Текст книги "Ветер в ивах"

Водитель от души расхохотался, и его попутчик поинтересовался, в чём дело. Услышав ответ, джентльмен, сидевший сзади, к радости Жаба, весело воскликнул:

– Браво, мадам! Мне нравится ваш характер. Пусть порулит: под твоим присмотром, конечно, – думаю, ничего не натворит.

Жаб поспешил переползти на водительское место, взялся за руль, подчёркнуто внимательно выслушал указания и очень медленно и осторожно повёл машину, решив проявить благоразумие.

Джентльмены на заднем сиденье захлопали в ладоши, и до Жаба донеслись комплименты в его адрес:

– Как здорово у неё получается! Подумать только: прачка, за рулём первый раз, и ведёт машину!

Жаб чуть увеличил скорость, потом ещё… и ещё.

Джентльмены предостерегающе закричали:

– Осторожнее, прачка!

Это возмутило Жаба, и он закусил удила. Водитель попытался было вмешаться, но Жаб локтем пригвоздил его к месту и врубил самую высокую скорость. Порыв ветра, рёв мотора и лёгкий рывок машины возбудили его до предела, и, забыв осторожность, он воскликнул:

– Прачка, говорите? Хо-хо! Я Жаб, угонщик машин, бежавший из тюрьмы; Жаб, который всегда выходит победителем! Сидите тихо, и я покажу вам, как надо водить машину. Теперь вы в надёжных руках. За рулём – знаменитый, умелый, бесстрашный Жаб!

С криками ужаса джентльмены навалились на Жаба:

– Хватайте его! Хватайте Жаба, это бесчестное животное, угнавшее наш автомобиль. Вяжите его, тащите в ближайший полицейский участок! Пора покончить с этим ужасным и опасным Жабом!

Увы! Им следовало бы проявить благоразумие и остановить машину, прежде чем выполнять такие трюки. Одним полуповоротом руля Жаб направил автомобиль на низкую изгородь, тянувшуюся вдоль дороги. Могучий рывок, удар, и колёса забуксовали в толстом слое тины небольшого пруда, из которого поили лошадей.

Жаб почувствовал, что летит по воздуху: сначала почти вертикально, а затем, описав плавную дугу на манер ласточки. Ощущение полёта так захватило его, что он уже начал размышлять, сколько он продлится и можно ли за это время отрастить крылья и превратиться в жаб-птицу, как внезапно с глухим ударом приземлился на спину в густую и мягкую луговую траву. Перевернувшись на лапы, Жаб успел увидеть наполовину скрывшийся под водой автомобиль, а также джентльменов и шофёра, беспомощно барахтавшихся в воде в своих длиннополых сюртуках.

Быстренько сообразив, что надо уносить лапы, Жаб что есть мочи рванул через луг, перелез изгородь, перепрыгнул через канаву, пока не понял, что выбился из сил, и не перешёл на медленный шаг. Отдышавшись немного и обретя способность рассуждать спокойно, Жаб принялся хихикать, потом хохотать, пока не опустился в изнеможении под изгородью, продолжая выкрикивать в приступе самовосхваления:

– Хо-хо! И снова Жаб! Как всегда, Жаб на коне! До чего же я умён! Кто вынудил их подвезти меня? Кому удалось занять переднее сиденье? Кто уговорил их поверить, что я умею рулить? Кто остался, пролетев по воздуху, целым и невредимым, а этих тупоумных, завистливых, трусливых экскурсантов загнал в грязь, где им самое место? Разумеется, Жаб! Умный, великий, добродетельный Жаб!

И Жаб снова запел что есть мочи:

 
Летит машина – берегись!
Ты с Жабом лучше не садись —
Дорога кончится на дне,
А Жаб наш будет на коне!
 

Внезапно до него донёсся неясный шум, и Жаб повернул голову, чтобы посмотреть.

О ужас! О горе! О несчастье! Через поле к нему бежали люди: шофёр в кожаных гетрах и два здоровенных сельских полицейских.

Бедный Жаб, не помня себя от страха, снова бросился наутёк, приговаривая на бегу:

– Надо же! Какой же я дурак! Тщеславный, беззаботный дурак! Опять принялся бахвалиться, кричать, ещё и песни распевать! Самое время! О господи боже мой!

