Текст книги "Рома, прости! Жестокая история первой любви"

Господи, как она может сейчас о таком думать!

От стыда за свои мысли Людмила Сергеевна схватилась за голову и застонала.

– Да вы что, в самом деле? – Володя зашел на кухню в крайнем раздражении. – Всего лишь десятый час! Это разве время для мужика? Могут быть у человека дела?

– Нет, – твердо ответила Юля. – У Романа нет и быть не может никаких дел. Он не деловой.

– Значит, появились!

– С неба свалились, – мрачно усмехнулась Юля.

Хлопнула входная дверь. Появился Макс, как собака, отряхиваясь и что-то весело напевая.

– Ого! Какой сбор! А повод?

Юлька исподлобья посмотрела на брата:

– По моим прикидкам ты давно должен быть дома…

– Что? По каким прикидкам? – растерялся он.

– Боже, только не сейчас! – взмолилась Людмила Сергеевна.

– Да что случилось-то?

– Ничего особенного. Ромка пропал, – просто сообщила Юля.

– Татьяна Николаевна! – голос Алены звенел радостно и совсем по-девчачьи. – У меня такое счастье! Вы меня слышите?

– Слышу, слышу! – Таня улыбнулась Алениным словам. – Какое же у тебя счастье?

– Я не хочу по телефону, Татьяна Николаевна! Можно, заеду к вам завтра? И все расскажу, все-все!

– Хорошо, конечно, Аленушка! В любом случае я за тебя очень рада. Завтра жду тебя… Во сколько?

– Я вам позвоню после пяти, ладно? Я умираю от счастья, Татьяна Николаевна!

Таня засмеялась:

– Слава Богу, от этого ты не умрешь. Но и не уснешь – на ночь все-таки прими димедрол…

– Спать? Я буду всю ночь петь, танцевать, читать стихи. Вслух!

– Соседи милицию вызовут, – засмеялась Таня.

– Милицию? Пока, Татьяна Николаевна, до завтра, я пошла печь пироги для милиционеров! И для соседей… – и она отключилась.

Что же такое произошло? Алена говорила с ней, как влюбившаяся девчонка, которую впервые поцеловали… Стоп! Конечно, тут не без любовной истории. Неужели опять Роман Лавочкин? Таня даже поежилась: это уж чересчур.

Мелодично затренькал телефон. Володя нервно схватил висящую на стене трубку.

– Да! – лицо его, сперва прояснившееся, быстро исказилось гневной гримасой. – Да, милый мальчик, они обе здесь… К твоему сведению, Юля и ее мать в предынфарктном состоянии! Где тебя носило?.. Ладно, не мямли, жене будешь объяснять… Ты из дома? Я их сейчас привезу. – Он шмякнул трубкой о стену.

– Тихо, Володя, сломаешь, – произнесла Людмила Сергеевна с нескрываемым облегчением. На ее щеки вернулся румянец, она распрямилась.

Юлька же никак не выказала своего отношения к появлению на этом свете супруга. Она встала, взъерошила свои короткие волосы и сказала:

– Спасибо, дядя Володя, пойду Аську собирать, – и удалилась с кухни.

Макс, стоявший ко всем спиной и смотревший в окно, обернулся к матери:

– Мама! Объясни мне: она что, следит за мной?

– Мася! – Людмила Сергеевна молитвенно сложила руки. – Давай не сейчас, не сегодня, у меня больше нет сил!

– Но это для меня важно! Ведь если она и Риту…

– Макс! – прикрикнул Володя. – Тебе же сказано: оставь мать в покое.

Людмила Сергеевна вдруг резко побледнела и схватилась за сердце.

– Люся! Что – плохо? – Володя бросился к жене. – Накапать валокордин?

– Ма, прости! – Макс шагнул к матери и виновато погладил ее по руке. Она улыбнулась.

– Все в порядке, не волнуйтесь, пожалуйста! Володя, оставь, ничего не надо! Только, сынок, пожалуйста, пожалей меня сегодня! Поговорим об этом… потом, ладно?

– Конечно, ма… Все будет хорошо!

Когда Володя привез Юльку с дочкой домой, Аська уже спала, и ему пришлось донести ее до квартиры на руках.

Ромка будто дежурил у порога: как только они вышли из лифта, он распахнул дверь и молча взял девочку из Володиных рук.

