Текст книги "Когда командует мужчина"

– Так это ответчик Билли Боба, – сказала Джолин.

– Ну как у вас с ним идут дела?

– Никак. Мы уже месяц как разошлись.

– О! Извини.

– Иначе и быть не могло, – философски проронила Джолин. – Он постоянно забывал поднимать со стульчака сиденье. А ты знаешь, что это такое.

– И ты из-за этого с ним порвала?

– Не только. Еще у него была поганая привычка давить на стенке клопов, да еще и оставлять их там. Ужасная мерзость, можешь мне поверить. Я уж не говорю о том, что он очистил мой счет в банке

– Ox, Джолин, бедняжка!

– Прибереги свою «бедняжку» для кого-нибудь другого. Мои дела в полном ажуре. Билли Боб остался с носом. У меня на счете всего-то и было пятьдесят долларов. Мне он с самого начала не показался ~ я человека вижу насквозь. Только глаза у него были больно мечтательные. От таких глаз у любой девчонки ум за разум заходит. Понимаешь?

– Понимаю, – сказала Хиллари.

– Звучит, будто ты это из собственного опыта знаешь. Видно, я не единственная, у кого личная жизнь не клеится. Ну да ладно. Так что у тебя слышно?

– Что слышно? На днях начинаю работать на новом месте. Здесь, в Ноксвилле. Я писала тебе об этом еще до отъезда из Чикаго. Буду работать в общественной организации – в Обществе зашиты потребителей. Да… а еще в конце недели я вышла замуж.

– Что?! – вскрикнула Джолин.

– Я вышла замуж, – повторила Хиллари.

– Что же ты не пригласила меня на свадьбу? – В голосе Джолин звучала обида.

– Мы никого не пригласили. Мы венчались тайком.

– Да?! – Обиду как рукой сняло. – Но это так романтично! Ты должна мне все рассказать. А кто этот счастливчик? Северянин из Чикаго?

– Нет. Он местный, из Ноксвилла.

– Так кто же?

– Люк.

– Люк?! – ахнула Джолин. – Тот самый? Мак… как там дальше? Тот, который четыре года назад всю душу тебе вымотал? И сердце разбил.

– Тот самый, – подтвердила нехотя Хиллари.

– Ты уж прости меня за тупость, но какого черта ты пошла за него замуж?

– Тут сложная история.

– Обожаю сложные истории, заявила Джолин. – Нам непременно надо встретиться. И ты мне все расскажешь – во всех пикантных подробностях. Как насчет завтра днем? За ленчем?

– Идет. Завтра днем меня устраивает.

– Великолепно. Выпьем по коктейлю и поговорим за мужчин.

Они договорились о времени и месте, и Хиллари положила трубку.

Только тут до нее дошло, что в спальне она не одна. Люк составлял ей компанию. По правде говоря, она не ожидала, что он так быстро обернется.

– Кто это? – властно спросил он.

– Джолин. Старая моя приятельница.

– И ты сообщила ей, что мы поженились. Так? Если он слышал это, значит, уже давно здесь стоит.

– Ты же подслушивал, зачем спрашиваешь?

– Что еще ты намерена рассказать ей завтра? – спросил он.

– Не знаю. Мало ли что.

– Зато я знаю. Ты расскажешь ей, как нас венчали, что на тебе было надето и о прочей дамской белиберде. А вот о том, почему мы поженились, ты помолчи.

– Звучит угрозой.

– Нет, предостережением. У секретов есть одна особенность – они каким-то образом просачиваются. А ни мне, ни тебе не будет ничего хорошего, если наш секрет просочится наружу.

Хиллари воздержалась от каких-либо комментариев. Она предпочла перевести разговор на безобидную тему:

– Папа готовит нам преоригинальный обед.

– Чем же он будет угощать? Мышьяком? – пустил шпильку Люк.

– Не-ет. Одним из своих коронных блюд. Перцами по-мексикански.

Час спустя, сидя за накрытым по всем правилам столом в обеденном зале Грантов, Люк поймал себя на мысли о том, что впервые в жизни ест с тарелки настолько тонкой, что она просвечивает насквозь. После первой же ложки, которую он отправил в рот, он подумал, что фарфору этого острого варева не выдержать. Перцы были огненными и легко прожгли бы даже огнеупорный металл.