Оглянувшись, Жаб, к своему ужасу, увидел, что его догоняют. Хоть он и нёсся, не разбирая дороги, но каждый раз, оглядываясь, замечал, что расстояние между ним и преследователями неуклонно сокращается. Как бы он ни старался, но, будучи толстым и коротколапым, не мог оторваться от погони: его уже почти настигли.

Не соображая куда, Жаб отчаянно мчался вперёд, время от времени оглядываясь через плечо на предвкушавших победу врагов, когда вдруг не почувствовал под лапами земли. В тот же миг, перекувыркнувшись в воздухе, он очутился в воде, глубокой и быстрой, и его понесло течением с такой силой, которой он не мог противиться. Жаб понял, что в панике, не видя ничего перед собой, угодил прямо в реку!

Он вынырнул на поверхность и попытался ухватиться за тростник и камыши, но течение было таким стремительным, что у него ничего не вышло.

– О боже-боже! – запричитал бедный Жаб. – Чтобы я ещё хоть раз взялся за руль… чтобы хоть раз стал хвастаться…

Тут его накрыло волной, а когда Жаб вынырнул, задыхаясь и отфыркиваясь, то заметил, что течением его несёт к большой тёмной норе на берегу чуть выше головы. Поравнявшись с ней, он вытянул лапу и схватился за край. Медленно и с большим трудом Жабу удалось подтянуться и вылезти из воды настолько, что можно было опереться лапами о нижний край норы. Совершенно выбившись из сил, он решил несколько минут передохнуть и восстановить дыхание.

Тем временем в темноте норы что-то мелькнуло и стало приближаться к нему. Вскоре Жаб понял, что это мордочка, причём мордочка до боли знакомая: коричневая небольшая мордочка с усами, серьёзная и круглая, с аккуратными ушками и серебристой шёрсткой.

Конечно же, это был Речной Крыс!

Глава 11
«Как летний ливень слёзы полились…»

Крыс протянул маленькую коричневую лапку, крепко схватил Жаба за загривок и с трудом потянул наверх. Жаб, тяжёлый, в пропитанной водой одежде, медленно, но верно стал подниматься и наконец перевалился через край норы. Весь в тине и водорослях, с водой, стекавшей на пол, он стоял, целый и невредимый, в прихожей Крыса, счастливый и весёлый, как в былые дни, оттого что находится в доме друга, что все его беды и несчастья закончились и он может избавиться от этого маскарадного костюма, не достойного его положения в обществе, и вновь вернуться к нормальной жизни.

– О, Крыс! – воскликнул Жаб. – Ты даже не представляешь, что мне пришлось пережить с тех пор, как мы виделись в последний раз. Такие испытания, такие страдания, и всё это я вынес с честью! Побег, переодевание, обман – всё так ловко спланировано и выполнено! Попал в тюрьму – разумеется, бежал! Бросили в реку – конечно, выплыл! Украл лошадь и продал за бешеные деньги! Обвёл всех вокруг пальца – заставил плясать под мою дудку! Всё-таки как я умён! И что под конец? Потерпи немного, и всё узнаешь…

– Жаб, – строго и твёрдо перебил его Крыс, – немедленно поднимайся наверх, снимай эти обноски, которые, видимо, принадлежали какой-то прачке, и вымойся, а потом надень что-нибудь из моей одежды и постарайся выглядеть как джентльмен, если можешь. Никогда в жизни я не видел более потрёпанного, грязного и безобразного субъекта, чем ты. Не важничай и не спорь, а иди. Потом поговорим.

Жаб собрался было поспорить: ему ещё в тюрьме надоело, что им командуют, а здесь, похоже, то же самое, и кто на сей раз – Крыс!.. – однако, увидев себя в зеркале над вешалкой, в чёрной шляпке, съехавшей на один глаз, передумал и быстренько отправился в туалетную комнату наверху. Там он тщательно помылся, почистился, переоделся и потом долго стоял перед зеркалом, разглядывая себя с гордостью и удовлетворением и размышляя, что только круглому идиоту могло прийти в голову хоть на мгновение принять его за прачку.

