Текст книги "Возрождение"

ГЛАВА 20

Эззарийцы не единственные маги на свете. Мы уверены, что только мы понимаем до конца, что такое мелидда, только у нас ее достаточно, чтобы воевать с демонами, но мы знаем, что у каждого племени, у каждого народа есть свои провидцы и пророки, создатели заклинаний, привлекающих любовь, исцеляющих, охраняющих от зла. Среди этих людей изредка попадаются те, кто видит истину.

В одно изнуряюще жаркое утро, через несколько дней после возвращения Совари, помогая принцу устроиться поудобнее, я спросил его, слышал ли он когда-нибудь об Авокаре из Драфы. Нога по-прежнему беспокоила его, хотя гораздо меньше, чем те новости, которые привез Совари. За последние дни Александр едва ли произнес с десяток слов, не считая разговоров с капитаном, которого он бесконечно расспрашивал о состоянии, общественном положении и личном авторитете всех лордов, входящих в Двадцатку. Этой ночью Совари снова ехал в Загад, чтобы узнать ответы, которых он не смог дать принцу.

– Оракул? Никогда не слышал. Он мог бы спасти меня от неприятностей, да? Сказал бы мне, что делать, а чего не делать. – Горечь в голосе принца расстраивала меня.

– Не может быть, чтобы о Драфе не упоминали. Тебя же учили люди, знакомые с дерзийскими обычаями, твой дядя…

– Дмитрий прикончил бы любого, кто осмелился бы предсказать его будущее. Он сказал бы, что это заговор против него, и единственный способ предотвратить его – избавиться от предсказателей. Этому он учил и меня.

– Оракулы не предсказывают будущее, – возразил я. – Они не утверждают, будто видят правду, не дают никаких толкований и не пытаются влиять на вас. Они только рассказывают о знаках, явившихся в их видениях. Вы должны сами понять, что они означают. Сарья сказала, что Гаспар – Авокар Драфы.

– Скажи старику, чтобы он не смел соваться ко мне со своей чепухой. Наше будущее заключено только в наших поступках. – Он прикрыл глаза рукой, давая понять, что не желает больше со мной разговаривать.

– Возможно, – ответил я, оставляя принца наедине с его снами… или скорее мрачными думами.

Я никак не мог избавиться от дурных предчувствий. Моя жизнь тесно сплеталась с пророчествами. Каждый раз, когда я отрицал утверждающееся в них и избирал, как мне представлялось, противоположное направление, я всегда заканчивал тем, что оказывался в гуще предсказанных событий. Пророчество вынудило моих далеких предков закрыть путь в Кир-Наваррин, и я считал, что они поступили неверно. Они не поняли, каковы будут последствия их поступка: появление рей-киррахов и невыносимость существования демонов, неумолимо ведущие к бесконечной войне. То же самое пророчество, запечатленное в древней мозаике, рассказывало о крылатом человеке, идущем к крепости Тиррад-Нор с ключом в руке, и предупреждало об ужасающей катастрофе, которая станет единственным возможным последствием его поступка. Я сделал то, что считал верным, нашел оправдание своему стремлению снова открыть Ворота, но сомнения не покидали меня, особенно когда я видел во сне, что у воплощения грядущей беды мое лицо. Поэтому мне было сложно забыть слова Гаспара теперь, когда я знал о сохраняющейся в Драфе традиции мистических предсказаний.

Я спрятал подальше свое беспокойство и пошел к нашему наблюдательному пункту, чтобы отправить Совари немного поспать перед отъездом. Сарья сидела со спящим принцем, поскольку Малвер еще не вернулся из Загада. День был удручающе жарким. Я расположился под отдельно стоящей пальмой нагерой, изредка отхлебывая из фляги и наблюдая, как ящерицы перебегают от одной тени к другой. Убеждать себя выходить на солнцепек, подниматься наверх и каждый час осматривать горизонт было нелегким делом. Кирил сообщил, что Эдек не сможет спокойно сидеть на похищенном троне, пока не убедится, что Александр кормит собой стервятников. Однако мне было сложно представить, что его люди станут искать принца именно в Драфе.