– Не слишком ли остро? – заботливо осведомился у него Чарлз Грант, и какая-то искорка сверкнула у него в глазах.

В ответ Люк только покачал головой: обожженный язык не ворочался. Он открыл рот и лишь после нескольких глотков холодного воздуха вновь обрел дар речи.

– Моя мать – сицилианка, – напомнил Люк отцу Хиллари. – Я вырос на пище куда забористее.

– Острые блюда отцу при его язве только вредны, но чересчур острых перцев он и не готовит, – вставила Хиллари. – Да, папочка?

Ничего не поделаешь, придется изображать простачка. Иначе… Люк с утрированным простодушием воззрился на Чарлза Гранта.

Значит, тесть нарочно напичкал специями его порцию. Подумать только! Люку казалось, что можно не придавать значения ненависти, бушевавшей в старике, как и его упорству во вражде. Когда Хиллари предупреждала его, он отмахивался – она, мол, преувеличивает. Как бы не так! Старый чудила вел войну всерьез.

Теперь понятно, зачем Чарлзу понадобилось разложить перцы по тарелкам на кухне, а не подать их на общем блюде. Чтобы допечь зятя в буквальном и переносном смысле. Но он не даст Гранту торжествовать победу. И Люк тут же поклялся съесть адскую его стряпню до последнего куска и вычистить до дна тарелку с ее изысканным рисунком.

– Извините, вы, как посмотрю, едите перцы ложкой? – обратился Чарлз к Люку.

– Точно так, – ощерился Люк.

– У нас перцы едят вилкой, – надменно сообщил Чарлз Грант.

Какие мы культурные! – подумал про себя Люк. Все, что он мог, – это промолчать. Он и промолчал, потому что догадывался, к чему клонит его новоявленный тесть. Ему нужно было, чтобы Люк чувствовал себя здесь неловко, чужим. Ну нет, не выйдет. И Люк ему ничего не спустит.

– Каждому свое, – улыбнулся он.

– Вы, надо полагать, посещали ТУ, – продолжал застольную беседу хозяин дома, употребляя принятое сокращение для Теннессийского университета.

– Точно так.

– И болеете за их футбольную команду?

– Кто у нас в штате не болеет?

– Я, например. Футбол – игра для гангстеров и громил. – Чарлз безапелляционно вскинул голову.

– Наверно, я потому их так и люблю, – весело отозвался Люк.

– Волонтеры эти, я слыхал, не Бог весть какие игроки, – не унимался Грант.

Одно дело, когда оскорбляли его. Люка, или даже прохаживались насчет того, тем или не тем он отправляет в рот перцы. Но совсем другое дело, когда оскорбляют футбольную команду его университета

– Что-то вы плохо слушали, – обрезал Люк. И туг же обрушил на Чарлза целую лавину фактов и цифр, доказывающих успех команды в прошедшем сезоне.

– Футбол, как я сказал, меня не интересует, – заявил Чарлз, откровенно подавляя зевок. – Гольф – вот настоящая цивилизованная игра.

Тут уж Люк пришел в ярость.

– Угу, настоящая. Взрослые мужчины гоняют по полю шарик, пытаясь загнать в идиотскую дыру, над которой выкинули флаг. Да уж – спорт для настоящих мужчин. Ничего не скажешь.

Теперь наступила очередь Чарлза: он тоже пришел в ярость.

– Кажется, пора переходить к десерту, – поспешила вмешаться Хиллари. – Не охладить ли нам излишний пыл мороженым?

– Сначала разрешите мне произнести тост, – сказал Люк. Подняв бокал за тонкую ножку, он встал и поклонился Хиллари: – За мою прелестную жену, которая сделала меня счастливейшим человеком на свете. – Затем он повернулся к Чарлзу Гранту: – И за ее заботливого отца, не пожалевшего никаких сил, чтобы нам было здесь хорошо. – И остановил на Чарлзе взгляд, который яснее ясного говорил, что он, Люк, вполне разобрался в штучках-дрючках старого задиры. – Спасибо, папа. – Люк подчеркнул это слово. – Душевно вас благодарю.

– Я рада, что вы с папочкой, кажется, так превосходно столковались, – сказала Хиллари, когда они покончили с десертом.

– О, мы прекрасно понимаем друг друга.