Когда Жаб спустился вниз, стол был уже накрыт, чему он несказанно обрадовался, поскольку успел основательно проголодаться с тех пор, как цыган его отлично накормил. Пока они обедали, Жаб поведал Крысу о своих приключениях, как обычно, не забывая превозносить собственный ум, а также хладнокровие в чрезвычайных обстоятельствах и находчивость в безвыходных положениях, расцвечивая и приправляя свой рассказ выдумками. Однако чем дольше он говорил и хвастался, тем угрюмее и молчаливее становился Крыс, а когда наконец Жаб умолк, после минутной паузы заговорил:

– Послушай, Жабчик, мне не хотелось бы обижать тебя после всего, что ты пережил, но, честно говоря, неужели не видишь, каким болваном себя выставляешь? Что забавного в том, что тебя, заковав в кандалы, поместили в тюрьму, где морили голодом, потом преследовали, угрожали, оскорбляли, глумились над тобой и в довершение бросили в воду? А сам угон… Ты прекрасно знаешь, что автомобили приносят тебе одни неприятности, а уж что касается кражи… Можешь сделаться калекой, если находишь это увлекательным, или объявить себя банкротом для разнообразия, если уж решил, но зачем становиться преступником? Когда ты наконец образумишься, начнёшь думать не только о себе, но и о своих друзьях, станешь им доверять? Думаешь, мне, например, приятно слышать от других зверей, что я вожу дружбу с уголовником?

К чести Жаба, он никогда не обижался на критику, если оно исходило от друзей, и, даже будучи чем-то увлечённым, не терял способности взглянуть на вещи с другой стороны. Хотя в то время, когда Крыс серьёзно говорил, он тихо бубнил: «Но всё-таки это было весело! Страшно весело!» – и издавал какие-то странные звуки – «бум» и «бип», – напоминавшие сдавленное фырканье или открывание бутылки с газировкой, – тем не менее, когда закончил, Жаб тяжело вздохнул и произнёс миролюбиво и смиренно:

– Совершенно верно, Крыс! Ты всегда очень здраво рассуждаешь! Да, я был тщеславным старым дураком, признаю, но собираюсь исправиться и стать благоразумным Жабом. Что касается автомобилей, я уже несколько охладел к ним, особенно после того как нырнул в твою реку. Дело в том, что, когда цеплялся за край норы, стараясь отдышаться, мне вдруг пришла в голову одна идея – блестящая идея – насчёт моторных лодок… Тихо, тихо, не надо опять начинать, старина, ставить штампы и опровергать, ведь это всего лишь идея, и давай больше не будем сейчас об этом. Мы лучше выпьем кофе, немножко поболтаем, а потом я спокойно отправлюсь в Жаб-холл, переоденусь, и жизнь пойдёт своим чередом: довольно с меня приключений. Как хочется пожить наконец тихо, размеренно, респектабельно, заниматься своим хозяйством, преумножать имущество, временами копаться в саду. Друзей, если придут меня навестить, всегда найдётся чем угостить. А чтобы разъезжать по окрестностям, я буду впрягать в повозку пони, как в старые добрые времена.

– «Спокойно отправлюсь в Жаб-холл»! – воскликнул Крыс в крайнем волнении. – О чём ты говоришь? Ты что, ничего не слышал?

– Что не слышал? – бледнея, спросил Жаб. – Говори же, Крыс, не томи! Что я должен был слышать?

– Ты хочешь сказать, – воскликнул Крыс, стукнув по столу маленьким кулачком, – что ничего не слышал о хорьках и ласках?

– Это ты про пришельцев из Дикого леса? – Жаб задрожал всем телом. – Нет, только не это!

– Они захватили Жаб-холл…

Жаб опёрся локтями о стол, положил голову на лапы, и две крупные слезы, выкатившись из его глаз, упали на стол.

– Продолжай, Крыс, расскажи мне всё. Худшее позади, так что выслушать смогу.

– Когда с тобой это случилось… эта неприятность, – медленно, с расстановкой произнёс Крыс, – я имею в виду, когда ты на время исчез из-за недоразумения с машиной… Об этом, понятное дело, здесь разное болтали, и не только у реки, но и в Диком лесу. Мнения разделились, как это всегда бывает. Наши, речные, все за тебя были и считали, что с тобой скверно обошлись и что нет на свете нынче справедливости. Лесные звери утверждали, что ты получил по заслугам и что давно пора было тебя проучить. Они на каждом углу разглагольствовали, что с тобой на этот раз покончено, что ты никогда больше сюда не вернёшься! Никогда!