– Ну, все, пока, – сухо попрощался Володя и успел сесть в еще не уехавшую кабину.

Юлька и Роман с дочкой на руках вошли в свой дом, отразившись в зеркале, как идеальная семейка…

– Где ты был? – спросила она, когда они уложили Аську в ее кроватку за шкафом и вышли на кухню. Ромка с минуту щипал подбородок и молчал. Он не глядел на Юльку, но его жег ее недобрый, подозрительный взгляд. И это после теплых, любящих глаз Алены! Наконец он решился:

– Во-первых, прости за то, что так получилось по-дурацки… Я виноват… Это ужасно… Но есть еще во-вторых… Юль, так больше нельзя, ты же понимаешь… И тебе плохо… И Аське, я думаю… Вот… – Ромка глубоко вздохнул и, зажмурившись, выпалил: – Я ухожу, Юля. Я хочу попробовать все сначала. Ведь не получилось у нас ничего… Я надеюсь, тебе тоже удастся изменить свою жизнь… Может, встретишь кого…

Юля до сих пор не произнесла ни слова.

– Ты не думай, я тебя обеспечу! Миллион[1]1
  Примечание: в описываемый период средняя зарплата в РФ составляла около 300 тыс. руб. в месяц.


[Закрыть] в месяц буду давать!

– Сколько? – тихонько переспросила она.

– Миллион…

– Откуда?

– Я нашел… новую работу…

– Надо же, как все совпало, – Юля говорила едва слышно.

– Да, вот так бывает… Совпадение…

– Может, тебя купила богатая дама, а миллион мне – это отступные?

Ромка густо покраснел: со стороны все выглядело именно так, но ведь на самом деле была еще огромная любовь и страсть. Но об этом и говорить не стоит, ибо в Юлькиных словах сквозила едкая ирония. Она шутила!

– Ты что, язык проглотил, муж? Вернее, богатый муж! Миллион в месяц – это ж надо! Как называется твоя работа? – с издевкой продолжала Юлька. И вдруг, не дожидаясь ответа, она схватила висящую на стене разделочную доску и изо всех сил запустила ею в окно. Раздался жуткий звон разбивающегося на мелкие кусочки стекла… Роман охнул, присел и закрыл руками уши. Стекло все звенело и звенело, ссыпаясь осколками на пол.

Часть 2
Зимние каникулы

Быстро отгорела осень. Снег прочно обосновался на земле уже в конце октября. Иногда, правда, оттепель сгоняла его с трона, и тогда на радость прохожим вылезал чернющий асфальт, по которому так здорово, удобно и нескользко ходить. Хотя все уже смирились с зимой и жили в ожидании Нового года. Праздника, конечно, а не смены календарных цифр…

«Зачем мне этот праздник? – думала Рита, глядя в окно на медленно падающие хлопья и вспоминая песню Сальваторе Адамо «Падает снег», такую щемящую, печальную и прекрасную – соответствующую погоде и настроению. – Я люблю этот год, он для меня был счастливым, а что будет в следующем, кто знает?»

– За что я люблю интеллигентные дома, – сказал Макс, входя к ней в комнату, – так это за то, что книги – везде. Даже в самых неожиданных местах, – он протянул ей «Волшебника Изумрудного города». – В сортире, пардон, обнаружил.

Рита покраснела:

– Это Ванька. Заимел привычку ходить в туалет по большой надобности исключительно с художественной литературой. Да еще там громко вслух читает!

Макс засмеялся. Но быстро вдруг стал серьезным, даже грустным.

– Я знаю, как он выглядит. По фотографиям. Знаю его привычки, все смешные и страшные истории, которые с ним приключались. Я даже покупал для него фломастеры. Когда же я удостоюсь чести быть представленным ему лично? А, Рит?

Она упрямо замотала головой:

– Только когда все окончательно решится.

– Разве еще не окончательно?

– Максик, я-то все решила, но даже Гоша ничего еще не знает…

– Вот, кстати: сколько можно с этим тянуть? Когда ты ему скажешь? И вообще, я не понимаю, как ты с ним общаешься… И это… Ты с ним… – Макс отвернулся, чтобы скрыть смятение. Рита с нежностью смотрела на его кудрявый затылок.

– Мы спим в разных комнатах. Уже давно.

– И он не возражает? – В голосе Макса послышалось облегчение.

– Не знаю. Мы не обсуждали.