– Так, Люк, – сказал Чарлз Грант, вернувшись в столовую – он отлучался, чтобы позвонить по телефону. – Не возражаете, если мы оба перейдем ко мне в кабинет для краткого мужского разговора?

Хиллари увидела в этом приглашении добрый знак. Нет-нет, по виду отца никак нельзя было предположить, что у него какой-то подвох на уме. Да и раньше он ведь очень хорошо относился к Люку. Даст Бог, все в конца концов уладится наилучшим образом.

Люк, напротив, ни секунды не обманывался насчет дружеского жеста со стороны Гранта.

– Замечательно, папочка. По мне, так великолепная мысль.

Хиллари с нежностью посмотрела им вслед – двум мужчинам, которых любила. И тут же одернула себя. Что касается Люка, то он – мужчина, которого она когда-то любила. Сейчас она не питает к нему никаких чувств. Никаких!

У себя в кабинете Чарлз Грант вынул хрустальную пробку из старинного изысканного графинчика.

А перед тем предложил Люку гаванскую сигару из особой своей коллекции.

Люк мало что знал о том, какой режим врачи назначают при язве, тем не менее сильно сомневался, что сигары и виски такому больному показаны.

– За сюрпризы, – предложил тост Чарлз. Не успел Люк осушить рюмку, как Чарлз стал наполнять ее вновь.

– Благодарю вас, нет… – сказал Люк, но Чарлз налил ему рюмку до краев.

– Отказ выпить со мной я приму за оскорбление, – пристыдил он Люка. – Не захотите же вы оскорбить вашего новоиспеченного тестя?

Люк воздержался от комментариев, даже когда заметил, что себе старый чудила рюмку вновь наполнять не стал. Значит, решил напоить его? Ну-ну. Улучив момент, когда Грант отвел от него глаза, Люк выплеснул остаток виски в ближайший цветочный горшок.

В продолжение следующего часа Люк еще трижды незаметно орошал комнатное растение отменным виски. Не догадываясь о маневрах зятя, Чарлз Грант налил ему очередную порцию и приступил к дознанию.

– Скажите мне откровенно. Люк, – начал он, – со мной вы можете говорить начистоту. Как мужчина с мужчиной. Что это вы вдруг женились на моей дочери?

Люк изобразил подвыпившего новобрачного, кренясь а кресле то вправо, то влево, и промямлил заплетающимся языком:

– Н-нет, я вам этого сказать не могу. – Можете, можете.

Люк энергично замотал головой.

– Думаете, я не пойму? – напирал Чарлз.

– Точно. Н-не поймете. – Пользуясь тем, что он якобы пьян. Люк решил себе кое-что позволить. – Старику этого не понять! – торжественно заявил он. Чарлзу.

– Какой я старик! – горячо запротестовал тот.

Люк скептически пожал плечами.

– Да будет вам известно, молодой человек, у меня богатейший опыт по части женщин.

Люк скептически фыркнул:

– Угу, не сомневаюсь.

– Думаете, вы единственный на свете, кто был влюблен?

– У нас с Хил… то, что между мной и Хилри… – Люк понизил голос и напустил на себя заговорщицкую мину, означавшую: «только как мужчина мужчине»: – Это особенное.

На лице старого джентльмена появилось меланхоличное выражение: он вспомнил прошлое.

– Я знаю это особенное. Все это мне знакомо. Когда любишь женщину, думаешь, что тебе даровано чудо, а потом что-то обрывается, и она уходит. И начинается ад.

Люк понимающе кивнул:

– Вы говорите о вашем разводе?

К удивлению Люка, Грант покачал головой:

– Нет. Я не мать Хиллари имел в виду, а другую женщину. Мы не были женаты, хотя и поженились бы, если бы не ваш отец.

– Отец? При чем тут мой предок?

– Замнем этот разговор, – резко оборвал Грант. – Забудьте.

Легко сказать – забыть. Люк сразу почувствовал, что Чарлз Грант дал ему в руки бесценный ключ к истокам вражды.

Если так, то вот еще один пример того, в какой хаос может ввергнуть человека любовь, и еще одна причина, почему он, Люк, никогда не позволит себе терять голову от любви и давать женщине власть над своими чувствами. Нет, слуга покорный. Лучше уж дать поджаривать себя на медленном огне. Это, пожалуй, даже не так мучительно.