Жаб молча кивнул.

– Вот такие они, эти маленькие твари, – продолжил Крыс. – Но Крот и Барсук всех убеждали, что ты обязательно вернёшься: не знали когда, но вернёшься.

Жаб распрямился и ухмыльнулся.

– Ссылаясь на историю, они говорили, что ни один закон не устоит перед смелостью и вескими доказательствами, как в твоём случае, в сочетании с тугим кошельком. Они перенесли свои вещи в Жаб-холл, спали там, проветривали помещения и держали готовыми к твоему возвращению. Им, конечно, и на ум не приходило, как всё может обернуться, но они подозревали, что лесные что-то затевают. А теперь я подхожу к самому неприятному. В одну из ненастных тёмных ночей, когда бушевала непогода и дождь лил как из ведра, банда ласок, вооружённых до зубов, неслышно подобралась по подъездной дороге к главному входу. Одновременно с ними головорезы-хорьки через огород проникли на задний двор и в хозяйственные помещения, а отряд горностаев, которые ни перед чем не остановятся, занял оранжерею и бильярдную и выставил посты у окон, выходящих на лужайку.

Немного помолчав, чтобы справиться с волнением, Крыс продолжил:

– Крот и Барсук в это время сидели в гостиной и мирно беседовали у камина, ни о чём не подозревая, потому что в такую ночь никакой зверь носа за порог не высунет, но эти кровожадные разбойники выломали двери и ворвались в дом со всех сторон. Разумеется, наши друзья приняли бой, но исход его был предрешён. Безоружные, застигнутые врасплох, что эти два смельчака могли противопоставить сотням головорезов? Бандиты избили их палками до полусмерти, несчастных верных зверьков, и под град оскорблений и ругательств выгнали на холод и дождь.

Услышав эти слова, бесчувственный Жаб сдавленно хихикнул, но быстро взял себя в руки и принял серьёзный вид.

– С тех пор захватчики и живут в Жаб-холле, – закончил свой рассказ Крыс, – причём ведут себя безобразно: целыми днями валяются в постели, едят когда придётся, и, как мне рассказывали, устроили в доме такой беспорядок, что смотреть невозможно. Они уничтожают твои запасы и напитки, говорят о тебе гадости, а ещё поют вульгарные песни: про тюрьмы, судей и полицейских, – ужасные обидные песни, совсем не смешные. К тому же уверяют всех и каждого, что поселились в твоём доме навечно.

– Посмотрим! – заявил Жаб, поднимаясь и хватая палку. – Сегодня же это выясню!

– Не вздумай, Жаб! – крикнул ему вслед Крыс. – Лучше оставайся здесь, а не то наживёшь неприятностей.

Но никакая сила не могла удержать Жаба. Он быстро шагал вниз по дороге с палкой на плече и в бешенстве бормотал себе под нос проклятия. Жаб уже поднимался по ступеням парадного, как вдруг из-за забора выглянул длинный жёлтый хорёк с ружьём и строго окликнул:

– Кто идёт?

– Ты это брось! – рассердился Жаб. – Слепой, не знаешь, с кем разговариваешь? Выходи сейчас же, а не то…

Не говоря ни слова, хорёк поднял ружьё. Жаб в ту же секунду благоразумно распластался на дороге, и – банг! – пуля просвистела у него над головой.

Жаб в ужасе вскочил на лапы и помчался по дороге сломя голову. За спиной он слышал смех хорька и ещё чьё-то отвратительное тоненькое хихиканье.

Подавленный, возвратился он к Крысу и поведал о случившемся.

– Что я тебе говорил, – заметил тот. – Ничего не поделаешь: они всюду выставили вооружённую охрану. Нужно подождать.

