Текст книги "Чары зари"

– Завтра мы доберемся до дана, – заметил он. – И тогда я смогу отдохнуть. После сражения, я имею в виду.

– Вы не можете сражаться! – возразила Джил. – Если вы попытаетесь махать мечом, рана снова откроется.

– О, не надо об этом беспокоиться. Я просто поезжу по краю. Посмотрю, что удастся увидеть.

Это было такое безумное заявление, что Джил не нашлась, что ответить.

– О… э-э… ну, я слышал, как мой дядя разговаривал с другими лордами. Они думают прямо с ходу начинать сражение. – Перрин выглядел искренне огорченным. – Обязательно будут раненые лошади, не исключено, мне удастся отвести их в безопасное место.

– О, я забываю, насколько здесь ценятся лошади.

Перрин кивнул, уставившись в огонь, словно над чем-то очень глубоко задумался. Он заговорил снова только через несколько минут.

– Я очень надеюсь, что Нед и Родри все еще живы.

Хотя Джил твердо знала, что живы, она не могла сказать этого Перрину.

– И я тоже, – проговорила девушка. – Кажется, вы очень высоко чтите своего двоюродного брата, господин.

– Я вовсе не почитаю его, потому что на самом деле он совершенно не достоин почтения. Но я его люблю. Мы вместе были пажами в дане Беноика. Я думаю, что спятил бы, если бы не Нед.

– Неужели тьерин был таким суровым?

– Нет, конечно, нет. Дело во мне, видишь ли. Я просто… ну… о… э…

Ожидая окончания фразы, Джил задумалась, не пошли ли прахом все попытки Неда сохранить чудаковатому кузену рассудок. Наконец Перрин поднялся и отправился к своим одеялам. Больше он не произнес ни слова.

* * *

– Ты уверен, что все произойдет сегодня? – спросил Греймин.

– Как и в том, что светит солнце, – ответил Родри. – Ваша светлость, я знаю, что похож на безумца, но клянусь: армия Беноика совсем близко. Нам нужно быть готовыми к вылазке. Если они не придут, то ваша светлость вправе считать меня сумасшедшим. Тогда мы все можем сдаться и покончить с этим.

Греймин долго смотрел на наемника – с сомнением и вместе с тем со странным благоговейным трепетом. На плече Родри нетерпеливо ерзал серый гном. Наконец тьерин кивнул.

– Ты прав, серебряный кинжал, – он повернулся к своему капитану: – Пусть люди вооружаются. Так или иначе, сегодня все закончится.

Гном схватил Родри за волосы, дернул и исчез. Боевой отряд выстроился за воротами; наблюдатели забрались на крепостной вал. Ожидание продолжалось под палящим солнцем. Люди уселись на булыжники. Никто не разговаривал, только время от времени кто-нибудь смотрел на Родри, нахмурившись в задумчивости, словно считая, что они все спятили, поверив словам серебряного кинжала. Внезапно послышался радостный крик:

– Из леса выезжают всадники! Вижу герб клана Волка! Это Беноик, клянусь богами!

Крича и смеясь, солдаты вскочили на ноги. Нед обнял Родри за плечи и прижал его к себе, полдюжины солдат разом хлопали его по спине. По приказу тьерина двое слуг подняли бревно, на которое запирались ворота. До собравшихся внутри дана уже доносился шум битвы: кричали воины, трубили рожки, лошади ржали, и сквозь все эти звуки прорывался лязг металла. Родри начал смеяться – вначале это было лишь невнятное бормотание себе под нос. Ему стало легко, ноги сделались невесомыми и, казалось, он парит на булыжниками.

– Не забудь! – прошипел Нед. – Мы идем на Наддрика.

Родри кивнул. Он продолжал смеяться. Со стоном и скрипом ворота раскрылись. Крича и толкаясь, боевой отряд выбежал наружу. Солдаты неслись по узкому проходу, как листья и щепки, запруживающие ручей, который подталкивает их, рвет и наконец, вспениваясь, прорывается наружу. Внизу, под горой, во вражеском лагере кричали и толкались. Началось кровавое сумасшествие. Половине людей Наддрика не хватило времени вооружиться; те, на ком все-таки оказались кольчуги, пытались удержать земляные укрепления. Но противиться кавалерийской атаке, имея лишь мечи и ни единой пики, оказалось практически невозможным. Лошади падали, ржали и вставали на дыбы; в ответ на каждую потерянную лошадь погибали трое или четверо врагов. Внезапно послышался крик:

– Противник в арьергарде! Противник в арьергарде!