Воздух дрожал от жара. Я чувствовал, что засыпаю. Прошло совсем немного времени с моего последнего созерцания далеких дюн, но я снова повязал голову белым легким шарфом жителя пустыни и встал на ноги. Бредя по песку, я выковыривал яркие сочные зернышки из только что сорванного граната. Пейзаж казался совсем плоским в жарком мареве, небо приобрело серебристый оттенок. Мертвую тишину ничто не нарушало: ни птица, ни кузнечик, ни дуновение ветерка. На севере, в той стороне, где был Загад, поднималось облако пыли. Я замер и стал вглядываться. Облако пыли двигалось на юг, к Драфе.

– Всадники! – закричал я, скатываясь вниз с холма и несясь к нашему укрытию.

Я уже давно знал, что даже самая сильная магия не позволяет противиться грубой силе. Не важно, какое заклинание я использую, мы с Совари все равно не сможем уничтожить полсотни дерзийцев, всех до единого, чтобы ни один из них не смог вернуться и рассказать, где находится Александр. Времени на превращение не было. Мы не можем бежать, Александр еще не садится в седло, значит, нужно дать им возможность обшарить Драфу. Женщины говорили, что у них есть место, где нас можно будет спрятать, если это понадобится, но они отказались показать нам это место раньше, чем возникнет необходимость. Выбора у нас не было, я лишь молил, чтобы это место оказалось действительно надежным. Дерзийцы будут здесь совсем скоро, меньше чем через час.

– Квеб! – закричал я. – Нам нужно спрятаться. Мальчик стоял на протоптанной в песке тропинке, повернувшись лицом на север.

– Сарья покажет, куда идти, – спокойно произнес он, складывая руки на груди. – Я пойду за Гаспаром. Мы позаботимся обо всем.

– Скажи Гаспару, что это дерзийские воины. Но они пришли сюда не за душевным равновесием. Они ищут моего раненого друга. Он наследник…

Квеб нетерпеливо махнул рукой:

– Мы знаем, кто он. Тебе не о чем беспокоиться. – Мне хотелось встряхнуть мальчишку, чтобы вывести его из этого странного оцепенения. Я растерянно топтался на песке, разрываясь между необходимостью увести Александра и желанием узнать, что за глупость готовятся совершить этот невероятно спокойный мальчик и слепой старик. В этот момент из пролома в стене вышла Сарья, и я ожил.

– Не ждите от них снисхождения, Квеб! – крикнул я. – Они готовы на все, чтобы получить его.

Медленно шагая к домику Гаспара, он важно кивнул:

– Мы понимаем.

Совари стоял рядом с принцем, держа наготове наши импровизированные носилки. Капитан потряс крепко спящего принца за плечо.

– Мой господин! Мой господин, мы должны перенести вас. – Александр что-то сонно забормотал, но так и не проснулся.

– Мы не можем дожидаться его разрешения, – сказал я, приподнял принца, а Совари подсунул ему под спину носилки.

Александр что-то бормотал, пока мы укладывали его, но когда я осторожно переложил его ногу на носилки, румянец сбежал с его лица, и он открыл глаза.

– Огонь демонов! Что это вы вытворяете?!

– Всадники, мой господин. Мы не знаем, кто они, но на всякий случай необходимо укрыться, их много. Мы спрячем вас.

– Значит, я снова сбегу.

– У нас нет времени на споры. – Я положил Александру на грудь его меч и кинжал, закрыв его сверху одеялами. Потом кивнул Совари, и мы подняли носилки.

Манот начала собирать свои лекарства, миски и одеяла, разбросанные по всему нашему обиталищу. Она взбивала песок и проводила по нему метлой, и скоро угол стены с пальмами выглядел, как и любой другой участок пустыни.

Тем временем Сарья раздвинула траву и убрала несколько кирпичей. За ними, в толще камней, оказалась низкая дверь, ведущая туда, где многочисленные когда-то дома и стены наседали друг на друга.

