Текст книги "Ветер в ивах"

Глава шестая. Мистер Жаб

Было ясное утро в начале лета; река вернулась в привычные берега и текла своим обычным курсом, а жаркое солнце, казалось, словно за ниточки вытягивало из земли все зеленое, кустистое и колючее. Крот и Водяной Крыс поднялись с рассветом и без устали занимались делами, связанными с открытием лодочного сезона: красили, покрывали лаком, чинили весла, искали пропавшие багры и так далее. Они как раз заканчивали завтракать в своей маленькой гостиной и оживленно обсуждали планы на сегодняшний день, когда в дверь громко постучали.

– Принесла кого-то нелегкая, – сказал Крыс, жуя яичницу. – Посмотри, кто там, Крот, будь добр, раз ты уже доел.

Крот ушел в прихожую, и Крыс услышал его удивленный возглас. Распахнув дверь гостиной, Крот торжественно объявил:

– Мистер Барсук!

Тут было, чему удивиться: раньше не случалось такого, чтобы Барсук нанес им официальный визит… Или кому-либо еще, если уж на то пошло. Обычно, если Барсук был очень нужен, его приходилось вылавливать, когда он тихо крался вдоль живой изгороди ранним утром или поздним вечером, или выслеживать в его доме посреди леса, что удавалось не всем.

Барсук вразвалочку вошел в комнату и остановился, серьезно глядя на двух зверей. Крыс уронил ложку с яичницей на скатерть и остался сидеть с открытым ртом.

– Час настал! – торжественно произнес Барсук.

– Какой час? – с беспокойством спросил Крыс, взглянув на часы на каминной полке.

– Лучше спросите – чей час, – поправил Барсук. – Час Жаба! Вот чей! Я же обещал приняться за него, как только закончится зима, и собираюсь заняться этим сегодня!

– Ну конечно, час Жаба! – радостно воскликнул Крот. – Ура! Теперь я вспомнил! Мы научим его уму-разуму!

– Как мне стало известно вчера из достоверного источника, – продолжал Барсук, усевшись в кресло, – сегодня утром еще один новый и исключительно мощный автомобиль прибудет в Жаб-холл на осмотр. Возможно, в этот самый момент Жаб облачается в те на редкость отвратительные доспехи, которые так дороги ему и которые превращают его из сравнительно симпатичного Жаба в существо, приводящее в бешенство любое здравомыслящее встречное животное. Мы должны действовать, пока не стало слишком поздно. Вы двое немедленно отправитесь со мной в Жаб-холл. Начнем спасательную операцию.

– И то верно! – воскликнул Крыс, вскочив. – Мы спасем несчастное животное! Мы приведем его в разум, и он станет самым разумным Жабом на свете!

Все немедленно отправились в путь, чтобы исполнить эту миссию милосердия. Барсук шел первым. Когда животные передвигаются группой, они всегда ходят самым правильным и разумным способом – гуськом, вместо того, чтобы, растянувшись поперек дороги, мешать друг другу прийти товарищу на помощь в случае внезапной опасности.

Когда они добрались до подъездной аллеи Жаб-холла, перед домом стоял громадный новенький блестящий автомобиль, выкрашенный в ярко-красный цвет (любимый цвет Жаба). Не успели спасатели приблизиться к двери, как она распахнулась, и мистер Жаб, облаченный в громоздкое пальто, кепку, гетры и защитные очки, с важным видом спустился по ступенькам, натягивая на лапы перчатки.

– Привет! Поедем со мной, ребята! – весело воскликнул он, завидев гостей. – Вы как раз вовремя, чтобы весело прокатиться вместе со мной… весело… э-э-э… весело…

Его голос дрогнул и прервался: Жаб заметил, какие суровые морды у его молчаливых друзей, и не договорил.

Барсук поднялся по ступенькам и строго приказал остальным:

– Отведите его в дом.

Протестующего и сопротивляющегося Жаба втолкнули в дверь, и Барсук повернулся к шоферу, пригнавшему новый автомобиль.

– Боюсь, сегодня вы не понадобитесь. Мистер Жаб передумал и не будет покупать эту машину. Ответ окончательный, так что можете не ждать.

Вслед за остальными он вошел в дом, закрыл дверь и обратился к Жабу:

– А теперь сними с себя эти нелепые вещи!

– И не подумаю, – яростно ответил Жаб. – Что означает сие вопиющее оскорбление? Я требую немедленных объяснений!

