Текст книги "Когда командует мужчина"

Она сделала следующее движение, на этот раз чтобы высвободить ногу, – куда более сложный маневр, чем предыдущий, учитывая близость некоего чувствительного участка мужского торса. Но, к величайшему ее смятению, эта попытка привела к нежелательному результату. Сам Люк, по-видимому, крепко спал, зато некие чувства проснулись в ней.

Она полежала тихо. Успокойся, приказала она себе. Смотри на него как на мебель. Предмет мебели. Тяжелый предмет. Который вот-вот оживет. Она закусила губу, чтобы не дать себе… что не дать? Прыснуть, взвизгнуть, застонать, взмолиться?..

Перемещаясь с мучительной осторожностью, она добилась успеха. И, поблагодарив небо, что самое трудное уже позади, откатилась от Люка. Он не шевельнулся. Ура! Она почти свободна. Еще секунда, и… И тут все вернулось в прежнее положение. Руки и ноги, которые она только что так удачно уложила, оплели ее снова.

– Куда собралась? – осведомился Люк сквозь сон.

– В туалет, – ответила она в надежде, что это прозаическое место не вызовет возражений и он даст ей уйти.

Но не тут-то было.

– Так приспичило?

– Давно уже.

– Понимаю, ты так уютно распласталась на мне, что не было сил оторваться?

– Это получилось случайно.

– Очень приятная случайность. – Он пощекотал ей затылок. – Хорошо лежим. Давно так хорошо не было. Твое тело это знает. И мое.

– Кроме тела у нас есть еще мозги, – отрезала она. – Чтобы не давать волю телу. Неплохая, между прочим, штука.

– Вот как?

– Да, так. – И прежде чем он успел задержать ее, соскочила с кровати, обернувшись одеялом. – Ты давно проснулся?

– Ммм… давно.

Хиллари в слепой ярости схватила подушку и швырнула в него:

– Ах ты, гнусный, грязный, подлый…

– …муж, – вставил он, поскольку ей явно не хватало слов.

– Только номинально, – напомнила она ледяным тоном, кутаясь в одеяло.

– Ну да, бумага все стерпит.

– Что это значит?

– А то значит, что и ежу ясно, почему ты вписала идиотский параграф в наш контракт.

– Почему?

– Известно почему. Потому что боишься.

– Тебя? – с насмешкой спросила она.

– Себя. Боишься того притяжения, которое есть между нами, – боишься его силы. Вот и прячешься за бумажонку.

– Неправда. Я не прячусь. – «Прятаться» и «использовать для защиты» – вещи разные (или почти разные), добавила про себя Хиллари.

– И ведешь нечестную игру: соблазняешь беззащитного мужчину, да еще спящего.

– Я не соблазняла тебя. К тому же сам ведь сказал, что и не спал вовсе.

– Извиняюсь, на секунду я все-таки выключился.

Хиллари не удостоила последнюю реплику ответом и поспешно ретировалась в ванную. А когда через некоторое время вышла оттуда при полном параде, Люк все еще был в постели.

Он лежал, опершись на локоть, и одобрительно взирал на нее. Так одобрительно, что Хиллари стала инстинктивно себя оглядывать – уж не раскрылась ли у нее на груди блузка. Эту блузку она только вчера купила в Гатлинбурге, не думая, что она так сразу ей понадобится. Под стать блузке была простенькая, в деревенском стиле, ситцевая юбка, с полоской кружева, выглядывавшего из-под подола. Подождав, когда успокоится урчавший от голода живот, Хиллари подбоченилась и бросила на Люка недовольный взгляд.

– Ты когда-нибудь оденешься?

– А что? Желаешь понаблюдать? – лениво процедил он.

– Говори, да не заговаривайся. Или все еще видишь сны?

– Вижу. Тебя вижу. В снах ты такая лапочка… Такие штуки проделываешь…

– Не хочу ничего об этом слышать, – отрезала она. – Тебе это доставляет удовольствие, да?

– Куда меньше, чем хотелось бы, – сухо заметил он.

– Пора возвращаться в Ноксвилл. По-моему, у нас у обоих куча дел. – И в числе прочих объяснение с отцом по поводу ее замужества. – Куча дел.