Смех Родри звучал теперь куда громче и напоминал вой, когда осажденные понеслись вперед. Защитники земляных укреплений сломались под натиском конницы. Они повернулись и побежали – но лишь для того, чтобы столкнуться с новой угрозой: Греймин повел своих людей вниз по склону.

– Вон он! – завизжал Нед. – С украшенным щитом!

Крупный плотный мужчина в кольчуге, но без шлема несся через поле брани. Он отступал. Серебро его щита вспыхивало на солнце. Родри пошел на него. Смех серебряного кинжала прекратился, потому что он думал только о том, как добежать до врага. Вскоре Родри оставил далеко позади раненого Неда. Наддрик замедлял ход, он тяжело дышал, хватал ртом воздух. Затем он подвернул ногу и пошатнулся, Родри тотчас молниеносно подскочил к нему и отрезал от товарищей. Мгновение они просто смотрели друг на друга и тяжело переводили дух. Губы Наддрика шевелились под светлыми усами.

– Так вот, значит, каков человек, который собирался убить всех женщин и детей в дане, – произнес Родри.

Холодный, безумный смех вырвался из горла серебряного кинжала. Когда Родри сделал выпад, Наддрик уклонился, подняв щит и меч. Он ловко парировал удары, держа щит выше обыкновенного, чтобы прикрыть голову без шлема, и быстро сделал выпад в сторону Родри. Внезапно среди черного дыма взметнулось пламя: кто-то поджег шатры. Родри провел обманный маневр, заходя сбоку, и ударил; Наддрик, едва успел отбить удар, отпрыгнул назад и стал кружить. Когда Родри развернулся, чтобы смотреть противнику прямо в лицо, на обоих полетели дым и пыль, более густые, чем морской туман. Оба подавились и закашлялись. Запах гари привел Родри в неистовство.

Давясь от удушья, он завыл и бросился в атаку, дикий, как раненый лев, он бил, парировал удары, ругался и кашлял, в то время как Наддрик лишь отчаянно пытался спастись. Он отражал удары одновременно мечом и щитом, почти не нападая. Даже охваченный приступом безумия, Родри видел, что лорд устает. Наемник снова провел обманный маневр, быстро уклонился и отскочил. Наддрик попытался догнать врага – но действовал усталый и тяжеловесный лорд слишком медленно. Сильный удар Родри попал по шее сбоку. Послышался отчаянный крик, который сменился страшным булькающим звуком, и Наддрик упал – сперва на колени, а после набок. Кровь, пульсируя, хлестала из разрубленной артерии.

Приступ неистовства у Родри закончился, и его охватила паника. Где-то здесь лежит Джил, мертвая или раненая, где-то в этом огне находится его женщина. Он знал это, хотя и понимал, что ведет себя как безумец. Родри слышал, как Нед выкрикивает его имя, но повернулся и понесся к горящим шатрам – точно так же слепо, как атаковал Наддрика. Внезапно он услышал стук копыт и увидел, как из тьмы выезжает конь. Покрытая сажей, бледно-золотистая шкура Восхода светилась сквозь тьму.

– Родри! – закричала Джил. – Ко мне, за спину! Лошади Наддрика вот-вот побегут.

Родри убрал меч в ножны и вскочил на коня. Не успел он устроиться, как Джил пустила Восхода рысью.

– Что ты здесь делаешь?

– Спасаю тебя. Я слышала твой смех. Оглянись. Лошади бегут?

Когда Родри оглянулся, то мало что увидел в дыму и пыли, но все-таки различил силуэты коней, которые двигались от горящего лагеря.

– Клянусь богами! Кто-то их выводит.

– Наверное, сама Эпона. Когда несколько минут назад я проезжала мимо, они дико ржали и натягивали веревки.

Джил приостановила коня, повернулась в седле и удивленно взглянула на Родри. Он обнял ее и поцеловал. Джил рассмеялась и оттолкнула его.