Глава шестая

Хиллари сидела наверху, в спальне для гостей, и изнывала от нетерпения. Что это они там так долго беседуют? Внизу стояла мертвая тишина. Прошло без малого два часа, как эти двое уединились в отцовском кабинете.

Не то чтобы Хиллари не терпелось увидеть Люка, тем более здесь. Комната, которая раньше казалась ей огромной, теперь, когда предстояло делить ее с Люком, выглядела просто маленькой.

В данный момент она делила ее с Киллером, охотно составившим ей компанию.

– Я теперь замужняя дама, Киллер. Ты способен это себе представить?

Киллер кивнул. Но поскольку у собаки норов был ребячливый – наверно, она представляла себя все еще щенком, – Хиллари не могла целиком положиться на ее суждение.

И впрямь неудачная у пса кличка. В свое время Хиллари попыталась приучить Киллера отзываться на другое имя, но никакого другого тот не признавал, в этом вопросе он был упрям, как… как Люк.

– Эх ты, небось Люк тебя сразу покорил, – попрекнула Хиллари пса, который растянулся на диванчике, положив передние лапы к ней на колени. – Бросился ему на шею, никакого характера. – Хиллари неодобрительно фыркнула. – Следующим номером, надо думать, полезешь к нему на колени.

Киллер поднял на нее глаза и осклабился. Хиллари уже собралась было покаяться, что и сама не прочь посидеть у Люка на коленях… но тут появился он сам.

– Ну как, друзья, насладились задушевной беседой? – ухмыльнулся он.

– Придумаешь тоже. – Хиллари мысленно поблагодарила свою счастливую звезду, что увидела Люка прежде, чем выпалила вслух то, что было у нее на уме, – надо сказать, не только сидение у него на коленях, она не отказалась бы и, кое от чего поинтимней.

– Похоже, Киллер не ценит твоих откровений.

– Похоже, он рычит на тебя, – заметил Люк.

– Вот уж нет. – Он не рычит, он… – Хиллари помолчала, пытаясь найти нужное слово для булькающего хлюпанья, которое издавал Киллер, когда был доволен. – Он… он урчит. Потому что я глажу его по шерстке.

– Ясно. Видать, у твоего Киллера мало того что нежная душа – хотя ему положено быть свирепой сторожевой собакой! – он, очевидно, в прежней жизни не иначе как был кошкой. И не он один, – многозначительно заметил Люк. – А теперь поди реши, кто он такой, – сплошные проблемы с установлением личности.

– Никаких проблем у Киллера нет. Пес отлично знает, кто он такой. – И я тоже, добавила про себя Хиллари. Во всяком случае, в светлые мои дни.

Когда Люк не сбивает меня с толку.

– Слушай, что это с ним? ~ удивился Люк, поймав на себе собачий взгляд. – Почему он так странно кривит пасть?

– Улыбается.

– Что? Доберманы-пинчеры улыбаются?

– Мой – да. – Хиллари погладила Киллера по голове. – Он и целоваться любит. Язык у него самый шустрый во всей Новой Англии. Да ты его уже на себе испытал.

– А как насчет хозяйки? – не упустил случая Люк. – Тоже любит целоваться? У нее тоже язык самый шустрый во всей Новой Англии?

Хиллари пропустила его провокационный вопрос мимо ушей и задала свой:

– Как у тебя с папой?

– Превосходно.

По его тону Хиллари поняла, что ничего больше от него не услышит, да и особого желания о чем-либо допытываться у нее не было. Пусть пока вопрос остается открытым. Сейчас есть дела поважнее.

– Нам надо поговорить о ближайших наших планах, – начала она.

– О чем тут говорить? – небрежно бросил Люк. – Завтра, от силы послезавтра, я найду другое жилье, и мы переедем.

– Если я на днях уезжаю с тобой отсюда…

– Минуточку! – перебил ее Люк. – Какие еще «если»? Ты моя жена. Куда еду я, туда и ты. Она бросила на него пронзительный взгляд.

– Так вот… если я перееду с тобой, мне нужно подготовиться. Не говоря уже о том, что новую квартиру тебе лучше снять после того, как ее посмотрю я… – предостерегающе сказала она. – Вообще дел у меня невпроворот.

– Каких?

