какая-нибудь машина, а «додж», выполненный в двух цветах, красном и синем, и со всеми подробностями, включая номерной знак. Кто мог забыть такое?

– Ты помнишь, Шэд? – Мистер Орли так и просиял от воспоминаний. – Конечно, она была не подарок – прямо на моей автостоянке обслуживала чуть не половину Форт-Лодердейла. Но у меня с ней проблем не было. Никаких, понимаешь? Скажешь ей: танцуй быстрее – она танцует быстрее. Скажешь: танцуй медленнее – она танцует медленнее. Мода на рестлинг, черт бы его побрал, началась намного позже, но знаешь что? Вот скажи я ей: Лиззи, ты будешь делать это в ванне с тормозной жидкостью, она пошла бы, Богом клянусь. Эта девчонка знала, что такое работать в одной команде, и она знала, что и как следует делать.

Шэд открыл флакончик аспирина «Байер» и сунул себе в рот сразу пять таблеток. Мистер Орли приглашающим жестом протянул ему свою банку с крем-содой, но Шэд отказался.

– А теперь – смотри, как все переменилось, – продолжал мистер Орли. – У моих танцовщиц чуть ли Не собственный профсоюз, и все благодаря твоей приятельнице – Эрин. Они сами подбирают себе музыку, сами решают, когда им работать, когда гулять. А я все время на нервах. Всякий раз, когда у нас начинается потасовка, я чуть ли не до инфаркта дохожу, пытаясь вычислить, какая сволочь потянет меня к ответу на этот раз.

– Да, тогдашняя публика в суд не подавала, – кивнул Шэд. – Но, с другой стороны, сейчас вы действительно делаете хорошие деньги. Выпивка-то, что мы продаем, окупается в четыре, а то и в пять раз.

Мистер Орли смял в кулаке жестянку из-под крем-соды и швырнул ее об стену.

– Хорошие деньги – это еще не все, – заявил он.

Шэд также был раздосадован, но по иным причинам, и он вовсе не собирался делиться своими сокровенными чувствами с хозяином.

А мистер Орли тем временем говорил:

– У меня был такой шанс войти в дело в «Тако Белл», в Орландо! Всего в четверти часа от этого чертова Диснейуордда. Я ведь рассказывал тебе. Это было в прошлом году, в октябре.

– Рассказывали, – подтвердил Шэд. Упомянутая сделка расстроилась из-за того, что против нее восстала миссис Орли, не переносившая мексиканской кухни.

– Так вот и погорел мой золотой шанс. – Мистер Орли печально покачал головой. – А все из-за того, что у Лили от тамошней жратвы вечно начинается понос.

– Значит, она предпочитает, чтобы вы остались хозяином стрип-заведения?

– Знаешь, наверное, это очень странно, но она никогда и слова не сказала против. – Мистер Орли понизил голос. – Между нами, пока никто не слышит: я уже так насмотрелся на бабские прелести, что меня от них просто тошнит. Из-за всего этого даже и не помню, когда в последний раз заводился по-настоящему. Честное слово!

Шэд понимающе кивнул. Уж кто-кто, а он-то знал, какой ценой мужики платят за работу в таком месте, как это.

– Скажи-ка мне, – мистер Орли прямо посмотрел ему в глаза, – только по-честному: что будет, если к тебя выгорит это дельце со скорпионом? Скажем, тебе удастся выколотить из этой сырной компании тысяч этак двести. Похоже, тогда мне придется искать нового вышибалу?

– Может быть. А может быть, и нет. У меня с вами нет проблем, мистер Орли.

– Послушай, ты бы тогда мог войти в долю. Мы с тобой были бы партнерами, черт побери!

– Честно говоря, – вздохнул Шэд, – мне это не слишком-то улыбается.

– Ну что ж, ладно.

За одиннадцать лет работы Шэда у мистера Орли это была самая длинная их беседа. Мистер Орли явно выглядел расстроенным и встревоженным, и Шэд поинтересовался, что привело его в такое расположение духа.

– Да ничего, – буркнул мистер Орли.

Но Шэд не отставал:

– Вам опять звонил этот Молдовски, верно? Насчет Эрин.

– Только этого мне и не хватало ко всем моим бедам, – мрачно согласился мистер Орли. – Он ищет какую-то фотографию этого проклятого конгрессмена – вроде бы кто-то щелкнул его прямо тут, у нас. Но ты наверняка ничего не знаешь об этом.

– Ровным счетом ничего, – кивнул Шэд. – А что еще?

– Он велел кое-что передать Эрин. – Мистер Орли вытащил из пропотевшего нагрудного кармана рубашки клочок бумаги и передал его Шэду. – Завтра вечером, в десять, в Тэрнберри. Там записано название яхты.