– Ты мне сейчас шею сломаешь. Подожди немного, любовь моя.

В это мгновение Родри вспомнил, что они находятся посреди сражения, но он когда огляделся по сторонам, немного оглушенный, как и всегда после приступа неистовства, то понял, что сражение уже практически закончилось. Наддрик оказался в меньшинстве, большую часть его людей убили, а нескольких оставшихся взяли в плен. Джил с Родри спешились и пошли пешком, ведя коня в поводу. Родри увидел, как Нед разговаривает с Греймином над трупом Наддрика.

– Иди сюда, серебряный кинжал! – крикнул ему Нед. – Ваша светлость, вот человек, который прикончил ублюдка.

– Тебя за это наградят, серебряный кинжал, – сказал Греймин. – Получишь хорошую награду за все, что ты сделал для меня.

Тьерин опустился на колени, достал свой меч, взял его двумя руками и одним быстрым ударом отрубил Наддрику голову. У Родри скрутило живот – этот поступок тьерина был неблагочестивым. Греймин схватил голову за волосы и встал, глядя на окружающих так, словно бросал им вызов – посмеют ли они возразить ему. А после ушел, и голова врага болталась у него в руке. Хотя жрецы давно запретили отрезать головы и забирать их в качестве трофеев, – и, даже проклинали тех, кто это делает, – вид Греймина затронул что-то в глубине души Родри, подобно тому, как одна струна арфы начинает звучать, когда поет другая. Хотя Джил и Нед следили за тьерином с искренним отвращением, Родри почувствовал мрачное удовлетворение.

– Я бы сделал то же самое с человеком, который угрожал моей жене и родственникам, – сказал Родри.

– Ну, – Нед бросил на него короткий, испытующий взгляд. – Его определенно вынудили.

Перед тем, как отправиться в дан, Родри наклонился над обезглавленным трупом, обыскал его и забрал все ценные мелкие вещи – монеты, брошь в виде кольца, украшенные золотом ножны и серебряную пряжку ремня. Работа по найму подошла к концу, а серебряному кинжалу нужно думать, на что жить на долгой дороге.

Когда запылали шатры, Перрин ехал по краю поля битвы, собирая раненых лошадей и отводя их в безопасное место, подальше от земляных укреплений. Он не сразу понял, что означает этот дым, – пока гнедой конь, на котором он сидел, не стал нервно фыркать и пританцовывать. Тогда Перрин вспомнил лошадей Наддрика, стреноженных за шатрами. Перрин выругался, повернул коня и галопом помчался прямо к лагерю противника. Вначале его конь сопротивлялся и упрямился, но Перрин говорил с ним и хлопал по спине, успокаивая, пока животное не набралось смелости и не позволило вести себя в сторону огня.

Лошади находились между пожаром и земляными укреплениями, они вставали на дыбы и кричали тем жутким получеловеческим криком, который лошадь издает только в ужасе. Они лягали конюхов и в отчаянии натягивали веревки, которыми их стреножили. Перрин обвязал поводья вокруг луки седла, направляясь прямо в центр паники. Хотя его конь дрожал, то и дело угрожая взбрыкнуть и сбросить седока, животное продолжало послушно идти дальше, пока Перрин увещевал других коней. Слова лились из него потоком, он улыбался своей особой улыбкой конокрада, гладил, хлопал, подгонял лошадей, и в некотором роде напоминал главного жеребца в табуне, который устанавливает порядок, покусывая, подталкивая плечом и любовно потираясь об остальных коней. Паника среди лошадей начала спадать. Приплясывая и покрываясь серой пеной от страха, они сгрудились вокруг Перрина, окутанные дымом. Наконец конюхи смогли перерезать веревки

– Выводи их! – крикнул один. – И пусть боги благословят тебя.

Перрин махнул рукой, потом закричал и повел табун вперед. Они обошли наружные полевые укрепления и вырвались из горящего лагеря, как раз когда дождь искр и тлеющие куски ткани начали падать. Перрин кричал без слов, и кони понеслись галопом к безопасному лугу. Оглянувшись, Перрин едва мог различить дан, наполовину скрытый в дыму и пыли. Окруженный лошадьми, он ждал полчаса, пока дым немного не рассеялся. Когда он повел табун назад, Нед выехал ему навстречу.

