Текст книги "Ужасы Фазбера. Подойди ближе"

Саманта дышала. Вдох, выдох…

– А мама странно себя ведёт. Ты знаешь?

Саманта не ответила.

Сьюзи вздохнула. Она закрыла глаза и попыталась уснуть.

Бум.

Сьюзи резко открыла глаза.

Она что, уснула? И этот приглушённый звук ей просто приснился?

Она лежала совершенно неподвижно, прислушиваясь.

Бум… бум… бум.

Нет, не приснилось. Кто-то… или что-то… ходило по крыльцу. Звук был такой, как от топота больших ног по деревянным доскам.

Сьюзи села в постели, держась за гладкое покрывало и мягкие белые одеяла Саманты.

Она наклонила голову и прислушалась внимательнее. И тут услышала постукивания между шагами.

Бум… тук… бум… тук… бум.

Сьюзи не двигалась, но тут Саманта вдруг тоже села в постели. Она тут же перекинула ноги через край кровати, но не встала. Она осталась сидеть, выпрямив спину.

– Ты тоже это слышала, – прошептала Сьюзи.

Саманта не ответила, так что Сьюзи решила сделать что-нибудь сама. Она отбросила одеяла и спрыгнула с кровати. Не обращая внимания на холодный воздух, обдувавший лодыжки, она на цыпочках вышла из комнаты и спустилась вниз, на кухню.

Сьюзи остановилась у кухонного острова и посмотрела на бледно-жёлтый свет, пробивавшийся через кухонное окно. Он шёл от фонаря прямо над задней дверью.

Электронные часы над плитой красными цифрами показывали время: 23:50. Холодильник тихо гудел. Из крана капала вода. Сьюзи знала, он уже давно начал протекать – одна капля каждые десять секунд.

Она переждала две капли, прислушиваясь к шагам и постукиваниям на крыльце. Когда звук начал стихать, она решила, что тот, кто их издавал, ушёл на другую сторону дома. Сьюзи подошла к задней двери, глубоко вдохнула и открыла её.

И тут Саманта протянула руку через плечо Сьюзи и захлопнула дверь.

Сьюзи обернулась к сестре.

Глаза Саманты были огромными, губы – плотно сжаты. В первый раз с тех пор как Саманта сказала маме «Спокойной ночи», она заговорила.

– Тут ничего нет. Пора спать.

Она повернулась и быстрыми шагами вышла из кухни, явно давая понять, что Сьюзи должна идти за ней.

Голос Джини был таким тёплым и сильным, что даже по телефону казалось, что на самом деле она сидит где-то в комнате, совсем рядом.

– Ты не только мама Сьюзи, Патрисия, – сказала она.

Патрисия одной рукой прижимала трубку к уху, а другой расчёсывала обвисшие волосы. Она сидела на краю большой кровати – слишком большой, чтобы спать в ней одной. Но она оказалась слишком маленькой, чтобы спать там вдвоём с мужем. Именно поэтому он и ушёл… чтобы они перестали посягать на пространство друг друга. Хотя она так до конца и не поняла, зачем им вообще всё это пространство.

– И не только мама Саманты, – продолжила Джини. – Ты – это ты, и ты снова найдёшь себя. Рано или поздно.

Патрисия вздохнула.

– Саманта не разговаривает со мной – только приказывает.

Джини засмеялась.

– Она сильная, независимая женщина.

Патрисия не знала, смеяться или плакать. То, что её восьмилетняя дочь ведёт себя как взрослая женщина, – это, конечно, забавно. Но, с другой стороны, то, что её дочери пришлось превратиться в маленькую женщину, уже совсем не забавно.

– Всё будет хорошо, – сказала Джини. – Так всегда бывает.

Патрисия кивнула, хотя Джини её не видела. Джини поймёт, что она кивнула.

Патрисия и Джини дружили ещё с тех пор как были маленькими, как Саманта. Они вместе отучились в школе, колледже и аспирантуре, обе стали художницами. Когда Патрисия вышла замуж за Хейдена, Джини была подружкой невесты, а когда родились дочери, Джини стала их крёстной. Джини была для Патрисии сестрой, которой у неё никогда не было.

– Не знаю, правильно ли я всё делаю, – сказала Патрисия.

– Тут нельзя сказать, что правильно, а что нет, – ответила Джини.

Почему-то после этого стало ещё труднее.