Нам с Совари пришлось почти ползти, чтобы пробраться через темный лаз. Но воздух здесь пах сладкими благовониями, а стены и потолок оказались гораздо более прочными, чем позволял предположить вид раскрошенных кирпичей. Коридор уводил нас вниз, исчезая в кромешной тьме. Я прошептал заклинание, чтобы добавить света к факелу Сарьи. Не хватало еще споткнуться и уронить Александра.

То, что мы обнаружили в конце коридора, ошеломляло: прохладная сухая комната со стенами из толстого камня, комната-пещера, давно погребенная под песками пустыни и развалинами города. Когда мы поставили носилки и огляделись, нам показалось, что время двинулось вспять. Это место не было частью Драфы, оно было гораздо старше. Все стены комнаты были покрыты росписями, не похожими ни на замысловатые тела и лица с изящных картин дерзийцев, ни на все остальные способы отображения мифа и реальности, которые я встречал у других народов Империи. Изображения были просты, но их создали те, кто верил в силу изображаемого. Койоты, песчаные олени, газели и прочие обитатели пустынь. Все они двигались, бежали, прыгали, созданные красными, коричневыми, желтыми и черными мазками – красками пустыни. И повсюду здесь были лошади, прекрасные лошади, душа Дерзи. Сила, исходящая от картин, оживляла комнату.

– Святой Атос! – Принц едва не задохнулся от восторга, я тоже был потрясен, но лошади вернули меня к действительности, напомнив о тех, кто сейчас скакал по дюнам.

Манот замыкала нашу маленькую процессию, а вот Фессы, Гаспара и Квеба не было. Я побежал по коридору, чтобы привести их, но путь мне преградила Сарья. Она стояла в светлом прямоугольнике дверного проема.

– Оставайся здесь. Квеб закроет проход, когда придет. – Солнце освещало ее морщинистое лицо. Она плакала.

– Что они придумали, Сарья?

– Гаспар считает, что не все должны спрятаться. Те, кто едет сюда, знают, что в Драфе кто-то есть. Будет лучше, если они кого-нибудь найдут.

Старик, конечно, прав. Я страстно желал притащить их всех сюда в прохладу потайной комнаты, но если всадники заметят в пустынном месте следы недавнего пребывания людей, они разберут все на части.

– Он знает, что они сделают? Сарья покивала:

– Уже полжизни знает. Только день был ему неизвестен. Мы должны уважать выбор Гаспара и Фессы. Они сами предлагали этот дар, было бы жестоко отказаться от их великодушного подношения. Кроме того, тогда погибли бы все.

Старики сидели в тени нагер. Квеб стоял рядом с ними на коленях, наклонив голову. Фесса гладила его по блестящим волосам. Гаспар положил руку на худое плечо мальчика и поцеловал его. Потом он кивнул ему, чтобы тот поспешил. Облака пыли поднимались уже совсем близко.

Квеб медленно побрел к нам, несколько раз останавливаясь, чтобы посмотреть в небо. Один раз он присел на корточки, поднял пригоршню песка и смотрел, как ветер уносит его с руки. Я едва сдерживался, чтобы не выскочить и не притащить его сюда.

Его окликнул Гаспар:

– Ступай, дитя! Ты должен помнить!

Квеб встал, помахал Фессе, а потом легко побежал в нашу сторону. Прежде чем отступить в сторону и дать ему пройти, я поднял небольшой вихрь, чтобы стереть с песка наши следы. Гаспар засмеялся и поднял глиняный стакан, повернув голову в мою сторону. Наверное, старик ощутил дуновение ветра и понял, что он пришел не из пустыни. Я помог Квебу поднять кирпичи и поставить их на место. Мы вместе прошли по темному коридору и сели в комнате, ожидая.

Толща песка и камней отделяла нас от происходящего в этот день в Драфе. Обычное ухо не могло различить криков и проклятий тех, кто обшаривал развалины, и предсмертных стонов двух стариков, принявших жестокую смерть, чтобы спасти наши жизни. Я мог бы ничего не слышать, как и остальные, но я предпочел другое. Мне казалось, что так я смогу выразить свое уважение и благодарность Гаспару и Фессе, пошедшим на такую жертву. Я надеялся, что они чувствуют мое присутствие, и оно делает их менее одинокими.

