Текст книги "Возрождение"

ГЛАВА 33

В этот день все в долине Таине-Кеддар были подавлены, но не из-за присутствия Александра. В бою погибло шестеро, и остаток дня был занят приготовлениями к погребению. Мы с принцем как следует вымылись, а потом отправились туда, где лежали тела. Дерзийские традиции требуют от воина, чтобы он почтил память тех, кто пал, сражаясь рядом с ним, даже если он не знает их имен. Мы понимали, что появление Александра едва ли уместно, поэтому не пришли на саму церемонию, а подошли перед самым погребением, чтобы бросить в могилы погибших по кому земли и отсалютовать им мечами. Отдав дань уважения павшим, мы вернулись в каменную хижину.

Сразу после заката я поднялся на холм, где находился Блез и еще четыре человека. Они стояли рядом с весело пылающим костром недалеко от палаток. Вечерний воздух был прохладным и сырым после недавно прошедшего дождя, и я мечтал погреться и съесть что-нибудь горячее, даже если наше появление не вызовет восторга у собравшейся компании. Александр отправил меня вперед, сказав, что поднимется сам.

Низенький круглый человек помешивал что-то в котелке над огнем, но когда он увидел меня, то сразу же сунул ложку кому-то другому и радостно замахал руками.

– Сейонн! Душа и тело, я так рад тебя видеть! – Прежде чем я успел ответить, он подскочил ко мне и так хлопнул по плечу, что я пошатнулся. – Как только я услышал байку про эззарийца с крыльями, я сразу понял, кто к нам пожаловал.

– Я думал, ты прячешься от меня. – Я не мог сдержать улыбки при виде восторга Фаррола. С тех пор, как я спас рассудок Блеза и уничтожил меч, висящий над головами всех рожденных с демоном, Фаррол полюбил меня как родного.

– Нет, просто выполнял нескончаемые распоряжения Блеза. Наша компания все разрастается с каждым днем, все новые люди приходят, дел много.

Он обнял меня за плечи и потащил к костру. Но, прежде чем идти к остальным, я снял с плеча его руки и посмотрел на ладони. Их покрывали страшные шрамы, два пальца на левой руке скрючило. Он задвигал ими, словно показывая, что они прекрасно работают.

– У меня не было возможности ни поблагодарить тебя, ни узнать, сильно ли ты был ранен. Ты спас…

– Да таких дураков, как я, поискать надо, – перебил он меня неожиданно серьезно. – Из-за меня погиб прекрасный человек, едва сам не сгорел из-за собственной глупости. Сначала направил убийц по следу Блеза, потом не мог потушить огонь. Но мы сделали все, что могли, правда? Все, что может сделать человек.

– Ты не знал, не мог даже представить, что происходит. Я никогда не забуду, что ты сделал. Никогда.

– Ты его видел? – Фаррол понизил голос, словно опасаясь, что люди у костра услышат нас.

Я отрицательно помотал головой.

– Элинор не в восторге от моего появления.

– У нее тут много…

– Она ни в чем не виновата, – перебил я его, не желая слушать, как он оправдывает Элинор. – Я просто не спрашивал. Не знаю, имею ли я право. Но хотя бы просто услышать о нем…

Широкое лицо Фаррола выражало сочувствие.

– Он здоров и весел. Отличный парень. Болтает так, что в ушах звенит. Бегает, карабкается по горам, не болеет. Сияет, словно снег под солнцем.

Я был невыразимо счастлив и благодарен Фарролу. На холме появился Александр, я подождал, пока он подойдет.

– Мой господин, это названный брат Блеза, Фаррол. Фаррол, это…

– Я знаю, кто это. – Его лицо окаменело. – Если бы ты не пришел с Сейонном, я бы приветствовал тебя мечом в брюхо. С детства мечтаю о такой оказии.

Принц одарил его взглядом, способным заморозить извергающийся вулкан, и широко раскинул руки, словно приглашая его выполнить угрозу.

– Принц находится под защитой Блеза и под моей защитой, – поспешно произнес я. – Нам есть чему поучиться друг у друга. И нам следует сделать это.

Фаррол развернулся и пошел к костру.