– Я тебя искал, – сказал Нед. – Я предполагал, что ты – единственный человек на земле, способный спасти лошадей Наддрика.

– О… э-э… ну, видишь ли, они мне доверяют.

Мгновение двоюродные братья просто смотрели друг на друга.

– Э… ну, – промямлил Перрин наконец. – Ты думал, что меня убили во время первой стычки?

– Думал. А теперь вижу, что мне не повезло.

– И я от тебя тоже так и не избавился.

Они склонились с седел, сжали руки и улыбались так, что, казалось, эти улыбки никогда не сойдут у них с губ.

Вернувшись в дан, двоюродные братья передали лошадей слугам, а сами отправились в большой зал, где за столом для хозяев и почетных гостей шло совещание. Мелкие лорды и союзники просто слушали, а Беноик и Греймин спорили, оба с красными лицами. Они отчаянно кричали друг на друга.

– Послушай меня, ты! – орал Беноик. – Ты сам все испортил. Теперь брату Наддрика будет трудно уладить это мирным путем. Что он скажет, когда получит тело брата, состоящее из двух кусков?

– Может говорить все, что хочет, будь он проклят! С кем он будет против меня сражаться? С призраками из Иных Земель?

– А как насчет союзников Наддрика? Думаешь, их матери смогли родить только по одному сыну? Разве у них нет дядьев, чтобы отправиться мстить за племянников?

Греймин промолчал и начал поглаживать усы.

– Если ты хочешь покончить с этим, то тебе лучше незамедлительно отправить посыльных в дан Дэверри, и, просить вмешаться самого короля, – продолжал Беноик. – Если ты так поступишь, то я тебя поддержу в этой войне. Хотя бы ради моего несчастного племянника. Если же нет, то я немедленно увожу моих людей. И Неда вместе с ними.

У Беноика всегда был талант к шантажу.

– Решено, – объявил Греймин. – Я прямо сегодня отправлю гонцов.

Беноик удовлетворенно кивнул, встал и жестом приказал Неду и Перрину следовать за ним.

– Пошли, ребята. У нас есть раненые, о которых стоит позаботиться. Серебряный кинжал заслужил награду. Именно он зарезал Наддрика, да? Ха! Проклятый ублюдок заслужил это – быть зарезанным проклятым серебряным кинжалом.

Хотя у Перрина от усталости кружилась голова, он отправился вместе с ними, потому что боялся признаться дяде в своей слабости. Они нашли Родри у двери. Он пил эль, как воду, а Джил улыбалась ему так, словно считала, что он в одиночку выиграл сражение. Перрин вздохнул от этой жестокой несправедливости. Почему она так искренне любит наглого, неистового парня? Джил нравилась Перрину. Привлекательная девушка, полудикая и странствующая со своим конем золотистого окраса, который так ей подходит. Но она также связана с лучшим фехтовальщиком, которого Перрин когда-либо видел. Родри вызывал у него ужас.

– Ну, серебряный кинжал, – заговорил Беноик. – Ты вдвойне отработал стоимость найма. Приходится порой слышать о людях с третьим глазом, которые предвидят смерть или кораблекрушения, или что-нибудь столь же плохое, но ты увидел хорошее – и твой талант оказался очень кстати.

– Благодарю, ваша светлость. Мы, люди Элдиса, несколько своеобразны.

Прочие засмеялись шутке, а Перрину от нее стало не по себе. Что-то в этом серебряном кинжале было странное. Перрин не мог облечь свои ощущения в слова, но у него словно зудело где-то внутри, вызывая чувство, подобное тому, которое обычно предупреждало его о том, что он следует не той дорогой.

Родри не только представлял для него опасность; он был укором, частью проклятия или… чего-то неясного. Перрин озадаченно потряс головой, а этого делать не следовало.

Внезапно комната поплыла у него перед глазами и из ниоткуда поднялся потрескивающий золотистый туман. Он услышал, как Нед что-то крикнул, а потом потерял сознание. Хотя Перрин очнулся на короткое время, пока Нед с Беноиком устраивали его на кровати, он заснул прежде, чем они успели выйти из комнаты. Он проспал весь день, и ему снилась Джил.