– Вот бы…

Она осеклась и застыла на месте.

Что она только что услышала?

Это снаружи или внутри?

– Ты тут? – спросила Джини.

Патрисия не ответила – она продолжала прислушиваться.

– Патрисия?

Патрисия покачала головой. Просто почудилось.

Она шумно выдохнула.

– Я здесь.

Сьюзи прошла вслед за сестрой в спальню, но потом снова прокралась в коридор. На этот раз она на секунду задержалась возле маминой комнаты. Скорее всего, та разговаривает с Джини. Они говорят почти каждый день – или по телефону, или встречаются. Если бы Джини была в городе, она бы пришла, но Джини много ездит по работе. Её работа – покупать картины для других людей. Сьюзи эта работа казалась очень интересной.

Сьюзи пряталась в коридоре, надеясь услышать мамин смех. Но мама так и не засмеялась.

Зато снова зазвучали шаги. Бум… тук… бум… тук…

Сьюзи расправила плечи и повернулась к лестнице.

Она спускалась медленно, останавливаясь на каждом шагу. Сьюзи посмотрела через дубовый поручень на застеклённое окно на фасаде дома. Прозрачные занавески размывали очертания и крыльца, и Оливера; он стоял среди двора, словно неустанный страж.

Но занавески не могли скрыть силуэта, который Сьюзи увидела на крыльце за окном. Он был слишком большим, чтобы его можно было спрятать. Занавески могли лишь исказить его вид, замаскировать его.

Силуэт двигался медленно, осторожно, наклоняясь в такт звукам шагов: бум… тук… бум… тук… Его голова покачивалась. После каждых нескольких шагов Сьюзи видела в стекле отражение проницательных глаз, которые осматривали дом. Каждый раз, когда эти глаза смотрели в её сторону, Сьюзи каменела. Больше всего ей хотелось исчезнуть, раствориться среди стен.

Сьюзи очень хотелось спрятаться, но она не пошла обратно в спальню. Так нельзя. Она это знала.

Так что она пошла вниз по лестнице – один шаг на каждые шесть, что слышались с крыльца. Когда она спустилась на первый этаж, силуэт прошёл мимо последнего высокого окна с левой стороны дома. Сьюзи на цыпочках пошла вперёд.

Нырнув в бывший папин кабинет, она увидела, что силуэт прошёл мимо окна и направился к кухне. Лишь на мгновение задержавшись в пустой комнате, уставленной запылёнными полками, Сьюзи оттолкнулась от дверного косяка и снова пошла на кухню.

Она спряталась за кухонным островом, когда силуэт прошёл под жёлтым фонарём, висевшим за окном кухни. Когда он прошёл мимо, направляясь к передней двери, Сьюзи остановилась, сжала кулаки и снова разжала их. А потом тоже пошла ко входу.

Парадная дверь была такой же старой, как и сам дом. Резная дверь, сделанная из толстого дерева и настолько сильно заляпанная, что каждый раз застревала, когда её пытались открыть, напоминала Сьюзи, что время нельзя остановить, как бы тебе этого ни хотелось.

Шаги стихли.

Сьюзи прислушалась, но ничего не услышала.

Она потянулась к ручке и открыла дверь.

Сьюзи открывала её медленно. На два дюйма. На шесть. На фут. Она сделала глубокий вдох, обошла дверь… и подняла голову.

Она ждала, как и всегда. Каждую ночь. Страшная. Знакомая. Настойчивая.

Сьюзи не съёжилась, не задрожала и не отскочила, хотя всё это было бы вполне разумной реакцией. Вместо этого она спросила:

– Уже пора уходить?

Чика протянула ей жёлтую руку. Её рот не двигался.

Сьюзи знала, что Чика не ответит, потому что Чика с ней не разговаривала.

Сьюзи отвернулась от аниматронной курицы в человеческий рост, стоявшей перед ней, и тоскливо посмотрела на лестницу.

Но тоска ей ничем не поможет.

Сьюзи снова посмотрела на курицу-аниматроника. Не обращая внимания на раскрытый металлический зубастый рот, Сьюзи сосредоточилась на ярко-жёлтом туловище Чики и большом белом слюнявчике с надписью «Давайте есть!», свисавшем с шеи. А потом она посмотрела на капкейк, который Чика держала в руках. Сьюзи думала, что капкейк даже страшнее самой Чики. У него были глаза и два верхних зуба, а прямо из середины росла свечка. Сьюзи не знала, что означает эта свечка. Один день? Один год? Один ребёнок?