– Скажем, нужно нанять папочке экономку. Миссис Окидо ушла месяц назад. Я, как вернулась, все собиралась подыскать кого-нибудь взамен, да так и не собралась.

– А почему твой папочка не может сделать это сам?

– Потому что я обещала ему взять это на себя. – В голосе ее прозвучали виноватые нотки. В самом деле, ведь она сама вызвалась – хотелось разгрузить отца от домашних забот. Не увиливать же от своих обещаний только потому, что ее жизнь внезапно круто изменилась. Она обещала отцу приискать экономку, и, как Бог свят, сделает это, что бы там ни стряслось, хоть светопреставление, хоть потоп!

Но вдаваться в объяснения нет смысла, Люк все равно не поймет, тем более что ее зацикленность на этом и ей самой неясна. Скорей всего, тут было желание опекать отца. Чувство это в ней укоренилось с ранних лет, с благословенного детского возраста. Ее всегда тянуло заботиться о нем, о его счастье и благополучии.

– Если я отсюда уезжаю, то кровь из носу, а экономку я ему найду. Не хочу оставлять его здесь совсем одного.

– Почему одного? С ним остается Киллер.

Услышав свое имя, пес соскочил с дивана, потянулся и снова улегся, теперь уже у изножья кровати. – Киллер ни готовить, ни убирать не умеет, – сказала Хиллари.

– И твой папочка тоже?

– Нет, он может. Но у него нет времени. Весь день он проводит в офисе. А дома занимается садом – сад требует ухода, и постоянного. Так что дел ему и без того хватает.

– Ну хорошо. Значит, ты нанимаешь ему экономку. Это что, так трудно?

– Тебе, очевидно, никогда не приходилось искать экономку, – сухо заметила Хиллари.

– Не приходилось. Кстати, одна из моих приятельниц держит агентство по найму. Я попрошу прислать тебе нескольких претенденток. Да она и сама может взять все на себя. А ты пока начни паковаться. Не завтра, так послезавтра мы переезжаем, и изволь быть готовой.

– Перестань мною командовать! Мне это не доставляет никакого удовольствия! – гневно объявила Хиллари. – Не доставило, когда ты в приказном порядке потащил меня венчаться, и сейчас не доставляет. – И, смерив его неодобрительным взглядом, добавила: – Твоя чрезмерная деловитость, черт возьми, не доведет тебя до добра.

Он тоже смерил ее взглядом, интимно-одобрительным, и подсел к ней на диванчик.

– А тебя, черт возьми, твоя чрезмерная сексапильность. Ну как, скажи на милость, тут удержаться, чтобы не поласкать тебя, не пообниматься? Что же мне – ходить все время «руки по швам»? Кто сказал, что я не смею тебя погладить?

– Не смеешь! – Она быстро отодвинулась на край диванчика.

– В брачном контракте ничего такого не сказано.

– И не должно быть. Это говорю тебе я.

– Ты много чего говоришь. Особенно губами, когда целуешься. – Он придвинулся к ней и нежно провел указательным пальцем по ее верхней губе. – Вот их я и слушаю.

А вот ей ни в коем случае нельзя было его слушать. Он опять искушал ее, по крайней мере пытался. Прикосновением, голосом, глазами. Своими потрясающими зелеными глазами, которые так запомнились Джолин, а уж ее, Хиллари, мгновенно сбивали с мысли.

В данный момент она сбилась не только с мысли, но и, кажется, с пути праведного. И не только из-за глаз Люка. Его палец уже успел переместиться к утолку ее рта и готов был пробраться за мочку уха. Хиллари бросило в дрожь. Ведь там одна из ее эрогенных зон. И Люк это прекрасно знает. Что делать – сопротивляться или сдаться на милость соблазнителя?

И только она нашла в себе силы, чтобы противостоять наслаждению, которое несли его ласки, как проворные пальцы Люка скользнули ниже – к ее шее, месту еще более чувствительному. Как же ей сопротивляться, если он все время меняет поле боя?

Теперь его ладонь вдруг оказалась у нее на плече, а кончики согнутых пальцев поглаживали ей кожу, вызывая на ответную реакцию.

– Ты какая-то ужасно напряженная, – лукаво заметил он, нежно массируя ей плечо. – С чего бы это?

Будто сам не знает, подумала она про себя, а вслух сказала:

– Потому что приступаю к новой работе, не говоря уже о том, что начинаю новую жизнь.

