Текст книги "Возрождение"

ГЛАВА 54

Я мечтал добраться до огня. Он был таким крошечным, золотистый проблеск с голубыми вкраплениями, горел так далеко от темного и пустынного места, в котором пребывал я, но мне казалось, что он может меня согреть. Иногда он разрастался, и я слышал потрескивание, какие-то шорохи, дразнившие слух, но отказывающиеся превратиться в слова. Терпение. Терпение. Если ты будешь слушать внимательно, ты услышишь… конечно, если это действительно слова, а не эхо умирающих снов. Пламя пугало. Откуда оно взялось? Наверное, тьма, холод и тишина были бы лучше. Иногда оно мигало, как кошачий глаз. И, хотя я опасался того, что заключалось в этом огне, я каждый раз отчаянно вскрикивал, когда пламя угасало, – мне казалось, что оно может уже не разгореться снова.

Мои крики не порождали звука. Голоса давно уже не было. Я целую вечность пробыл посреди хаоса. Была только непроглядная тьма. Беспричинный страх. Боль, лишенная источника. Но в какой-то миг я выбрался на этот пустынный берег, где и сидел, дрожа, надеясь, опасаясь, не помня и не чувствуя ничего, и наблюдал за огнем вдалеке. Терпение.

– Если бы мы только могли отвести его домой, где солнце, и жизнь, и еда настоящие, а не порожденные заклятиями. Мне не удается покормить его. Он тает на глазах.

– Опасно забирать его отсюда, Линни. Он может умереть от переезда… или даже хуже. Звезды ночи, только твои слова удерживают Аведди от убийства. Если бы мы знали, что на самом деле произошло, чем он был и чем он стал теперь. Этот Каспариан не может нам рассказать?

– Мне кажется, он в большом горе. Дни и ночи сидит над этой игрой, не спит. Но он продолжает заботиться о нас. Я уверена, что, если Каспариан захочет, слуги, пища и вообще все тут же исчезнут.

Яркий свет не давал мне открыть глаза. Хотя шорохи наконец обрели форму слов, осознавать их было настолько больно, что я не стал слушать. Я понимал лишь только то, что не желаю знать их значения. Я отвернулся и вновь канул в темноту.

– Мама, почему он не просыпается? Мой кораблик больше не хочет летать. Он бы заставил его летать.

– Я не знаю, дитя. Наверное, ему нужно еще поспать. Он очень болен.

– Он сказал, что научит меня, как заставить его летать, когда я подрасту. А ты научишь меня?

– Я хотела бы, но мне самой следует многому научиться. Иди сюда, посиди вместе со мной. Нет, все хорошо. Он никогда не обидит тебя. Он очень любит тебя, гораздо больше, чем ты в состоянии себе представить…

– …клянусь, ему лучше. Он стал ближе к нам. Вчера, когда Эван залез к нему на кровать, он пошевелил левой рукой.

– Линни, тебе необходимо вернуться. Ты кашляешь все сильнее, и я не вижу перемен в его состоянии. Я останусь. Или Горрид, он предлагал сменить тебя.

– Мы уже говорили об этом. Я не пойду без Эвана, а уводить от Сейонна сына не хочу.

Я снова увидел огонь, робкий, подрагивающий. Теперь я мог пойти туда, где он горел, оставить темноту за спиной. Терпение. Жар от него пока еще слишком сильный. Когда я собрался уйти обратно, что-то небольшое и теплое пробилось сквозь огонь и коснулось моей щеки, оставив на ней сырую каплю.

– Не плачь, – услышал я шепот. – Мама вылечит тебя. Спи.

Я ушел, но не так далеко, как собирался.

– Мой господин, необходимо убедить ее вернуться. Понятия не имею, откуда в ней столько упрямства.

– Может быть, это наследственное. В тебе его тоже достаточно. Так ты говоришь, Элинор лучше?

– Снадобья Каспариана очень ей помогли, но я не доверяю им… и ему. Он по-прежнему отказывается разговаривать с нами. А она не уйдет без Сейонна.

Я смог найти различие в голосах и заключить, что это два разных человека выражают разные мнения. Глубокое наблюдение, но это все, на что меня хватило.

– Атос, от него остались одни кости. – Вновь пришедший стоял совсем близко, от него пахло потом, лошадью и кожей. Меня поразило, что я представляю, как выглядит лошадь или кожа, и знаю, что с ними делают. Я почти сумел увидеть и самого говорящего. Каждое его слово рождало образ, словно в нем заключался целый мир. – Ты не замечаешь никаких перемен?

