Текст книги "Волк и голубка"

Стыд за собственное поведение и воспоминание о его насмешках охладили страсть. Вулфгар использует ее, а потом издевается над ее чувствами! Но она не могла оставаться холодной и равнодушной после его поцелуев. Они сводили с ума! Неужели это любовь?

Сия мысль подействовала на Эйслинн как ушат ледяной воды. Она вырвалась и отползла к самому краю.

– Какого черта?! – вскипел он, пытаясь оттащить ее обратно. Еще минуту назад все было прекрасно, но сейчас, кажется, назревает очередная битва, хотя Вулфгар ожидал совсем не такого поединка! – Иди сюда, девушка.

– Нет! – вскрикнула Эйслинн и, спрыгнув с кровати, вызывающе подбоченилась. – Смеешься надо мной, а потом у меня же ищешь наслаждения! Ну что же, поищи его у какой-нибудь старой сводницы!

– Эйслинн! – рявкнул он, бросаясь за ней.

Девушка ловко увернулась, так что между ними оказалась кровать.

– Собираешься драться с саксами, и ожидаешь от меня нежного прощания? Небеса, помогите мне!

В эту минуту она была чудо как хороша. В лучах утреннего солнца ее тело отливало золотом. Грудь тяжело вздымалась, волосы разметались по обнаженным плечам. Вулфгар замер и небрежно прислонился к массивному кроватному столбику, весело разглядывая девушку. Она вызывающе смотрела на него, исполненная решимости спасти остатки гордости.

– Ах, милая, – ласково улыбнулся Вулфгар, – как тяжела сама мысль о разлуке! Как трудно покинуть тебя… но ничего не поделаешь. Я рыцарь Вильгельма.

Он шагнул к ней. Девушка с подозрением уставилась на него, готовая перепрыгнуть через кровать, если он попытается ее схватить.

– Неужели ты хочешь, чтобы я пренебрег долгом?

– Твой долг унес слишком много жизней англичан. Когда это кончится?

Вулфгар пожал плечами и спокойно ответил:

– Когда Англия склонится перед Вильгельмом.

Он молниеносно схватил Эйслинн за руку и рванул к себе. Девушка безуспешно сопротивлялась. Вулфгар потешался над ее усилиями, наслаждаясь прикосновениями упругих холмиков и стройных бедер. Девушка застыла неподвижно.

– Видишь, Эйслинн, все-таки главное – желания хозяина, а не рабыни.

Эйслинн что-то разъяренно пробормотала, но Вулфгар заглушил протесты, прижавшись раскаленными губами к ее устам. Прошло несколько долгих минут, прежде чем он отстранился и увидел в ее глазах насмешливые огоньки.

– Но сейчас, Вулфгар, мой норманнский рыцарь, – выдохнула она, и фиолетовые глаза засияли негой, которой он не нашел в ее поцелуе, – ты делаешь именно то, чего хочет рабыня…

Она отпрыгнула, как только он ослабил хватку, и, изящно присев перед Вулфгаром, оглядела его с головы до ног. Нет, его желание не остыло!

– Пора одеваться, господин. Дни стоят холодные, и даже самый крепкий мужчина может простудиться.

Схватив с постели шкуру, девушка завернулась в нее и одарила Вулфгара коварным взглядом, но тут же отвернулась и направилась к очагу, чтобы раздуть еще не остывшие угли. Она подула на золу, но тут же отскочила, потирая покрасневшие от взлетевшего пепла глаза. Вулфгар весело рассмеялся. Девушка показала ему язык и повесила котелок с водой на крюк, а Вулфгар тем временем подошел поближе к огню и стал одеваться.

Эйслинн подождала, пока нагреется вода, вынула из ножен кинжал норманна и принялась точить его об один из камней очага. Вулфгар удивленно поднял брови.

– Моя кожа гораздо нежнее твоей, Вулфгар, – пояснила она, – и если ты не хочешь носить бороду, значит, нужно чаще бриться. Твоя щетина исколола мне все лицо. Я видела, как старательно брили саксов, и прошу позволения оказать тебе подобную честь.