Сьюзи взяла Чику за руку и ушла от дома. С каждым шагом она всё меньше ощущала себя собой. К тому времени, как она прошла мимо опадающих листьев Оливера, она уже совсем пропала.

Патрисия смотрела через открытую дверь на дуб, опавшие листья которого кружились по всему двору. У неё было чувство, словно она упустила что-то очень важное.

Несколько минут назад она снова услышала этот звук. И на этот раз уже не сумела себя отговорить.

Она вышла из спальни в коридор. Посмотрев вниз, она увидела, что входная дверь настежь открыта.

Её сердце колотилось, когда она бросилась в комнату Саманты и заглянула внутрь. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы немного успокоиться. Так, хорошо. Худший кошмар не сбылся.

Но почему дверь открыта? Схватив пару вязальных спиц и держа их перед собой на манер ножа, она на цыпочках обошла дом в поисках незваных гостей. Но в доме больше никого не было.

Патрисия закрыла дверь, заперла её на замок и изо всех сил надавила на дверь, словно могла так оттолкнуть от себя всю реальность – или, может быть, придать ей какую-нибудь другую форму.

Резко убрав руки от двери, она с шумом вдохнула. Кое о чём она всё-таки не подумала. Что, если кто-то прошёл через открытую дверь, пока она обыскивала дом?

Она снова побежала в комнату Саманты.

Там она чуть не упала в обморок от облегчения. Всё хорошо.

Саманта не спала. Она сидела в постели, натянув одеяло до самой шеи; её кулаки были сжаты, а костяшки пальцев побелели. В тусклом свете прикроватной лампочки на её глазах блестели слёзы.

Патрисия села рядом с дочерью. Она хотела крепко-крепко обнять Саманту, словно говоря ей «я никогда тебя не отпущу». Но Саманте это не понравилось бы. Она терпела лишь лёгкие прикосновения.

Так что Патрисия на несколько мгновений положила руку на плечо Саманты, потом сказала:

– Знаю, ты по ней скучаешь. Я тоже.

Саманта моргнула, и две слезинки потекли по её худым щекам. Она даже не стала их вытирать.

Патрисия долго сидела рядом с Самантой, но ни мама, ни дочь так ничего и не сказали. Наконец Патрисия встала, поцеловала дочь в макушку и вернулась в свою большую кровать.

Саманта дождалась, пока мама уйдёт, и лишь потом двинулась с места. Она легла на спину и стала смотреть, как свет и тень играют на потолке в кошки-мышки.

Если бы Сьюзи была здесь, то придумала бы какую-нибудь историю о тенях и свете, о том, как они дерутся, или танцуют, или ещё что-нибудь такое. Она постоянно что-то выдумывала.

Этого Сьюзи набралась от папы. Хотя художницей в семье была мама, а папа ходил на работу в костюме и галстуке и занимался каким-то «бизнесом», которого не понимали ни Саманта, ни Сьюзи, всякие истории любил именно папа. В свободное время он всегда или читал книгу, или смотрел какой-нибудь фильм. Умел он и выдумывать свои истории. Когда папа был дома, перед сном он всегда придумывал для них какую-нибудь сказку. А вот мама даже не пыталась ничего придумывать. «Я вам лучше прочитаю сказку из книжки», – говорила она, когда папа уезжал из города. А сейчас она даже не говорила «лучше». Просто спрашивала, какую книгу прочитать сегодня.

Одна из сказок, которую придумывал папа, была о маленьком мальчике, у которого дома есть секретное убежище в тайной комнате. В этой комнате он мог разрешить все свои проблемы, какими бы они ни были. Папа рассказал им сотни таких историй, причем мальчик каждый раз справлялся с какой-нибудь новой проблемой.

Сьюзи была уверена, что папа этими сказками намекает им, что у них дома тоже есть тайная комната. Она постоянно расспрашивала о ней папу. Отвечал он всегда одинаково: притворялся, что вешает на губы замок, а потом выбрасывает ключ.

Сьюзи считала, что проход в тайную комнату находится в папином кабинете, в дальней части дома. Саманта же думала, что это просто сказка, и радовалась, что кабинет всегда закрыт и Сьюзи не попадёт в переделку, если пойдёт искать тайную комнату.