– Тогда вы с него все снимите, – коротко приказал Барсук.

Чтобы выполнить распоряжение, Кроту и Крысу пришлось повалить Жаба на пол (а тот брыкался и обзывал их всякими нехорошими словами). Потом Крыс уселся на него, а Крот стянул с него шоферское облачение, после чего Жаба снова поставили на задние лапы. Лишившись своих великолепных доспехов, он как будто лишился и большей части буйного задора. Став просто Жабом, а не Ужасом Шоссейных Дорог, он слабо захихикал и начал умоляюще переводить взгляд с одного спасателя на другого – казалось, к нему вернулся разум.

– Ты знал, что рано или поздно до этого дойдет, Жаб, – сурово объявил Барсук. – Ты проигнорировал все наши предупреждения, продолжал транжирить деньги, оставленные тебе отцом, снискал нашей округе дурную славу своей бешеной ездой, авариями и ссорами с полицией. Независимость – это, конечно, хорошо, но мы, животные, никогда не позволяем друзьям валять дурака сверх определенного предела. Ты этого предела достиг. Так вот, во многих отношениях ты хороший парень, и я не хочу быть к тебе чересчур строгим. Я сделаю еще одну попытку тебя образумить. Пройдем со мной в курительную комнату. Там ты кое-что о себе услышишь, а потом посмотрим, выйдешь ли ты из той комнаты прежним Жабом.

Он крепко взял Жаба за лапу, отвел его в курительную и закрыл за ними дверь.

– Это ничего не даст, – презрительно сказал Крыс. – Разговорами Жаба не образумишь. Он пообещает все, что угодно, а потом снова возьмется за старое.

Двое друзей поудобнее устроились в креслах и принялись терпеливо ждать. Сквозь закрытую дверь они слышали долгий непрерывный гул голоса Барсука, то усиливающийся, то затихающий, и вскоре заметили, что красноречивая проповедь начала прерываться протяжными всхлипываниями Жаба. По натуре Жаб был мягкосердечным и ласковым, очень легко принимающим чужую точку зрения… На какое-то время.

Спустя три четверти часа дверь открылась, и Барсук торжественно вывел за лапу очень вялого и удрученного Жаба. Кожа хозяина дома обвисла мешковатыми складками, лапы подкашивались, на щеках виднелись следы слез, вызванных трогательной речью Барсука.

– Садись сюда, Жаб, – ласково сказал Барсук, показав на стул. – Друзья мои, я рад сообщить, что Жаб наконец-то осознал свои ошибки. Он искренне сожалеет о своем неправильном поведении и заверяет, что полностью и навсегда откажется от автомобилей. Он дал мне торжественное обещание.

– Очень хорошая новость, – серьезно отозвался Крот.

– Действительно, новость хорошая, – с сомнением заметил Крыс, – вот только… только…

Пристально глядя на Жаба, он заметил в его печальных глазах что-то отдаленно напоминающее прежний огонек.

– Осталось последнее, – с довольным видом продолжал Барсук. – Жаб, я хочу, чтобы ты торжественно повторил перед своими друзьями признание, которые только что сделал мне в курилке. Скажи, что сожалеешь о том, что натворил, и понимаешь, как глупо себя вел.

Последовала долгая-предолгая пауза. Жаб в отчаянии оглядывался по сторонам, остальные в гробовом молчании ждали.

– Нет! – наконец угрюмо, но твердо выпалил Жаб. – Я не сожалею. И вовсе я не глупо себя вел! Это было просто великолепно!

– Что? – воскликнул потрясенный Барсук. – Ах ты, вероломное животное! Разве ты не говорил мне только что – вон там…

– О да, «вон там», – нетерпеливо перебил Жаб. – Там я мог сказать все, что угодно. Ты же такой красноречивый, дорогой Барсук, и такой трогательный, и такой убедительный, и так хорошо излагаешь свои доводы – ты можешь убедить меня в чем угодно, ты и сам это знаешь. Но с тех пор я привел свои мысли в порядок, хорошенько все обдумал и понял, что на самом деле ни капельки не сожалею и не раскаиваюсь. Поэтому нет смысла говорить, что я сожалею, не так ли?

– Значит, ты берешь назад свое обещание никогда больше не прикасаться к автомобилю? – спросил Барсук.