– Но как…

– Макс! Хватит. – Она положила руки ему на плечи, он повернулся. – Если мы сегодня потратим наше время на выяснение всех обстоятельств…

– Нет-нет, ни за что! – зашептал он и привлек Риту к себе. Она прижалась к нему всем телом, и зазвучала музыка, и закружилась карусель… А вот в первый раз…

«Первый раз» начался задолго до прихода Макса.

Накануне.

Было уже, наверное, полдвенадцатого вечера. Ваня спал, Гоша смотрел телевизор. Рита пошла в ванную, как бы принимать душ перед сном. Она включила воду и принялась изучать собственное тело.

Не самое веселое занятие, прямо скажем, когда тебе уже почти тридцать три, а надо, просто необходимо выглядеть на восемнадцать.

Итак, что мы имеем? Дряблость везде, особенно на бедрах. Грудь – высокая, красивая, но по современным меркам недостаточно большая. По крайней мере, при таких бедрах могла бы быть побольше. Плечи покатые, шея – тонкая, длинная, хоть тут все в порядке, спасибо зарядке. Кстати, зарядку Ритка делает класса с девятого, всегда и везде, даже на даче или в доме отдыха. А толку? Хотя, с другой стороны, что было бы без нее? Это видно по некоторым ее подругам…

Так, дальше: ноги ровные, стройные, но вот внизу! Это Риткина беда и боль – откуда, почему вдруг повылазили эти старческие уродливые шишки?

– Мы с тобой русские бабы, что бы там ни говорила Сима. А какая русская баба без подагры? – «утешала» ее мама и тыкала пальцем в свои раздувшиеся косточки. – Ты на это посмотри, доча! У тебя разве шишки? У тебя розочки! Вот у меня – да! Знаешь, как болят? Радуйся, что пока тебе это не известно!

– Радоваться? Тому, что у меня все впереди? Эта гадость будет расти и болеть, и к сорока годам я начну ходить, как ты, – в мужских кедах сорок первого размера!

– Ну, что тут сделаешь?

– Пусть мне лучше ноги отрежут!

Словом, хоть плачь. «Надену носочки!» – вдруг осенило Риту. Точно! У нее есть такие красивые, беленькие, кружевные, совсем новые. Фу-у, полегчало!

Рита выбрила все ненужные волосики, приняла душ и намазалась всеми кремами, которые имелись у нее в наличии: персиковым, «Пленитюдом», «Детским»… Ее кожа должна быть мягкой, как у младенца… Она втирала и втирала, ожесточенно, даже с каким-то отчаянием, потому что в голове стучало: «Тридцать три и восемнадцать, тридцать три и восемнадцать!» А должно ли ей быть неловко, стыдно оттого, что Макс столь юн? Да, ей неловко, но не поэтому. Она абсолютно неискушенная в любовных делах женщина, ей страшно опозориться… Бог мой, сколько прочитано романов, сколько просмотрено фильмов со всякими сценами… Но что толку, если сама ты никаким искусством любви не владеешь, хоть и читала «Ветку персика», ничего не умеешь. Один плюс – уже не девушка…

Странно, но Макс был почти спокоен. Мысль о том, что он по неопытности может опростоволоситься, как-то не приходила в его счастливую башку. Он так любил Риту, так хотел ее, так чувствовал ее всю, до кончиков пальцев, что от него не укрылось ее волнение и даже испуг, когда они назначили этот день.

– Я так хочу тебя! – шептал он в каком-то очередном подъезде, где они прятались от осеннего снега и людей.

– Ах ты, мальчик мой! – Она ласково погладила его по щеке. А слова-то прозвучали наигранно! Испугалась! Конечно, он не показал ей, что понял все о ее неопытности и страхах. Он только подумал: «Что ж, мы на равных. Главное, чтоб она перестала бояться».

Насколько все-таки фальшива жизнь, вернее, правила, по которым она предлагает играть! Ты должен соответствовать какому-то образу, подходящему тебе с точки зрения окружающих. Вот Рита перед всеми играет роль преуспевающей журналистки, которой просто повезло с денежной работой и с солидной фирмой! В действительности у нее – жуткие переживания и тоска по «настоящей» работе, особенно на радио. Она ведь слушать радио спокойно не может, у нее тут же слезы на глазах. «Я им просто болею, не могу без этой отравы!» – призналась она однажды. А уходила от этой «отравы» как? С ухмылочкой, с презрением ко всем остающимся, мол, у меня идей вагон, и в сотне мест получше вашего меня ждут с распростертыми объятиями… Зато вышла за дверь – и ножки подкосились, слезы полились, сердечко заныло.