– И превосходно справишься, – уверил он ее. – Ты всегда превосходно справлялась.

Он на самом деле так думает? Как же мало он ее знает.

– Ладно, оставь меня, – отмахнулась она.

– Ну чего ты дергаешься? – не унимался он. – У тебя семь пятниц на неделе. То в одном настроении, то в другом. Сменяются, как в телике реклама. Что за капризный характер!

– Неправда. Совсем не капризный. Хотя закапризничаешь тут. Как я еще держусь? За последние две недели успела вернуться в Ноксвилл, встретиться с тобой, выйти за тебя замуж, так сказать, по первому требованию, а теперь мне объявляют, что не сегодня-завтра я должна переезжать, – и все это в те дни, когда я приступаю к новой работе.

– Пытаешься внушить мне, что чаша твоя переполнилась? – И он бросил якобы случайный, но довольно-таки игривый взгляд на ее грудь, выдающую учащенное дыхание.

Ответом ему был блиц-удар под ребра, столь же случайный, но вовсе не игривый.

– Нет. Пытаюсь объяснить тебе, что на данный момент с меня хватит стрессов. У меня и так полно проблем!

К примеру – как сохранить ясную голову, не говоря уж о целомудрии, когда рядом этот дьявольский искуситель, ни на минуту не оставляющий ее в покое.

– Успокойся, – сказал он. – Хороший массаж – вот что тебе необходимо. А ну повернись. – И, властно развернув ее, принялся костяшками пальцев массировать спину, отыскивая узелки напряжения и снимая его, а заодно лишая ее всякой способности к сопротивлению.

Хиллари устало решила, что невозможно же, черт возьми, все время быть начеку. И пока Люк продолжал разминать ей мышцы, она постепенно расслаблялась, становясь в его руках куском глины. Ей хотелось мурлыкать – урчать, как только что Киллер.

К ее удивлению – да и к его собственному, – Люк не воспользовался ее податливостью. Как-никак, а Хиллари предстоял длинный день после ночи, наполовину проведенной на полу в гатлинбургском мотеле Лил Абнера.

К тому же Люк почувствовал, что она почти уже спит. Заглянув ей в лицо, он увидел, что так оно и есть. Глаза прикрыты, длинные ресницы отбрасывают на щеки густую тень.

Подхватив Хиллари на руки, Люк поднял ее с диванчика, пронес несколько шагов и опустил на половину разъятой двуспальной кровати. Легкий голубой брючный костюм, в котором она была, вполне мог сойти за пижаму, а массируя ей спину, Люк обнаружил, что бюстгальтера на ней нет. Можно считать, она уже готова ко сну.

Лучше оставить ее так, как есть, решил Люк, осторожно высвобождая руки. Начни он ее раздевать, все его благие намерения улетучатся как дым.

Укутав Хиллари одеялом. Люк направился ко второй – пустой и одинокой – кровати, бормоча вполголоса о благих намерениях, которыми вымощена дорога в ад. Теперь всю ночь ему предстоит шагать туда по этой ухабистой дороге…

Хиллари смутно слышала шум льющейся воды и чье-то фальшивое пение. Посреди ночи? Она попыталась рассмотреть цифры на электронном будильнике, который захватила из своей спальни. 5:30. Она еще раз скосила глаза. 5:31.

Даже в самые цветущие свои дни Хиллари считала, что утро начинается не раньше 6:00, а все, что до того, относится к владениям сонного царства. Она повернулась на другой бок и попыталась заснуть снова. Однако шлягер «Ты для меня лишь гончий пес» в исполнении Люка вызвал в памяти венчальную капеллу в Гатлинбурге. То-то Люк распевает его во все горло.

В конце концов она сдалась и включила ночник, питая смутную надежду обнаружить под рукой какой-нибудь предмет, годный, чтобы запустить им в Люка. Не то чтобы ей хотелось стукнуть его – нет, просто угомонить до более сообразного часа.

Но когда Люк появился из ванной, прикрытый лишь повязанным вокруг бедер купальным полотенцем, Хиллари решила, что, пожалуй, есть свои преимущества в раннем вставании. Мгновенье спустя она уже сидела на кровати и любовалась открывшимся видом. Говорят, нет большего удовольствия, чем видеть предутреннюю росу, выпадающую на заре. Но роса росой, а по ее, Хиллари, мнению, ничто не сравнится с наслаждением наблюдать, как капли, сверкая, стекают по широкой мускулистой груди Люка и, минуя уязвимый для щекотки плацдарм между пятым и четвертым ребрами, катятся по его плоскому мускулистому животу.