Сейчас кабинет уже не был закрыт, потому что папа ушёл. Но Сьюзи больше не заводила разговоров о тайной комнате.

Саманта сжала губы, злясь на себя из-за того, что вообще думает о Сьюзи и её дурацкой тайной комнате. А потом она вспомнила о звуках, которые слышала по ночам. Она пыталась убедить себя, что ей всё это просто кажется. Да, так и должно быть, потому что, выглядывая на улицу, она никогда ничего не видела.

Но, лёжа в тишине, в этой странной ночной стране, где в действительности всё может быть не так, как на самом деле, она так и не смогла убедить себя, что всё это ей привиделось.

Саманта была уверена, что вокруг дома кто-то ходит.

Но кто?

И почему?

Стояло прохладное утро. Патрисия и Джини сидели рядом на террасе на качелях, отделанных жёлтыми цветастыми подушками. Патрисия понимала, что любой прохожий увидит идиллическую сцену: они с Джини сидят, одетые в широкополые соломенные шляпы, закрывающие лица от солнца, и попивают чай, прогоняя прочь осеннюю прохладу. Должно быть, они выглядят настолько расслабленными, насколько возможно. Но на самом деле они вообще не были расслаблены. Патрисия так уж точно.

Патрисия разглядывала подругу. Джини была практически полной её противоположностью – и по габаритам, и по цветам. Патрисия была высокой, стройной и темноволосой, а Джини – низенькой, пухлой блондинкой. Несмотря на все эти различия, у них была одна сходная черта – они легко могли улыбнуться или рассмеяться. Но сейчас Патрисия уже утратила эти качества.

Патрисия вздохнула, её голос дрожал.

– По-моему, мне надо сводить Саманту к другому психологу. – Она поёжилась; ей показалось, что её голос делает воздуху больно.

– Ронда милая, и Саманте она вроде бы нравится – хотя, если честно, тут трудно сказать. – Она отмахнулась от мухи. – Но я на прошлой неделе говорила с Рондой, и она сказала, что Саманта застряла. Саманта явно что-то скрывает, но как Ронда ни пытается, разговорить её так и не удалось.

– Саманта всегда всё делает по-своему, – заметила Джини и улыбнулась. – У этого ребёнка обо всём есть своё мнение.

Патрисия попыталась тоже улыбнуться, но губы не слушались.

– Помнишь, как она доставала Сьюзи из-за того, что она дала имя этому дереву? – Джини показала на старый дуб. – Как там его зовут?

– Оливер.

Патрисия заплакала.

Джини отставила чай и взяла Патрисию за руку.

– Прости. Это было бестактно.

Патрисия утёрла глаза и покачала головой.

– Прошёл уже год. Я должна…

– Когда речь идёт о гибели ребёнка, не может быть никаких «должна». Разве не об этом тебе говорил психолог?

Патрисия кивнула.

– Нет никаких строгих правил.

Они несколько минут молча пили чай. Оливер сбросил ещё пару дюжин листьев. Прошлой ночью сильный ветер сдул их с него несколько сотен. На кривых ветках Оливера почти не осталось своих листьев. Вскоре ему понадобится шарф.

Джини похлопала Патрисию по колену.

– Ты думаешь о шарфе для Оливера.

Патрисии было больно вспоминать о том, как четырёхлетняя Сьюзи вбежала в дом после того, как Оливер сбросил последний лист, – в тот год она как раз дала ему имя. А потом она вернулась, держа в руках один из шарфов, которые связала для неё Джини.

Патрисия посмотрела на Оливера, и сцена пятилетней давности встала у неё перед глазами. Картинка кое-где расплывалась, но в целом казалась почти настоящей.

…Сложив маленькие ручки и нахмурившись, Сьюзи сказала:

– Он простудится, потому что у него нет листьев.

Она была одета в ярко-оранжевую куртку.

Когда Сьюзи поняла, что шарф Оливеру слишком мал, её сердце было разбито… но потом Патрисия предложила Сьюзи попросить крёстную связать шарф специально для Оливера. Теперь Джини каждый год вязала для Оливера новый шарф…

– Я его уже связала, – прошептала Джини.

По щекам Патрисии потекли слёзы. Она даже удивилась, что ей ещё есть чем плакать.

– Она всегда и всё очеловечивала, – сказала Патрисия. – Но я не считала это проблемой.