Шэд с трудом разбирал каракули мистера Орли, да к тому же от пота чернила расплылись.

– «Суитхарт», – наконец прочел он, – и еще что-то, не пойму. – Ему совсем не понравилось то, что Эрин должна встретиться с конгрессменом на корабле.

– Так что, думаю, – сказал мистер Орли, – ей придется лечь под этого типа.

– Почему?

– Да потому, что он из тех, кто делает большую политику, черт бы тебя побрал.

Шэд насупился.

– Вы ведь знаете, она не такая.

– Такая, не такая! Он член конгресса Соединенных Штатов. И ты собираешься убедить меня, что там все обойдется просто небольшой вечеринкой с танцами? Что все будет вполне невинно?

– Я очень удивлюсь, если не будет.

Мистер Орли не слишком старался скрыть свою досаду. Шэд, в свою очередь, также не слишком старался скрыть свой гнев: взгляд, который скрестился со взглядом мистера Орли, выражал отнюдь не теплые чувства.

– В общем, прощайтесь со своей лицензией, – проговорил Шэд.

Мистер Орли напрягся, предчувствуя недоброе.

– Но этот парень вцепился в меня мертвой хваткой.

– Тогда сами идите и ложитесь под него, – отрезал Шэд.

– Погоди, не дергайся. – Пораженный мистер Орли нервно похлопал Шэда по плечу. – Я вот что хочу сказать, вот что я думаю. В старые добрые времена нам было наплевать на все это с высокой колокольни. Если у тебя стрип-заведение – значит, тут все: и крутые ребята, и шлюхи, и прочее, и все было просто, вроде как само собой. А теперь погляди-ка: на каждом столике разные там биперы, телефоны с антеннами, на стоянке машины одна шикарнее другой, и все оборудованы черт-те чем, а я, черт побери, не могу спокойно спать по ночам. С этими богачами и шишками одни проблемы.

– И с политиками, – добавил Шэд. Его желание немедленно свернуть шею мистеру Орли немного поостыло.

– Со всякой шушерой иметь дело куда легче, – продолжал мистер Орли. – Богом клянусь, Шэд, по мне лучше полный зал такой публики, чем один-единственный дерьмовый конгрессмен. Помнишь, какие потасовки у нас бывали? И мы сами с ними разбирались, и все было в порядке. Черт возьми, по мне так лучше бы каждый вечер кто-нибудь пырял кого-нибудь ножом, чем такое. Подумай только: какой-то там тип, которого я и в глаза не видел, мотает мне нервы насчет лицензии...

Через пять минут Урбана Спрол должна была проводить сеанс рестлинга в бассейне с вареной лапшой, и Шэд собирался пойти туда присмотреть за порядком. Он встал.

– Ладно. Что сделано, то сделано Мы это уладим.

– Каким образом?

– Не берите в голову, мистер Орли. Сделаем.

Они вместе прошли в большой зал. Там громыхал, отдаваясь от стен, рэп. На сцене Лорелея с вымученной улыбкой пыталась справиться со своим новым партнером – боа-констриктором, который обвился всем телом вокруг ее правой ноги. Даже самые пьяные из посетителей уже поняли, что это не входит в программу представления.

Приставив ладонь рупором к уху Шэда, мистер Орли прокричал:

– Пожалуй, мне придется написать на двери: политикам вход воспрещен! Бандиты с большой дороги, извращенцы – добро пожаловать, но политики – чтобы ни ногой!

Шэд изобразил на лице улыбку. Он чувствовал, что раздражение его растет с каждой минутой.

– Кто угодно – любая шушера, любые подонки – пусть заходят, когда захотят, – продолжал излияния мистер Орли, – но чтобы больше никаких конгрессменов...

Лорелея кое-как закончила свой номер и, ковыляя вышла из круга света. Едва оказавшись за кулисами, она закричала:

– У меня вся нога посинела!

«Пора сматываться отсюда, – сказал себе Шэд. – Пока я не убил кого-нибудь или не разнес все здесь к чертовой матери».

Малколъм Дж. Молдовски понимал, что вышибала стрип-заведения, да еще и с уголовным прошлым, вряд ли станет шантажировать члена конгресса Соединенных Штатов. Молодой брокер, Пол Гьюбер, представлял гораздо большую опасность, но он вдруг куда-то исчез из города. Но на фотографии, сделанной во время того злосчастного мальчишника, фигурировало еще одно лицо – танцовщица-стриптизерша. И именно это лицо больше всего беспокоило Молди.

Пожелай Эрин Грант испортить и без того дышавшую на ладан репутацию Дэвида Лейна Дилбека, она могла сделать это, что называется, одной левой. Потому-то Молдовски и постарался организовать их встречу.