– Уже проснулась? Молодец! – приветствовал ее Люк.

Проснулась и чуть ли не кудахчу от восторга, устыдила себя Хиллари в порядке самобичевания.

– Знаешь, я думаю… – начал было Люк. Хиллари тоже думала. Думала, как бы убрать полотенце с его бедер, чтобы он предстал в полной своей красе.

– Хиллари, ты меня слушаешь? – окликнул ее Люк.

– Да-да. Прости, – вскинулась она, мгновенно возвращаясь к действительности, потому что Люк уже уселся в изножье ее кровати. Кажется, он чувствовал себя слишком уютно, чтобы она могла пребывать в безопасности.

– Я сказал: по-моему, есть еще одна причина считать, что присутствие экономки здесь будет очень кстати. В особенности, – добавил он, – если эта леди окажется недурна собой.

Хиллари нахмурилась:

– Не понимаю. О чем ты?

– Я забыл сказать тебе вчера, но у меня есть основание полагать, что вся эта свара; между твоим отцом и моим завязалась из-за женщины.

Что и говорить, новость для Хиллари неожиданная. Всякий раз, когда она пыталась навести разговор на причину вражды, отец заминал вопрос или напрочь отказывался его обсуждать.

– Откуда ты взял?

– Из того, что твой отец сказал мне вчера.

– Что именно?

– Он упомянул какую-то женщину. Но не твою мать. Ты что-нибудь о ней знаешь?

– Нет. Насколько мне известно, он ни с кем после развода не встречался. Так, чтобы всерьез. А когда у него был роман?

– Этого он не упомянул.

– Так, может, еще до того, как он женился на моей матери?

– Нет. Он сказал, что женился бы на ней если бы не мой отец.

Вот те на! Хиллари ушам своим не верила. Она понятия не имела, что отец всерьез собирался вторично жениться. Почему же втайне от нее? И эту последнюю мысль она высказала вслух.

– Не знаю почему, – ответил Люк. – Может, ты тогда была в Чикаго. Может, просто постеснялся заводить об этом разговор.

– Но женитьба – очень серьезный шаг. О котором думают и думают. Никто не поступает так, как ты, – добавила она.

– Я о нашей женитьбе долго думал, – запротестовал Люк.

– Угу, целых пятнадцать минут!

– Зато ты трепыхалась целую неделю.

– Я не трепыхалась, – надменно вскинула подбородок Хиллари. – Я думала. Взвешивала все «за» и «против». И потом, я все-таки вышла за тебя, – мрачно констатировала она, – впрочем, речь не о нас, а о моем отце.

– Симпатичная экономка для твоего отца – шаг разумный. В его жизни не хватает женщины. Она должна отвлечь его от вражды.

– Кажется, это наша женитьба должна была отвлечь его от вражды? Разве не так?

– Так. Должна была. Это первый шаг. И он уже сказывается. Отвлекает. – Люк имел в виду вчерашнюю стряпню.

– Результатов пока не видно, – возразила она. – Пока ты даже не объявил о нашей женитьбе своему отцу. Или объявил? Люк помотал головой.

– Ты к нему собираешься?

– Нет. Я позвоню ему в течение дня.

– Нервничаешь? Боишься порадовать его новостью? – насмешливо бросила она. – Ах да, забыла! Я же говорю с человеком, у которого стальные нервы.

Глядя в ее искрящиеся ехидством глаза, Люк проскрежетал сквозь зубы:

– Теперь у меня не только нервы стальные, а и еще кое-что.

– А ты прими еще раз душ, перед тем как пойти на работу, – посоветовала она, не выказывая и тени смущения. – Только на этот раз холодный.

– Я не иду на работу, – отрезал Люк, направляясь к своей спортивной сумке. – Сегодня воскресенье.

– Зачем же было вскакивать ни свет ни заря?

– Для утренней пробежки. – И он помахал спортивными трусами типа «все наружу».

– Не смей выходить в этом на улицу!

– Не сметь?