– Проблемы и не было. У неё были развитая эмпатия и живое воображение.

– Именно поэтому её так легко заманили… – Патрисия не узнала своего голоса. Обычно он был мягким, но сейчас стал грубым и жёстким, как кора Оливера. – Нужно было как-то ограничивать полёты её фантазии. Нужно было…

– Прекрати! – Джини повернулась лицом к Патрисии. – Не все убитые дети были такими же, как Сьюзи. Ты не можешь сказать, что всё вышло бы иначе, если бы она была другой. Хватит искать всё новые поводы винить себя!

Патрисия опустила голову.

– Я ненавидела это место, – прошептала она. – Оно казалось мне жутким. Но Сьюзи его обожала.

Джини нахмурилась.

– Ты уверена, что снова хочешь об этом говорить?

– Мне нужно…

– Нет, не нужно.

– Нет, нужно. Я не могу просто забыть.

– А почему? Чем ты поможешь Сьюзи, если будешь постоянно прокручивать в голове подробности?

Патрисия хотела крикнуть Джини «Заткнись!», но у неё на это не было сил.

Джини взяла обе руки Патрисии в свои.

– Твою дочь убил серийный убийца. Её заманили на смерть в месте, которое должно быть безопасным. Вот. Мы снова это всё разворошили. Легче стало?

Патрисия вырвала руки и попыталась подняться. Джини схватила её за запястье и удержала на месте; хватка была такой сильной, что даже стало больно.

– Не убегай! – закричала Джини. Потом, уже тише, но твёрдым, почти укоризненным голосом добавила: – Нельзя сначала вытаскивать прошлое на поверхность, а потом убегать от него. Если тебе так нравится откапывать всё это и мучить себя, хотя бы имей смелость повернуться к нему лицом. Если не повернёшься, то тебе придётся убегать всю жизнь и ты так и не сможешь отпустить Сьюзи.

По дороге пронеслась машина, взревев двигателем. До крыльца донёсся запах выхлопа, и гнев Патрисии постепенно пошёл на убыль.

– Она была одета в свой любимый свитер, который ты ей связала.

– Сиреневый, с розовыми полосками, – сказала Джини.

– Она хотела украсить его пайетками, – сказала Патрисия.

– Но ты мне не разрешила нашивать их на свитер.

– И тогда ты вместо этого обшила ей стразами джинсы. – Джини засмеялась. – Ты так на меня злилась.

Патрисия утёрла глаза.

– Злилась из-за такой глупости.

Джини мягко сжала руку Патрисии, потом отпустила её.

Со двора на террасу подул холодный ветер, и Патрисия поёжилась.

Сьюзи видела, как Саманта недовольно смотрит на Оливера, опираясь на грабли.

– Он не виноват, – сказала Сьюзи. – Он же не может не пустить свои листья на землю после того, как они от него отрываются.

Саманта вздохнула.

Сьюзи попыталась не злиться.

– Я же сказала, что могу сама всё сделать, – напомнила она Саманте.

Когда они днём вернулись домой, мама сказала:

– Наверное, перед обедом стоит убрать листья во дворе.

Сьюзи сказала:

– Я всё сделаю.

Но прежде чем Сьюзи успела дойти до грабель, их схватила Саманта, а теперь отказывалась отдавать. Она лучше «сделает всё правильно», даже если это ей не нравится, чем будет смотреть, как кто-то «делает неправильно».

Ну ладно. Пусть Саманта машет граблями. А Сьюзи побудет с Оливером.

Слушая хруст листьев и стук грабель, Сьюзи обошла дуб с обратной стороны, подальше от дороги, и обняла его. Оливер пах дымом и сыростью. Прислонившись щекой к стволу, Сьюзи прислушалась. Иногда, когда слушала особенно внимательно, она была совершенно уверена, что слышит его дыхание.

– Привет, Саманта!

Слова послышались с тротуара. Сьюзи выглянула из-за Оливера, чтобы узнать, кто зовёт её сестру. Это был Дрю, мальчик с самокатом и светлыми торчащими волосами. Сегодня он был один.

Держась за самокат, Дрю заглянул во двор. Саманта уставилась на него с таким видом, словно перед ней стоял бык, готовый броситься на неё.

Дрю помахал ей.

– Я часто вижу тебя в школе, ну, решил познакомиться. Меня зовут Дрю.