Я поглядывал на принца, пока мы с ним шли по лугу вслед за Фарролом. Лицо Александра превратилось в каменную маску и осталось таким весь вечер, пока он ел, обмениваясь стандартными вежливыми фразами с остальными и слушая рассказы Блеза и его друзей о последней вылазке и о погибших.

У костра был еще Рош, командовавший отрядом. Он смыл с себя краску, и теперь я видел перед собой эззарийца лет двадцати пяти, рожденного с демоном в душе, так же как и Блез с Фарролом. Пока Блез расспрашивал его о том, как протекал бой, Рош поглядывал на нас с принцем, словно опасаясь, что мы начнем опровергать его слова или смеяться над ним. Он рассказал, что вештарцы сражались яростнее, чем он ожидал, а Набоззи очень быстро оправились от неожиданного нападения. Действительно, тот, кто сражается с дерзийцами и их союзниками, должен был бы лучше разбираться в нравах и обычаях врага, но ни принц, ни я ничего не сказали.

Горрид, крепкий мускулистый эззариец, которого я встречал в Кареше, ответил на мое приветствие злобным взглядом и плюнул принцу под ноги. Продемонстрировав свое к нам отношение, он больше не обращал на нас двоих никакого внимания, словно нас вообще тут не было.

Еще у костра сидел бородатый сузейниец по имени Адмет. Адмет явно не был воином. Его длинный халат туго обтягивал горб на спине, у него были повадки торговца, и пока Блез с Рошем говорили о вылазке, он с откровенным интересом разглядывал нас с принцем. Когда завязался общий разговор, он задал нам несколько вежливых вопросов. Нашли ли нам место для сна? Нужны ли нам одеяла, одежда или оружие? Не ранены ли мы? Расспросив нас, он повернулся к Горриду, и скоро они вместе смеялись над чем-то.

Фаррол сварил на ужин похлебку из проса, заправленную луком и свиным жиром. Еда бедняков. Она тяжела для желудка, но позволяет выжить в голодные времена. Пока мы ели, разговор вертелся вокруг последних вылазок отряда. Горрид с Адметом укоряли Блеза за плохо налаженную разведку, твердили, что, прежде чем лезть в бой, необходимо тщательно изучить местность. Я скорее почувствовал, нежели услышал презрительное фырканье принца. Никто ничего не заметил, кроме Адмета, который бросил на Александра быстрый взгляд.

Элинор не было с нами, и никто не упоминал ее. Я прислушивался к разговору вполуха, размышляя о ребенке, который сияет, как снег под солнцем, бегает и болтает так, что звенит в ушах. Мы с Александром ушли раньше всех, поблагодарив Фаррола за ужин, и вернулись в свой домик, не обменявшись и парой слов.

Как верно заметил Маттей, для Александра наступило время тишины. Я привел его в Таине-Кеддар, чтобы он мог выздороветь и подумать, и его физическое здоровье действительно заметно улучшилось. По утрам он поднимался ни свет ни заря, чтобы ходить вверх-вниз по холмам и делать упражнения, возвращающие подвижность ноге. Около полудня он возвращался в хижину и готовил себе чашку назрила. Потом брал с собой кусок лепешки с медом или фрукты и уходил на зеленую полянку под оливами, где он снова начинал растягиваться, приседать и сгибаться. Наверное, во время всех этих занятий у него была прекрасная возможность думать, но он ни разу не поделился со мной плодами этих размышлений. Когда мы оставались вдвоем, чаще всего уже ночью, ложась спать, я пытался втянуть его в разговор, пересказывая накопившиеся за день новости. Он выслушивал их молча и не делал никаких попыток поддержать беседу. Он не был груб или невежлив, просто его разум находился где-то очень далеко, погруженный в переживания последних месяцев.

Заботы об Александре не отнимали у меня времени, поэтому я старался делать что-нибудь полезное для лагеря: помогал в строительстве, свежевал добытую охотниками дичь, делал что-то еще. В первые дни я почти не видел Блеза и совсем не видел Элинор. От Маттея я узнал, что сестра Блеза – один из его главных помощников и ее очень уважают все бунтари. Элинор с Адметом, горбатым сузейнийцем, проводили время за разработкой стратегических планов, выслушивали рассказы разведчиков и выбирали следующие мишени для нападения. В отличие от моего первого пребывания в отряде, в этот раз никто не звал меня разрабатывать планы вместе с ними, никто не просил обучать людей владению мечом и приемам боя. Я понимал их чувства. Разве мне можно верить, если я вожу дружбу с живым воплощением того, что все они ненавидели?