– Как прикажешь, дорогая женушка. Люк встал с постели и потянулся – большой сытый кот. Но Хиллари и глазом не моргнула. Это зрелище не произвело на нее никакого впечатления. Вот так. Да, у него великолепное тело. И каждый мускул играет… У нее вдруг пересохло в горле, задрожали пальцы. Но она выдержит. И не поддастся. Как бы он ни искушал ее.

Возвращаться в Ноксвилл Люк решил живописным маршрутом. И, конечно, по своему обыкновению, не стал обсуждать это решение с Хиллари. Просто объявил, поставив, так сказать, перед фактом, – в любимой своей манере, как она хмуро отметила.

Правда, трудно сердиться, когда окружающий пейзаж ласкает душу. Хиллари ни разу не ездила этой дорогой – через Уэрзскую долину, – а как оказалось, слегка холмистый ландшафт способен умиротворять ее взвинченные нервы.

Весна была в самом разгаре. В придорожных лесах цвело множество дикорастущих кизиловых деревьев, прорезавших белоснежными вспышками зелень молодой листвы, а набухшие красные почки на ветках вносили дополнительный цветовой мазок. Миновав несколько небольших водопадов, путешественники докатили до Таунсенда, расположенного, как сообщал придорожный щит, на «тихих склонах Смоки-Маунтинз». Рядом с этим щитом высился другой – рекламный, приглашающий на выставку-продажу художественных изделий.

Если бы Хиллари ехала одна, она непременно сделала бы остановку. Ей нравилось посещать такие выставки. А Люк терпеть их не мог. Поэтому она очень удивилась, когда он свернул с шоссе и повел машину туда, куда указывала стрелка, – к зданию начальной школы, притулившейся на склоне холма.

Заметив, в какое изумление он поверг свою спутницу, Люк сконфуженно пробормотал:

– Я же знаю, как ты любишь такие базарчики. Невелика беда, если мы поглядим, что там есть.

Хиллари выскочила из машины даже прежде, чем Люк выключил мотор. Школьный гимнастический зал был превращен в художественную выставку со стендами и яркими лампами. Хиллари чувствовала себя на Седьмом небе: она рассматривала подряд все, что предлагалось на обозрение. И тут же купила небольшую, хорошо окантованную фотографию, на которой был снят яблочный сад в цвету, а перейдя к следующему стенду, приобрела акварель – букет цветов – в очень красивой рамке.

Люк не говорил ни слова против, хотя она не один раз обошла зал, все время возвращаясь к явно понравившейся ей картине. Это был морской пейзаж – побережье с полоской водорослей на переднем плане и океаном на заднем. Люк мало что понимал в живописи, но даже он видел, как превосходно художник передал ощущение пространства. А еще он видел по выражению глаз Хиллари, как ей хочется иметь эту картину.

– Что, и эту купишь? – спросил он.

– С удовольствием бы. Но я уже и так сильно растрясла карман. – Обе картины, на которые она потратилась, стоили умеренно, почти вполовину дешевле того, что за них взяли бы в Чикаго. Но, учитывая некоторую неопределенность ее положения в ближайшем будущем, увлекаться покупкой произведений искусства было неразумно. В настоящий момент у нее даже нет собственной крыши над головой, не говоря уже о стенах, на которые можно их повесить. – А хороша ведь, правда?

Ответ Люка прозвучал с одобрительной сдержанностью:

– Ничего, нормально.

– Нормально? Да ты посмотри, как замечательно легли мазки там, где водоросли. Потрясающе! Просто чувствуешь, как они колышутся на ветру. А краски какие необычные!

– Наверно. Ты в этом вроде разбираешься, – пожал Люк плечами.

Ему, видно, уже надоело, подумала Хиллари. Он и так превзошел сам себя, сделав туг остановку: ведь все это совсем не по его части.

– Поехали, если хочешь, – предложила она. Усадив ее в пикап, Люк пробормотал что-то в том смысле, что он сейчас вернется. Несколько минут спустя он возвратился, держа под мышкой большой пакет, который явно был не чем иным, как тщательно завернутой картиной. Ну и ну! Неужели он…

– Ты кое-что забыла, – сказал Люк, открывая дверцу в багажную половину пикапа и ставя там картину, ее картину

Вспомнив свои восторги, Хиллари почувствовала себя неловко. Оставалось надеяться, что он не думает, будто она его провоцировала.