Саманта огляделась, словно ожидая ловушки. Сьюзи хотелось подойти к ней и подбодрить, чтобы она поговорила с мальчиком, но Саманте это очень не понравится. Так что Сьюзи осталась в своём укрытии и наблюдала издали.

Дрю почесал нос, и его самокат упал. Он нагнулся, чтобы поднять его.

– Привет, – сказала Саманта.

Дрю выпрямился и ухмыльнулся.

Саманта подняла грабли, словно оружие. Не очень-то дружелюбно это выглядит, подумала Сьюзи.

– Подойди к нему, – громко шепнула Сьюзи сестре.

Саманта пропустила её слова мимо ушей. Сьюзи знала, что подслушивать чужие разговоры, по словам мамы, «невежливо». Так что она убежала в боковой дворик, чтобы поболтать с чахлыми цветами на клумбах. Может быть, они расскажут ей, почему мама не обращает на них внимания?

Саманте очень хотелось, чтобы мальчик ушёл. Но не меньше ей хотелось, чтобы он остался. Он был довольно милым.

Но он действительно вежливо с ней разговаривает или тут какой-то подвох?

Дрю подошёл к самому краю тротуара.

– Э-э-э… мне очень жалко твою сестру.

Саманта опустила голову, но сумела пробормотать «Спасибо». Она осторожно шагнула в сторону тротуара.

Дрю посмотрел на Саманту, потом на дом. Понизив голос, он спросил:

– Ты видишь её иногда?

Саманта застыла. Кровь отлила от её лица, и она так сильно схватилась за грабли, что даже руки заболели.

Дрю бросил самокат и сделал несколько шагов во двор. А потом открыл рот, и слова посыпались из него с такой скоростью, что наползали друг на друга.

– Я не хочу тебя позлить или насмеяться. Я серьёзно. Я просто верю в привидения, и я думаю, что, когда люди умирают, они могут остаться, если захотят. У меня умер дядя, а я видел его в ночь, когда он умер, а потом он вернулся ещё через пару лет. Он хотел, чтобы папа его за что-то простил. Мне кажется, привидения задерживаются на земле, если чего-то хотят, понимаешь? Так что я просто спросил. Я не хотел тебя расстроить.

– Обед в пять часов, – позвала мама Саманту с крыльца. Дрю она не заметила.

Саманта не знала, что и ответить, так что просто сказала «Хорошо», а потом повернулась и ушла домой.

– Пока, – сказал Дрю.

Саманта не могла уснуть, потому что всё думала о Дрю. Точнее, о том, что сказал мальчик. Думать о Дрю было приятно, а вот о его словах – нет.

Его слова крутились у неё в голове. «Привидения задерживаются на земле, если чего-то хотят».

С нижнего этажа послышался тихий щелчок, потом шипение.

Саманта села в постели. Она точно знала, что это за звук. Что ей делать – спуститься или подождать?

Слыша этот звук, она всегда начинала дрожать – дрожь начиналась в ступнях, потом поднималась выше, по ногам. Не обращая на них внимания, Саманта спрыгнула с кровати, пересекла комнату и вышла в коридор. В маминой комнате было тихо. На первом этаже всё тоже стихло. Но вот это что такое – сквозняк?

Саманта стиснула зубы и заставила себя спуститься по лестнице. Она остановилась на последней ступеньке, потом на цыпочках прошла через столовую и заглянула на кухню.

Как она и предполагала, задняя дверь была открыта. А потом она услышала и другой шум с крыльца: бум… тук… бум… тук…

Саманта застонала и заставила себя справиться со страхом. Она бегом пересекла кухню, захлопнула и заперла заднюю дверь. А потом со всех ног бросилась обратно в спальню.

А там снова попыталась убедить себя, что просто всё выдумала.

За месяцы консультаций Ронда ещё ни разу не садилась к Саманте спиной. Это что, какая-то проверка?

Саманта нахмурилась и попыталась разобраться, что же происходит. Она оглядела комнату. Простая и аккуратная, Саманте как раз нравился такой дизайн. Там был только ворсистый коричневый ковёр, рабочее кресло Ронды – кремовое, плюшевое, с низкой спинкой и толстыми подлокотниками, – коричнево-кремовый диванчик, детский деревянный столик и коробка с игрушками. Комната казалась Саманте интересной, потому что она торчала из дома наружу, словно ящик, висящий в паре футов от земли. Три стороны этого ящика были стеклянными.