Остальные смотрели на меня, не осмеливаясь спросить, что я слышу. Наверное, мои проклятия и сжатые кулаки достаточно говорили им. Сарья с Манот держались за руки, прижавшись друг к другу седыми головами. Серьезный Квеб сидел в углу расписанной комнаты, обхватив колени тонкими руками, не сводя карих глаз с картин. Его загорелая кожа светилась собственным светом. Этот мальчик каким-то непостижимым образом казался частью комнаты. Святого места. Его места.

Внезапно я услышал, что дерзийцы стали готовиться к отъезду, бормоча что-то по поводу «привидений» ночной Драфы. Их капитан сказал, что доволен результатами. Старики держались гораздо дольше, чем ему казалось возможным, но наконец сообщили, что принц Александр провел здесь достаточно времени, чтобы залечить вывихнутую ногу, и отправился в пустыню дней десять назад.

Убийцы уехали, над Драфой повисла абсолютная тишина. Я слушал еще час, а потом решил, что если они и оставили часовых, то я смогу их убить.

– Оставайтесь здесь, пока я не вернусь, – сказал я. – Я должен убедиться, что они не выставили дозоры.

– А старики? – спросил Александр.

– Мертвы. Они придумали славную историю и держались до конца.

Осторожно отодвинув кирпичи, закрывающие проход, я выбрался наружу. Я крался по бывшим улицам бывшего города, прислушиваясь ко всем шорохам, стараясь звук шагов, кашель, позвякивание оружия, заметить уловить движение тени или силуэт в темном углу. Я хотел, чтобы хоть кто-нибудь поплатился за случившееся, жаждал заполучить дерзийскую шею, чтобы свернуть ее, челюсть, чтобы ударить, упитанное брюхо, чтобы всадить в него кинжал. Но осмотр убедил меня, что все те, кто прискакал сюда сегодня утром, уехали к вечеру. Я увидел только несколько крыс и скорпионов и еще песчаного оленя, замершего у источника.

Прежде чем сходить за остальными, я подумал, стоит ли мне прежде убрать тела Гаспара и Фессы, замученных дерзийцами. Я не считал себя добрым, и инстинкт подсказал мне оставить все как есть. Пусть все видят, что один человек может сотворить с другим. Поэтому, когда мы с Совари вынесли принца наружу, он увидел то, что было сделано ради него. Он не отвел глаз, но ничего не сказал, что явилось, как я подумал, мерилом его ужаса.

Совари предложил не трогать тела, чтобы их исчезновение не навело на наш след, если вдруг отряд вернется. Но женщины и слушать не захотели, говоря, что души не смогут покинуть истерзанные тела, если оставить их там, где они лежали на песке. Поэтому, когда мы уложили Александра, я перенес трупы из-под деревьев туда, куда указали мне Сарья с Манот, и они принялись готовить их к погребению.

Через час после заката Совари отправился в Загад. Пешком, потому что дерзийцы забрали его лошадь и убили часту.

– …еще я хочу знать, кто приезжал сюда сегодня. Имена всех до единого, – произнес принц, закончив перечислять список возлагаемых на Совари поручений. – Всех.

– Да, мой господин. Если бы вы не приказали мне, я и сам узнал бы их.

Я помог Совари наполнить фляги и немного проводил его. Когда Сарья и Манот закончили, я отнес два омытых тела в пустыню, где божество солнечного света уже завершило круг на сегодня, и положил на дюны, где их найдут шакалы. В пустыне почти нет деревьев. Только Император может позволить себе погребальный костер. Вернувшись, я предложил Сарье и Манот бодрствовать с ними всю ночь, но они наотрез отказались. Квеб еще не выходил из подземной комнаты. Возможно, боялся увидеть, что стало с его друзьями. Он был еще совсем юн. Я вернулся к Александру.