Но Жаб не был бы Жабом, если бы сразу сдался. Взяв лодку, он поплыл вверх по реке, туда, где к берегу спускается сад Жаб-холла, и когда показался его старый дом, сложил вёсла и принялся изучать окрестности. Всё выглядело мирно, пустынно и спокойно. Фасад Жаб-холла сверкал в закатных лучах, голуби сидели парами и тройками на крыше, сад благоухал цветами, журчал ручей, бежавший к лодочному сараю, под перекинутым через него маленьким деревянным мостиком, – но всё было каким-то застывшим, необитаемым, явно ожидавшим возвращения хозяина. Жаб решил начать с лодочного сарая, очень осторожно подвёл лодку к устью ручья и уже почти миновал мостик, когда – бум! – здоровенный камень, брошенный сверху, пробил днище. В тот же миг в лодку хлынула вода и она пошла ко дну, а Жаб барахтался в глубоком ручье. Подняв голову, он заметил на мостике двух горностаев, которые, опершись на перила, наблюдали за ним.

– В следующий раз это будет твоя голова, Жаб! – со смехом выкрикнул один из них.

Взбешённый Жаб поплыл к берегу, а горностаи всё хохотали и хохотали, поддерживая друг друга, до упаду.

Долгий обратный путь Жаб был вынужден проделать пешком, а когда добрался наконец до норы и поведал Крысу об этом печальном случае, тот рассердился:

– А что я тебе говорил? Подведём итог. Угробил лодку, без которой я как без лап, и привёл в полную негодность костюм, который я тебе одолжил. Знаешь, Жаб, удивительно, как с таким поведением тебе удаётся вообще сохранить хоть каких-то друзей.

Жаб понял, как глупо себя вёл, признал свои ошибки и заблуждения и принялся извиняться перед Крысом за лодку и испорченный костюм, а закончил свою пламенную речь с той искренней кротостью, которая всегда обезоруживала критически настроенных по отношению к нему друзей и привлекала их на его сторону:

– Крыс! Я знаю, что был упрямым и своевольным, но, поверь, теперь стану покорным и послушным и ничего не буду предпринимать без твоего мудрого совета и всецелого одобрения!

– Если всё на самом деле так, – заметил отходчивый Крыс, – то хочу напомнить, что уже поздно и пора бы приняться за ужин, который будет накрыт через минуту.

А ещё наберись терпения. Я считаю, что ничего не надо предпринимать, пока не встретимся с Кротом и Барсуком. Вот узнаем последние новости, посовещаемся, выслушаем их мнения, тогда и будем думать, как быть.

– А, ну да, конечно, Крот и Барсук, – скептически произнёс Жаб. – Как там эти ребята? Совсем забыл о них.

– Ну а я напомнил. Пока ты разъезжал по округе в роскошном автомобиле, гордо скакал на чистокровных лошадях, завтракал на природе, эти преданные зверушки жили под открытым небом и в любую погоду, днём и ночью, наблюдали за твоим домом, за хорьками и горностаями, ломая голову над тем, как вернуть тебе твою собственность. Ты недостоин таких преданных и верных друзей. Когда-нибудь ты пожалеешь, что не ценил их, но будет уже поздно!

– Да, знаю, я неблагодарное животное! – зарыдал Жаб, роняя горькие слёзы. – Позволь мне пойти и отыскать их этой холодной тёмной ночью, позволь разделить с ними все тяготы и лишения, позволь доказать, что…

Минуточку! Кажется, звякнула посуда на подносе? Стало быть, пора ужинать, ура! Давай, Крыс!

Крыс помнил, что бедный Жаб долгое время сидел на тюремном пайке, и решил, что нужно бы накормить его посытнее. Составив Жабу компанию за ужином, он ненавязчиво предлагал другу то одно, то другое, чтобы тот компенсировал скудный тюремный рацион.

Они уже поужинали и опять уселись в кресла, когда раздался громкий стук в дверь.

Жаб занервничал, но Крыс, с загадочным видом кивнув другу, отправился открывать, и вскоре в гостиную вошёл мистер Барсук.

По всему было видно, что Барсук провёл несколько ночей вне дома и вдали от домашних удобств: башмаки покрывала грязь, а вид он имел весьма непрезентабельный. Впрочем, и в лучшие времена элегантностью он не отличался. Прямо с порога Барсук направился к Жабу, потряс ему лапу и сказал:

– Добро пожаловать домой, Жаб… О господи! Что я говорю? Да уж, домой! Грустное возвращение. Бедняга Жаб!

Затем, повернувшись к нему спиной, Барсук уселся за стол и взял большой кусок холодного пирога, чем буквально поверг Жаба в шок, но Крыс шепнул ему:

– Не обращай внимания на его манеры и ничего пока не говори: он всегда не в настроении, пока не поест, – через полчаса он станет совсем другим.