– Из меня плохой наблюдатель. Я вижу то, что надеюсь увидеть: движение глаз, что-то похожее на улыбку, особенно если рядом мальчик. А Линни видит и того больше. Именно поэтому я позвал тебя сюда. Только ты поймешь, можно ли нам забрать его отсюда. – Тот, кто сейчас говорил, часто бывал рядом со мной. Добрый. Вечно обеспокоенный. Полный любви.

Я ждал других голосов, тех двух, что все время были рядом. Они говорили со мной, иногда словами, иногда прикосновениями, уверенными и крепкими или легкими и манящими, заставляя меня двигаться, заставляя меня идти на огонь.

– Аведди! Как долго тебя не было.

Вот он. Так-то лучше. Только этот голос согревал меня. Значит, и тот второй тоже будет рядом. Тонкий голосок, рассказывавший мне сказки, доверявший мне секреты, в которых было даже меньше смысла, чем во всех остальных словах, обладатель которого бегал и шумел, пока женщина не приказывала ему успокоиться, иначе она прогонит его. Ее тон каждый раз сообщал и мне, и ему, что она ни за что, никогда не прогонит его. Маленькая ручка обхватила мои пальцы.

– Дядя Блез пришел, – сообщил он мне на ухо. – И он привел Сандера. Хочешь молока? Мама сказала, что ей нужно поговорить с дядей Блезом и Сандером. Это важно.

Молоко – это замечательно. Сыр был бы еще лучше. Но я был рад и просто голосу. Может быть, в этот раз я найду в словах смысл.

– Элинор! Я рад слышать, что тебе лучше. – Это был человек, пахнущий лошадью. – Каждый день все последние два месяца я рвался сюда, но Кафарна не пускала меня.

– Но теперь она твоя, да славятся все боги, Блез рассказал мне, что твой брат Кирил захватил Вайяполис. Я хочу узнать подробности, Сейонн, как мне кажется, тоже.

– Сейонн! Так он…

– Нет, он не говорит. Он еще даже не открывает глаза. – Я почувствовал, что она подошла ближе. Запах зимнего воздуха и костра. Прохладная рука на миг задержалась на моем лбу. Я ощутил на коже ее сладостное дыхание. – Но я наблюдаю за ним, когда мы разговариваем, он понимает. А если он понимает, то наверняка хочет знать, что произошло.

Тот, что пах кожей и лошадью, тоже подошел ближе. Крупный человек.

– И ты точно знаешь, что это Сейонн, а не кто-то еще?

– Мой господин, разве ты не ощутил его присутствия в тот день?

– Я надеялся до конца, конечно надеялся, но чувствовал только удары меча. Доказательством тому шрамы на моем теле. Он же собирался убить меня. Я бился не с другом.

– Да, все так. Перемена, которую я заметила, длилась один миг. Но в тот миг она была очевидна. Если бы ты сам не был едва жив, ты тоже заметил бы. – Я вслушивался в голос женщины, уверенный, что она знает ответы на все загадки и мое будущее каким-то образом зависит от нее. – Он позволил тебе победить себя, Аведди. Я уверена.

Ребенок дернул меня за волосы. Проклятье! Похоже, что меня расчесывают гребнем.

– Прости, – прошептал он, продолжая расчесывать. Никто не обращал на него никакого внимания.

– Он называл себя именем эззарианского бога, – продолжал всадник. – Но Блез видел его, я сам видел его, именно таким, каким Сейонн снился себе. Магом, ненавидящим людей, готовым уничтожить их, тем самым, кого так боялся Сейонн.

– Он и был тем магом. Это точно. Но оставался и Сейонном тоже, неважно, что он делал или говорил. Вспомни, что он сказал перед тем, как ты победил его. Вспомни слова, только точно.

– «Я такой же, как мой отец, а он такой, каким был его отец»… – Голос всадника начал затихать. Я решил вернуться в темноту, бежать отсюда, но ребенок снова взял меня за руку, и я не смог уйти.

Женщина нарушила молчание:

– Он пошатнулся при этих словах и схватился за голову. Я уже видела его таким, в тот вечер, когда он услышал, как я рассказываю Эвану историю про его отца. А что Сейонн сделал потом? Снова поднял меч, и, если судить по всем законам боя, по всему, что было в тот день, по твоему состоянию, по его силе, ты должен был умереть. Но ты жив. Как ты думаешь, какого отца он звал в тот миг?