И перед Максом ведь выпендривается: я-де опытная женщина, мне так стыдно, что я мальчишку совращаю! А сама, как заяц, дрожит от страха!

А он? Как-то кончились у него занятия, вышел он с ребятами на крыльцо их «альма матер» покурить… И вдруг Макс увидел Риту. Она стояла неподалеку и, улыбаясь, смотрела на него. Он рванул к ней, что есть сил, сорвался с места, как гоночная машина на «Формуле-1».

– Ого! – гоготнули его одногруппники.

Макс прижал Риту к себе изо всех сил. Она пыталась оттолкнуть его.

– Ты что, спятил? На нас все смотрят!

– Черт с ними! Почему ты здесь?

– Просто очень хотела тебя увидеть. Я не права? – какие у нее глазищи, с ума можно сойти!

– Ты всегда права! – ласково ответил Макс.

На следующий день парни обступили его со всех сторон.

– Ну, Макс, колись!

– Это твоя тетя?

– Шутка, Макс, спокойно! Мы все поняли! Только сознайся: ей же никак не меньше двадцати… м-м… семи?

– Вот твой интерес, оказывается: не девочки, не мальчики, а дамы!

– А заливал-то, чувак: работаю, занимаюсь, времени нет!

– Макс, а как такие дамы в деле?

– По крайней мере, они в теле!

И гогот. Что им объяснять, козлам? Они давно смирились с тем, что Макс – не коллективистская особь, он существует в собственном мире и в своих увлечениях. Разумеется, люди задавались вопросом, чего такого интересного нарыл в этой жизни Макс, что ему по фигу девочки, дискотеки, компании? И была даже зависть, тщательно маскируемая под презрение. Теперь эта зависть даже усилилась: ничего себе, симпатичная, зрелая дама – одна из Максовых тайн! Однако как он кинулся к ней, как она смотрела на него! Быть может, тут нечто большее, чем просто накопление сексуального опыта?

Макс слушал смех одногруппников, догадывался о незаданных вопросах и, в конце концов, сказал:

– Ну, вы оторжались, наконец? Чего пристали – завидуете, так и скажите!

Это был тот ответ, которого ждали. «А ты как думал?», «А у нее подруги свободной нет? В смысле – замужней…» и пошло-поехало. Вскоре началась лекция, и все само собой успокоилось.

Однако Максу стало не по себе. «Завидуете…» Вот к чему он, получается, свел их с Ритой любовь. Но разве он смог бы объяснить им все? Нет, надо соблюдать правила игры! Вот «завидуете» и с нужной интонацией – это всем понятно. И не выходит за рамки.

Кто знает, может, все эти ржущие ребята тоже играют свои роли и тяготятся ими не меньше его… Но Максу было безумно стыдно перед своей Любовью. «Прости, Рита!» – мысленно извинился он перед ней.

Когда пришел «назначенный» день, Рита с утра сделала все, как тогда: Ваню пораньше – к маме, сама к тете Симе («Господи, сделай так, чтобы она подольше не уезжала!»), потом якобы по делам и магазинчикам, а на самом деле – опрометью домой.

Когда Рита влетела в квартиру, часы показывали двенадцать тридцать. Оставалось еще полчаса.

Под душем она мылась самой душистой пеной, какую нашла накануне в галантерее. Затем дезодорант, духи и, наконец, на свежее, благоухающее тело – новое белье за умопомрачительные деньги. И носочки. Снять предстояло с себя все, кроме них.

Надев легкое нарядное платье (спасибо, в квартире тепло, как ни странно, уже затопили), Рита пошла проверить, все ли нормально в комнате.