Мужчина бросил взгляд на маленький клинок. Неужели смерть настигнет его в тот момент, когда нужно идти сражаться за герцога? Может, объяснить ей, что он никогда не губил напрасно чужие жизни? Нет, видит Бог, сейчас он узнает правду.

Вулфгар решительно кивнул.

– Надеюсь, что у тебя рука легче, чем у моего оруженосца, Эйслинн, – промолвил он и, окунув тряпку в котелок, выжал ее, хорошенько встряхнул, а потом свернул в несколько слоев и положил на лицо.

– Ах, Вулфгар, что за соблазнительная поза, – вздохнула Эйслинн. – Подставь мне горло норманн всего месяц назад…

Она выпрямилась и встала над ним, проверяя пальцем остроту лезвия. Вулфгар снял тряпку и, не отводя от девушки глаз, вздернул брови. Ее губы изогнулись в лукавой улыбке. Она тряхнула головой, отбросив назад длинные волосы, и небрежно заметила:

– Не страшись я так своего нового хозяина, искушение могло быть куда сильнее.

И была вознаграждена за свое остроумие увесистым шлепком по ягодицам. Тихо вскрикнув от неожиданности, она принялась водить по его щекам отточенным лезвием, пока не исчезли остатки щетины. Затем девушка отложила кинжал и провела кончиками пальцев по лицу Вулфгара, удивляясь, что ни разу его не порезала.

– Лучшей служанки рыцарю трудно пожелать, – заметил Вулфгар и, запустив руки под шкуру, усадил Эйслинн себе на колени. Глаза их снова встретились, и взгляд норманна прожег ее насквозь.

– Помни, что ты моя, Эйслинн, – глухо произнес он, – и я ни с кем не желаю тебя делить.

– Так, значит, ты все-таки немного дорожишь мной, господин? – спросила она, легко касаясь шрама на щеке.

Но Вулфгар, не отвечая, лишь повторил:

– Помни.

Он жадно обнял ее и впился в губы, чувствуя пыл и страсть, на которые была способна только эта обольстительная волшебница.

Глава 10

Утро выдалось холодным и дождливым. Резкий ветер разбрасывал ледяные струи по холмам и полям, врывался в щели домов, принося с собой сырость и стужу. Эйслинн поплотнее закуталась в шерстяную шаль, непослушными пальцами взяла с деревянного блюда корочку хлеба и вернулась к очагу, возле которого уже сидели Суэйн с Болсгаром. Тепло только что разведенного огня стало вытеснять промерзший воздух, и Эйслинн села на небольшой табурет возле Болсгара. После отъезда Вулфгара между ней и старым рыцарем завязалась дружба, поскольку тот напоминал девушке ее отца. Кроме того, Болсгар неизменно защищал Эйслинн от попреков и ругани Гвинет и делал жизнь куда более сносной, особенно когда сварливая сестрица Вулфгара находилась поблизости. В отличие от дочери он был добрым и понимающим.

Эйслинн нередко советовалась с ним в житейских делах, касавшихся управления домом и слугами, понимая, что с годами к нему пришли мудрость и опыт. Да и Суэйн частенько интересовался его мнением и был не прочь выпить со стариком эля и вспомнить дни, когда тот относился к Вулфгару как к своему истинному сыну. В такие минуты девушка сидела тихо и ловила каждое слово: мужчины с любовью говорили о мальчике и превозносили его подвиги. Эйслинн не раз задавалась вопросом, уж не является ли один из них и впрямь отцом Вулфгара.

Иногда Суэйн пускался в долгие рассказы о приключениях, пережитых с Вулфгаром. Болсгар слушал с жадным любопытством. Вулфгар покинул дом де Суорда в ранней юности и вместе с викингом стал вести полную опасностей жизнь наемника. С годами совершенствовалось их умение, и репутация друзей так выросла, что теперь они могли требовать за свои услуги все больше денег и в работе недостатка не было. Именно в это время герцог прослышал о ратном искусстве Вулфгара и вызвал его во Францию. Дружба рыцаря и аристократа возникла с первой встречи, когда Вулфгар без обиняков признался, что он бастард и его преданность покупается деньгами. Пораженный такой откровенностью, Вильгельм упросил Вулфгара вступить в его войска и присягнуть ему в верности. Герцог умел убеждать, а Вулфгар, со своей стороны, нашел в Вильгельме человека, достойного уважения. К своим тридцати трем годам Вулфгар прослужил у герцога несколько лет, и у того не было повода усомниться в благонадежности рыцаря.