В комнате воцарилось молчание, но вскоре в дверь опять постучали, хотя уже гораздо тише. Кивнув Жабу, Крыс пошёл открывать, и к ним присоединился Крот, взъерошенный и немытый, с приставшими к шёрстке сухими травинками. Увидев Жаба, он воскликнул, просияв:

– Глазам своим не верю! Старина Жаб! Подумать только – ты снова дома. Никогда в голову не могло прийти, что ты так скоро объявишься. Конечно же, ты сбежал, умный, находчивый, смышлёный Жаб!

Крыс в тревоге попытался дёрнуть друга за локоть, но было уже поздно: Жаб начал пыхтеть и раздуваться.

– Умный? О нет! Послушать моих друзей, так я совсем не умный. Подумаешь, бежал из самой страшной тюрьмы Англии! Захватил пассажирский поезд – ну и что? Переодевшись в женское платье, разгуливал по стране, дурача всех, – так это всякий может! О нет! Я глупый осёл, вот я кто. Пожалуй, расскажу тебе, Крот, о паре своих приключений, и ты сам сделаешь вывод.

– Так-так, очень интересно! – сказал Крот, придвигаясь поближе к столу. – Я буду есть, а ты рассказывай. Ни крошки во рту не было с утра! О боже, боже!

Он принялся уплетать холодную говядину и соленья, а Жаб встал на каминный коврик, широко расставив задние лапы, запустил в карман брюк переднюю и извлёк оттуда горсть серебряных монет.

– Взгляните-ка на это. Не так уж плохо, верно? И всего-то за несколько минут. И как я это сделал, по-твоему, Крот? Продал чужую лошадь. Вот как!

– Расскажи, Жаб! – попросил заинтригованный Крот.

– Нет уж, пожалуйста, помолчи! – вмешался Крыс. – А ты, Крот, не провоцируй его: ведь знаешь, что из этого получится, – а лучше поскорее ешь, а потом расскажи, как там дела и что следует предпринять сейчас, когда Жаб вернулся.

– Дела хуже некуда, – угрюмо заметил Крот. – И если бы кто знал, что с этим делать! Мы с Барсуком день и ночь рыщем вокруг дома, но не можем отыскать ни единой лазейки: везде вооружённые часовые, отовсюду в нас летят камни. А уж как они хохочут над нами! Я слышать этого не могу!

– Да, ситуация не из простых, – заметил Крыс в глубокой задумчивости. – Однако, кажется, у меня начинает складываться кое-какой план. Жаб должен…

– Нет, не должен! – перебил его Крот с полным ртом. – Ничего подобного! Ты не понимаешь! Он должен то, должен это…

– Никому ничего я не должен! – выкрикнул возбуждённый Жаб. – И нечего мне тут приказывать! Это мой дом, и я лучше знаю, что делать.

Все трое принялись кричать одновременно, и шум поднялся невыносимый, пока вдруг не раздался тонкий, бесстрастный голос:

– Тихо! Вы все!

И мгновенно наступила тишина.

Это Барсук, разделавшись с пирогом, повернулся на стуле и грозно уставился на них. Поняв, что завладел их вниманием и что все явно ждут от него каких-то слов, Барсук повернулся обратно к столу и преспокойно занялся сыром. Так велико было уважение к авторитету этого замечательного зверька, что никто не проронил ни слова, пока он не покончил с едой и не смахнул крошки с коленей. Жаб было заёрзал, но Крыс остановил его твёрдой лапой.

Отобедав, Барсук поднялся со стула и, подойдя к камину в глубокой задумчивости, заговорил:

– Жаб! Ты нехорошее, негодное маленькое существо! Как тебе не стыдно? Что сказал бы твой отец, мой старый друг, если бы оказался сейчас здесь и узнал обо всех твоих похождениях?

Жаб, лежавший на диване, перевернулся, зарылся мордочкой в лапы и в раскаянии горько заплакал.

– Ну, будет тебе, – подобрел Барсук, – не надо. Перестань плакать. Забудем прошлое и перевернём страницу. Но Крот верно говорит. Горностаи сидят на каждом углу, а лучше их стражников во всём мире не сыскать. О том, чтобы идти на штурм, и речи быть не может: нам с ними не справиться.