Принц заявил, что хочет спать, но я понял, что он просто хочет побыть один. Я понимал его. Мне самому всегда требовалось одиночество после битвы с демонами, чтобы восстановить душевные силы. Но в эту ночь я боялся остаться один. Тьма и ненависть бушевали во мне, подпитанные дневными страхами. Я боялся, что не смогу сдержать их Пожелав принцу спокойного сна, я снял с себя все оружие и побрел по засыпанным песком руинам, стараясь не думать, стараясь не глядеть в ночную тьму, опасаясь увидеть женщину в зеленом, которая посмотрит на меня глазами, полными непонятной мне муки. Надеясь обрести уверенность, я еще раз проверил барьеры, защищающие меня от влияния демонов. Я умел создавать их с ранней юности, но сейчас моя мелидда отказывалась подчиняться моей воле. Я был готов сорваться, выплеснуть из себя ярость, угрозу, безумие на эти безмолвные руины. Когда взошла луна, я упал в песок и закрыл голову дрожащими руками, ощущая себя сломленным, загнанным в угол и очень испуганным.

– Я могу помочь тебе, воин. – Запах курений и спокойный совсем юный голос сказали мне, кто пришел. Босые ноги мальчика ступали беззвучно.

– Если тебя не будет в том месте, куда я боюсь идти, едва ли это будет возможно.

– Сиффару – это путешествие духа. Боги возьмут тебя с собой, покажут, чего именно ты боишься, напомнят тебе о силе, которая заключена в тебе и которая поможет тебе противостоять опасности. Ты уже знаешь, как важно увидеть то, что причиняет тебе боль. А теперь ты должен подготовиться к тому, что выбрал сам. Неужели ты не позволишь нам помочь тебе?

– Я не могу тратить на себя время сейчас. Принц в такой опасности, а он… он все…

– Гаспар с Фессой дали тебе время. Всадники не вернутся сюда, а Сарья и Манот позаботятся о принце. Главная опасность для него заключена именно в тебе.

Я вздрогнул, услышав высказанные вслух собственные мысли.

– Откуда ты знаешь все это… ребенок, живущий среди пустыни все эти годы?

– У меня есть дар знать. – Я поднял глаза, услышав странные ноты в голосе Квеба, но он уже развернулся и уходил от меня туда, где в руинах зиял пролом. Его шаги были медленными и неловкими, в его движениях не было ничего от его привычной легкости и грации. Он споткнулся об обломок камня, и у меня защемило сердце, когда я заметил, как он расставил руки, чтобы удержать равновесие.

Когда я еще был рабом, одна старая рабыня посоветовала мне быть довольным своей судьбой. Она сказала, что те, кто забирается высоко, должны дорого платить. Я в очередной раз убедился в справедливости ее слов. Какова цена за право видеть волшебные земли, запоминать видения и хранить их для тех, кто придет сюда нагим и сломленным?

Я поднялся и пошел в темноту вслед за слепым мальчиком.

ГЛАВА 21

Сколько дней я провел в пещере? Я убедил себя на некоторое время отвлечься от исполнения обязанностей по отношению к принцу и отправить свой дух в путешествие. Сначала заточение в комнате напоминало мне о днях рабства. Я мог бы посчитать, сколько раз я спал, но ароматный дым и таинственность обстановки не позволяли мне понять, сколько прошло дней. Я не был уверен, что сплю только раз в сутки, и, возможно, были сутки, когда я ни разу не смыкал глаз. На плоском камне перед дверью периодически появлялись фрукты, хлеб и козье молоко, утолявшие мой физический голод. Голод моей души пока что ничто не насыщало. Разумеется, на этот раз я не был пленником и в любой момент мог покинуть пещеру. Но я был на грани гибели и молил, чтобы таинственное место помогло мне сохранить себя.

С самого первого часа, когда Квеб привел меня в пустую комнату и усадил на грязный пол, велев молчать и забыть обо всем на время обрядов сиффару, я перестал понимать, что именно происходит. Каждый раз, когда мой разум прояснялся, я обнаруживал рядом с собой Квеба. Он сидел, скрестив ноги, улыбался и подбрасывал в медный горшок сухие листья, поджигая их от пламени свечи. Он проводил тонкими пальцами по краю сосуда, чтобы не промахнуться. Когда из горшка начинал валить густой серо-голубой дым, он брал меня за руки и заставлял глядеть в его невидящие глаза, все еще слезящиеся и кровоточащие после того, что он сделал с ними.