И тут замерла, сообразив, что не знает, как поступить: сейчас расстелить постель или потом, когда уже… ну, словом, перед этим самым? Но как ее стелить при нем, если сначала надо разложить диван, после, пыхтя, таскать из стенного шкафа подушки-одеяла… Очень романтично! С другой стороны, расстелить заранее – пошло и вульгарно! А нужна ли вообще постель? Может, когда все бывает вот так, то достаточно, пардон, кресла или неразложенного дивана? Ужасно, но Ритка никак не могла вспомнить, как это было у нее с Гошей…

– Черт! Черт, черт, черт! – в отчаянии крикнула Рита. Верная жена, чтоб тебя! Вот тебе твоя верность – позор один, ни крошки опыта, знания, понятия! Ведь эти нынешние, восемнадцатилетние, такие грамотные, раскованные, столько уже видели и читали! Каждая вторая – Ким Бессинджер, каждая третья – Шэрон Стоун! А те, кому за тридцать? Только-только дорвались до хорошего белья, до качественной косметики, до шампуней, не пачкающих волосы, до всего того, что делает женщину хоть немного женщиной, несмотря на шишки на ногах! Смешно вспомнить, но пять лет назад ее, Ритку, учила пользоваться тампонами четырнадцатилетняя младшая сестренка ее знакомой.

Как это писали в «Московском комсомольце»? Ванная с лепестками роз? Вот что нынче проповедует бывшая комсомольская газета! А Ритка что там вычитывала? Как кирзачами ноги не натереть на уборке колхозного картофеля или, в крайнем случае, как клеем советский лак закрепить на ногтях хотя бы на вечер – да и то это был прогресс, большой шаг вперед по сравнению, скажем, с молодостью родителей. В сущности, она, Ритка, куда ближе к матери по своим женским привычкам и навыкам, чем к ровесницам Макса. Да, она ухаживает за собой, многому уже научилась, но, черт побери, постель надо сейчас стелить или когда?

Макс застал Риту в слезах и в полном отчаянии. Он подумал, что что-то случилось, швырнул розы на пол и бросился к ней: «Что-нибудь с Ванькой? Рита, родная!» Она замотала головой и попыталась улыбнуться, хотела вытереть слезы, но он ей не дал: стал нежно слизывать соленые капельки с щек, и она тихонько засмеялась. Он взял ее на руки и понес…

Они долго, очень долго целовались, сидя на полу, а потом спокойно и неторопливо начали раздевать друг друга. Когда на Рите остались одни трусики и, разумеется, носочки, она вдруг ужасно застеснялась и попыталась прикрыться ладонями… Макс нежно отводил ее руки и целовал именно те места, которые только что от него прятали.

Тело его было стройным, гибким, ужасно горячим. В сравнении с Ритиной, кожа Макса казалась очень и очень смуглой. «Посмотри!» – шептал он, соединяя их руки и вытягивая вверх: белая, сметанная с голубыми прожилками – Риты и сильная, мускулистая, светло-шоколадная – его… «Прямо Отелло и Дездемона, имей в виду…» Рита все время молчала. Ей не верилось, что все это происходит с ней – очень уж красиво. А из коридора еще вдруг сильно запахли брошенные на пол розы…

Когда все случилось, им обоим даже стало неловко – слишком хорошо, что ли? «Ничего подобного у меня никогда не было», – подумала Рита, уткнувшись Максу в плечо, стесняясь поднять глаза. «Разочарование после первого раза? Какая чушь. Лучше может быть только… еще множество таких раз!» – и он вновь начал ласкать ее, и она застонала, прижимаясь к нему…

– Одного я не понял, – улыбнулся Макс в тот день, уходя. – Почему ты так и не сняла носки? Они, конечно, красивые, но все-таки?

Рита легонько хлопнула пальцами по его губам.

– Потом как-нибудь скажу… может, это мой особый секс-секрет…

Когда за ним закрылась дверь, она буквально рухнула на стул, ибо у нее подкосились ноги. «Это все происходит не со мной, этого не может быть. Просто в природе не существует такого счастья». Она бросила взгляд на розы, уже поставленные в вазу на серванте. «Как я объясню эти цветы Гоше? Впрочем, какая разница? Что-нибудь придумаю. Например, что нашла на улице». И она рассмеялась, не в силах ни встать, ни что-либо сделать.