– Зря ты это, – неуверенно пролепетала она, все еще под впечатлением его поступка.

– Ничего не зря. Считай это моим свадебным подарком.

– Право, не знаю, что и сказать, – бормотала она, пока он усаживался рядом в кабине.

– Попробуй сказать: «Спасибо, Люк», – откликнулся он.

– Спасибо, Люк.

– А еще можешь попробовать меня поцеловать, – добавил он.

– Ну что ж… – Она повернулась к нему и запечатлела на его щеке целомудренный поцелуй.

– Нет, я имел в виду – по-настоящему поцеловать.

– Я знаю, что ты имел в виду. И если только с этой целью купил мне картину…

– Снова оседлала своего конька? – прервал он ее. – Слезь. Я никогда не стану покупать твое расположение.

– Вот и хорошо.

– Зачем платить за то, что мне положено бесплатно, верно? – добавил он, самодовольно ухмыляясь, и схватил ее за руку, прежде чем она успела ее отнять. – Всегда было удовольствием разыгрывать тебя. И целовать тоже. – Он приложился губами к ее щеке, игриво имитируя давешний ее демонстративный жест. – И гладить – одно удовольствие. – Он провел кончиком пальца по тому месту, которое только что поцеловал. – Помнишь, как мы играли в «Мои веснушки, твои веснушки»?

Еще бы не помнить. Он всегда начинал эту дьявольски обольстительную игру с того, что подбирался к двум родинкам у нее под левым коленом. Ее бросило в жар при воспоминании, куда его пальцы оттуда обычно поднимались.

– Так веснушки были только у меня, – медленно, как сквозь сон, проговорила она. – У тебя их не было.

Он всегда уверял ее, что она просто плохо ищет.

– Тогда тебя, кажется, это не слишком волновало, – вполголоса откликнулся он.

– Времена, меняются, – сказала она, стряхивая с себя завораживающий зов прошлого.

– И бывает, в лучшую сторону. – Он прижал пальцем две веснушки на кончике ее носа. – Подумай об этом.

Весь остаток пути домой Хиллари только об этом и думала. Она не знала, как ей быть с Люком. Он вел себя так, что адски трудно было сохранять дистанцию, и делал это с умыслом. Она достаточно его изучила, чтобы знать, насколько Люк любит борьбу. Раньше она в его глазах ничего собой не представляла. Была ничто. Теперь стала нечто. Не сознательно, разумеется. А потому, что за нее надо было бороться.

Проблема возникнет тогда, когда борьба закончится победой. Что ее ждет? Да то же, что и раньше. Люк будет жить, как жил, и заниматься своими делами – к черту, незачем ей об этом и думать! – а ее жизнь перевернет вверх дном.

Уже перевернул, всего лишь за неделю. Если бы десять дней назад кто-то сказал ей, что она будет женой Люка и станет носить на пальце надетое им обручальное кольцо, она обозвала бы такого предсказателя сумасшедшим. Но вот пожалуйста… Она нервно покрутила на пальце золотой ободок, который Люк надел на него вчера.

– Конечно, теперь уже поздно об этом спрашивать, но почему мы не могли обойтись помолвкой? Объясни еще раз, почему, чтобы покончить с их идиотской враждой, нам непременно надо было пожениться?

– Потому, что помолвка связывает недостаточно крепко, – ответил Люк, добавляя про себя, что к приезду Энгуса Робертсона ему следовало быть женатым. Не женихом, который только собирается остепениться и обрести постоянную подругу жизни. Женатым. Хиллари он, естественно, такой довод привести не мог. К тому же был и другой довод. Инстинкт подсказывал ему, что нужно привязать ее к себе всеми возможными узами, и как можно скорее. Эмоции Люк не уважал, а вот инстинкту следовал. Он поступил правильно. Никаких сомнений. – Нет, нам по всем статьям необходимо было пожениться. Помолвку наши старики непременно попытались бы порвать.

– А почему ты считаешь, что они не попытаются порвать наш брак? – осведомилась Хиллари.

– Так далеко они не пойдут, – уверил ее Люк.

– Ручаешься, да?

– Опять дергаешься? – попрекнул ее Люк.

– Дергаюсь. Я все время думаю, как лучше сообщить отцу, что мы поженились.