Глядя на норвежца и старика, Эйслинн подумала, что, появись сейчас Гвинет, наверняка отчитала бы их за пустую трату времени. Как отличается сестра Вулфгара от отца и брата! Не успел Вулфгар скрыться из виду, как Гвинет уже возомнила себя хозяйкой дома. Она помыкала крепостными, постоянно рассылала слуг с мелкими поручениями. Ее ужасно бесило, что слуги неизменно обращались за подтверждением ее приказаний к Эйслинн или Суэйну. Кроме того, она безраздельно правила кладовой и выдавала припасы, экономя пищу так, словно платила золотом за каждое зернышко. Гвинет сама отмеряла мясо и громко упрекала нерадивого едока, посмевшего не обглодать кость дочиста. Она совершенно не заботилась при этом о несчастных крепостных, жадно ожидавших объедков. Болсгар и Суэйн с огромным удовольствием швыряли крепостным кости, на которых было довольно много мяса. Гвинет заметила это и разразилась нудной речью по поводу жалких транжир и мотов.

Тишину утра внезапно разорвал пронзительный визг. Эйслинн испуганно вскочила при виде матери, летевшей вниз по лестнице. Майда разъяренно размахивала руками, призывая всех демонов ада на голову этой дочери сатаны. Девушка испугалась, что разум окончательно покинул несчастную. Наверху появилась Гвинет и уставилась на них со злорадной улыбкой. Майда поспешно спряталась за дочерью. Эйслинн спокойно воззрилась на медленно спускавшуюся Гвинет.

– Твоя мать пыталась обокрасть меня! Мы делим дом не только с рабами, но и грабителями. Попомни мои слова, Вулфгар об этом услышит!

– Ложь! Все ложь! – вскричала Майда, умоляюще подняв руки. – Паучьи яйца! Пиявки! Это все принадлежит мне! Я купила их у евреев! А теперь все исчезло! – Она окинула Гвинет злобным взглядом: – Я вошла в ее комнату, чтобы их найти.

– Ложь?! – негодующе охнула Гвинет. – Она рылась в моей комнате, и меня еще называют воровкой? Да она безумна!

– Моя мать сильно пострадала от рук Рагнора и его людей, – пояснила Эйслинн. – Паучьи яйца и пиявки нужны, чтобы лечить больных. Мать очень дорожит ими.

– Я выбросила эту гадость, – заявила Гвинет гордо. – Да, выбросила! Пусть хранит этих тварей подальше от дома. Не позволю, чтобы они ползали по моей комнате!

– Гвинет! – рявкнул взбешенный Болсгар. – Как ты посмела! Ты здесь всего лишь гостья и не должна идти против желаний Вулфгара.

– Посмела! – завопила Гвинет вне себя от злости. – Я единственная родственница хозяина этого дома! Кто оспорит мои права? – Выцветшие бледно-голубые глаза сверкнули. – Я обязана следить за благополучием Вулфгара и его владений в отсутствие брата!

– Как ты следила за моими? – пренебрежительно фыркнул Болсгар. – Ты скупишься на лишний кусок хлеба! Вулфгар оставил нам деньги, но ты расщедрилась на несколько медяков, а остальные монеты спрятала в собственный сундук. Ты всегда заботишься только о себе!

– Я не хочу потакать твоей расточительности! – резко возразила дочь. – Ты бы выбросил их на ветер точно так же, как растратил все наше золото! Оружие! Наемники! Лошади! И что хорошего это тебе принесло? Сумей ты скопить хоть немного, нам не пришлось бы просить милостыню!

– Если бы судьба не наградила меня двумя сварливыми бабами, вечно требующими то дорогих нарядов, то украшений, я снарядил для твоего брата куда больший отряд, и мы сохранили бы свой дом, – проворчал старик, не отрывая взгляда от весело пляшущих языков пламени.