Людмила Сергеевна всегда любила первый снег, даже быстро тающий, еще робкий и незимний. Она вообще любила белый цвет. И почему говорят, что это цвет смерти? Вот еще вчера: улицы были черно-коричневые, мрачные и грязные… А сегодня все засверкало и повеселело. Как красиво блестят нерастаявшие снежинки на ресницах женщин, придавая им какую-то средневековую таинственность! С детства Людмила Сергеевна всегда пробовала первый снег на вкус – высовывала язык, и он сам падал к ней в рот. Когда была девочкой, это можно было делать без стеснения и каждый раз надеяться, что снежинки все-таки окажутся сладкими. Ну, а теперь… Пожилая дама должна себя блюсти, по крайне мере не разевать рот на улице у всех на виду. И, несмотря на свои тяжкие думы, Людмила Сергеевна все искала удобного случая, чтобы попробовать снег с детской надеждой на чудо: вдруг сладкий? Уже близко метро, а она все никак не выберет момент. Хотя, ей-богу, даже странно: как она может быть озабочена чем-то, кроме Макса. У сына продолжается роман со взрослой дамой, к тому же Юлькиной знакомой, а Юлька зациклилась на этом до такой степени, что насмерть переругалась с братом. Ко всему прочему Роман собрал вещички и переехал к матери. Юлька сказала об этом по телефону таким будничным голосом, что Людмила Сергеевна поняла: за этим спокойствием – истерика. Таким же голосом она много лет назад сообщила из Ленинграда: «Ромка разбился, наверное, умрет».

Как и тогда, Людмила Сергеевна поехала к дочери сразу же. И нашла ее тупо сидящей в кухне перед разбитым окном. Аська хныкала и капризничала, боясь высунуть нос из комнаты. Из окна жутко дуло – не май все-таки. Люся бросилась завешивать его одеялом. «Что произошло?» – «Всплеск эмоций брошенной жены», – ответила Юлька. «Хорош гусь! – думала Людмила Сергеевна, растягивая одеяло вдоль рамы и пытаясь за что-нибудь его зацепить. – Окно не мог заделать. Ушел, бросил жену и дочь в квартире без стекла. Дрянь! Они ж целую ночь мерзли!»

Людмила Сергеевна провела у Юльки весь день. Созвонилась с Володей, договорилась, что он пришлет людей вставить стекла, сварила обед, поиграла с Аськой. Казалось, Юлька была в норме.

– Доча, может, это просто ссора? – робко предположила Людмила Сергеевна. – Он вернется…

– А на кой черт? – удивилась Юля. – Пусть поживет с мамашей своей, ради Бога! А мне он миллион в месяц давать будет, представляешь? Проживу и без него пока что…

С того дня прошло уже больше месяца, Ромка не вернулся. Людмиле Сергеевне с ним не удалось поговорить, ведь звонить домой Вере Георгиевне – выше всяких сил и возможностей. Юлька ходила мрачная, злая, но вот отчего – Людмила Сергеевна до конца не понимала. Когда же осознала, что в большей степени из-за Макса, то всерьез встревожилась: полный ли порядок в голове у дочери? Ее муж бросил, а она… Боже, как они с Максом орали друг на друга!

– Ты, идиот, хоть бы деньги тогда с нее брал!

– Ма, скажи ей, чтоб заткнулась, а то я за себя не ручаюсь!

Володе тогда пришлось схватить Макса и утащить его на улицу проветриться. Людмила Сергеевна попыталась образумить дочь:

– Юлька, охолонись! Я бы подумала, что у тебя что-то нервное из-за Ромки, но ведь эта дурь началась несколько раньше…

– Боже мой, из-за Ромки! Да не было бы никакого Ромки и этих дурацких проблем, если бы ты в свое время не была такой…

– Ты опять? Ты снова?

– А что изменилось? Тот же вопрос – тот же ответ!

– Так ты, стало быть, «спасаешь» Макса?

– Ах, какой сарказм! А тебе в голову не приходило, что Риткин супруг может Максу, скажем, голову проломить?

– Не надо меня пугать. Макс уже взрослый, он сам разберется.

– То есть, по-твоему, неизвестно еще, кто кому проломит? Браво!

Людмила Сергеевна безнадежно развела руками.

– Я, кажется, знаю, почему ушел Рома…

– Я рада за тебя!

– Тебя невозможно долго выносить!

Юлька резко встала и пошла к выходу.

– Юля! – Людмила Сергеевна кинулась за дочкой. – Послушай, милая, ты засиделась дома, у тебя в голове – закись, застой. Давай выведем тебя на работу, хоть куда-нибудь пристроим, найдем что-нибудь! – Она взяла Юльку за плечи и заговорила горячо, страстно, жалея дочь и злясь на нее одновременно. – Ну, заведи себе любовника, хочешь, купим тебе какие-нибудь шикарные шмотки! Выбрось ты из головы эту навязчивую идею…

– Мам! – Юлька заговорила спокойно и даже примирительно. – Раньше у меня в жизни было три главных человека – Ромка, Аська и Макс, причем Макс появился много раньше Аси. Ромка отпал. И не думай, не теперь, много раньше. Усох, как осенний лист, и улетел… Остались Аська и Макс. Я не хочу потерять брата.