Ронда тяжело вздохнула. Саманта моргнула от неожиданности, и Ронда наконец повернулась к ней лицом.

– Извини, – сказала Ронда. – Я пыталась кое-что понять.

Морщина между её густыми чёрными бровями стала неожиданностью. Ронда никогда не хмурилась. На самом деле Ронда, по мнению Саманты, слишком часто улыбалась. Это ненормально, особенно для человека, который целыми днями выслушивает чужие проблемы.

– Мне нравится всё понимать, – сказала Саманта.

– Знаю. – Ронда отбросила назад свои длинные чёрные волосы.

Саманта посмотрела прямо в большие карие глаза Ронды.

– А что вы пытаетесь понять? – спросила она.

– Пытаюсь понять, как не дать твоей маме отправить тебя к кому-нибудь другому.

Саманта дёрнула головой.

– А почему мама хочет отправить меня куда-то ещё?

– Потому что со мной ты не добиваешься прогресса.

– Что это значит?

Ронда наклонилась вперёд.

– Саманта, я знаю, что у тебя что-то застряло в голове. Мысль. Представление. Что-то крутится у тебя в голове, и ты не выпускаешь его наружу.

Ронда была права, но Саманта ничего ей об этом не сказала.

Саманта посмотрела на свои аккуратно завязанные шнурки на тёмно-синих кроссовках. Ей нравилось, когда всё лежит на своих местах. Ей не нравился беспорядок.

Перемены – это беспорядок. Терапия – тоже беспорядок. Прежде чем она попала к Ронде, мама водила её к двум другим людям, которые «хотели ей помочь». Они заставляли её играть с беспорядочной кучей игрушек в неубранной комнате. Она попросила маму больше её к ним не отправлять.

Так она попала сюда. В целом, ей здесь не нравилось, но хотя бы сбежать не хотелось. Ронда была другой. И эта комната – тоже. Саманту устраивало и то, и другое.

– Мы поссорились, – сказала она.

Ей придётся рассказать Ронде о том, что застряло у неё в голове, чтобы мама не заставила её уйти к кому-нибудь другому.

– Ты и Сьюзи?

Саманта кивнула.

– Хорошо.

Ронда что-то записала в блокноте. Раньше Саманту это раздражало, но постепенно она привыкла.

– Из-за Гретхен.

– Кто такая Гретхен?

– Кукла. Мама сказала, что мы должны делить её между собой.

– А чья это была кукла?

– Мама подарила её нам вместе. – Саманта закатила глаза. – Мне это так не понравилось. Я хочу, чтобы моё было моим. Я не беру игрушки Сьюзи, и я хочу, чтобы у меня были свои игрушки.

– Хорошо.

– Но мама сказала, что мы должны делиться.

Ронда кивнула.

– И я попыталась объяснить Сьюзи, что мы будем брать Гретхен друг у дружки на время. Когда Гретхен возьму я, она будет учиться.

Ронда улыбнулась и снова кивнула.

– Сьюзи расстроилась. Она сказала, что Гретхен не любит учиться. Гретхен любит ходить в зоопарк. Она хотела, чтобы Гретхен постоянно сидела с её плюшевыми игрушками. Она сказала, что, если Гретхен будет учиться, ей станет грустно.

Саманта замолчала, вспоминая, как Сьюзи стояла в её комнате, подбоченясь и выпятив губу. Когда Саманта настояла, что Гретхен надо учиться, Сьюзи устроила истерику. Она закричала: «Но она не любит учиться!»

– И что произошло? – спросила Ронда.

Саманта дёрнула ногами.

– Когда я посадила Гретхен перед книжкой, Сьюзи схватила её и убежала. Она…

– Она что?

Саманта стала считать вдохи, как научила её Ронда. Они вроде как должны были помогать от ощущения, что по ногам ползают какие-то букашки.

Раз.

Два.

Три.

Четыре.

Выдохнув в четвёртый раз, Саманта сказала:

– Она убежала и спрятала Гретхен. А потом вернулась и рассказала мне, что сделала. Я сказала, что найду Гретхен, и Сьюзи расстроилась. Перед… той ночью… она сказала мне, что найдёт для Гретхен другое место, получше, и я ни за что её не найду.