– Только, ради Бога, не вздумай сообщить ему, что мы поженились, чтобы покончить с враждой.

– И не собиралась, – возмутилась она.

– Доверь это дело мне.

– Пожалуйста. И ты скажешь ему, что вот, мол, снял обузу с его плеч, да? – язвительно поинтересовалась Хиллари. – Твое заявление, не сомневаюсь, прозвучит замечательно.

– Может, не надо считать меня идиотом? Я придумаю, что сказать. К тому времени, когда доедем. Что-нибудь такое-разэтакое – сверхумное и искреннее, что сразу его убедит.

Жаль, что Люк не смог сказать ничего сверхумного и искреннего, что убедило бы меня, подумала Хиллари.

К дому Гранта они подъехали к концу дня. Улицы были забиты машинами. В этом районе особенно, потому что из-за ежегодного Праздника кизилового дерева шоферов направляли по особому, специально украшенному маршруту.

В прошедшие годы Хиллари приезжала домой летом и на праздник не попадала. Она много о нем слышала, в том числе и о розовых полосах на тротуарах, указывающих гостям путь от квартала к кварталу по «кизиловой тропе». Она знала, что перед праздником отец обыкновенно часами не вылезал из сада, проводя там все вечера и уик-энды, – готовил сад к этим шестнадцати апрельским дням. Он рассказывал ей, как он и все соседи устанавливали в садах прожекторы, освещавшие деревья по ночам.

Сейчас Хиллари воочию видела, как их квартал и соседние – самые престижные в городе, поблизости от университетского кемпинга и форта Лаудаун-Лейк, – украшались к празднеству. Тщательно ухоженные кизиловые деревья легкими шатрами из бело-розовых цветов нависали над идеально подстриженными газонами. Азалии, нарциссы и тюльпаны добавляли разноцветья к красочному наряду.

Хиллари была приятно удивлена. Когда две недели назад она уезжала из Чикаго, деревья еще стояли голые, почти ничем не обнаруживая приближение весны. А в Ноксвилле у нее буквально не было ни минуты свободной, чтобы полюбоваться всей этой красотой. Ее мысли были заняты совсем другим – новой работой, враждой, в которой погряз отец, а потом и приказом Люка выйти за него замуж.

Ее мысли и сейчас были всем этим заняты. Но как раз в данный момент она от них отключилась, просто шла и наслаждалась ароматом цветов.

Только когда они с Люком уже шагали по выложенной кирпичом садовой дорожке, Хиллари вспомнили, какого рода прием им будет сейчас оказан в доме, и решила, что надо предупредить Люка.

Открывая входную дверь и вступая вместе с ним в просторный – высотой в два этажа – старинный холл, она сказала:

– Как ты отнесешься к тому, что сейчас тебя осыпят поцелуями?

– Кто? Ты? ~ – довольно расплылся Люк.

– Нет, не я.

– Неужели твой папочка? – Такая возможность как будто сильно встревожила Люка. – Столь теплого приема я, признаться, не ожидаю.

– Нет, не отец. Киллер.

Не успела Хиллари произнести это слово, как огромный доберман-пинчер набросился на Люка.

На мгновение Люку показалось, что сама смерть возникла у него перед глазами.

И тут же ему пришлось закрыть глаза. Все его лицо молниеносно обслюнявил мокрый собачий язык.

– Сидеть! Ах ты, дитя неразумное, – ласково попеняла Хиллари громадной псине. – У Киллера нежная душа, не смотри, что на вид он такой свирепый, – объясняла она ошеломленному Люку. – Я приобрела его два года назад. Прежние хозяева решили от бедняги избавиться, потому что свирепого сторожа из него не получилось, а им не хотелось тратиться на обучение.

– Он и сейчас не обучен, – заметил Люк.

– Верно. Но мы любим его таким, какой он есть. Правда, Киллер?

Люк готов был поклясться, что собака улыбнулась в ответ.

– Но такую кличку дали ему не мы, – сказала Хиллари.

– Да уж! Не знаю, у кого язык повернется обзывать невинное шестидесятифунтовое «дитя» Киллером!

– У меня, например! – раздался резкий голос. На пороге кабинета стоял отец Хиллари. – Что, черт возьми, вы здесь делаете, Маккалистер?