– Значит, всё кончено, – донеслись до них рыдания Жаба. – Стало быть, мне одна дорога – в солдаты, и никогда больше не увижу я любимый Жаб-холл!

– Не раскисай, Жабчик, – сказал Барсук. – Кроме штурма есть и другие способы. Последнее слово ещё за мной, а я собираюсь сообщить вам кое-что по секрету.

Жаб молча сел и вытер глаза. Он обожал секреты, хотя совершенно не в состоянии был их хранить, и, грешным делом, получал удовольствие, раскрывая чужие секреты после всех клятв и обещаний никому их не выдавать.

– Там есть подземный ход, – важно сообщил Барсук, – который начинается от речного берега неподалёку отсюда и ведёт прямиком в Жаб-холл.

– Да ерунда, Барсук, – бестактно перебил его Жаб. – Это всё байки, которые рассказывают в тавернах. Я знаю Жаб-холл вдоль и поперёк. Уверяю тебя: ничего подобного там нет.

– Мой юный друг, – со значением начал Барсук, – твой отец, очень достойный джентльмен, гораздо достойнее многих, поведал мне много такого, о чём и не думал говорить тебе. Он не сам прорыл, а обнаружил этот ход, который был сделан за сотни лет до того, как он поселился в Жаб-холле. Твой отец укрепил и очистил его, так, на всякий случай: вдруг когда-нибудь пригодится, – и показал мне, но предупредил: «Только не говори об этом моему сыну. Он хороший малый, но легкомысленный и слабохарактерный, к тому же не умеет держать язык за зубами. Если вдруг когда-нибудь он попадёт в беду и подземный ход поможет ему, вот тогда и скажешь, но не раньше».

Друзья наблюдали за Жабом, не имея ни малейшего представления, как он воспримет эту новость. Он начал было мрачнеть, но затем просветлел, потому что, будучи добрым малым, не умел сердиться.

– Да уж, наверное, я действительно порой немного болтлив. Но что поделаешь: я любимец публики, меня всегда окружают друзья – мы блещем остротами, шутим, делимся интересными историями – вот иногда и даю волю языку. К тому же у меня дар красноречия. Мне даже советовали завести салон – не знаю, правда, что это такое. Впрочем, не важно. Продолжай, Барсук. Как этот подземный ход можно использовать?

– С помощью Выдра мне удалось кое-что разузнать. Под видом трубочиста он постучался в Жаб-холл с чёрного хода с щётками через плечо, якобы насчёт работы. Его впустили, и он выяснил, что завтра вечером там состоится большой банкет по случаю чьего-то дня рождения: по-моему, главной ласки. Все соберутся в обеденном зале, будут есть-пить и веселиться, ни о чём не подозревая, и, конечно, без оружия, доспехов и прочего!

– Однако стража останется на своих местах, как обычно, – вставил Крыс.

– Конечно, – согласился Барсук. – Об этом-то я и хотел сказать. Ласки полностью доверяют своей доблестной страже. Тут-то нам и пригодится подземный ход. Этот очень полезный туннель ведёт в кладовую комнату дворецкого, что рядом с обеденным залом!

– А, эта скрипучая половица в кладовой дворецкого, – вспомнил Жаб. – Теперь я понял!

– Мы тихо прокрадёмся в эту кладовую! – воскликнул Крот.

– …с пистолетами, мечами и палками, – добавил Крыс.

– …и набросимся на них, – закончил Барсук.

– И будем лупить их, лупить, лупить! – вопил в экстазе Жаб, бегая по комнате и прыгая через стулья.

– Очень хорошо, – заключил Барсук, как обычно, слегка суховато. – Наш план разработан, и больше не о чем кричать и спорить. Уже поздно, давайте ложиться спать. Всё необходимое подготовим завтра утром.

Разумеется, Жаб вместе с остальными послушно отправился спать, понимая, что лучше не спорить, хотя чувствовал, что от волнения не заснёт. Но в этот день произошло столько событий, а простыни и одеяла были такими приятными после соломы, которой и было-то немного на каменном полу продуваемой сквозняками камеры, что, едва положив голову на подушку, он уже сладко посапывал. Разумеется, он видел во сне дороги, убегавшие прочь в самый нужный момент; баржу, вплывшую в банкетный зал с кучей нестираного белья как раз тогда, когда он давал званый обед; тайный подземный ход, по которому он бежал один и который изогнулся и повернул, а потом отряхнулся и уселся на свой конец, и последнее, что ему приснилось, это Жаб-холл, куда он вернулся победителем и все друзья, столпившись вокруг, искренне восхищались его умом и изобретательностью.