На следующий день все уцелевшие мужчины в дане выехали вместе с господами благородного происхождения, чтобы с почестями вернуть тела Наддрика и его союзников. Но на самом деле это был готовый к сражению боевой отряд – на тот случай, если родственники Наддрика решат продолжать кровную вражду.

Все утро Джил помогала жене Греймина Камме ухаживать за ранеными. В Кергонни такая работа обычно падала на плечи господских и солдатских жен, поскольку в провинции не было достаточного количества лекарей. В полдень они обе с удовольствием умылись и посидели за легкой трапезой, состоящей из хлеба и сыра.

– Спасибо за помощь, Джил. Ты многое умеешь.

– Я рада помочь. За свою жизнь я видела много кровопролития.

– Это неизбежно, раз ты следуешь по дорогам за своим серебряным кинжалом. Он красивый мужчина, не так ли? Могу понять, как он вскружил голову молоденькой девушке. Но разве ты никогда не жалела о том, что поехала с ним? Ты, наверное многое оставила ради своего Родри.

– Нет, госпожа. Все, что я когда-либо знала в жизни, – это нищета. Родри никогда не дает мне голодать и… ну, этого для меня достаточно.

Камма уставилась, прикусила язык, чтобы не сказать какую-нибудь грубость, а затем виновато улыбнулась. Джил решила, что пора сменить тему.

– Кажется, рана лорда Перрина хорошо заживает. Я очень рада. В конце концов, ведь Родри обязан ему жизнью.

– И мы все тоже, – на мгновение лицо Каммы стало очень усталым и вытянулось. – В его клане рождаются упрямые люди. Самые упрямые во всем Кергонни.

– Вы хорошо знаете его клан?

– Да. Его тетка и мать – мои кузины. Точнее, мне следует сказать, его мать была моей кузиной, бедняжка. Видишь ли, она умерла несколько лет назад. Но тетя Перрина Гверна жива и здорова, и мы часто встречаемся. На самом деле Гверна и воспитала его. Видишь ли, Перрин – младший из семи детей, и его мать так никогда и не оправилась после его рождения. Беременность протекала тяжело, постоянные кровотечения и сильные боли, да и родился он семимесячным, а не девятимесячным, как положено.

– Клянусь самой Богиней! Удивительно, что ребенок выжил.

– Мы с Гверной тоже удивлялись. Он появился на свет крошечным, но здоровым. Гверна нашла кормилицу и заставила девушку носить Перрина в люльке, висевшей у нее на груди, под платьем, день и ночь, чтобы согревать его своим теплом, и девушка целый день сидела у огня. Я думаю, что это-то его и спасло, поскольку его постоянно держали в тепле. – Женщина замолчала и задумалась. – Может, трудное начало жизни сделало его таким странным, беднягу. Гверна всегда называла его подменышем. Все эти старые сказки, когда духи крадут человеческого детеныша и вместо него оставляют одного из своих. Глядя на Перрина, невольно о них вспоминаешь.

Джил внезапно задумалась о Перрине. Старый предрассудок может оказаться правдой, но серый гном материализовался на столе и ухмыльнулся так презрительно, глядя на Камму, что, казалось, он с огромным презрением относится к самой идее чего-то подобного. Гном уселся рядом с подносом, на котором лежал сыр, и опустил подбородок на руку, слушая.

– Нехорошо, что я говорю про него такие вещи теперь, когда он вырос и стал мужчиной, – продолжала Камма, – но если бы ты видела его в детстве, Джил, то ты бы поняла меня. Он был тощим маленьким мальчиком, а его рыжие волосы всегда напоминали гнездо дрозда, сколько бы Гверна их не расчесывала. – Камма улыбалась, с удовольствием воспоминая о лучших временах. – И он всегда удирал в горы или лес, при каждой возможности. И обычно плакал каждую осень, когда начинал идти снег, потому что ему придется несколько месяцев оставаться в доме. Как-то раз он вовсе убежал из дома. Ему было не больше восьми. Греймин и я поехали навестить Гверну и Беноика, а Перрина поймали, когда он пытался стащить медовик в кухне. Ну, все дети этим занимаются, но Беноик впал в ярость. Он собирался выпороть парня. Маленький Нед все умолял и умолял дядю пощадить Перрина, и Беноик смилостивился. А на следующее утро Перрина не оказалось дома. Гверна отправила всех мужчин дана искать его. Мы жили там две недели, и никто его не нашел. Гверна плакала, думая, что он умер от голода или утонул. Я и сама так решила. Но потом, когда настала зима, Гверна отправила мне сообщение. Едва пошел снег, как Перрин появился у ворот, грязный и потрепанный, но не оголодавший. Три месяца он в одиночку прожил в горах.