– Почему – потерять?

– Не знаю… Но чувствую. Либо пропадет, либо его сделают несчастным… Я буду за него драться, я его очень люблю. И если б он был моим сыном… Я тебя не понимаю, мама…

Она ушла. Людмила Сергеевна осознала: стараться что-то объяснить Юльке на уровне логики – бессмысленно, она одержима и агрессивна, как маньяк. Что можно объяснить маньяку? Да и какой смысл пытаться образумить дочь, если ты, мама, не входишь в число главных людей ее жизни?

Татьяна Николаевна заметила Людмилу Сергеевну недалеко от станции метро.

Таня возвращалась от своего пятилетнего «клиента». Он был самым «дальним» – жил аж в четырех остановках метро от ее дома. Но его родители, хоть и из нынешних богатеев, на удивление, не были снобами или воинствующими невежами. Скорее, наоборот – юные интеллектуалы. Татьяне Николаевне редко нравилось обращаться с родителями своих подопечных, а эти молоденькие мама и папа составляли приятное исключение и вполне стоили дальней дороги.

Людмила Сергеевна, не торопясь, брела к нужной Тане станции. Таня отметила, как хорошо «упакована» Юлькина мама, как молодо выглядит. А вот машину водить не выучилась, хотя от Алены Таня знала, что в их семье два авто…

Откровенно говоря, ей не очень-то хотелось встречаться с Людмилой Сергеевной нос к носу. Ведь она, бывшая учительница, снова оказалась посвящена в чужие тайны. Больше, чем надо. Чем хотелось бы… В отличии от Юльки и от ее матери, она знает, почему и куда ушел Роман.

…Алена примчалась к ней, как договорились, рассказывать о своем счастье. Она сияла, словно школьница, услышавшая первое признание в любви, и хотя у Татьяны Николаевны от ее новости зашевелились на голове волосы, не улыбнуться и не поздравить такую ликующую Алену было просто невозможно. Однако тысячи вопросов вертелись на языке, а в душе творилось черт знает что! Ведь это все неправильно, неправедно! А, собственно, почему? Что она, Татьяна Николаевна, может знать? Да и какое, в конце концов, ее дело, они все давно не ученики, они взрослые люди – пусть устраивают свою жизнь, как хотят.

– Давай по этому поводу выпьем чаю, – предложила Татьяна Николаевна. – Лишь бы все были счастливы.

Но на всех счастья явно не хватило. Алена потом еще забегала несколько раз, делилась с Таней радостными вестями: как им с Ромкой хорошо, как Сашка все понял и принял с достоинством, как они сейчас разменивают квартиру…

– А Юлька? – осторожно спрашивала Таня.

И Алена небрежно бросала:

– А, эта… как обычно: дурью мается, всех изводит, брата скоро в могилу сведет… Да, знаете, – оживлялась Алена, – я ведь с Верой Георгиевной подружилась! Я к ним часто хожу, с бабкой помогаю. Я им обалденное лекарство достала и еще взрослые подгузники! Вера Георгиевна аж помолодела, посвежела. Меня «дочкой» зовет, – засмущалась Алена. – Я теперь ее совсем не осуждаю, она хорошая женщина, Татьяна Николаевна! Несчастная. А за ту историю так себя судит, уму непостижимо! Ведь все же понятно: сын все-таки, и она его безумно любит!..

Таня вполуха слушала эту болтовню, ее очень беспокоила Юлька. Эта девочка уже однажды ошпарена, а «могучим мышонком» ее не назовешь. Что там происходит? Как она выдерживает?

– Алена, кстати! – перебивала Таня. – А Юлька в курсе, куда ушел Ромка? Я что-то не поняла…

– Самое смешное, – заливалась Алена, – что из этой семейки никто ничего не знает.

– Вы скрываете?

– Надо больно! Запросто бы сказали, если б кто спросил. Юлька молчит. Получает свои денежки…

– Какие денежки?