– Конечно, беру назад! – решительно ответил Жаб. – И, наоборот, пламенно обещаю, что как только увижу машину, тут же – бип-бип! – умчусь на ней!

– А я что говорил, – шепнул Крыс Кроту.

– Что ж, очень хорошо, – твердо сказал Барсук, вставая. – Поскольку ты не поддаешься силе убеждения, попробуем применить силу физическую. Я с самого начала боялся, что дело до этого дойдет. Ты часто приглашал нас троих погостить в твоем прекрасном доме, Жаб; что ж, теперь мы приняли приглашение и будем здесь жить. Когда ты научишься правильно смотреть на вещи, мы, возможно, уйдем, но не раньше. Вы двое, отведите его наверх и заприте в спальне, а потом возвращайтесь на совещание.

Жаб брыкался и отбивался, но два его верных друга продолжали тащить его вверх по лестнице.

– Это для твоего же блага, Жабик, ты же знаешь, – ласково сказал Крыс. – Подумай, как весело нам будет всем вместе, когда ты оправишься от своей… автомобильной горячки!

– Мы будем обо всем заботиться, пока ты не поправишься, Жаб, – подхватил Крот. – И проследим, чтобы твои деньги не утекали сквозь пальцы, как утекали раньше.

– Больше не будет никаких прискорбных инцидентов с полицией, – сказал Крыс, вталкивая Жаба в спальню.

– Ты больше не будешь неделями валяться в больнице, где тобой будут помыкать медсестры, – добавил Крот, поворачивая ключ в замке.

Потом Крот и Крыс пошли вниз по лестнице, а Жаб выкрикивал оскорбления в их адрес сквозь замочную скважину.

Трое друзей встретились внизу, чтобы обсудить ситуацию.

– Да, придется потрудиться, – вздохнул Барсук. – Я никогда не видел Жаба таким одержимым. Ничего, мы с ним разберемся. Его ни на минуту нельзя оставлять без присмотра, поэтому нам придется дежурить по очереди, пока автомобильный яд не выведется из его организма.

Они распределили дежурства таким образом: ночью каждый по очереди будет спать в комнате Жаба, а день будет поделен на вахты.

Поначалу Жаб давал жару своим заботливым сиделкам. Когда им овладевали приступы ярости, он расставлял стулья в спальне, воображая, будто это автомобиль, садился на передний стул и, наклонившись вперед, пристально глядя перед собой, издавал грубые и жуткие звуки, изображая рев мотора. Потом приступ достигал пика, и Жаб, сделав полное сальто, шмякался среди разломанных стульев. После этого его на время отпускало.

Болезненные припадки постепенно становились все реже, и друзья старались направить мысли больного в другое русло. Но его интерес к предметам, не касающимся автомобилей, казалось, не возродился, и он стал вялым и подавленным.

В одно прекрасное утро Крыс (пришла его очередь дежурить), поднялся наверх, чтобы сменить Барсука, которому не терпелось выйти и размять лапы в долгой прогулке по лесу – по земле и под землей.

– Жаб все еще в постели, – сказал Барсук, встретив Крыса под дверью спальни. – От него немногого можно добиться, он знай себе твердит: «Оставьте меня в покое, я ничего не хочу, возможно, мне скоро станет лучше, со временем пройдет, не беспокойтесь понапрасну», – и так далее. А теперь – внимание, Крыс! Когда Жаб тихий и покорный и разыгрывает из себя ученика воскресной школы, тогда-то и жди беды. Наверняка он что-то задумал. Знаю я его! Ну, а теперь мне пора.

– Как ты себя чувствуешь, старина? – весело спросил Крыс, подходя к постели Жаба.

Ответа пришлось ждать несколько минут. Наконец, слабый голос проговорил:

– Большое тебе спасибо, дорогой Крысик! Как мило с твоей стороны интересоваться моим самочувствием. Но сначала скажи, как поживаешь ты сам и наш замечательный Крот?

– О, с нами все хорошо, – ответил Крыс. И осторожно добавил: – Крот собирается прогуляться с Барсуком. Их не будет дома до обеда, так что мы с тобой славно проведем утро вдвоем, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы тебя развлечь. А теперь подъем, старина. Будь паинькой. Нет смысла лежать и хандрить в такое прекрасное утро!

– Милый, добрый Крыс, – пробормотал Жаб, – как плохо ты понимаешь мое состояние. Мне очень далеко до «подъема», если я вообще когда-нибудь поднимусь! Но не беспокойся обо мне. Я ненавижу быть обузой для друзей, и вряд ли долго ею пробуду. Я почти надеюсь, что недолго.

