Текст книги "Акулы во дни спасателей"

39

ОГИ, 2009. ДОЛИНА ВАЙПИО

Ах. Ха.

Я чувствую дыхание жизни в долине.

Ах.

Ха.

Четыре дня и четыре ночи мы уже здесь, где все началось. Ждем. Малиа не знает чего, но я-то знаю. Вокруг нас качается и шуршит кало, стоят железные деревья, а за ними снова кало, взошедшее после дождя, что каждую ночь льется из облаков, которые несут другие дожди в другие части этих островов. Сегодня ночью дождя нет, и я чувствую, как ясная луна, точно мать, наблюдает за мной из дома, куда я однажды вернусь.

Я уже возвращаюсь туда.

Здесь Малиа, здесь Кауи, мы на дальнем краю Вайпио, у начала тропы, которая подняла моего сына к смерти. Наша палатка стоит не у самого берега полиэстер свистит и хлопает на ветру и я снаружи палатки в темном воздухе иду потому что слышу голоса. В этой части долины они громче. С тех пор как Найноа не стало голоса крепнут во мне день ото дня. Они придают краски и запахи цветам в моей голове которые я знаю и чувствую вот только слов для них не подберу. Но я знаю, мы ждем. Малиа и Кауи не знают чего мы ждем а я знаю.

Это будет сегодня вечером. Как и много лет назад. Мы так и не стали теми что были когда отправились из этих мест на тех моторах через море в Оаху с его бетоном и людьми которых там слишком много. Когда-то мы жили здесь и ездили на лошадях когда они бежали то бежали и мы когда они шагали то шагали и мы когда они дышали когда они воняли когда они потели то так же и мы и каждый из нас был пуст или полон как лошадь. Я когда-то был сахарным тростником. Я был тростником и шелестом и сладким как сахар дымом жатвы когда мы убирали урожай и начинали заново на пепелище[154]154
  На крупных плантациях сахарного тростника его убирают машинами, предварительно выжигая нижний ярус растительности – сорняки.


[Закрыть].

Теперь я здесь на песке в долине. Серый прибрежный песок точно сложенная в горсть ладонь на краю деревьев и океана. Вода танцует во мраке и накатывает на меня волной потом отступает и накатывает опять. Океан не холодный. По небу катятся колесом другие солнца других историй что уже завершились. Мои ноги в песке и песок в моих ногах. Слева от меня склон долины и зигзагом поднимается тропа в темно-зеленые и черные заросли долины в деревья и кусты блестящие под луной. Тропа косым шрамом прорезает лицо долины до самого горного хребта.

Там голоса звучат громче всего я чувствую это.

– Не спится, милый?

Это моя Малиа. В свитере с поднятым капюшоном в джинсах и ботинках. Плоский нос торчит из-под капюшона волосы густой волной спускаются ей на грудь. Глаза старые и глядят на меня с тревогой.

Я пытаюсь объяснить, что вижу. У меня вырывается звук похож на шелест кало на запрудах на гул водопадов на лаву скользящую в океан. Малиа смотрит на меня встревоженно морщит лоб и говорит:

– Помедленнее. Ты снова говоришь как сумасшедший.

Я еще раз пытаюсь описать гул голосов. Она протягивает ко мне руку я закрываю глаза и начинаю сначала но не могу пробиться сквозь собственный рот.

– Милый, – говорит она. Ее пальцы на моей щеке я чувствую каждый палец чувствую всю ее руку до локтя и плеча чувствую кости и кровь в горячей сердцевине ее жизни. – Что случилось? – спрашивает она.

Я пытаюсь сказать ей куда я должен уйти. Она перестает говорить она перестает двигаться. Поворачивается лицом к тропе что идет вверх по краю долины помнит ли она ту ночь когда мы сделали Найноа когда мы были в пикапе на том конце и смотрели как факелы поднимаются по хребту помнит ли она шествие древних воинов?

– Туда? – спрашивает она.

Я киваю. Они идут.

За мной.