Разорвать связи с миром было непросто. Меня многое беспокоило и не пускало: Александр, Совари, Малвер, так и не вернувшийся из Загада, моя жена и остальные эззарийцы, отказывающиеся видеть правду, Блез, его сестра и мой сын, затерянный посреди этого опасного мира. Когда я ел, вкус еды ощущался особенно сильно, вызывая воспоминания: о вине из кубка моего отца, о спелом персике, разделенном с Исанной в те дни, когда мне было пятнадцать и я любил со всей страстью юности, о сухом заплесневелом хлебе, который спасал меня от голодной смерти во времена рабства. В один момент я обнаружил, что стою на коленях в центре круглой комнаты, колени ломит, мышцы онемели, словно я провел в этом положении не один час. Все мое тело стонало, кричало, рассказывая историю жизни воина, раба, пленника.

Но время шло, я все больше погружался в молчание, одиночество и душный дым, а все остальное – чувство голода, боль и воспоминания – становились все бледнее и тише. Мой разум свободно заскользил посреди пустоты, так мне казалось. И вот тогда и началось путешествие.

Я, как и прежде, сидел посреди круглой комнаты. Руки покоились на коленях. Я по привычке выбрал позу, в которой Смотритель подготавливает себя к битве с демонами, обретая душевный покой и равновесие перед этим странным занятием. В неподвижном воздухе пещеры висел запах трав Квеба. Я не сводил глаз с призрачного огонька свечи, чувствуя, что засыпаю, сердце билось медленно и слабо.

Потом огонек погас, осталась только уже знакомая серо-голубая пустота. Но что-то изменилось… густота воздуха… плотность клубящегося облака… темные силуэты… деревья…

Призрачный ландшафт. Дрозд хлопает крыльями… слабый запах золы в теплом ветерке… металлический привкус крови во рту…

Я моргнул, медленно, с трудом, Квеб был здесь со своей свечой и медным горшком. Слепой мальчик. Он больше не улыбался, а серьезно кивал головой, поджигая сухие листья, мое путешествие продолжалось…

Капли дождя падали на дорожку, скатывались с белых камней прозрачными шариками, вливаясь в бегущие по саду шумные ручейки. Листья блестели от воды, лилии закрылись, чтобы защитить от ударов нежные тычинки. Лужайки казались особенно зелеными в окружении желтых, белых и синих цветов. В центре одной из лужаек возвышалась ива с огромными, выгнутыми дугой ветвями. Есть ли звук прекраснее мягкого шуршания дождя, несущего с собой жизнь, щедро проливающегося с небес на землю? Завороженный омываемым дождем садом, я медленно брел по дорожке из светлого гравия, когда вдруг заметил, что сам я почему-то не промок. Что это за место? Я остановился, озадаченный, пытаясь понять, откуда я пришел и куда направляюсь. За поросшим цветами лугом, едва заметная за пеленой дождя, темнела стена. Как звон лопнувшей струны нарушает приятную мелодию, так и вид этой стены разрушил очарование дня, породив чувство острой тоски.

– Значит, ты все-таки соизволил прийти. Интересный путь ты избрал. – Насмешливое замечание прозвучало у меня за спиной.

Я резко развернулся и едва не упал от изумления. На меня глядел высокий худой человек преклонных лет в темно-синей рубахе и зеленых штанах. Он стоял между двух розовых кустов, к его широкому поясу был привязан старый кожаный мешок, серый плащ небрежно переброшен через плечо. С его одежды и коротко подстриженных волос текло ручьями, что еще больше подчеркивало мою странную водонепроницаемость. Но мое удивление вызвало не его неожиданное появление, не его внешность, в которой не было ничего примечательного, а то, что я увидел за его спиной.