На следующее утро Жаб проснулся поздно и, когда встал, увидел, что друзья уже позавтракали. Крот исчез, не сказав куда. Барсук сидел в кресле и читал газету, не выражая ни малейшего интереса к тому, что должно было произойти вечером. Крыс же сновал по комнате, таскал в лапах оружие всех сортов и раскладывал его по четырём кучкам на полу, возбуждённо приговаривая:

– Вот меч для Крыса, вот для Крота, этот для Жаба, а тот – для Барсука! Вот пистолет для Крыса, вот для Крота, этот для Жаба, а тот – для Барсука!

Под его бормотание четыре маленькие кучки постепенно росли.

– Всё это хорошо, Крыс, – глядя поверх газеты на суету маленького зверька, наконец заметил Барсук. – Не в укор тебе будет сказано, но если мы сможем проскочить мимо горностаев с их мерзкими ружьями, то, уверяю тебя, нам не понадобятся ни мечи, ни пистолеты. Наша четвёрка с палками, когда мы окажемся в обеденном зале, за пять минут очистит его от них. Я бы один со всем этим справился, да не хочется лишать вас удовольствия!

– Всегда лучше подстраховаться, – возразил Крыс, полируя ствол пистолета рукавом и заглядывая в него.

Жаб, закончив завтракать, взял толстую палку и принялся размахивать ею из стороны в сторону, поражая воображаемых врагов, с криком:

– Я поучу их, как красть у меня дом! Они у меня попрыгают!

– Не говори «поучу их», это неправильно, – раздражённо заметил Крыс. – Так не говорят.

– Почему ты всё время придираешься к Жабу? – вмешался Барсук. – Что не так с тем, как он говорит? Его речь такая же, как у меня, и если она хороша для меня, то и для тебя тоже должна быть хороша.

– Прошу прощения, – смиренно проговорил Крыс, – но я всего-навсего думаю, что надо говорить не «поучу», а «научу».

– Но мы не собираемся их ничему учить, – подвёл итог Барсук. – Мы хотим их поучить, поучить, поучить! И, что важнее, мы собираемся это сделать!

– Хорошо, пусть будет так, – согласился Крыс, хотя уже не был уверен, что прав, и вскоре отошёл в угол, откуда доносилось его бормотание: «Поучу их, научу… поучу… научу…» – до тех пор пока Барсук не приказал ему замолчать.

Вскоре в комнату ввалился Крот – судя по всему, очень довольный собой – и выпалил:

– Я так повеселился! От души посмеялся над горностаями.

– Надеюсь, ты был осторожен? – забеспокоился Крыс.

– Я тоже надеюсь, – самонадеянно ответил Крот. – Эта идея пришла мне в голову, когда я пошёл на кухню подогреть завтрак для Жаба. На вешалке для полотенец у очага висело старое платье прачки, в котором он сюда пришёл. Я надел его, а также шляпку и шаль, и смело отправился в Жаб-холл. Разумеется, часовые были на месте, как обычно – с ружьями, с их «стой, кто идёт?» и прочей ерундой. «Доброе утро, джентльмены, – очень вежливо поздоровался я. – Не нужно ли вам что-нибудь постирать?» Они взглянули на меня высокомерно и ответили: «Убирайся, прачка! Мы на посту». – «А в другое время?» – спросил тогда я. Ха-ха-ха! Здорово, правда, Жаб?

– Очень легкомысленно с твоей стороны, – возразил Жаб надменно.

На самом деле он испытывал жгучую зависть к Кроту за этот поступок. Ну почему ничего подобного не пришло в голову ему, почему он проспал всё на свете?

– Некоторые горностаи покраснели, – продолжал Крот, – а сержант сказал резко: «Беги отсюда поскорее, женщина! Не отвлекай моих солдат от службы». На что я ответил: «Бежать? Это не я отсюда скоро побегу!»

– О, Крот, как ты мог? – пролепетал испуганный Крыс.