– Конечно, тебе есть кого винить – мою бедную матушку и меня! Приходилось едва ли не на коленях вымаливать у тебя позволения купить новый наряд. Посмотри на мое платье! Вот как щедро ты нас одаривал! – вскинулась Гвинет. – Но теперь ничего не поделаешь – я здесь. Мы связаны с Вулфгаром кровными узами, и я не позволю этим саксам злоупотреблять его великодушием.

– Никаких кровных уз между вами нет и не было, – вмешался расхрабрившийся Суэйн. – В свое время твоя мать отреклась от Вулфгара.

– Попридержи язык, лизоблюд! – прорычала Гвинет. – Ты чистишь доспехи Вулфгара и лежишь у его двери, когда он спит! Ты здесь никто! Я госпожа этого дома, и пусть старая кляча держит свою мерзость подальше отсюда!

– Ай-й-й! – взвыла Майда. – Даже в собственном доме я не могу уберечься от воров!

– Ее дом! – фыркнула Гвинет и злорадно расхохоталась. – Герцог Вильгельм повелел убрать вас отсюда!

Терпение Эйслинн лопнуло:

– Сам Вулфгар разрешил нам остаться под этой крышей!

Но Гвинет вовсе не собиралась успокаиваться.

– Вы всего-навсего крепостные! Рабы! Ничтожные черви! У вас не может быть ничего своего. – Она указала пальцем на Майду. – Ты, гнусная хрычовка, разгуливаешь по замку с таким видом, будто все здесь по-прежнему принадлежит тебе, а на самом деле ты рабыня! Я этого не позволю!

– Нет! Она здесь по воле Вулфгара! – воскликнула Эйслинн гневно. – Твой брат даже остановил Рагнора, когда этот негодяй пытался выгнать ее.

Гвинет презрительно скривила губы:

– Не смей проклинать благородного норманна! Ты недостойна произносить его имя! А ты, ведьма, по какому праву занимаешь место в этом доме? Лишь потому, что твоя дочь спит с хозяином?! И думаешь, этого достаточно, старая кляча? Что скажешь, когда хозяин вернется с женой и швырнет твою шлюху своим людям на потеху? Как ты тогда запоешь? Какие права предъявишь? Матери потаскухи? Вряд ли тогда тебе будет позволено остаться на этой земле! Да, да, прочь с глаз моих! Убирайся! Найди себе лачугу погрязнее, но здесь чтобы духу твоего не было! Собери свои гнусные снадобья и вон отсюда! Да побыстрее!

– Не смей! – вскрикнула Эйслинн. – Не будет этого! Ты оспариваешь приказы Вулфгара?

– Нет! Я лишь стараюсь ему во благо!

– Эйслинн… – прошептала мать так тихо, что девушка вынуждена была нагнуться. – Я уйду. Только соберу вещи. Их совсем немного.

В глазах старухи стояли слезы, но, когда Эйслинн приготовилась возразить, мать отрицательно покачала головой и, подойдя к лестнице, стала медленно подниматься. Худые плечи обреченно поникли. Эйслинн в немом бешенстве уставилась на Гвинет, сжав кулаки.

– Бывают минуты, Гвинет, – выдавил Болсгар, – когда меня от тебя тошнит.

Дочь торжествующе расхохоталась.

– Не понимаю, почему ты так переживаешь из-за ее ухода, отец. Старая карга позорит этот дом своими лохмотьями и кривой рожей!

Но Болсгар молча отвернулся к очагу. Суэйн сделал то же самое и вскоре вышел во двор. Эйслинн не сводила с Гвинет убийственного взгляда, пока та не уселась на стул Вулфгара. Глинн немедленно поставила перед ней поднос с бараниной, и Гвинет изящно взяла двумя пальчиками кусочек мяса.

Майда спустилась в зал, закутанная в мохнатую шкуру, с маленьким узелком в руках. Остановившись на пороге, она умоляюще посмотрела на дочь. Эйслинн поплотнее завернулась в шаль и пошла за матерью. Обе дрожали под порывами северного ветра, проникавшего под скудную одежонку; туман оседал на волосах мельчайшими капельками.

– Куда я теперь пойду, Эйслинн? – плакала Майда, ломая руки. – Может, нам лучше уйти обеим, пока Вулфгар не вернулся, и поискать приюта подальше отсюда?