Через несколько дней я начал бегать. Александр вставал рано и так уставал за день, что засыпал, только прикоснувшись головой к подушке, сразу после ужина у костра Блеза. Я же спать боялся. Мои сны не прекращались, и, вместо того чтобы нервно вскакивать через каждые несколько минут, я бегал под звездами по всей долине Таине-Кеддар до полного изнеможения, а вернувшись, падал на солому и засыпал мертвым сном.

Однажды, когда мы с принцем зашли в конюшню взглянуть на наших лошадей, в долину прискакал человек. Мы пошли вместе с остальными узнать, что за новости он привез. По приказу Императора все деревни в радиусе десяти лиг вокруг Андассара были сожжены, так сказал человек. Поля засыпаны солью, животные зарезаны. Немногие уцелевшие жители убиты или проданы в рабство.

– А местный правитель? – спросил Александр, не обращая внимания на толпу, которая разом отхлынула от него, когда люди поняли, кто стоит рядом с ними в тумане. – Ты слышал что-нибудь о лорде Наддасине?

– Да. – Всадник не понял, кто его спрашивает. – Первый лорд был обвинен в укрывательстве отцеубийцы, поскольку до Императора дошли слухи, что принца видели рядом с Андассаром. Старика подвесили в Загаде и распороли ему живот как предателю. Остальные, его пять сыновей и три дочери, схвачены и отданы вештарцам.

– Отданы в рабство?

– Да. Представляете! Дерзийские дворяне в кандалах. Хотя, если они просто отданы в рабство, пусть даже и вештарцам, им еще повезло.

Александр сунул мне поводья своего коня и отошел. Его рука, когда он коснулся меня, была ледяной и дрожала.

Каждый вечер мы проходили с Александром под старыми кривыми оливами, направляясь к костру Блеза. На четвертый день нашей жизни в долине Элинор ужинала с нами. Она разливала похлебку из фасоли, моркови и лука и вежливо наклонила голову, когда я поблагодарил ее. Начав рассказывать Блезу и Горриду о том, как мы с принцем оказались в Андассаре, а потом рядом с караваном рабов, я заметил ее хмурый взгляд. Я приказал себе не беспокоиться о ней. Время покажет, что ни я, ни он не представляем угрозы для лагеря. А что до прошлого… Я знал, что никак не мог спасти Гордена, а то, что я сделал с намхирой, было результатом болезни. Мне незачем винить себя, находясь рядом с ней. Но конечно же я винил. Подобные чувства не поддаются контролю разума. Она воспитывала моего ребенка, а я так мечтал увидеть его. Еще мне хотелось, чтобы она считала меня достойным человеком.

Когда остальные привыкли к нам, разговоры стали более непринужденными. Собиравшиеся у костра люди говорили о политике, о родных деревнях, о своих маленьких победах: как прогнали жестокого управляющего, когда таинственным образом исчезло все зерно лорда, о том, как крестьяне заплатили оброк запасами своего господина. Все эти истории встречали в слушателях живейший отклик. Каждый в отряде сражался по разным причинам, кто-то из желания восстановить справедливость, кто-то, чтобы отомстить, кто-то, чтобы доказать свое превосходство. Если Блез был душой Айвора Лукаша, умевшей говорить вдохновенно даже о самых простых делах, то Элинор была его разумом, ее умело заданные вопросы заставляли думать даже глупца. Мне доставляло огромное наслаждение слышать, как она спорит с Горридом, доказывая, что лучше иметь сильного правителя чем позволять всем делать, что им угодно, или демонстрирует застенчивому Рошу всю тщетность его попыток постичь стихосложение.

Мне нравилось слушать разговоры, иногда мне и самому было что сказать, но я редко позволял себе вмешиваться. Элинор делала все, чтобы наша стычка не повторилась. Общаясь с принцем или со мной, она была вежлива, но холодна. Думаю, она делала это только из-за Блеза. Но мое постоянное присутствие, казалось, постепенно разрушало выстроенную между нами стену. И если меня не приглашали высказаться, я просто получал удовольствие, слушая других.