И не успел Люк опомниться, как с его губ сами собой сорвались слова:

– Мы с Хиллари обвенчались.

Глава пятая

– По-моему, мы хотели сообщить отцу эту новость постепенно, – тихо упрекнула Люка Хиллари. – Я не ожидал, что на меня бросится доберман, – оправдывался Люк. – Я сбился. Все из головы вылетело.

– Считай, мы легко отделаемся, если папочка не вышвырнет тебя вон.

Люк благоразумно решил, что сейчас не время напоминать своей разгневанной половине, что он фунтов этак на тридцать превышает ее отца в весе, не говоря уже о том, что лет этак на тридцать моложе.

– Что все это значит? – В голосе Чарлза Гранта звучал металл.

– Видишь ли, папочка, только… ты не расстраивайся… – пыталась Хиллари успокоить отца. – все тебе сейчас объясню.

– Нет, я объясню, – заявил Люк.

– Ты уже объяснил. Только напортил! – отрезала Хиллари.

– Сию же минуту извольте объясниться! Тот или другой! – угрожающе рявкнул папочка.

Заткнув Хиллари рот взглядом, сулившим ужасающие последствия, если она станет ему поперек, Люк принялся втолковывать мистеру Гранту:

– Видите ли, сэр, дело в том, что я без ума от вашей дочери. И уже давно.

Фразу эту, вспомнила Хиллари, Люк отрепетировал еще в машине. Составил заранее. Сочинил от фонаря, не более того.

– Как вы, наверно, помните, – продолжал Люк, – мы и раньше были вместе. Потом между нами произошло небольшое недоразумение. Но теперь это дело прошлое.

«Ах вот оно как!» – сказала себе Хиллари. Это недоразумение, как Люк весьма мягко назвал их ссору, она вовсе не считала делом прошлым; более того, наверняка оно скажется и на их будущем. Люк по-прежнему проявлял те же самые наклонности, из-за которых они тогда разошлись. Он по-прежнему во всем демонстрировал твердолобое упрямство, все делал по-своему, не задумываясь о последствиях.

Его ждет тяжкое пробуждение, если он полагает, что она примирилась с его диктаторскими замашками, если рассчитывает, что она будет безропотно ему подчиняться. Впрочем, ознакомившись с составленным ею брачным контрактом, он наверняка уже многое себе уяснил – во всяком случае, уже не считает ее кроткой овечкой.

Хиллари прислушалась к тому, что Люк говорил ее отцу.

– Да, я знаю, что вы и мой предок сейчас не в ладу… – мямлил он.

– Ну, это чересчур мягко сказано, – саркастически вставил Чарлз Грант.

– Вы уже достаточно долго воюете друг с другом. Может, хватит? Теперь мы одна семья. Пора заключать мир. Что же касается Хиллари, то тут вам беспокоиться не о чем. Я хочу, чтобы вы знали: я сделаю все, что в моих силах, для ее счастья, – провозгласил Люк.

И снова Хиллари мысленно пожелала, чтобы Люк говорил то, что на самом деле думает, а не произносил приличествующие, по его мнению, заклинания. Реакция ее отца была куда непосредственнее. Он не поверил ни слову.

– Вы что, шутите, молодой человек? – почти прорычал он.

Люк возмущенно уставился на него.

– Какие шутки? Мы поженились. Вчера. Видя, как напряглось у отца лицо, Хиллари поспешила вмешаться:

– Почему бы тебе не посидеть в гостиной. Люк, пока мы с папой поговорим наедине, – предложила она.

– Нет, – взъерепенился Люк. – Никуда я не пойду.

– Люк, пожалуйста, – умоляюще посмотрела она на него.

Пробормотав что-то невнятное и выставив вперед свой словно сразу отвердевший подбородок, Люк, однако, сдался::

– Я подожду тебя в гостиной.

Все это время Хиллари крепко держала себя в руках, но, как только Люк скрылся из поля зрения, горько вздохнула. «Все идет не так, как было задумано», – созналась она себе. Ее брак с Люком должен был снять, а не усилить напряженность между их семьями. Неужели, выйдя замуж за Люка, она лишь все ухудшила? Брак с Люком казался ей на редкость разумным выходом, но теперь она уже думала иначе.