Все утро четвертого октября он провел за разработкой дальнейшей стратегии поведения. Он не нуждался в чужих советах и не искал их. В никем не нарушаемой тишине квартиры ему лучше думалось, и ничье присутствие не отвлекало его внимание от того, о чем он размышлял. В данный момент ему следовало забыть о том презрении, которое вызывал у него достопочтенный Дэвид Дилбек, и всецело сосредоточиться на той миссии, за выполнение которой ему платили. Слишком многое уже вышло из-под контроля. Пора было наконец овладеть ситуацией.

Ему необходимо было зацепиться за что-то, однако в прошлом Эрин не удалось обнаружить почти ничего. Правда, отказ в передаче ей опеки над дочерью основывался на достаточно серьезных обвинениях, но Молдовски не слишком-то верил в правдивость ее бывшего мужа: он уже представлял себе, что это за тип. Поэтому не стоило даже копаться в этом.

И Молди решил, что постращать миссис Грант, конечно, следует, но весьма деликатно. Смотреть – смотри, но рук не распускай, предупредил он конгрессмена. Упаси тебя Боже напугать или рассердить эту женщину. Если она скажет «нет», не спорь. Если ничего не выйдет, постарайся сделать так, чтобы вы расстались друзьями.

Если бы только можно было рассчитывать, что Дилбек будет придерживаться этого сценария! Темы «Джерри Киллиан» надлежало всячески избегать. Относительно дочери танцовщицы следовало осторожно и ненавязчиво задать несколько вопросов. В случае, если миссис Грант пожалуется, что никак не решается дело с опекой, Дилбек должен был предложить свою помощь – скромно и ни в коем случае не хвастливо. Сказать просто: «Я хорошо знаю этого судью» – вот и все. Если она упомянет о том, как Дилбек сорвался в тот вечер в «И хочется, и можется», выразить искреннее раскаяние и сожаление, но ничего больше. Молдовски потратил много сил, чтобы вбить все это в голову конгрессмена. Он постарался свести свои указания к нескольким простым пунктам, поскольку понимал, что, когда придет момент, распаленный похотью Дилбек будет плохо соображать. Молди принял необходимые меры, чтобы оградить женщину от слишком уж грубой атаки, но известный риск все же оставался. Ведь Дилбек – это Дилбек.

Малкольм Молдовски взглянул на свое отражение в оконном стекле, и ему понравилось то, что он увидел: воплощение элегантности и уверенности в себе, несмотря на чрезвычайные обстоятельства. Даже находясь дома, Молли редко чувствовал себя надлежаще без пиджака и галстука. Где-то он читал, что то же самое замечалось за Никсоном. Ну и что с того? Менее строгая одежда блокировала изобретательность Молди, его деловой гений; будучи одет в футболку и джинсы, он просто-напросто терял ощущение собственного могущества. Этим утром на нем был костюм-тройка цвета антрацита, сшитый в Париже, с темно-бордовым галстуком в диагональную серую полоску.

Молдовски сидел в своем кабинете, за письменным столом вишневого дерева. Телефон часто принимался звонить, но Молдовски не отвечал, предоставляя делать это автоответчику, а сам тем временем записывал что-то в блокноте. Выведя в верху страницы: «Чего она хочет?», далее он столбцом – от худшего к лучшему – обозначил возможные варианты дальнейшего развития событий.

Худший из всех вариантов: стриптизерша захочет потопить Дилбека. Она может сделать это по собственной инициативе или по наущению кого-либо из противников конгрессмена, но в любом случае проблемы это для нее не представит. Ей даже не нужна та фотография: хватит и пресс-конференции на телевидении во второй половине дня. Это будет означать немедленную и неотвратимую катастрофу. Если даже Дилбека все-таки переизберут, субсидии Большому сахару окажутся под угрозой. Рохо потеряет на этом миллионы. Малкольм Молдовски был должен и готов пойти на все, чтобы избежать этого. Ему с огромным трудом удалось подкрепить пошатнувшиеся позиции Дилбека, склонив в его пользу нескольких серьезных оппонентов. Единственный, кто оставался непоколебимым противником незадачливого конгрессмена, – это республиканец Тули, представитель от Северной Алабамы, который, будучи – или слывя – новообращенным христианином, неустанно ратовал против эротических фильмов, рок-музыки во всех ее видах, а также ежегодника «Спортс иллюстрейтед» – из-за того, что спортсменок для него фотографировали в купальниках. Молдовски случайно знал, что старый мошенник Тули – сифилитик со стажем, но это не имело никакого значения. Этот сукин сын тут же выступит против Дилбека, если история со скандалом на сексуальной почве выплывет наружу. Голосовать вместе с каким-то грязным распутником, не пропускающим ни одной юбки, – да ни за что на свете, о чем бы ни шла речь. Если Дилбек погорит, результат голосования по сахарным субсидиям трудно предсказать.