– Ни за что, – покачала головой Эйслинн, не повышая голоса, хотя больше всего на свете ей хотелось сейчас наброситься на Гвинет и задать той хорошую трепку. – Нет, мать моя. Если мы покинем эти места, некому будет облегчить страдания людей. Я не могу отдать их во власть этой жестокосердой ведьмы. Да и не время сейчас беззащитным женщинам скитаться по дорогам.

– Вулфгар выгонит нас, если вернется с женой, – настаивала Майда. – И тогда нам все равно придется уйти, но уже с позором.

Эйслинн подняла глаза к далекому горизонту, вспоминая последнюю ночь, проведенную в объятиях Вулфгара. Девушка словно вновь ощущала прикосновения его рук, гладивших, ласкавших, возбуждавших непонятные желания, пока она не раскрылась перед ним подобно цветку.

Взгляд девушки стал нежным и мечтательным. Ее члены вспыхнули невидимым пламенем, а внизу живота появилась знакомая боль. Но что испытывает сейчас Вулфгар? Действительно ли он принадлежал ей или Эйслинн вскоре окажется выброшенной, словно ненужная ветошь, ради соперницы?

Перед ее мысленным взором встало ослепительно яркое видение – Вулфгар, осыпающий страстными поцелуями незнакомую девушку, – и восхитительное возбуждение, охватившее ее упругое тело, было сметено волной гнева. Сколько мужчин добивались ее руки и умоляли отца признать их достойными его дочери, и вот теперь судьба предназначила Эйслинн стать любовницей человека, ненавидевшего женщин.

Девушка чуть не рассмеялась. Какая жестокая ирония! Презирать тех, кто умирал от любви к ней, и превратиться в рабыню этого странного норманна, который не погнушается отбросить ее, как старую латную рукавицу! Впрочем, без латных рукавиц не обойдется ни один воин. Легкая улыбка тронула губы Эйслинн, а в душе зародилась уверенность. Даже если он вернется с какой-нибудь потаскухой, забудет ли Эйслинн так быстро? Будет ли вспоминать о ней? Даже столь неискушенная девушка, как она, понимала, что подарила Вулфгару безграничное наслаждение в их последнюю ночь. Значит, он тоже тоскует по Эйслинн и вернется к ней. Один.

Она свернула на тропинку, ведущую к пустой хижине. Прежние обитатели, отец и сын, погибли от рук людей Рагнора. Но Майда испуганно попятилась.

– Привидения! Я боюсь привидений! – заплакала она. – Что они сделают со мной, одинокой беззащитной старухой? Уведут за собой и задушат! Я знаю это!

– Ни за что, – успокоила ее Эйслинн. – Здесь жили наши друзья. Они не причинят зла вдове Эрланда.

– Ты так думаешь? – протянула Майда и доверчиво последовала за дочерью. Мрачное жилище стояло на отшибе, рядом с небольшой рощицей, которая граничила с болотом. Эйслинн с трудом открыла скрипучую дверь и задохнулась от запаха плесени.

– Видишь, мама, эта лачуга довольно прочная, и понадобится немного усилий, чтобы превратить ее в настоящий дом.

Внутри оказалось так же убого, как снаружи, и Эйслинн изо всех сил пыталась заглушить ужасные сомнения и вести себя так, словно ничего не произошло. Два маленьких оконца были затянуты толстой промасленной кожей, пропускавшей гораздо меньше света, нежели холодного ветра, а на грязном полу почти не осталось тростника. У одной стены был сложен грубый очаг, а напротив возвышалась крепкая дубовая кровать с полусгнившим матрасом. Единственный неуклюже сколоченный стул стоял перед столом, и удрученная Майда, в отчаянии опустившись на него, принялась раскачиваться взад и вперед, пронзительно завывая.

Эйслинн тоже было не по себе. Девушка устало подошла к двери и, прислонившись к косяку, безмолвно посмотрела в хмурое небо. Да, нелегкую битву с Гвинет пришлось бы выдержать, потребуй она, чтобы мать не трогали и позволили жить в отведенной Вулфгаром спальне. Казалось, Гвинет была одержима неким демоном, то и дело вонзавшим в нее шпоры ревности и тщеславия, и начисто лишена доброты и милосердия.