Сад был частью огромного парка, разбитого перед серым замком со множеством башен, возведенным на зеленом подножии холма, уходящего высоко вверх. За кольцом серых стен простиралась дикая земля, на горизонте поднимались горы. В окнах замка горели свечи, добавляя к серому дневному свету яркие блики, играющие на цветных стеклах. Высоко надо мной, там, где стройные башни уходили в небеса вместе с вершинами холмов, я заметил зубчатую стену, дорожку, по которой гулял взад-вперед арестант, ненавидящий весь мир. Да, теперь я знал, где очутился.

– Все не так, как ты ожидал, да? – Я снова посмотрел на худощавого человека, который повернулся теперь ко мне спиной – Ладно, я не собираюсь торчать под дождем, пока ты думаешь, говорить или молча таращиться. Если хочешь, можешь уйти. – И он быстро зашагал по гравиевой дорожке к замку.

– Погоди! – прокричал я вслед его быстро удаляющейся спине. Он был почти у самых ступеней, когда я нагнал его Он прошел под колоннами и поднялся по ступеням в широкий холл. Серый свет из высоких застекленных окон лился на гладкие колонны и мраморные статуи.

С чего начать? Спросить его, правда ли, что тот, кто заключен в замке, хочет разрушить мир? Заставить его рассказать, как именно я связан с этим ужасным планом? Я же не проходил через ворота в Дазет-Хомоле, как же я тогда попал в Кир-Наваррин? Однажды я касался мозаики, которая подсказала мне, что крепость таит в себе источник вечной тьмы. Почему же я не ощущаю этого сейчас, когда я здесь? А этот странный человек, он тюремщик злобного божества?

– Я очень хочу поговорить с тобой, – произнес я, спеша за ним.

– Если не возражаешь, я сперва сменил бы рубашку. Не все здесь непромокаемые, как ты. – Он вошел в изящно убранную комнату: толстый красно-зеленый ковер, высокие окна, выходящие в сад, из которого мы пришли, мраморный камин высотой в три человеческих роста, высеченные в мраморе стройные фигуры мужчин и женщин, казалось, готовы сойти в комнату. По стенам висели лампы из хрусталя и расписанного стекла, струившие мягкий свет. На маленьком столике у камина лежало стеклянное игровое поле, разбитое на серые и черные квадраты. На нем стояли фишки в виде воинов и замков.

– Каспариан, где ты? – нетерпеливо позвал человек, бросая плащ на скамью. Он подошел к камину, стаскивая с себя насквозь промокшую рубашку. На его зов из-за двери У камина тут же вышли мужчина и женщина. Мужчина нес полотенце, зеленую рубашку и темно-зеленый плащ, а женщина – поднос с глиняными чашками и чайником, хрустальным графином и бокалами. Слуга унес мокрую одежду и засуетился с полотенцем возле пожилого человека, вытирая ему голову и грудь. Человек схватил полотенце и отшвырнул его в сторону, бурча:

– Я не младенец, чтобы за мной ухаживать. – Но слуга казалось, не заметил его недовольства, он наклонился, поднял полотенце и начал снимать с хозяина башмаки.

Женщина налила в чашку дымящуюся жидкость, добавила сахар и пряности.

– Нет, нет. Я хочу вина, – заявил мой хозяин, имени которого я еще не знал, и нетерпеливо притопнул, поскольку женщина проигнорировала его слова и продолжала готовить горячее питье. Только когда чашка была накрыта тонкой пластиной стекла, она налила вина, три разных сорта в три бокала, и что-то похожее на темное пиво, в серебряную кружку. Когда слуги ушли, человек вздохнул и взял со стола вино, обращаясь не столько ко мне, сколько к себе самому:

– Можно подумать, что я жить не могу без всех этих церемоний. Я с удовольствием отменил бы их все, повседневная жизнь приносит с собой столько проблем. Каспариан, посвятивший себя их разрешению, никак не может понять, почему они меня так беспокоят. – Он отхлебнул из бокала белого вина и искоса посмотрел на меня: – Ты меньше ростом, чем я ожидал.

Впервые в жизни я потерял дар речи. Пожилой человек покачал головой, словно стараясь вернуться к действительности.

– Проходи, садись. – Он кивнул на кресло у камина. – Я не собирался быть невежливым. – Ты хотел говорить.