Она смотрит на тропу и на луну я протягиваю руку и касаюсь ее ладони которая лежит у меня на щеке и снова пытаюсь сказать но уже не ртом и тогда она понимает. Мы беремся за руки она уходит в палатку я слышу как она разговаривает с моей дочерью и потом возвращается. Все это время дыхание долины.

Мы идем по тропе в темноте. У Малии есть фонарик. Но как только деревья остаются позади луна белая и полная и я все вижу. Она явно догадывается и выключает фонарик. Мы идем той дорогой которой шел Найноа. Я многоножка мечущаяся под камнями. Я птица что спит в дупле. Я изгиб и узел дерева. Моя рука в руке Малии мы поднимаемся выше и выше и выше по тропе.

Быстрее.

– Притормози, – просит Малиа но отстает. Ее дыхание. Дыхание долины.

Я знаю что они идут. Мы должны их встретить и я должен буду уйти. Они не станут ждать меня одного всю ночь и тогда я должен буду прийти еще раз. И приходить пока не встречу их снова поэтому я тороплюсь.

Быстрее. Малиа запыхалась мы бежим она отстает. Я оборачиваюсь хватаю ее за руку мы поднимаемся и движемся над тропой как движется воздух. Я воздух. Мы уже не на земле мы движемся над нею. Летим как мысль которая думает о гребне горы я веду нас мимо деревьев над их тенью я веду нас к вершине. Малиа цепляется за меня и говорит: “Ни фига себе, мы летели, мы летели, Оги, что происходит, мы на гребне горы”, спрашивает видел ли я что она видела но теперь когда я пытаюсь заговорить мои слова как комары поют в лесу мои слова как листья отталкиваются от веток.

Мы на гребне горы. Внизу под нами вся долина на другом конце раскинулась смотровая площадка и шоссе и желтые огоньки домов и все что мы оставили за собой. За нами зеленая ночная долина и ветер тянется над долиной туда где сходятся гребни гор.

Но ветер замирает.

Деревья умолкают.

Сотрите с неба все звуки и вот что останется. Звук настоящего. Мы стоим в нем вдвоем я и Малиа на вершине хребта Вайпио.

Потом появляются они.

Малиа хватает меня за рубашку. Я чувствую как кожа моя нагревается от текущей под ней крови. Я пытаюсь сказать что за этим мы и пришли. Я пытаюсь сказать что это так хорошо.

Перед нами колонна канака маоли и каждый из них мертвый. Тут мужчины и женщины они и то и другое и ни то ни другое. Очень смуглые и почти голые вся кожа вышита шрамами. Волосы до плеч или длиннее кудрявые как у нас носы широкие как наши носы лица гордые и напряженные. На их плечах желтые и красные накидки из перьев. У некоторых бедра обернуты тапой. Некоторые в шлемах из выдолбленных тыкв-горлянок с широкими прорезями для обзора. Глаза их не что иное как белый свет и этот свет густой как дым.

Марш древних воинов.

“О боже”, говорит Малиа снова и снова сдавленным голосом у нее нет слов голос ее тих но она все равно пытается говорить цепляется за меня сердце ее как зверь что вдруг очутился в озере и не умеет плавать и я держу ее. Я держу ее и смотрю на воинов а они смотрят на меня. В руке у каждого пучок веток. Эти ветки одновременно вспыхивают с громким хлопком. Каждый словно взрывается пламя трещит гудит бьет вверх. Факелы ярко горят плюются белыми искрами которые не опаляют веток.

Я целую Малию в лоб она дрожит при виде воинов. Не знаю помнит ли она их из прошлого с того первого раза мы увидели их ночью когда сделали Ноа но сейчас мне пора. Я сжимаю ее руку и отпускаю. Занимаю свое место в конце колонны воины устремляют печальные лица и бесконечный свет глаз к дальнему краю долины.

– Куда ты идешь? – спрашивает Малиа. Я пытаюсь ответить но это звук акул что рождают детенышей звук птиц что пикируют на добычу. Я знаю что я возвращаюсь. Я касаюсь ее головы касаюсь ее шеи касаюсь ее плеча и что-то во мне подхватывает ее с гребня и уносит как воздух обратно к нашей палатке в долине. Она будет ждать. Я вернусь и я буду единственным.