– Мне необходимо подумать. Я поклялся ему… Ребенок вскочил и отбежал от моей постели.

– Мам, мам, мы голодные. Мы хотим молока и сыра. Они сменили тему разговора, перейдя сначала к еде и питью, а потом к военным событиям. Всадник, Аведди, готовился к серьезной битве, и я оказался вовлеченным в обсуждение его планов. Имена и названия мест сначала казались мне белыми пятнами на карте его рассказа. Но постепенно пустоты заполнялись образами: Кирил, Горрид, Бек, Парнифор… Загад. Александр.

– …но даже если я захвачу Эдека живым и стану судить его, как предлагает Блез, кого я назначу судьей? В ком достанет силы духа и беспристрастности, чтобы вынести справедливое решение? Я не хочу, чтобы новый мир начинался с мести, но все, кто участвовал в этой войне…

Новый мир. Необходим кто-то справедливый, чтобы обозначить границы между старым и новым мирами. Этот кто-то должен быть бесстрашным, упрямым, безупречно честным, справедливым и способным убедить других в верности своего решения. Я знал такого человека, вот только вспомнить бы имя…

Я слушал разговор, просто разговор друзей, переживающих тяжелые времена, шутки и смех были необходимы им не для того, чтобы скрыть печаль и беспокойство, а только чтобы привести чувства в равновесие и найти силы жить дальше. Женщина ложкой вливала мне в рот молоко, велев ребенку отойти и не мешать. Мой разум блуждал в поисках имени, рассматривая возможные варианты. Да, вот он, ответ, который ему необходим. Меня охватил огонь.

Выходи же. Мне представился мальчик, тянущий меня за руку. Больно не будет, я обещаю. Мама позаботится о тебе.

– Эван, о чем ты задумался? Доедай свой ужин. – Разговор возобновился. Послышался звон тарелок, кто-то засмеялся.

Маленькая ручка снова потянула меня. Идем, папа.

– Фиона.

В комнате повисла тишина. Я заставил себя открыть глаза, чтобы убедиться, что здесь есть люди, готовые меня слушать. Слова давались с таким трудом, что я не мог тратить их впустую. Они были здесь, все четверо сидели за столом, освещенным свечами. Я полулежал в кресле у камина, завернутый в красное одеяло.

– Что это было? – Трое взрослых заговорили разом.

– Ты что-то сказал, Блез…

– Линни…

– Аведди?

Ребенок маленьким ножом резал кусок сыра на узенькие полоски.

– Фиона. Судья, – Мой голос был не громче шепота, но он произвел потрясающий эффект. Все заговорили, закричали, зашумели.

Александр подбежал ко мне первым. Он перепрыгнул через стул и опустился на колени передо мной, вглядываясь в мое лицо.

– Сейонн? – позвал он. Глаза его были мокры.

– Мой отец… Гарет… – выговорил я, с трудом подбирая нужные слова, делая длинные паузы, чтобы передохнуть. – И если ты, мой господин, не перестанешь обливаться слезами, они решат, что у тебя есть сердце. – Никуда не годная шутка.

Постороннему наблюдателю могло показаться, что в этой сумрачной комнате взошло солнце.

Я был невероятно слаб. И ничего удивительного. Ниель изменял мое тело и разум почти четыре месяца, а обратно я вернулся за какой-то миг. Это возвращение было таким болезненным, что я два месяца пролежал в оцепенении, потеряв почти четверть своего обычного веса. Удар Александра по моему правому боку тоже не прошел даром. Правая рука почти не действовала, только легкое покалывание в кончиках пальцев говорило, что она еще жива. Мне приходилось прижимать ее к животу левой рукой, чтобы она не валялась на постели, словно дохлая рыба. Пройдет немало времени, прежде чем я поправлюсь. Что до моего разума, знания и память остались при мне, правда, отошли куда-то на задворки. От этого моя речь был медленной и неуверенной, а мысли легко путались.

К счастью, Элинор, кажется, понимала, что мне нужно. Она не позволила Блезу и Александру расспрашивать меня.

– Приезжайте через неделю, – сказала она им. – Я подготовлю его к возвращению домой.

После долгих споров, в которых я не принимал участия, мужчины вернулись к своей войне, а Элинор занялась нашими делами. Все следующие дни она говорила со мной только об обыденных вещах: удобно ли мне, голоден ли я, продолжать ли ей разрабатывать мою руку, как она делала это, пока я был в беспамятстве? Она считает, что руку можно спасти, только если не позволять конечности бездействовать. Теперь, когда я очнулся, сказала она, я мог бы сам стараться ею двигать.