– Боги! А что он рассказал?

– Ну, он ведь слышал, как все называют его подмененным ребенком, поэтому втемяшил себе в голову, что ему следует отправиться жить с простейшими духами. Но он их так и не нашел, бедняжка. Несчастная Гверна, она так плакала над ним. И даже Беноик стал с ним помягче. По крайней мере, на какой-то период.

Джил хотелось бы еще послушать, но предмет воспоминаний самолично появился в зале и подошел к столу. Гном оскалился и исчез.

– Перро, тебе нужно лежать, – сказала Камма. – Кто-нибудь из слуг принесет тебе поесть.

– Скучно лежать в кровати.

Прижимая раненую руку на перевязи к груди, Перрин уселся за стол напротив Джил. У него под глазами выделялись синяки, напоминающие пятна сажи.

– Лорд, вам на самом деле следует отдохнуть, – обратилась к нему Джил.

– Я никогда не поправлюсь, если буду заперт, как свинья в свинарнике. Я хочу пойти в лес и посидеть там немного.

Вкупе с рассказом Каммы его желание приобретало странный смысл. Из чувства долга перед человеком, который спас Родри жизнь, Джил оседлала его серого в яблоках мерина, помогла ему сесть, а затем вывела коня из дана. Внизу, на поле, осталась только часть земляных укреплений. Люди Беноика уже сложили тела убитых в канаву и забросали землей. Джил с Перрином миновали этот мрачный шрам на теле земли и добрались до края леса. Там они нашли место среди сосен, где землю покрывал толстый слой иголок, а солнечный свет проникал между веток. Вздохнув от удовольствия, Перрин прислонился спиной к дереву.

Оказавшись на свободе, он действительно выглядел немного окрепшим, щеки у него порозовели и глаза блестели.

– Очень приятно, что ты, Джил, так со мной занимаешься. Спасибо.

– О, не за что! Я вам многим обязана за спасение Родри.

– Нет, не обязана. Я сделал все это ради Неда и себя самого. Что мне оставалось? Лечь на поле и позволить им убить меня? Я даже не вспомнил о Родри. Поэтому благодарить меня не за что.

– Я никогда не встречала никого, кто бы думал, как вы, лорд. Вы… как священник.

– Все так говорят. Знаешь ли, я хотел стать священником. Мой дядя из-за этого пришел в ярость, а отец просто посмеялся.

– Не могу представить, чтобы Беноик позволил кому-то из своих родственников служить Белу.

– О, не Белу. Я хотел стать жрецом Керуна, но даже не смог найти храм моего бога.

Джил очень удивилась. Она мало знала о поклонении Керуну. Только то, что это – один из темных богов Времен Рассвета, которых заменили другие, когда набрали силу культы Бела и Вуда. Бог-олень считался богом охоты, в то время как Бел управлял земледелием и оседлой жизнью. Джил смутно помнила, что вроде бы первого убитого в новом году оленя следовало жертвовать Керуну, но сомневалась, что кто-то теперь это делает.

– Керун – великолепный бог, – заметил Перрин.

– Ну, все боги великолепны, – сказала Джил на тот случай, если кто-то из них подслушивает.

– О, да, но Керун – единственный, кто… о… э-э…ну, как кажется, мне подходит. – Перрин долго думал. – О, э… мне следует сказать, что Керун – единственный бог, которому я подхожу. Или что-то в этом роде. Я всегда чувствовал, что если буду молиться другим, они воспримут это, как оскорбление.