Отбросив все сомнения, я высказал вслух чудовищное, невероятное подозрение, которое зародилось во мне, пока я смотрел и слушал:

– Ты арестант.

Его темные глаза широко раскрылись в насмешливом изумлении:

– День, полный сюрпризов. Я бы отпраздновал это, если бы помнил как. – У него были приятные черты лица: высокие скулы, четко очерченные челюсть и нос, словно высеченные из того же гранита, из которого был построен замок, густые седые волосы и коротко подстриженная борода. Он выглядел как благородный дворянин, и в нем совсем не чувствовалось злобы, только ирония. Лицо не искажалось от ненависти или жестокости, я внимательно наблюдал за ним.

А пронзительный взгляд темных умных глаз только усиливал мое благоприятное впечатление. Они были чистыми и глубокими, как горные озера под луной, глаза, казавшиеся гораздо моложе тела. Я не стал перестраивать взгляд, чтобы заглянуть в него поглубже. Думаю, что знакомство с его душой не осталось бы для меня безнаказанным.

Он сидел у огня в деревянном кресле с высокой спинкой, завернувшись в зеленый плащ и вытянув ноги.

Не исключено, что этот человек, это место являются обыкновенным порождением моего больного мозга. Все так похоже на сон… Только во сне можно гулять под дождем и не промокнуть. Но сон не должен находиться в столь абсолютном противоречии с представлениями спящего.

– Кто ты? – Как будто ответ на этот вопрос помог бы разрешать все проблемы.

– А ты не слишком терпелив. – Он вновь указал мне на кресло. – Впрочем, последнее время и я страдаю тем же. Позволь мне все-таки хотя бы притвориться вежливым. Показать, что я еще помню, что такое учтивое поведение.

Я поплыл к твердому креслу с деревянной спинкой, словно во сне. Теперь нас разделял столик с разложенным стеклянным полем для игры. Черные и белые фигуры были расставлены по полю, словно игру недавно прервали.

– Ты играешь? – Насмешка прозвучала даже в этом его простом вопросе.

– Я знаю правила, но играю плохо. – Он не пожелал ответить на мой вопрос, а я не знал, что еще спросить.

Он повертел в руках черную фигуру… Обсидиан, черное стекло, которое находят на потухших вулканах. Белые были из алебастра.

– Я пытался убедить Каспариана научиться, но в играх он видит толку не больше, чем в разговорах. Он периодически перебарывает себя и предлагает мне партию, но я благодарю и отказываюсь. Его мучения не доставляют мне удовольствия. Правда, я уже не уверен, действительно ли я помню правила.

– Давай сыграем, если ты хочешь.

Он первый раз за все время посмотрел мне прямо в глаза.

– Это было бы чудесно. Просто чудесно. – Какие удивительные глаза.

И мы пододвинули кресла ближе к столику и расставили фигуры по местам. Мне достались белые, и я начал. Мы сделали несколько ходов, после чего он снова заговорил.

– Ты можешь называть меня Ниель.

Ниель. На языке рей-киррахов это слово означает «забытый».

– Похоже, что ты знаешь меня, – произнес я, передвигая свой замок на две клетки вперед.

Он утвердительно наклонил голову и сделал ход. Через несколько ходов он передвинул черного всадника и захватил моего воина.

– Я не хотел тебя пугать.

– Не хотел пугать… не верю. – Его слова прозвучали так нелепо, что моя безмятежность исчезла. Я подумал о снах, наполненных его присутствием, моих видениях, связанных с этим замком, о снах, заманивших меня в царство демонов, о черно-серебристом воине, чья сила вгоняла меня в тоску и отчаяние. Все эти сны говорили о том, что я принесу гибель всему, что люблю. Кто не испугался бы такого?

– Пугает сила, – пояснил он. – Особенно огромная сила. Но я не хотел вызывать у тебя страх.

– Тем не менее вызвал.

– Но твой страх не подрывает мою веру в тебя. Я знаю, что обо мне думают снаружи. Даже самое верное сердце усомнится при виде столь вопиющего зла. – Он говорил таким тоном, словно обсуждал со мной преимущества лука перед редисом.