– Не смей. Это неприлично! – запальчиво воскликнула Хиллари.

– Тогда, дорогая женушка, закрой поскорее глаза, потому что сейчас ты увидишь кое-что не в пример неприличнее, – предостерег он, и его пальцы потянулись к узлу, который стягивал на бедрах полотенце.

Как ее ни тянуло подглядеть хоть краем глаза, Хиллари решительно зажмурилась. Она слышала, как прошуршало, падая на пол, полотенце, как скользнули по телу нейлоновые трусы. Может, он все-таки надел что-нибудь под них? Неужели не надел? Вот уж не было печали – теперь вся округа будет пялить глаза на достоинства ее мужа! При мысли, что другие женщины увидят больше, чем им положено, ее охватила ревность. Она насупилась.

Но тут Люк поцеловал ее в нахмуренный лоб, и морщинки сами собой разгладились. Она распахнула глаза, но он уже был таков – упорхнул, показав свой зад в облегавших его нейлоновых трусах. Зрелище, которое не так скоро забывается.

Люк съел обильный завтрак, который, прежде чем съесть, осмотрительно продегустировал, желая убедиться, не подсыпал ли Грант молотого перца в его оладьи. Затем он отправился в офис своего отца. Для большинства людей воскресенье было днем отдыха, но не для Шона Маккалистера. Отец, как и предполагал Люк, корпел над бумагами за своим письменным столом. Даром что Шон Маккалистер вырос в обстановке, где не могло быть и речи о хороших вещах, – в последние годы он приобрел к ним вкус. Мебель в офисе была шикарная, изготовленная мебельщиком из Северной Каролины по индивидуальному заказу – с учетом массивных размеров Шона. Чего стоил один только стол с мраморной столешницей! Но Люк знал, что отец не пожалеет и двадцати мраморных столов, если понадобится помочь сыну. И, зная это, никогда не прибегал к отцовской помощи.

– Здравствуй, пап, – бросил Люк, переступив порог кабинета. – У меня для тебя новости.

– Вот как? – отвечал Шон с ухмылкой, которую приберегал исключительно для сына.

– Вот так. Я вчера женился.

Шон рассмеялся:

– Не может того быть! И это все твои новости?

Люк насупился. Реакция окружающих на его женитьбу начинала его раздражать. Когда он первый раз предложил Хиллари выйти за него замуж, она решила, он шутит. Ее отец, услышав, что они с Хиллари поженились, откликнулся точно так же. Теперь его собственный отец недоверчиво отмахивается от его слов.

– Я говорю всерьез. Я женился – если быть точным, не вчера, а позавчера. Обвенчался в Гатлинбурге.

– Что так вдруг? – выжидательно спросил Шон, нащупывая почву. – Твоя красотка ждет ребенка? Ты с ней влип?

Люк привык к суровой прямоте отца.

– Нет. Разве только вообще жениться – значит, по-твоему, влипнуть.

– Так кто же она?

– Ты ее знаешь.

– Знаю? – Шон поднялся из-за своего импозантного стола и шагнул к Люку. – И она мне нравится? – поинтересовался Шон, награждая сына тычком в плечо в той шутливой манере, которая была ему свойственна в отношениях с сыном. Этот знакомый жест напомнил Люку те времена, когда они вдвоем – Люк был совсем мальчишкой – гоняли мяч по парку или устраивали возню на полу в гостиной.

– Надеюсь, что нравится, – отозвался Люк, легко возвращая тычок натренированной рукой.

– Вот как. Так кто же этот новоявленный член клана Маккалистеров?

– Хиллари.

– Хиллари. А дальше?

– Хиллари Маккалистер, естественно, – ответил Люк.

– Хиллари, Хиллари… – косматые серые брови Шона взлетели чуть ли не на дюйм. – Ну, а до того, как она стала Маккалистер, как ее величали? О, Бог мой! – вскинулся он. – Да ты никак… Уж не женился ли ты на Хиллари Грант?!

– Именно.

– Ты спятил, сын? Довериться этим прожженным бестиям Грантам!

– Да, я знаю, что ты и ее папаша что-то там не поделили и взъелись друг на друга.

– Взъелись? Вот как! – От гнева у Шона побагровело лицо. – Да будет тебе известно, что этот человек меня предал! Украл у меня то, что никогда и ничем не возместить!