Александр держался особняком, никогда не заходя дальше обычного «все хорошо» в ответ на вопросы Блеза о его здоровье. Он всегда сидел в стороне, подальше от костра. Иногда он наблюдал за людьми, как они болтают, шутят, ссорятся. Иногда он поворачивался к ним спиной и разглядывал людей, сидящих у других костров. Принц беспокоил меня, но он отгородился и от меня, как и ото всех остальных, и я не мог найти ключа, чтобы снова отпереть дверь в его сердце.

Однажды вечером, когда мы провели в долине уже месяц, Фаррол спросил меня, как заставить огонь гореть сильнее и ярче, и я начал рассказывать ему о простейших заклинаниях, что было очень непросто, потому что эти слова и действия стали частью меня самого еще в раннем детстве.

– Нет, это слово «фелиид», что означает «пламя», а не «флидд», «сырость», – сказал я, когда костер зашипел и едва не погас, а потом взметнулся выше котелка. – И не нужно произносить его вслух.

– Но когда я просто думаю его, ничего не происходит… даже если я думаю верное слово. – Голос Фаррола дрожал от обиды.

Я улыбнулся, несмотря на отчаяние, которое охватывало меня каждый раз, когда приходилось объяснять что-то простое.

– Понятно, в чем трудность. Ты не должен думать его. Ты должен чувствовать, выразить его мелиддой, а не языком или мыслью. В этом и состоит сложность простых заклятий. Извини, не знаю, как объяснить лучше.

Мы занимались этим почти час, Блез и Рош тоже присоединились к нам, особого успеха никто не добился, но все очень веселились. Горрид пытался варить куриные кости для супа и все время ворчал, чтобы мы прекратили, потому что пламя то поднимается столбом, то угасает, и приходится подбрасывать новые щепки. Адмет, сузейниец, лишенный мелидды, сидел на бревне и хохотал над всеми нами. На какой-то миг пламя приобрело волшебный серебристый оттенок, это означало, что у кого-то почти получилось, только я не понял, у кого.

Элинор с Александром, оба, устроились поодаль. Элинор шила что-то у горящего фонаря, а Александр сидел в нескольких шагах от костра, уронив голову на руки и полуприкрыв глаза.

– Линни, может быть, тебе тоже попробовать? – позвал Блез, когда Горрид с грохотом выронил крышку. У него из-под ног внезапно взметнулся сноп цветных искр и едва не опалил ему руки. – Тебя учили подобным вещам. Может, у тебя получится.

– Зачем мне это делать? – Она смотрела на меня, словно это я предложил ей заняться подобной глупостью. – Огонь горит и сам по себе, ему нужны только дрова и воздух. Лишь глупцы пытаются создавать подобные вещи с помощью магии.

– Эти «подобные вещи» согреют, когда нет дров, – вспылил я, отбросив всякую вежливость из-за презрения, прозвучавшего в ее голосе. – Они позволят уснуть в безопасности, когда ты один посреди пустыни, а вокруг бродят хищные звери, они помогут приготовить еду, согреть воду, обработать рану, когда под рукой ничего нет. Лишь глупцы не хотят учиться тому, что может спасти жизнь. – Последние Два года в Эззарии я только и делал, что спорил с теми, кто считал, будто магия годится только для битв с демонами и совсем не нужна в обычной жизни. Мне казалось, меня больше не волнуют эти вопросы, но, как выяснилось, я ошибся.

Щеки Элинор вспыхнули, она поджала губы и вернулась к своему шитью. Наш разговор остудил общее веселье.

Идиот. Мог ли ты задеть ее более явно? Надеясь исправить неприятное впечатление от нашей перепалки, я попытался вернуться к уроку.

– Конечно, может показаться глупым поддерживать и без того горящий огонь. Гораздо полезнее и сложнее создать новый на пустом месте. Попробуйте… здесь. – Я положил пук травы на плоский камень. – Измените образ в своем сознании, сначала попытайтесь увидеть траву, почувствовать ее сухость, ощутить ее запах, потом представьте искру, быструю, горячую, жар, первый дымок, и используйте слова «диарф инесту».