Алена немного замялась:

– Тут… такая история… Только вам скажу, Татьяна Николаевна. Ромка решил начать новую жизнь во всем. Попросил меня найти ему денежную работу, чтоб Юльку с Аськой прокормить… Вы ж знаете Юльку – ни черта делать не умеет и не желает. А Ромка не хочет висеть у меня на шее… Это он так говорит, а по мне так пусть висит, моя шея выдержит! – Она расхохоталась. – Ну вот! А говоря откровенно, найти для него место не так-то просто. В нашей фирме, к примеру, народу по минимуму, каждый при своем деле, все ушлые, умелые… Это ж коммерция, а не эти его… микросхемы… Короче: мне проще давать ему пятьсот баксов в месяц на его бывшую семейку и на карманные расходы, чем найти для него работу.

Таня оторопела. Это еще предстояло переварить. Вон оно какое, новое время!

Хотя, если вдуматься, чего здесь такого? Если Алена способна заработать хоть на троих, хоть на четверых, и при этом все довольны… Но все ли?

– Так Юлька не знает, откуда деньги?

– Да нет же! Как она узнает, если не спрашивает, а Ромка сразу ей сказал, что нашел новую работу. Новая работа – это я! – и она прямо зашлась от смеха.

«Я наивная дура! – подумала Татьяна Николаевна. – Я была уверена, что Рома и Юля живут духовной жизнью душа в душу. С чего я это взяла? Идиотизм! Все так просто: Роман ушел к богатой и красивой. Потому что полюбил? Или потому, что богата и красива?..»

Алена, оказывается, внимательно следила за выражением Таниного лица.

– Ой, Татьяна Николаевна, я поняла: вы ругаете Ромку, думаете, что он в этой ситуации дерьмо! Вы ошибаетесь, поверьте мне, вы очень ошибаетесь! Когда все устаканится, мы с ним вместе придем к вам и обо всем поговорим, ага?

– Конечно… Хотя не буду скрывать: меня очень беспокоит Юля…

– За эти годы у малышки Юли выросли клыки, – задумчиво произнесла Алена. – И бояться надо не за нее, а ее саму. А может… может, вы за то, чтобы Ромка вернулся в стойло? – Алена спросила это с угрозой и в то же время испуганно.

– Я тебя умоляю, Алена! – Таня даже руками всплеснула, – Не сходи с ума! Будьте счастливы, если это всерьез!

– Всерьез, Татьяна Николаевна, всерьез. И надолго!

Все это было неправильно, нелепо и тяготило Татьяну Николаевну. Иногда хотелось сбросить с себя это «знание», позвонить Людмиле Сергеевне и рассказать ей обо всем. «И кем я тогда стану? Сплетницей, «доброжелательницей», обыкновенной стукачкой! Нет, пусть сами разбираются со своей жизнью. Не мое дело!»

Поэтому, увидев Людмилу Сергеевну, в первую секунду Таня хотела прошмыгнуть мимо… И тут же почувствовала, как зашевелился внутри большой червяк сомнения: а вдруг что-то не так с Юлькой, вдруг все плохо и эта встреча послана судьбой им обеим… Бежать от чужих проблем и чужого горя – это правильно и рационально, своих не хватает, что ли! Но в то же время это так неправильно и безнравственно, что начинаешь себя бояться…

Ругая себя на чем свет, Татьяна Николаевна решительно шагнула к Людмиле Сергеевне. И увидела широко распахнутые глаза и выражение ожидания на лице.

– Здравствуйте, Людмила Сергеевна!..

Люся и Таня делали уже, наверное, восьмой заход вокруг станции метро. Они бродили медленно, точно старинные, давно не видевшиеся подружки, у которых накопился миллион известий и новостей…

– Вот побеседовала я с Юлькой, с дочерью. А ощущение, будто битых два часа пыталась втолковать чужому, незнакомому мне человеку прописные истины, типа той, что «нельзя читать чужие письма». Юлька спятила, и я не знаю, что делать.

– То, что вы мне рассказали, – заговорила Таня, – особенно грустно потому, что это продолжение все той же, давней истории. Я думаю… Юля навсегда осталась ранена тем злом… И еще… – Таня тяжело вздохнула. – Состояние нелюбви для женщины ужасно. А, как я понимаю, у Юли прошла ее необыкновенная, нечеловеческая любовь. Да и у Романа… И осталась пустота… Наш старый с ней разговор…