Эйслинн тяжело вздохнула и, покачав головой, засучила длинные рукава. Она отыскала на узкой полке над очагом кремень и огниво, и вскоре первые языки пламени робко осветили комнату. Затем девушка сдернула грязную одежду с деревянных колышков и скормила шерстяные и кожаные лохмотья, без сомнения, кишевшие паразитами, жадному огню. Она брезгливо сморщилась, ощутив мерзкий запах, исходивший от матраса, и сняла его с деревянной рамы. За эти несколько недель остатки еды присохли к мискам, и Эйслинн, отскребая посуду, думала о Джерфорде и его сыне. Большинство горожан вместо плошек употребляли выдолбленные караваи черствого хлеба, но эти двое были настолько искусны, что сумели вырезать из твердого дерева миски и чашки. Без таких умельцев жителям Даркенуолда трудно придется – ведь отец с сыном безотказно мастерили посуду, сколачивали столы, стулья и прочую домашнюю утварь. И теперь мать, лишенная родного очага, может наслаждаться хотя бы этой небольшой роскошью.

Майда продолжала завывать и тихо раскачиваться. Казалось, она не замечала, что творится вокруг. Даже когда распахнулась дверь, и Эйслинн испуганно вскинулась, старуха не подняла глаз.

На пороге появились Хэм и Керуик с охапками одеял и мехов.

– Мы подумали, что ей это пригодится, – пояснил Керуик, – взяли из ее комнаты, когда Гвинет велела там все вычистить. Она хочет сама поселиться в спальне Майды. Если твою мать называют воровкой, значит, и нам можно что-нибудь прибрать к рукам.

Эйслинн знаком велела им зайти и закрыть дверь.

– Да, ты прав, но лучше слыть воровкой, нежели знать, что твоя мать мерзнет и голодает.

Керуик с отвращением оглядел жалкую обстановку.

– Томас шьет для норманнов шатры и тюфяки. Пойду спрошу, не осталось ли у него матрасов.

– Может, попросишь его прийти и сделать новые дверные петли? – сказала Эйслинн. – Боюсь, эта дверь не защитит от диких зверей.

– Ты будешь ночевать здесь, со своей матерью? – с тревогой осведомился Керуик. – Вряд ли это мудрое решение, Эйслинн. Сюда легко могут ворваться такие мерзавцы, как Рагнор, или еще кто похуже. Они не причинят зла твоей матери, потому что считают ее безумной, но ты…

Эйслинн задумчиво следила, как Хэм устилает тростником грязный пол.

– Ты, конечно, не знаешь, что Суэйн каждую ночь караулит мою дверь? Он, как и его хозяин, не доверяет женщинам и не позволит мне перейти сюда.

Керуик облегченно вздохнул:

– Вот и хорошо. Я не смог бы спать спокойно, зная, что ты здесь, а Вулфгар повесил бы меня на самом высоком суку, попытайся я защитить тебя, поскольку, без сомнения, вообразил бы самое худшее.

– Да, – пробормотала Эйслинн. – Он всегда ожидает предательства от женщины.

На миг ее глаза встретились с голубыми глазами Керуика. Молодой человек жалобно вздохнул:

– Я должен идти, прежде чем викинг узнает о моем появлении здесь. Не стоит зря расстраивать Вулфгара.

Мужчины ушли, и Эйслинн снова начала трудиться. Время близилось к полудню, когда в хижину, смеясь, ввалился Томас с новым матрасом. Девушка положила его на постельную раму и подняла брови, ощутив нежный запах клевера и луговых трав.

– Да, миледи, – хмыкнул бывший вассал. – Я остановился у амбара, чтобы набить тюфяк, и какая-то норманнская кляча сегодня останется голодной.

Эйслинн восторженно засмеялась, и они вместе застелили постель шкурами и одеялами. Томас заменил куски промасленной кожи, служившие петлями, и позаботился о том, чтобы наспех сколоченные доски плотно прилегали к косяку и дверь хорошо закрывалась изнутри.

Тьма быстро сгущалась над землей, когда Эйслинн наконец выпрямилась и удовлетворенно вздохнула. Мать поела и мирно заснула. Девушка покинула хижину и отправилась домой, чтобы поесть самой, – за весь день у нее не было во рту ни крошки.