Я почувствовал вспышки заклятий в воздухе и услышал, как мои ученики бормочут: «Холодно… Она остается холодной… Не могу поймать… Тише, почувствовать, а не говорить… У меня никогда не получится… Невозможно…»

Зажечь траву на мокром камне, не касаясь руками, конечно непросто. Но в этом-то и состоит искусство… Совместить ряд образов, чувств, скрытого глубоко внутри понимания, а потом выпустить наружу теплый поток мелидды, наполнив ею слова. Закрыв глаза, я выдохнул слова диарф инесту… О боги, мне никогда не наскучит…

– Проклятье! Кто это сделал? – Фаррол стоял на коленях, уставясь на крошечное желтое пламя, пожирающее пучок травы.

Блез засмеялся и поднял кружку.

– Наш учитель, разумеется. Разве вы не чувствуете? Мы ползаем по земле, когда он парит. – Странно слышать такие слова от того, кто с легкостью превращается в птицу.

Отойдя от костра, я сел на длинное бревно рядом с Александром. Горрид вскоре объявил, что похлебка готова. Он разливал ее по деревянным мискам, а Рош передавал их сидящим. Элинор оставила шитье и принесла хлеба и сыра.

Стараясь не привлекать к себе ее внимание, я все время следил за тем, как она движется. Меня удивило то, что в ней есть мелидда. Когда эззарианские старейшины объявили, что ребенок, Блез, родился захваченным и его отнесут в лес на съедение волкам, родители Блеза забрали обоих детей и бежали из Эззарии. Они старались совсем не использовать мелидду, опасаясь, что «демон» Блеза сможет тогда как-то повредить тем, кто ведет войну с рей-киррахами. И они настояли, чтобы семилетняя Элинор тоже забыла свои уроки. Умение использовать мелидду теряется без постоянной практики. Неужели ей удалось восстановить навыки? Какие еще загадки таятся в ней?

Пока мы ели, Блез с Фарролом все время смеялись над своими попытками зажечь огонь и гадали, что еще можно создать с помощью магии. Элинор качала головой, но тоже не могла удержаться от улыбки, слушая их болтовню, даже хмурый Горрид на время забыл, как ему мешали готовить ужин.

– Тебе нравится учить других. – Элинор остановилась передо мной, наливая в мою миску добавки. Она словно продолжала прерванный разговор.

– Да. – От неожиданности я выплеснул половину содержимого себе на штаны, проклиная себя за тупость. Почему я не могу сказать что-нибудь умное или интересное, чтобы поддержать беседу?

Элинор снова опустила ложку в котелок и снова наполнила мою миску.

– Судя по всему, ты прекрасный учитель. Маттей часто помогает мне с Эваном.

Посторонний наблюдатель мог бы подумать, что моя миска вдруг обратилась в сверкающий изумруд – я впился в нее глазами и уже не поднимал головы.

– Маттей замечательный юноша, – выдавил я.

– Да.

Элинор налила добавки Александру и пошла к следующему человеку. Я сидел, уставясь на дымящуюся миску.

Через некоторое время Адмет заговорил с Рошем и Горридом о разведчиках, приехавших из Сиры, небольшого городка к востоку от Загада, где было много шахт.

– Они сказали, что груз отправляют каждые две недели. В следующий раз, через пять дней, прибудут еще и новые рабы. Шахту охраняют всего двадцать человек, десять днем и десять ночью. У входа в шахту только четыре воина, и еще шесть внизу. Когда они отправят часть людей на охрану приготовленного груза и рабов, там останется всего пять-шесть воинов плюс надсмотрщики в самой шахте. Хорошо то, что над шахтами устроена запруда, они открывают ворота шлюза каждый раз, когда нужно промыть остатки породы и выбрать все золото. Фамарн говорит, что можно успеть открыть ворота и затопить шахты всего за час. Данатос поплатится за десять лет издевательств над людьми, а самые страшные копи в Империи окажутся непригодными для работы.

– Сколько человек нам послать? – спросил Горрид.

– Не больше дюжины. Двое откроют шлюзовые ворота, четверо займутся входом в шахту. Еще шестеро возьмут на себя охранников внизу и освободят рабов, прежде чем вода…

– У вас ничего не получится, – неожиданно перебил Александр сузейнийца. Хотя принц сказал это совсем тихо, почти про себя, все разом умолкли и уставились на него, будто забыли, что он тоже умеет разговаривать. – На этот раз вы потеряете больше, чем шестерых. Погибнут все. Так же как и рабы.