Хиллари в тревоге смотрела на отца, боясь, как бы чрезмерное возбуждение не причинило ему вреда. Но по виду вроде бы ничего страшного, хотя он и предельно раздражен.

– Ты принял лекарство от язвы, папочка?

– Принял. Очень оно мне поможет, когда ты обрушиваешь на меня такие сюрпризы! – свирепо начал он, но, заметив на ее лице страдальческую гримасу, смягчился и, взяв ее за руку, покаянно погладил. – Со мной все прекрасно. Обо мне беспокоиться нечего. А вот о тебе я беспокоюсь, и очень. Какие силы заставили тебя это сделать, Хиллари?

Люк заставил, ответила она про себя. В его рассуждениях такой план действий казался логичным и сулил успех. Люк умел убеждать.

– Объясни мне, сделай одолжение, – продолжал отец, – Потому что я, черт возьми, не понимаю, что все это значит.

– Это значит, что я вышла замуж. За Люка.

– За сына моего заклятого врага?

Эта мелодраматическая фраза взорвала Хиллари.

– Можно подумать, что речь идет о вековой вражде! Да еще совсем недавно вы с отцом Люка были друзьями и деловыми партнерами!

– Нечего тыкать мне этим в глаза, – зло пробурчал отец.

– Я лишь хочу сказать, что вы прекрасно ладили. Более того, – напомнила она, – считались закадычными друзьями, когда у нас с Люком был роман.

– Когда Люк испортил тебе жизнь, ты хочешь сказать! – И, поймав ее протестующий взгляд, он добавил: – Думаешь, я не знал? Не слепой же, слава Богу.

– Все это уже быльем поросло, – сказала Хиллари. – Молоды мы были и глупы. Вот и понаделали ошибок.

– Вроде вчерашней?

– Тут нет ошибки. – Во всяком случае, в душе Хиллари на это надеялась. Надеялась, что не будет. Слишком рано считать их брак ошибкой. Слишком преждевременно делать вывод, что он провалился. В данный момент по крайней мере удалось переключить внимание отца, хотя бы временно, с дурацкой свары с его бывшим партнером на внезапное ее замужество. – Что ты имеешь против Люка? Кроме того, что он сын своего отца?

– Люк уже заставил тебя страдать. Где гарантия, что это не повторится?

– Люк сейчас настроен совсем иначе. – Правда, полагаться на его настроение не стоит, но не зря же она предусмотрительно приняла меры. – Неужели ты не хочешь порадоваться за меня?

Отец молчал, и Хиллари заговорила снова:

– Мы хотели пожить здесь хотя бы неделю. Пока не снимем квартиру попросторнее той, какую сейчас занимает Люк, а я не найму тебе новую экономку. – Миссис Окида, которая несколько последних лет жила в доме и вела отцовское хозяйство, в прошлом месяце уволилась. – Но если наше пребывание здесь будет тебе в тягость…

– Нет, – покачал он головой. – Я вовсе не хочу, чтобы ты уехала.

– Тогда постарайся поладить с Люком.

– Постараюсь. – И, глядя ей вслед, тихо добавил про себя: – Постараюсь избавиться от этого ферта, черт бы его побрал! Любой ценой.

– Папа согласен, чтобы мы остались, – сказала Хиллари Люку, зайдя за ним в гостиную.

– И от меня ждут благодарностей? – буркнул Люк.

– От тебя ждут, чтобы переходный период прошел гладко.

– Скажи это своему отцу.

– Уже сказала. Теперь говорю тебе. Мне надо, чтобы вы между собой поладили. Сейчас же! – нервно сорвалась она чуть ли не на крик. Ее гневный вид вызвал у Люка улыбку.

– А может, чуть позже? – съехидничал он.

– Можно и позже, – уже остывая, согласилась она.

– Мне думается, нам с твоим отцом удастся утрясти наши разногласия.

– Откуда такая уверенность?

– Из опыта.

– Ой-ой-ой! – с насмешкой протянула Хиллари. – У тебя такой богатый опыт по части недовольных отцов?

– Допустим другое: мой прежний опыт отношений с твоим отцом говорит, что он человек разумный.

– Был разумным, пока не влез в свару с твоим отцом.

– Вот наш брак его от этой свары и отвлечет.

Тут ей возразить было нечего.