– Что? О, послушайте, не нужно быть таким суровым к самому себе. Богиня Луны – мать всех нас, и она, и Три Матери выслушают молитву любого.

– Не мою. Луна – не моя мать.

Джил предполагала, что подобное заявление – почти богохульство. И все же она знала о богах недостаточно, чтобы опровергать слова Перрина или обсуждать тонкости поклонения божествам.

– Учти, дело не в том, что мне нравится быть таким, – продолжал Перрин. – Просто я знаю это сердцем. Керун – единственный бог, который меня примет. Я хотел бы быть его жрецом, жить где-нибудь в дикой местности и отправлять его обряды. Видишь ли, я даже не могу найти никого, кто бы достаточно знал об этом.

– Может, вам стоит съездить в дан Дэверри? Мне говорили, что там остались древние храмы. И тамошние священнослужители знают все. Готова поспорить, там обязательно сыщется какая-то книга. Наймете кого-нибудь, кто сможет прочитать ее для вас.

– Прекрасная мысль! – Перрин улыбнулся ей. – Ты на самом деле восприняла мои слова серьезно, не так ли?

– Конечно. Мой отец всегда говорил: если человек хочет стать священнослужителем, то боги облагодетельствуют тех, кто помогает ему в этом.

– Похоже, твой отец – прекрасный человек. Но никто никогда не воспринимает меня серьезно, даже Нед. Конечно, он заботится обо мне и защищает меня, и все такое, но, видишь ли, он считает меня сумасшедшим, хотя сам никогда не признается в этом.

– Я не считаю вас сумасшедшим.

– Правда?

– Да. Буду с вами честной, господин. Я думаю, что вы – странный человек, но на долгой дороге мне приходилось встречать и более странных людей. В сравнении с некоторыми из них вы… ну… вполне обычный.

Перрин тряхнул головой и рассмеялся. Джил удивилась его смеху, глубокому, приятному и искренне веселому, и поняла, что ожидала смеха, подобного речи: прерываемого паузами и странного.

– Может, мне на самом деле стоит поехать в дан Дэверри и посмотреть мир, – наконец сказал Перрин. – Думаю, мне удастся собрать денег по братьям. Видишь ли, они, вероятно, охотно дадут мне средства, чтобы на какое-то время отделаться от меня. Спасибо, Джил. Я никогда об этом не думал. Я ненавижу города. Мне никогда не приходило в голову, что в них можно найти что-то стоящее.

– Ну а мне они нравятся. Да, там много вони, но всегда найдется что-то интересное даже среди неприятных запахов.

Перрин улыбнулся, глядя на нее с такой теплотой, что Джил насторожилась, вспомнив, что они вдвоем и скрыты ото всех. Поскольку она знала, что запросто справится с Перрином, то не боялась его. Однако могли возникнуть неприятности с Родри. Джил не желала видеть бедного Перрина погибшим от рук своего ревнивого мужчины. Почувствовав, что ее настроение переменилось, Перрин вздохнул и отвернулся.

– О… э-э… ну, из меня наверное мог бы получиться хороший священнослужитель. Воин-то из меня жалкий.

– Не надо себя оговаривать.

Перрин кивнул с отсутствующим видом. Она ждала, чтобы он продолжил, и ждала, и ждала, пока, минут через двадцать, не поняла, что он способен часами сидеть молча. И хотя Перрин не интересовал Джил как мужчина, но как загадка – он очаровывал.

* * *

В тот вечер армия разбила лагерь, примерно в двадцати милях к северо-востоку от дана Греймина, на том самом месте, которое стало предметом спора и привело к войне. Здесь солдаты и останутся, пока посыльный ездит к брату Наддрика. Поскольку погода стояла теплая, телегу с останками благородного господина разместили на большом удалении от лагеря и так, чтобы ветер не приносил в лагерь запах разложения. Как заметил Нед в разговоре с Родри, Эйгвик даже не станет разворачивать труп брата, чтобы посмотреть, как его изуродовали.

– Будем надеяться на это, лорд, – ответил Родри. – А далеко ли до дана лорда Эйгвика?

– Десять миль. Если повезет, он появится к закату завтрашнего дня.