– Что ж, я тоже на это надеюсь, – искренне сказал Крыс. – Ты задал нам такого жару, что я рад узнать, что наши хлопоты не вечны. Да еще в такую погоду, когда только-только начался лодочный сезон! Как ты можешь так поступать, Жаб? Не то чтобы мы переживали из-за лодок, но из-за тебя мы столько всего теряем.

– Боюсь, вы все-таки переживаете из-за лодок, – вяло ответил Жаб. – И я вполне могу вас понять, это же так естественно. Вы устали обо мне беспокоиться. Я знаю, что доставляю вам неприятности, и не вправе просить вас о большем.

– Что правда, то правда, – согласился Крыс. – Но уверяю, я готов ради тебя на все, лишь бы ты снова стал вести себя благоразумно.

– Если бы я в это поверил, Крысик, – пробормотал Жаб слабеющим голосом, – я бы попросил тебя… Возможно, в последний раз… Как можно быстрее сбегать в деревню… Хотя, может быть, уже слишком поздно… И привести доктора. Но нет, не беспокойся. Зачем тебе лишние хлопоты, пусть все идет своим чередом.

– А зачем тебе доктор? – спросил Крыс, подойдя ближе и внимательно посмотрев на Жаба. Тот лежал очень тихо и неподвижно, голос его все больше слабел, и он был совсем на себя не похож.

– В последнее время ты, конечно, заметил… – прошептал Жаб. – Но нет, почему ты должен был замечать? Замечать – это тоже хлопоты. Завтра ты можешь сказать себе: «О, если бы только я заметил раньше! Если бы я только что-нибудь сделал!» Но нет, хлопоты тебе ни к чему. Не бери в голову, забудь о моей просьбе.

– Послушай, старина, – сказал Крыс, начиная беспокоиться, – конечно, я приведу к тебе доктора, если ты думаешь, что он тебе нужен. Но вряд ли ты настолько плох. Давай поговорим о чем-нибудь другом.

– Боюсь, дорогой друг, – ответил Жаб с грустной улыбкой, – что «разговоры» мало чем помогут в подобном случае… Да и врачи тоже, если уж на то пошло. И все-таки приходится хвататься за соломинку. Кстати, раз уж зашла речь… Мне не хотелось бы доставлять тебе дополнительные хлопоты, но я случайно вспомнил… Если ты все же пойдешь за доктором, не мог бы ты заодно пригласить ко мне юриста? Это тебе будет по пути. Бывают моменты – наверное, я должен сказать, что настал такой момент, – когда приходится решать неприятные задачи, чего бы это ни стоило измученному организму!

«Юрист! Он, должно быть, действительно плох!» – подумал испуганный Крыс и поспешно вышел из комнаты, не забыв, однако, тщательно запереть за собой дверь.

На улице он остановился, чтобы поразмыслить. Крот и Барсук были уже далеко, и ему не с кем было посоветоваться.

– Лучше подстраховаться, – сказал себе Крыс. – Я и раньше видел, как Жаб воображает себя тяжелобольным без малейшей на то причины, но никогда еще не слышал, чтобы он просил юриста! Если на самом деле он не болен, доктор скажет ему, что он старый осел, и подбодрит. Тоже неплохо. Лучше ублажить его и сходить за доктором; это не займет много времени.

И милосердный Крыс побежал в деревню.

Как только Жаб услышал, что в замке повернулся ключ, он легко спрыгнул с постели и нетерпеливо следил из окна из Крысом, пока тот не скрылся в конце подъездной дорожки. Тогда Жаб от души расхохотался, как можно быстрее облачился в самый элегантный из своих костюмов и набил карманы наличными, припрятанными в маленьком ящике туалетного столика. Потом связал вместе простыни, снятые с кровати, а конец этой импровизированной веревки прикрутил к выступу красивого окна в стиле Тюдоров, служившего изюминкой его спальни. Он выбрался за окно, легко соскользнул на землю и, насвистывая веселую песенку, беззаботно зашагал в сторону, противоположную той, куда ушел Крыс.