Каким-то образом я нашел слова, чтобы сказать, как я ценю ее заботу обо мне.

– На самом деле я не спал, – произнес я, не сводя глаз с ее ботинок. – Я помню все, что ты делала для меня…

Она не позволила мне продолжать. Вместо этого она поправила одеяла и вышла позвать слуг с ужином.

– Потом у нас будет время, чтобы поговорить обо всем, – прервала она мою речь. Итак, она кормила меня, массировала руку, заботилась о моем теле, оставляя меня наедине со своими мыслями. Мне нужно было о многом подумать, но тем не менее я все время с нетерпением ждал ее возвращения. Я привык к ее прикосновениям.

Эван, то ли по просьбе Элинор, то ли по собственному желанию, устраивался на полу у моих ног со своими корабликами, изображая шум океана, крики птиц и разговоры матросов. Мне никогда не надоедало наблюдать за ним.

Почти весь день я проводил в кресле у окна, глядя на засыпанный снегом сад, на окружающую его каменную стену, не столько размышляя, сколько собирая рассеянные по сознанию мысли, позволяя всем событиям из прошлого пройти через меня. За пределами этой комнаты, в которой Эван и Элинор создали для меня оазис жизни, лежал пустой и молчаливый замок. Теперь я мог горевать по Керовану и по Вселенной, утратившей красоту, величие и силу, которые он воплощал. Как-то днем огромный кусок стены пошатнулся и рухнул на снег. Значит, и Двенадцать поняли, что их долгое затворничество подошло к концу. В тот день я рыдал. Я не мог выразить словами, что именно печалит меня, но и не мог противиться этой печали. Она была моей, так же как скорбь по Исанне, Фарролу и всем остальным.

К моменту возвращения Александра с Блезом я уже мог вставать, не падая тут же обратно, и даже делал несколько неуверенных дрожащих шагов, если кто-нибудь поддерживал меня.

– Вам не придется нести меня, – заявил я, силясь застегнуть плащ и мечтая, чтобы они отвернулись и не видели моих неловких движений. – Я уйду отсюда своими ногами.

– А если мы найдем тебя в виде кучки костей на дорожке, нам будет позволено отскрести тебя от нее? – поинтересовался принц, подставляя мне плечо. Как раз вовремя, правая нога подогнулась, отказываясь служить.

Блез подхватил одну из зеленых сумок Элинор и Эвана, который вырвался из рук своей приемной матери и вскарабкался на стол. Элинор взяла оставшуюся сумку и повела нас вниз, мимо двух лишенных жизни слуг, больше двух месяцев приносивших нам еду, питье и все остальное. Уходя, я оглянулся через плечо и увидел, как мужчина с женщиной тают во мгле.

Александр сразу двинулся к выходу, но я покачал головой:

– Он спас мне жизнь и все это время заботился о нас. Я не могу уйти просто так.

Принц остался за дверью, а я шагнул в комнату. Как и рассказывала Элинор, Каспариан сидел над игровым полем за столиком у камина. Он упирался локтями в стол, его голова склонилась над блестящими черными и белыми фигурками. Длинные, тронутые сединой волосы закрывали лицо.

– Не стану благодарить тебя за спасение моей жизни, – начал я, сосредоточившись на подборе слов, которые заставлял выходить с нормальной скоростью. – Я не обманываю себя, думая, что ты сделал это ради меня. – Он не обратил никакого внимания на мое присутствие. Другого я и не ждал. – Но я благодарю тебя за заботу о моем сыне и его матери. Ведь это ты сделал сам, потому что у тебя доброе сердце, а не из любви к Керовану. Я понимаю, что ты не хочешь слышать от меня даже этого. – Застывшая фигура не протестовала. – Но я хочу попросить тебя еще об одном одолжении. Однажды, когда я окончательно поправлюсь, обдумаю все, что произошло, мне хочется вернуться сюда и поговорить с тобой. Я поступил глупо, когда уничтожил все воспоминания о жизни Валдиса, моей жизни. Мне надо вспомнить. Я обещал своему отцу. Могу я прийти?

Выдержав долгую паузу, он заговорил, по-прежнему не глядя на меня.