Они вместе отправились назад в лагерь, который широко раскинулся по всему лугу. Сумерки сгущались и небо сильно потемнело, однако Родри прекрасно видел своим полуэльфийским зрением. Когда они проходили мимо зарослей кустарника, он заметил, как что-то в них пошевелилось, и остановился, чтобы рассмотреть получше. Вряд ли заяц или какой-то другой зверек осмелился подойти к людям так близко. Среди искривленных стволов, между которых росли кусты, скорчился один простейший дух. Родри никогда не видел никого ему подобного: это был деформированный гном черного цвета, с длинными клыками, выпученными глазами и красными когтями. Мгновение он в ужасе смотрел на Родри, а затем исчез.

– Что-то не так? – спросил Нед.

– Ничего, лорд. Просто почудилось… как будто кто-то здесь что-то обронил… Какую-то вещицу… Но это оказался лишь камень.

Позднее, когда они устроились возле костра, у Родри возникло чувство, что за ним наблюдают. Тщательно осмотревшись по сторонам, он, тем не менее, не обнаружил, чтобы на него кто-либо смотрел – человек или дух.

* * *

– Использовать простейших духов в роли шпионов может оказаться очень опасным, – заметил человек, который называл себя Гвином.

– Знаю, но ничего больше не могу предпринять, пока я не видел Родри во плоти. – Его товарищ поднял голову от зеркала для дальновидения, которое лежало на квадратном куске черного бархата. – По крайней мере, он уцелел. Эта гнусная маленькая вражда запросто могла нарушить все наши планы.

Гвин безмолвно кивнул, прекрасно осознавая, как близки они были к тому, чтобы потерять свою дичь, отдав ее воинскому вирду. Человек, пользовавшийся именем Меррик, осторожно завернул зеркало в бархатный лоскут и убрал в потайной карман седельных вьюков. Их выбрали для этой охоты потому, что в их жилах текла дэверрийская кровь, хотя оба родились в Бардеке. У обоих были прямые, темно-каштановые волосы и достаточно светлая кожа, чтобы не бросаться в глаза в королевстве, где почти не встречаются уроженцы Бардека. Мать Гвина, деверрийку, ее обедневший клан продал купцу из Бардека, а тот сделал ее своей наложницей. Как смутно помнил Гвин, кожа его отца была довольно светлой. Он видел своего отца всего несколько раз перед тем, как его самого продали – в возрасте четырех лет. Гвин ничего не знал о прошлом Меррика. Настоящее имя спутника также осталось ему неизвестным. Люди, которых выбирали в Братство Ястребов, умели хранить секреты и не выспрашивали у других их тайны.

– А ты знаешь, где он сейчас?

– Да, – ответил Меррик, застегивая седельные вьюки на пряжку. – Недалеко. Думаю, для нас будет безопасно проехать там завтра. Мы остановимся и несколько минут поглазеем на армию. Никто не обратит на нас внимания. Какой путник не остановится и не понаблюдает за делами господ благородного происхождения?

– Правильно. А потом?

– Понаблюдаем. Ничего больше. Хорошенько запомни. Мы только понаблюдаем со стороны, пока Родри с девушкой не окажутся на дороге одни. Тогда мы призовем остальных наших и будем действовать.

– Ладно. И все же… что-то в этом плане мне не нравится. Он слишком сложен. Все перепутано и переплетено, как эти кружева, которые они тут любят.

– Должен признать я чувствую то же самое. Но кто мы такие, чтобы спорить с начальством?

– Никто, конечно.

Гвин внезапно содрогнулся от страха, словно произнеся совершенно обычное слово «никто», он мог вызвать Невина, имя которого как раз и значило «никто». Вдруг мастер светлого двеомера явится перед ними прямо в гостинице, подобно демону, который возникает при произнесении его имени? Гвин почти тотчас отмахнулся от нелепой мысли, посчитав ее только свидетельством своего собственного беспокойства. Да, его тревожил этот план, слишком туманный и запутанный. Начальники в кровавой гильдии заставили их с Мерриком придерживаться именно такого образа действий. Им-то самим хорошо, в безопасности, дома на островах. Сидеть и приказывать выкрасть Родри. И доставить Родри в целости и сохранности. И не привлечь внимания двеомера Света.