– И будет отвлекать его и впредь, – продолжал Люк, – если за тот очень короткий срок, на который мы здесь застрянем, нам удастся убедить его, что с враждой покончено, а мы – счастливая семейная пара.

– Каким образом?

– Вот таким образом. – И Люк обнял ее и поцеловал.

Она не ожидала этого. Не успела подготовиться к сладостной отраве на своих губах. Секунду она держалась, но в следующую… поддавшись искушению…

Он пустил в ход тот свой испытанный прием, лаская языком уголки ее губ, пока она не разомкнула их и не покорилась. Как всегда прежде, его поцелуй был властным. Зато никогда прежде не был таким сладостным. И тут же все кончилось.

– Это еще зачем? – прошептала она, не успев опомниться настолько, чтобы обрести голос.

– Для удовольствия, – прошептал он в ответ, обдавая своим мятным дыханием ее губы, все еще влажные от поцелуя. – И для твоего папочки. Вон он стоит в коридоре и наблюдает за нами.

– Неправда! – Хиллари резко обернулась: и правда, отец стоял в дверях. Она почувствовала себя девчонкой, которую застукали где-нибудь в темном углу за шашнями. – Хм. Пожалуй, я проведу тебя наверх, в нашу комнате, Люк, – громко объявила она.

– Золотая мысль! – поддержал ее Люк. А Хиллари тут же пришло на ум, что слова эти прозвучали так, будто ей не терпится отправиться с Люком наверх в спальню. Оставалось надеяться, что внешне по крайней мере она не выглядит такой растерянной, какой себя почувствовала.

– Что ты имел в виду, когда сказал – «за тот короткий срок, на который мы здесь застрянем»? – спросила она Люка, когда они поднялись наверх. Отцовская спальня находилась в парадной части дома, на нижнем этаже. Наверху была ее спальня и два помещения для гостей, каждое с отдельной ванной комнатой.

– Именно то, что сказал. Парень, который селится с женой у тестя… – Люку не приходило на язык приличное определение, которое можно употребить при дамах. – В общем, мы уберемся отсюда через два дня. Самое большее, – заявил он. – Я сниму нам квартиру.

– Такую, где может жить доберман-пинчер?

– Твоя шестидесятифунтовая детка может побыть здесь и составить компанию папочке.

– Ясно. Ты уже все решил, да? Не потрудившись ничего, даже мелочи, обсудить со мной. Знакомая картина, – негодуя, резюмировала она.

– Что туг обсуждать? Здесь мы жить не будем. Скажи спасибо, что я согласился провести тут ночь или две.

– Какое великодушие с твоей стороны! – саркастически воскликнула она.

– Совершенно верно. Так которая из этих спален твоя?

– В моей мы не сможем расположиться, – смешалась она.

– Почему?

– Чересчур мала. – На самом деле она была достаточно просторной, но в ней стояла лишь одна кровать, узкая, односпальная. – Мы займем комнаты для гостей. Вот эти. – Хиллари открыла дверь справа. – Туг угловое окно на запад, и из него божественный вид.

В этот момент Люка куда больше волновал вид самой Хиллари. Ворот ее легкой блузы был распахнут, и его взору нет-нет да открывалась темная ложбинка между двумя холмиками, напоминая ему, как ласкал он их прошлой ночью, как ненасытно прижималась к нему Хиллари, когда он касался их губами…

– У которой стены ты хочешь спать? – спросила Хиллари. – Ближе к окнам или к ванной комнате?

Где он хочет спать? Вместе с ней, на этой широкой постели. Увы, не успел он опомниться, как Хиллари широкую эту постель разделила, как Моисей Красное море! То, что он принял за двуспальную кровать, оказалось на самом деле двумя односпальными, сдвинутыми вместе.

Отряхнув ладони – как человек, удовлетворенный хорошо выполненной работой, – Хиллари повторила свой вопрос:

– Так какую кровать ты предпочитаешь – что у окна, или ту, что .ближе к ванной?

– Я предпочитаю ту, где ты, – заявил Люк.

– Исключено.

– Тебе же хуже. Если ты сама так лихо управляешься с перестановкой мебели, то я, с твоего позволения, съезжу к себе и кое-что прихвачу.