Саманта сжала кулаки и закрыла ими лицо. А потом сказала:

– По-моему, она думала, куда бы спрятать Гретхен, и именно поэтому её… забрали. Она думала, что тот, кто забрал её, поможет ей спрятать дурацкую куклу.

Ронда глубоко вздохнула.

– Спасибо, что рассказала мне.

– Теперь я уже не застряла?

– Думаю, что нет.

Саманта кивнула. Отлично.

– А где кукла сейчас? – спросила Ронда.

– Я её не нашла.

Сьюзи показалось, что Саманта сегодня на удивление разговорчивая. Она болтала без умолку с тех самых пор, как мама забрала её из странного стеклянного домика, куда Саманта ходит три раза в неделю. Хотя Саманта говорила обо всяких скучных штуках вроде умножения и деления на пять, мама, похоже, с удовольствием её слушала. Она кивала и кивала, ведя машину. Но не улыбалась. И Саманта тоже. Саманта была так сильно напряжена, что напоминала робота. Да и говорила как робот. Очень странно. Она говорила так, словно обязана говорить, иначе случится что-то плохое.

Если уж ей надо говорить, может быть, пусть она поговорит о чём-нибудь хорошем?

– Давайте поболтаем о чём-нибудь милом, – сказала Сьюзи.

Ни Саманта, ни мама её, похоже, не услышали, потому что Саманта продолжила рассказывать про цифры и математику. Сьюзи вздохнула.

Зачем вообще к ним ходить, если они не обращают на неё внимания?

Сьюзи повернулась и посмотрела на правое ухо Саманты. У неё, в отличие от Сьюзи, уши не были проколоты. Сьюзи нравилось носить красивые серёжки. А вот Саманта отказалась прокалывать уши, потому что не хотела, чтобы в ней проделывали дырку. «Интересно, если я очень сильно дуну, я смогу выдуть все скучные слова у неё из головы?»

Сьюзи повернулась и изо всех сил дунула Саманте в ухо.

Саманта замолчала.

Ха! Сьюзи улыбнулась.

– Ты всё, закончила? – спросила мама у Саманты.

Саманта не ответила. Она сидела на месте совершенно неподвижно.

Молчание понравилось Сьюзи не больше чем постоянная болтовня. Это не мягкая, удобная тишина, похожая на большого плюшевого медведя. Это острая тишина, похожая на металлические штуки, которыми прокалывают кожу. От молчания у неё болели уши… и сердце.

Сьюзи запела, чтобы заполнить тишину. Ей никто не подпевал, но ей было всё равно. Она пела, пока мама не свернула на их улицу. А потом Сьюзи остановилась, с нетерпением ожидая, когда увидит их дом и Оливера.

Мама пропустила встречную машину, потом свернула на подъездную дорожку. Поворотник цокал до тех пор, пока мама не завершила поворот. Сьюзи щёлкала языком, подражая звуку, но никто не сказал ей остановиться.

Оливер сбросил ещё больше листьев. Осталось совсем мало. Сколько ещё они продержатся?

Сьюзи сидела на краешке кровати Саманты и смотрела, как сестра читает книгу. Саманта была напряжена. У неё почти не гнулись пальцы, а страницы она переворачивала очень долго.

– Хочу признаться, – сказала Сьюзи.

Саманта не подняла головы.

– Я скучаю по вам, когда мы не вместе. И я знаю, вы тоже скучаете.

Саманта перевернула страницу. Её рука дрожала.

– А ещё я скучаю по Гретхен. Ты по ней скучаешь?

Саманта продолжила читать.

Сьюзи не нравилось, когда Саманта игнорировала её, но даже это её не остановило.

– Не знаю почему, но я не могу вспомнить, где спрятала Гретхен. – Сьюзи прикусила костяшку пальца. – Не думаю…

Она осеклась. Это не сработало. Саманта не поможет ей.

Почему Сьюзи не может вспомнить, где спрятала Гретхен?

Она вспомнила, как разозлилась и расстроилась, когда Саманта заставила Гретхен учиться. Гретхен была очень чувствительной куклой. Веснушчатая, кудрявая, светловолосая, с мягким круглым лицом и робкой улыбкой – эта улыбка сразу сказала Сьюзи, что Гретхен легко напугать. Когда Сьюзи спрятала Гретхен, она была одета в розово-фиолетовое кукольное платье в горошек, которое сшила Джини. Платье было весёлым. Оно должно было сделать Гретхен счастливее.