– Почему? – спросил Блез.

– Золотые копи Данатоса самые богатые в мире. Думаете, если он дерзиец, значит дурак? Думаете, если он негодяй, которого прокляла собственная мать, так он никогда не предполагал, что на его шахты могут напасть? Неудивительно, что вы ничего не можете изменить с такими наивными представлениями о мире и с такой тактикой.

Горрид вскочил на ноги.

– А ты хотел бы, чтобы у нас ничего не вышло, да? Ты, дерзийский…

– Данатос держит в шахте больше семисот рабов, – отмахнулся от него принц. – Почти все прикованы к скале, живут и умирают прямо там. Вам понадобится полночи, чтобы только освободить их. А ворота шлюза… Даже если вам удастся убить охранников внутри шахты и охранника и мастера у ворот, есть еще часовые за ущельем рядом со шлюзом. Точного расположения этого поста не знают даже охранники Данатоса, а семьи этих воинов держат в заложниках, чтобы сами воины не проболтались. На посту всегда стоят три лучника, сменяясь круглые сутки, и они уж точно попадут прямо в сердце разбойника, осмелившегося подойти к воротам шлюза. Лучники Данатоса лучшие в Империи. Он платит им золотом из шахты, что означает, что их семьи, хотя и в заложниках, живут очень неплохо. В шахтах и в самом деле может быть не больше двадцати охранников, но в поместье Данатоса сто пятьдесят воинов, и все они через полчаса после того, как поднимется тревога, окажутся рядом с шахтой. Но вы их все равно не увидите, потому что дерзийские воины внутри шахты успеют перекрыть вентиляционные отдушины, и все живое в шахте погибнет: вы, семь сотен рабов и они сами. Они поклялись сделать это на мечах своих отцов, и каждый, кто собирается воевать с дерзийцами, должен понимать, что они всегда держат слово. Я не послал бы своих воинов на такое задание, если бы не хотел их гибели. – Александр дохлебал свой суп, бросил миску к другим пустым мискам и поднялся, чтобы уйти.

– Разве мы можем верить тебе, принц? – спросил Адмет. – Данатос твой соплеменник. Ты уже полгода пытаешься создать новый союз дерзийцев. Может быть, ты просто пытаешься защитить его.

– Может быть. Пойдите и убедитесь сами. – Он пошел через луг к старым оливам.

– Подожди! – окликнул его Блез. – Лорд Александр, а ты знаешь, где находится пост лучников?

Шаги затихли, и через миг из тени под деревьями донесся ответ:

– Я знаю.

– И ты знаешь, как они поднимут тревогу?

– Колокола висят на скале над шахтой. Два охранника стоят так, чтобы видеть вход в шахту, освещенный факелами, которые горят день и ночь. Охранники тоже ни на минуту не покидают пост.

– Лорд Александр, ты можешь поехать с нами в Сиру? – Негромкий вопрос Блеза повис в ночном воздухе.

Думая о собственных проблемах, я упустил что-то важное, а Блез заметил.

– Данатосы получили копи в Сире в подарок от моих прадедов, в благодарность за службу. Они помогли изгнать из Эдузиана варваров, которые истребляли все живое и разрушали все, что попадалось на их пути. В той битве выжило только десять воинов из семьи Данатосов. Остальные погибли. Я сын своего отца, внук своего деда, правнук своего прадеда. Как я могу отнять свой подарок?

– А если они надругались над вашим подарком? – спросил Блез. – Если они сами стали варварами из Эдузиана разрушающими все на своем пути?

Месяцы изгнания и тягот, мир, разбитый на куски, жизнь, вывернутая наизнанку, боль и горе, вина и усталость прозвучали в ответе принца:

– Воины, которые погибнут во время вашего набега, дерзийцы… мои соплеменники… мои братья. Я несу за них ответственность. За Данатосов. За всех вас. Да, и за те семь сотен, прикованных к скале под землей. Вы думаете, это игра, где я могу поменять стороны и начать новую партию, если мне не понравится результат? – Александр обращался не к Блезу, не ко мне, не к остальным. Только к самому себе.

– Подумай, – негромко сказал Блез. – Сделай выбор. Мы выезжаем через пять дней.