На обратном пути из Гатлинбурга они заглянули на стройку, где забрали машину Хиллари, оставленную там вчера. Но к себе на квартиру Люк заезжать не стал. Не хотел, чтобы Хиллари заявилась к отцу одна. Хотел лично объявить Чарлзу Гранту, что женился на его дочери, надеясь тем самым внести свою лепту в примирение стариков.

– Все-таки которую постель ты выбираешь? Ты так и не сказал, – напомнила Хиллари.

– Сказал.

Ту, где ты. Красноречивым взглядом он ясно подтвердил свое мнение.

Чувствуя поднимающееся раздражение, Хиллари решила не церемониться.

– Превосходно. Сделаем так: я занимаю кровать у стены ближе к ванной, ты – ближе к окну.

– Ладно, как скажешь. Долго я там не просплю, – отозвался Люк.

– Это ты так думаешь.

– Не думаю, а уверен, – уточнил он. – Так что не слишком выкладывайся на перестановку мебели, в разных постелях мы продержимся недолго. – Он провел пальцем по ложбинке между ее грудями и мефистофельски улыбнулся, ощутив, как она затрепетала в ответ. – Очень недолго.

У себя на квартире Люк пробыл считанные минуты: запихнул две-три перемены белья в спортивную сумку и покатил на стройку. Вспомнив, что ему так и не пришлось поговорить с Эйбом ранее, он решил сделать это сейчас.

Он нашел прораба в бытовке.

– Поздравь меня, дружище. Я таки заарканил ее вчера.

– Быстро ты управился.

– А чего тут волынку тянуть? – Люк просматривал телефонограммы и факсы, поступившие на его имя. – Вот и Энгус будет здесь на следующей неделе.

– Ну и как ты чувствуешь себя в женатом положении? – поинтересовался Эйб.

– Да не очень чтобы.

– Ай-ай-ай! Значит, и в раю не все так гладко? Медовый месяц уже позади?

Люк не имел намерения сообщать Эйбу, что «медовый месяц» фактически у него еще и не начался. Такое лучше не разглашать – не выдавать даже другу.

– Все будет путем. Ручаюсь.

– Поначалу, случается, и самые счастливые браки дают осечку, – раздумчиво проговорил Эйб. – Возьми хоть меня с Соней; вначале мы здорово цапались. Да и теперь бывает, – хохотнул он. – Но я все равно ее люблю.

– Знаю – Любовь!

Вот этого чувства Люк считал нужным избегать как чумы. Оно корежило все мысли, корежило жизнь. Связывало по рукам и ногам.

Люка вполне устраивало, что он желал Хиллари. Желание не совсем то, что постоянная и неодолимая привязанность, не любовь. Никаких особых сложностей. Влечение, притяжение, ясно и просто – вполне доступно уму. Верно?

– Ты где это витаешь? – спросил Эйб.

– Витаю? Вот уж нет. Твердо стою на земле, – ответил Люк. – Все, что мне надо, держу под контролем.

Люк любил, чтобы именно так у него шли дела. Под контролем.

Хиллари сидела у себя в прежней спальне с милой ее сердцу односпальной кроватью и размышляла о том, как ей противостоять своеволию Люка. И тут зазвонил телефон. Городская линия.

– Алло!

– Что у тебя слышно, детка? – Голос был заряжен такой энергией, что ее хватило бы на освещение всего графства Нокс.

Только одна из знакомых Хиллари обладала столь мощной энергией.

– Джолин?

– Единственная и неповторимая.

– Вот кого я ужасно рада слышать!

Они могли не перезваниваться месяцами, но между ними существовала такая особая дружба, что каждый звонок был как нельзя кстати, независимо от того, сколько времени прошло с тех пор, как они в последний раз виделись или говорили друг с другом.

– Звоню, что называется, для связи, – сказала Джолин. – Меня не было в городе. Уезжала на время домой навестить своих.

Джолин родилась и выросла в штате Теннесси, в крохотном поселке Лоунсем-Велли, и уже в зрелом возрасте обосновалась в Ноксвилле; она любила шутить, что ей, уроженке такой дыры, как Лоунсем-Велли, любой город кажется столицей.

– Я оставила запись на твоем автоответчике. По-моему, это был твой ответчик, – добавила Хиллари. – Я, правда, не уверена. Вместо обычного отклика он играет какой-то странный мотивчик.