– В тебе ничего не осталось, да? Ни крошки? Оглянувшись по сторонам, чтобы убедиться, что он обращается именно ко мне, я ответил:

– Ничего.

– Ты сойдешь с ума от того, что ты сделал.

– Не исключено. Но я хотя бы не буду опасен. Ты позволяешь мне вернуться?

– Я буду здесь.

Отвернувшись от последнего из мадонеев, я поковылял к двери, за которой, освещенный зимним солнцем, ждал Александр.

– Как ты, Сейонн? – спросил он.

Блез, Эван и Элинор уже прошли половину пути до стены. Я кивнул на серые камни:

– Как только мы выйдем наружу, все сразу же станет прекрасно.

Они отвели меня в одно из тайных поселений Блеза, расположенное среди поросших лесом холмов Кувайи. Там жили человек пятьдесят, ни один из них не знал меня. Я жил в обшарпанном домике вместе с глухонемым по имени Кеза и скоро освоил язык жестов. Поскольку у меня действовала только одна рука, я был рад, что мой товарищ не слишком разговорчив. Чувствовал я себя так, словно на меня обрушилась башня замка, придавив к земле и тело и разум. Любая беседа на мало-мальски серьезную тему требовала от меня целого путешествия для поиска рассыпавшихся кусочков, которые потом приходилось ставить на места.

Как только Фиона узнала о моем возвращении, она тут же приехала в Кувайю. На голове у нее был золотой обруч королевы, который я видел последний раз на Исанне. Фиона сняла его, как только за ней захлопнулась дверь хижины и мы остались одни.

– Надень, – попросил я. – Тебе идет.

– Нелепая вещь, – сказала она, вертя украшение в руках. – Ты не находишь?

Я молча потряс головой, опасаясь, что голос выдаст мои чувства, которые можно было истолковать неверно. Фиона будет прекрасной королевой.

Сидя на моей кровати, она рассказала, как им удалось забрать из Кир-Вагонота Дрика, Хьюля и тело погибшего Олвидда, как она приняла предложение Александра судить Эдека и дерзийцев, поскольку уверена, что для эззарийцев настало время пересмотреть всю жизнь и историю войны с демонами.

– Наверное, ты заразил меня своей болезнью, – говорила она. – Я рискую всем, что у меня есть, потому что считаю, что так надо. Многие эззарийцы считают меня сумасшедшей.

Я поцеловал ее руку и сказал, что Эззарии невероятно повезло, что у нее есть Фиона. Проблемы еще не кончились, безумные гастеи по-прежнему выходили на охоту за душами. Но Дрик с Хьюлем придумали, как объединиться с Валлин и сдержать демонов, чтобы покончить с войной навсегда. Для Эззарии тоже настало время перемен.

Фиона пробыла у меня недолго. Я все еще быстро уставал и был по-прежнему не готов объяснить, что со мной произошло. Но когда она уже собралась уходить, я попросил ее посмотреть в меня перестроенным взглядом мага, чтобы я точно знал, кто я. Ей не хотелось этого делать, но она не стала отказываться. Фиона знала, что такое долг. Она посмотрела, потом порывисто обняла меня.

– С возвращением, друг мой! Твой демон все еще часть тебя, и так будет всегда, но твоя душа полностью принадлежит тебе. – Первый раз за два года я спал спокойно.

Элинор жила в соседнем домике, и Эван проводил время, бегая от нее ко мне и от меня к ней, прячась от нас, забираясь на деревья, смеясь. Когда я немного окреп, мы с Элинор начали проводить вместе все дни, занимаясь только ребенком. У нас были странные отношения. Я старался дать понять Элинор, что она не обязана и дальше терпеть мое присутствие. Если она по-прежнему боится оставлять со мной Эвана, пусть пришлет вместо себя любого, я не против. Элинор не слушала меня, заявляя, что предпочитает все делать сама. Каждый день, пока мы жили рядом, она продолжала массировать мне руку. Когда зима кончилась, покалывание из кончиков пальцев распространилось до плеча, я начал надеяться, что когда-нибудь снова смогу шевелить ею.

Честно говоря, созерцание Эвана и Элинор доставляло мне непередаваемое наслаждение. И мать и дитя были очень похожи. Под сдержанностью Элинор, ее разумностью, терпением и серьезностью скрывалась душа ребенка. Иногда левый уголок ее рта приподнимался, выражая ребяческую радость. Брови взлетали, глаза широко распахивались, когда она рассказывала мальчику сказки, полные чудес. Румянец горел на ее бронзовых щеках, когда они с Эваном, смеясь, носились по кувайским холмам.