В самом низу списка, составленного Молди, фигурировал вариант, о котором можно было только мечтать: что стриптизерша вообще не собирается поднимать волны. Ведь, в конце концов, не исключено, что ей плевать на события того вечера, что она и не думает шантажировать влюбчивого конгрессмена и не сомневается в том, что Джерри Киллиан просто утонул. Может, она просто хочет, чтобы ее оставили в покое и дали возможность танцевать в свое удовольствие.

Хотя, конечно, все это маловероятно, подумал Молдовски. Наверняка ей нужны деньги, и наверняка она понимает, что, открой она только рот, Дэвиду Дилбеку несдобровать. Молдовски полагал, что молчание Эрин Грант можно купить. Если предложить ей крупную сумму, она останется вполне довольна и согласится потихоньку исчезнуть из города вместе со своей девчонкой. Это было бы лучше всего. Конечно, и тут имеется свой риск, но устроить еще одно исчезновение навеки – нет, на сей раз не получится. Черт бы побрал этого копа – специалиста по расследованию убийств.

Молди злился и нервничал. Каким образом карточка этого наглеца – Эла Гарсиа – оказалась в сейфе Мордекая? Что он – разнюхивает, куда подевался злосчастный адвокатишка? Молди сделал в блокноте пометку: проверить это в коллегии адвокатов. В конце концов, ведь это он, Малкольм Молдовски, сделал все, чтобы расследование руководствовалось версией о бегстве Морд екая с деньгами клиентов.

Имелись у него и другие вопросы. Какого черта копу из графства Дейд, да еще специализирующемуся на расследовании убийств, понадобилось в Форт-Лодердейле и его окрестностях? Занимается ли Гарсиа также и делом Джерри Киллиана? И самое главное: кто изъял кодаковский слайд из сейфа Мордекая – он или кто-нибудь другой?

Жизнь давно научила Молди, что, во избежание провалов и разочарований, следует всегда исходить из худшего. То есть в данном случае из того, что Гарсиа напал на след. Что ему известно о попытках шантажировать Дилбека. Что он подозревает о той закулисной игре, результатом которой явились смерть Джерри Киллиана и исчезновение Мордекая...

А впрочем, вдруг подумалось Молди, пусть себе подозревает сколько душе угодно. У него нет ни доказательств, ни нитей, коими можно было связать эти малоприятные случаи с фигурой конгрессмена Дилбека. Убийства? Какие убийства? Немолодой одинокий мужчина отправился в Монтану половить форель и утонул. Адвокат с не слишком безупречной репутацией удрал, прихватив деньги, доверенные ему клиентами. При чем тут убийства? Чем, черт побери, вообще занимается этот Гарсиа? Не исключено, что он пытается вести свою собственную маленькую игру. В таком случае его визитная карточка, оставленная в сейфе, должна была сыграть роль наживки. А если так, то единственный достойный выход из положения – это просто проигнорировать его вместе с его карточкой. Главное – действовать хладнокровно.

Основной проблемой Молди являлось прямо-таки патологическое отсутствие каких бы то ни было сдерживающих начал. У него было колоссальное самомнение, взрывной темперамент и никакого терпения. Он не привык к бездействию. Он держал в своих руках столько важных ниточек и обладал таким влиянием, что в любой проблематичной ситуации его первым порывом было схватиться за телефон и дернуть за одну из них. Так поступали все, кто занимался тем же, чем и он: завидел облачко на горизонте – рассей его прежде, чем оно успеет приблизиться к тебе. Но для этого необходима соответствующая информация, а Молдовски до сих пор ни черта не знал об этом настырном кубинце. Это не давало ему покоя все утро. Два-три телефонных звонка кому следует – и все было бы в порядке... но к чему ударяться в панику? Он, Малкольм Молдовски, сделал свое дело тщательно и безупречно: случись где какая ошибка, это было бы просто смешно. Сеньор детектив Гарсиа ничего не сумеет выяснить. Никому не удастся так быстро сложить вместе все кусочки этой головоломки.

И все-таки Молдовски поймал себя на том, что пристально смотрит на телефон. Его отполированные ногти беспокойно постукивали по вишневому дереву. Ему просто необходимо было знать больше. Его рука потянулась через стол к «Ролодексу». Его пальцы быстро пробежали по знакомым карточкам. То было нечто вроде его пульта управления – невероятно мощного и, без преувеличения, всеобъемлющего. Имена и цифры, цифры и имена. И каждый из обозначенных ими людей был чем-то обязан ему, Малкольму Дж. Молдовски.

То была власть, сосредоточенная в его руках. И она действовала на него подобно наркотику.