Невеселый обед ждал Крыса, когда вернулись Барсук и Крот и ему пришлось изложить за столом свою жалкую, не заслуживающую оправданий, историю. Вы сами можете представить, какие язвительные, если не сказать грубые, замечания отпускал Барсук, поэтому их можно опустить, но что больнее всего кольнуло Крыса, – это то, что даже Крот, почти всегда принимавший сторону друга, не удержался от реплики:

– На этот раз ты оплошал, Крысик! Надо же, как Жаб тебя провел!

– И очень ловко провел, – ответил удрученный Крыс.

– Потому что ты был растяпой, – раздраженно заметил Барсук. – Однако разговорами делу не поможешь. На время он вырвался на свободу, тут уж ничего не попишешь. К сожалению, Жаб настолько возгордится тем, что сочтет своим хитроумием, что сможет совершить любую глупость, вот что самое плохое. Утешает одно: мы теперь свободны, нам больше не нужно тратить свое драгоценное время на дежурства. Но лучше еще на некоторое время задержаться в Жаб-холле. Жаба могут доставить сюда в любой момент – на носилках или под конвоем полицейских.

Так сказал Барсук, не зная, какие препоны уготовила им судьба, сколько воды утечет и какой мутной, прежде чем Жаб сможет снова спокойно сидеть в своем родовом поместье.

Тем временем Жаб, веселый и беззаботный, бодро шагал по большой дороге в нескольких милях от дома. Сперва на случай погони он шел окольными путями и пересек множество полей, несколько раз меняя направление, но теперь почувствовал себя в безопасности. Яркое солнце улыбалось с небес, вся природа как будто хором воспевала его хитроумие, присоединившись к тщеславной песне его собственного сердца. Жаб чуть ли не приплясывал на ходу, безмерно довольный собой.

«Отличная работа! – посмеиваясь, думал он. – Ум против грубой силы. Как и положено, ум одержал верх. Бедный старина Крыс! Ну и достанется ему, когда Барсук вернется! Достойный парень этот Крысик, у него много хороших качеств, но нет ни интеллигентности, ни образования. Надо будет как-нибудь им заняться и посмотреть, смогу ли я что-нибудь из него сделать».

С такими самодовольными мыслями Жаб шагал с гордо поднятой головой, пока не добрался до маленького городка. Там вывеска «Красный лев» посреди главной улицы напомнила ему, что он сегодня не завтракал и чрезвычайно устал после долгого пути. Он вошел в гостиницу, заказал лучший завтрак, какой только можно было приготовить за короткий срок, и уселся за стол в кофейне.

Он уже почти покончил с едой, когда донесшийся с улицы до боли знакомый звук заставил его подскочить и задрожать всем телом.

Бип-бип!

Звук становился все ближе, вскоре Жаб услышал, как машина въехала во двор гостиницы и остановилась, и невольно ухватился за ножку стола, чтобы скрыть обуревавшие его чувства. В кофейню вошла целая компания, голодная, разговорчивая и веселая; путники оживленно обменивались утренними впечатлениями и обсуждали достоинства автомобиля, который так быстро их сюда доставил. Некоторое время Жаб слушал – весь внимание, но, наконец не выдержал. Он тихонько выскользнул из комнаты, заплатил по счету и, выйдя на улицу, неторопливо направился во двор.

– Если я просто посмотрю на нее, в этом не будет ничего плохого, – сказал он себе.

Машина стояла посреди двора без присмотра – все служители гостиницы ушли обедать. Жаб в глубокой задумчивости медленно обошел автомобиль, осматривая и оценивая.

«Интересно, – подумал он, – легко ли завести такую машину?»

В следующий миг, сам не понимая, как так вышло, он уже крутил рукоятку стартера. Когда раздался знакомый звук, старая страсть охватила Жаба и полностью завладела его телом и душой. Словно во сне, он обнаружил, что сидит в водительском кресле; словно во сне, он нажал на рычаг и, развернув машину, обогнул двор и выехал через арку; и словно во сне, его страх перед последствиями испарился, а вместе со страхом временно испарились представления о том, что можно делать, а чего делать нельзя. Он поддал газу, машина, глотая мили, вылетела на шоссе, пересекающее поля, и Жаб снова почувствовал себя Жабом Величайшим, Жабом – Грозой Дорог, Жабом – Нарушителем Правил Дорожного Движения, Жабом – Повелителем Пустого Шоссе, пред кем все должны разбегаться или погрузиться в небытие и вечную ночь. Сидя за рулем, он пел, и машина отвечала ему звучным гудением. Миля проносилась за милей, а он все мчался, сам не зная куда, следуя своим инстинктам, живя сегодняшним мгновением и безрассудно отринув страх перед будущим.