Шествие начинается. Стоящие впереди меня вскидывают факелы их глаза дымящиеся огни глядят на хребет и как он уходит вверх. Они шагают и я шагаю с ними. По пути подбираю с земли ветки. Небо усыпано звездами в долине по-прежнему ни звука каждый воин передо мной шагает высоко поднимая факел. Я собираю достаточно веток и думаю о Найноа его с нами нет все эти дни мой сын мой сын я думаю что он покинул этот мир и забрал с собой все дары мысли текут из моей головы через горячее сердце вдоль по рукам до пальцев и ветви которые я держу вспыхивают огнем.

Тогда я вижу то что видят все древние воины.

Я человек по имени Оги я кровь что бьется внутри я песок в который вдохнули жизнь все наши боги я сырая земля долины я зелень что в ней растет. Я берег я течение мира под водой и я осколки что разбрасывает волна. Я воздух что греет грозовые тучи и я прохладный дождь которого жаждет земля. Я сила что направляет руку того кто прокладывает путь кто сажает растения кто режет по дереву. Я ритм что движет бедрами в хуле. Я искра что запускает сердце младенца и я последний стук сердца старика.

Как и Найноа.

Вот он.

Он никогда от нас не уходил.

Благодарности

Дюваль Остин была со мной с самого начала. Умная, очаровательная, упорная, родная. Она и все литературное агентство Aragi, маленькая, но мощная группа женщин, включая Грейси Дитше. Всем хорошим, что есть в этом романе, я обязан работе команды А.

Шону Макдоналду, Дэниелу Васкесу и всем остальным из издательства MCD × FSG спасибо за энтузиазм и вложенные усилия, о которых я не мог и мечтать, правда.

Моей жене Кристине и всей нашей жизни вместе. Я вносил правку, когда у тебя начались схватки, а ты просто дышала и ждала. С тех пор мы дышим вместе.

Бенджамину Перси, который первым в меня поверил.

Элизабет Сторк, которая в меня поверила второй.

Парул Сегал за мастерски проведенное занятие по писательскому мастерству, которое я посетил, и за то, что подбросила мне первую работу, за которую мне заплатили как писателю. И за то, что вы с Адамом продолжали со мной общаться даже после того, как узнали меня получше.

Кэтрин Севидж: лучшая проза, лучшая поэзия, а дружба еще лучше. Я бы за нее охотно подставил себя под пули.

Эмили Фламм, Карлеа Холл-Дженсен, Тому Ирлзу, всей команде Max Plateu. Нигде в Вашингтоне я не отдыхал лучше воскресным вечером. Спасибо, Эм, что позволила мне явиться без приглашения.

Лэнсу Клиланду и всей семье Tin House. Я так рад, что вошел в двери, когда вы открыли их.

Майклу Коллиеру и Bread Loaf Writers’ Conference за признание и поддержку. Мои первые чтения в “Маленьком театре” были даром радости, который я никогда не забуду.

Папе – за то, что говорил мне: “Если бы мне в мои двадцать лет кто-то сказал: тренируйся по полчаса каждое утро – и добьешься всего, чего хочешь, я бы сэкономил кучу времени”. Я прислушался к этим словам.

Кэролин Кюблер из New England Review, пославшей мне самое деликатное письмо с отказом, которое я когда-либо получал: “Я вас вижу, я вас слышу, не оставляйте попыток”.

Катрин Тширги, Габриэлле Ховендон и Кэтрин Карберри, которые однажды летом приняли меня в свою крутую несвятую троицу. Навсегда благодарен за краткое время с худшими из ваших боссов.

Тем, что пришли первыми: Лоис-Энн Яманака, Киана Дэвенпорт, Кауи Харт Хеммингс, Кристиана Кахакаувила, Мэри Кавена Пукуи, Брэнди Налани Макдугалл и все остальные творцы островов, которые сохраняют и распространяют правду о нашей земле.