Сначала я ограничивался простым наблюдением за их играми, отвечая лишь на несложные вопросы. Я все еще с трудом подбирал слова, часто замолкал посреди фразы, натыкаясь на зияющие дыры в памяти, не позволяющие мне выразить мысль. Элинор заметила это. Вскоре она предложила мне новое упражнение.

– Думаю, нам следует каждый день разговаривать по часу. Как ты сможешь научить Эвана всему, что он должен от тебя перенять, если ты выговариваешь по пять слов в час?

Мы встречались каждый день после обеда, когда Эван спал. Она массировала мне руку, и мы беседовали о самых обычных вещах. О еде и погоде. Об обитателях поселения. О войне. О поведении Эвана. Иногда вспоминали свои детские годы. Избегали любых опасных тем. К середине зимы я так продвинулся вперед, что Элинор предложила мне рассказывать Эвану истории о деревьях и лесе. Она считала, что мальчику необходимо ознакомится с теми вещами, которые особенно важны для эззарийцев. Но и тогда мы продолжали наши послеобеденные беседы. Мне было интересно, до чего мы сможем договориться, если оставим повседневные темы, но я опасался расстроить или оскорбить ее. Хотя представлять себе возможное развитие событий было приятно. Очень приятно.

Кроме упражнений, я ел, спал и гулял, когда немного окреп. Когда же я окреп окончательно, то начал бегать. Еще я помогал жителям чем только мог: рубил дрова, приносил воду, свежевал принесенную охотниками добычу. Вечерами, когда они собирались посидеть у костра, слушал их музыку и легенды о богах. Вместе с ними жадно ждал новостей об Аведди. Мы радовались тому, что он силен и храбр, что он выигрывает одно сражение за другим. У костра мы рассказывали, что Эдек и его сторонники в отчаянии, переломный момент в войне наступил вскоре после Парассы, а Император укрылся в Загаде. Победа была теперь только вопросом времени. Даже боги уверились в скорой победе, сказала мне одна пожилая женщина, потому что они больше не посылали в помощь Аведди Александру крылатого воина.

Всю зиму и весну Александр навещал меня, когда у него выдавались свободные часы. Блез приводил его, а сам уходил к Элинор или к кому-нибудь из своих друзей, живших в селении. Александр приваливался спиной к стене моего домика, пил вино, спрашивал совета, рассказывал о своих планах, о командирах и воинах. Иногда он засыпал. Как-то весенним днем он пришел, жалуясь на гниль, поселившуюся на его ступнях, и заговорил о том, что окажется бесполезен, когда война окончится и все успокоится. Земли Империи будут возвращены законным правителям, и в тот день, считал он, его правление подойдет к концу. Тогда, чтобы самому избежать мести, ему придется искать убежище у кого-нибудь из старых королей.

– Я подумываю поступить на службу к Юлаю. Д'Скайя говорила, что я пригодился бы ей в Триде, но джунгли вредны для моего здоровья. Ты только посмотри, что сырая весна сделала с моими ногами! В Манганаре есть пустыни, кроме того, после войны в него войдет изрядная часть Азахстана. К тому же манганарцы сражаются на конях, а тридяне в пешем строю. Я терпеть не могу пешие переходы.

– Твоя судьба еще не свершилась, – возразил я, улыбаясь и передавая ему растертые в порошок сухие листья, помогающие при его хвори. – Ты найдешь свой путь. Я верю в тебя. Больше чем когда-либо.

Принц прекрасно понял, что я хочу сказать, и, как это было каждый раз, когда он вспоминал о нашем поединке, Александр помрачнел и начал просить прощения. Я принялся успокаивать его. Он сохранил веру, именно этого я и ожидал от него. В конце концов, ему не пришлось убивать меня, но если бы все обернулось иначе, мир был бы признателен ему за оказанную услугу.

Каждый раз он спрашивал, как идет мое выздоровление. Я обычно отвечал, что мне лучше. Он внимательно смотрел на меня, проверяя, правда ли это, а потом делал какое-нибудь замечание: «Тебе нужно пить побольше назрила», или «Женщина в твоей постели была бы прекрасным упражнением для руки», или «В следующий мой приход мы пробежимся с тобой до того дуба и обратно, я разомну твои старые кости». Мы смеялись, и он уходил, обещая вернуться, когда позволят дела. Свет горел в нем, и даже ярче, чем обычно.