– На мой взгляд, – бодро заметил председатель судебной коллегии, – единственная трудность этого в остальном очень простого дела заключается в том, как по всей строгости закона наказать неисправимого мошенника и закоренелого головореза, который съежился вон там, на скамье подсудимых. Дайте-ка подумать… Неопровержимые улики доказывают, что он виновен, во-первых, в краже ценного автомобиля; во-вторых, в опасной для общества манере вождения; в-третьих, в оказании ожесточенного сопротивления сельской полиции. Мистер секретарь, не могли бы вы сказать, какое самое суровое наказание мы можем назначить за каждое из этих правонарушений? Разумеется, без учета смягчающих обстоятельств, потому что таковых попросту нет.

Клерк почесал нос пером.

– Некоторые сочли бы угон автомобиля тягчайшим преступлением, – сказал он. – Так оно и есть. Но сопротивление полиции, несомненно, влечет за собой еще более суровое наказание, как и должно быть. Предположим, он получит двенадцать месяцев за угон, что является мягким наказанием, и три года за лихачество на дороге, что тоже является не самым строгим наказанием. К тому же ему полагается пятнадцать лет за препирательство с полицией – а судя по показаниям свидетелей, препирательство было грубым… Даже если поверить одной десятой свидетельских показаний (лично я никогда не верил им больше чем на одну десятую). Итак, сложив эти цифры, в сумме мы получим девятнадцать лет тюрьмы…

– Превосходно! – воскликнул председатель.

– …Поэтому лучше дать ему двадцать лет – чтобы перестраховаться, – заключил секретарь.

– Отличное предложение! – одобрительно сказал председатель. – Заключенный! Соберитесь, постарайтесь выпрямиться. На этот раз вы получите двадцать лет. И имейте в виду – если вы снова предстанете перед нами по обвинению в каком-либо правонарушении, вами придется заняться уже всерьез!

Жестокие служители закона набросились на несчастного осужденного, заковали его в кандалы и потащили вон из здания суда.

Кричащего, умоляющего, протестующего Жаба повели через рыночную площадь, где веселый народ, всегда суровый к осужденным (хотя сочувствующий и укрывающий тех, кто просто «в розыске») осыпал его насмешкам, помидорами и популярными дразнилками. Жаба провели мимо улюлюкающих школьников, чьи невинные личики сияли от удовольствия, которое школярам всегда доставляет вид джентльмена, попавшего в беду, потом – по гулкому подъемному мосту, под опускной решеткой, под хмурой аркой мрачного старого замка, чьи древние башни вздымались высоко над головой, мимо караульных помещений, полных свободных от дежурства ухмыляющихся солдат, мимо часовых, саркастически покашливающих (потому что часовым на посту только так позволено выказывать презрение к преступникам). Жаба заставили подняться по истертым временем винтовым лестницам, где вооруженные личности в касках и стальных доспехах бросали на него сквозь забрала угрожающие взгляды, после чего он под конвоем пересек двор, где мастиффы натягивали поводки и перебирали в воздухе передними лапами в попытке добраться до осужденного. Оставив позади древних тюремщиков (они дремали над кружкой коричневого эля и пирогом, прислонив свои алебарды к стене), конвоиры шли все дальше и дальше. Вот они миновали камеры с орудиями пыток, прошли мимо выхода, ведущего к частному эшафоту и, наконец, добрались до двери самой мрачной в мире темницы в глубине донжона. Под дверью сидел пожилой тюремщик, перебирая связку массивных ключей.

– Вот мы и на месте! – сказал сержант полиции, снимая каску и вытирая потный лоб. – Очнись, старый дурень, и забери у нас этого мерзкого Жаба, преступника непревзойденного коварства и изворотливости, чьи грехи черны, как ночь. Следи за ним в оба и карауль на совесть. Да запомни хорошенько, седобородый: если случится какая-нибудь неприятность, ты ответишь своей старой головой – и чума на вас обоих!

Тюремщик мрачно кивнул и положил иссохшую руку на плечо несчастного. Ржавый ключ заскрипел в замке, массивная дверь с лязгом закрылась за ними, и Жаб оказался беспомощным узником в самой отдаленной темнице самой хорошо охраняемой крепости самого крепкого замка во всей Веселой Англии.