Всем остальным, кого я, возможно, забыл упомянуть; если я о вас не написал, это вовсе не значит, что я вас не ценю, это значит лишь, что я муж и отец, который вдобавок работает на две ставки. Иногда я на минуту могу о чем-то забыть.

Словарь гавайских слов

Айна – страна, земля

Алии – члены знатных гавайских родов

Алоха – многозначное гавайское слово: любовь, счастье, радость, а также пожелание всего этого

Ами – движение ног в хуле

Аумакуа – в гавайской мифологии: семейное божество, дух кого-то из предков, является в образе животного – например, совы или акулы

Ахи – блюдо из сырого тунца с приправами

Ахупуаа – гавайский термин для большой традиционной социально-экономической, геологической и климатической области

Бату – метамфетамин

Боро боро – потрепанная одежда

Бото – член

Боча – водные процедуры

Вана – морской еж

Ипу – гавайский ударный музыкальный инструмент

Кало – таро, колоказия съедобная

Калуа – поросенок, запеченный в земляной печке иму

Канака маоли – самоназвание коренных жителей Гавайев

Каникапила – спонтанная музыкальная импровизация на семейных или дружеских посиделках

Капа – ткань из внутренней коры или лыка шелковицы, а также других деревьев и кустарников; в древности гавайцы шили из нее одежду

Капакаи – беспорядок

Кахико – древняя разновидность мелодии и танца хула

Кахоло – движение ног в хуле

Кахуна – колдун, знахарь, вообще человек, пользующийся авторитетом в обществе

Кейки – дети

Коа – разновидность акации

Кона – гавайский кофе, разновидность арабики

Куму – учитель

Ланаи – патио или веранда

Лау хала – листья дерева хала (пандана кровельного)

Лауа’е – гавайское название папоротника фиматосоруса крупного

Леи – венок из цветов, ракушек, перьев, листьев, который носят на шее

Леи по’о – венок, который носят на голове

Лои – террасные поля

Лоло – дурачок

Макаи – в сторону океана

Мало – набедренная повязка

Мана – сверхъестественная сила

Маука – по направлению к горам

Маху – геи, трансгендеры, трансвеститы

Обакэ – призраки (яп. – гавайск.)

Околе – задница

Олело гавайи – гавайский язык

Охана – родня

Пакалоло – марихуана

Пали – утес

Палу – рвота

Пау хана – после работы

Паху – барабан, обтянутый акульей кожей

Пеле – гавайская богиня огня, вулканов и сильного ветра

Пилау – гадость

Пои – блюдо из клубней таро

Поке – сырая рыба, нарезанная кубиками

Саймин – гавайский суп с лапшой

Спэм-мусуби – традиционное гавайское блюдо: рисовый шарик с ломтиком спэма (мясных консервов), обернутый лентой из водорослей нори

Тапа – материя из обработанного луба бумажной шелковицы

Тита – здесь: мальчишка

Уве – движение ног в хуле

Уке – укулеле

Халау – школа

Ханабата – сопли

Ханаи – родственники

Хапа – наполовину

Хапуу – древовидные папоротники

Хела – движение ног в хуле

Хоуле – иноземцы (буквально – “белые”)

Хула – гавайский танец

Хули-хули – здесь: голова кругом

Шака – гавайский жест приветствия: большой палец и мизинец отставлены вверх и вбок, остальные пальцы прижаты к ладони

Об авторе

Каваи Стронг Уошберн родился и вырос на побережье Хамакуа Большого острова Гавайев. Его работы публиковали в антологии Best American Nonrequired Reading, сборниках издательства McSweeney’s, в “Рекомендованном чтении” издательства Electric Literature и прочих. В 2015 году его позвали в качестве специалиста на летний мастер-класс издательства Tin House; в том же 2015-м пригласили поработать на ежегодной летней писательской конференции Middlebury Bread Loaf. Живет с женой и дочерями в Миннеаполисе. “Акулы во дни спасателей” – первый его роман.