Хэм потрошил куропаток, принесенных Суэйном, но, завидев ее, тут же вскочил. Гвинет сидела у очага с вышиванием. Болсгар лениво строгал короткую ветку.

– Госпожа! – улыбнулся юноша. – Я оставил вам еду. Сейчас принесу.

Гвинет подняла глаза.

– Опоздавшие должны усмирить свой голод до ужина, – бросила она надменно и так громко, что ее услышали во всех уголках зала. – Аккуратность и точность – добродетели, которые вознаграждаются быстрее всего, Эйслинн. Хорошо бы тебе усвоить это!

Девушка повернулась спиной и, больше не обращая внимания на Гвинет, попросила Хэма:

– Я очень проголодалась, принеси мне поскорее поесть, Хэм.

Парнишка кивнул и с улыбкой поспешил на кухню. Эйслинн уселась на обычное место и спокойно встретила взгляд Гвинет. Та раздраженно скривилась.

– Ты еще не жена моего брата и хотя задираешь нос, потому что стала его шлюхой, на самом деле ничем не лучше рабыни. Так что не воображай себя хозяйкой.

Прежде чем Эйслинн успела ответить, Хэм дернул ее за руку и поставил на стол поднос с едой, которой хватило бы на двух мужчин. Эйслинн мысленно поблагодарила юношу, рискующего навлечь на себя гнев Гвинет, и принялась трапезничать. В зале воцарилась тишина.

– Странно, что так много саксонок стали добычей норманнов, а ты уцелела, Гвинет, – задумчиво вымолвила наконец Эйслинн, медленно оглядывая тощую фигуру женщины. – Но, возможно, я не права и все обстоит не так.

Болсгар сдавленно засмеялся, и Гвинет вскочила со стула. Свой гнев она обрушила на отца и в приступе ярости осыпала его ядовитыми упреками:

– Конечно, ты берешь сторону этих саксонских свиней! Герцогу Вильгельму следовало бы выкинуть вас в сточные канавы, где вам и место!

Женщина бросилась наверх и заперлась в новых покоях, отобранных у Майды.

Ночи становились длиннее, а дни были холодными. Голые деревья простирали к небу черные ветви и тяжело вздыхали под напором северного ветра. Когда же ветер стихал, с болот поднимался туман, окутывая город, и по берегам прудов хрустел тонкий лед. Мелкий дождь все чаще сменялся снежной крупой, превращавшей проселочные дороги в глубокие рытвины, наполненные мерзлой грязью. Люди ходили укутанные в медвежьи, волчьи и лисьи шкуры. В зале, куда сносили убитых зверей, постоянно стоял запах крови, а дубильщики трудились с утра до вечера, поскольку мехов требовалось все больше.

Эйслинн убеждала себя, что Майде неплохо живется в маленьком домике. Она послала туда охапку шкур, и Керуик ежедневно относил старухе дрова. Девушка навещала мать, ухаживала за ней, а на обратном пути лечила обитателей местечка. Но Майда все больше уходила в себя и теперь действительно напоминала старую ведьму. До Эйслинн доходили слухи, что заклинания матери слышатся по ночам. Она взывала к духам и иногда разговаривала с давно ушедшими друзьями юности и даже с погибшим мужем.

Гвинет жадно внимала всем этим историям и каждый раз, встречаясь с Майдой, бросала злобные намеки. Она передавала Майде все новости, но при этом искажала истину так, что казалось, будто все обитатели Даркенуолда боятся и ненавидят старуху. Рассудок несчастной оказался слишком слаб. Она постоянно варила таинственные зелья, уверяя, что они помогут изгнать норманнов с английской земли.

Как-то в морозный ненастный день, когда черные тучи закрыли небо, посылая на землю то ледяные струи дождя, то мокрый снег, Хэм вышел из дома и, повернувшись спиной к слепящему ветру, возблагодарил Бога за удачливость охотников: теплые меха, стянутые ремешками из оленьей кожи, туго обтягивали его ноги, а огромная волчья шкура-туника не давала замерзнуть. Юноша нес лечебные травы, за которыми Эйслинн посылала его к матери.

Быстро сбегав к Майде, он остановился немного передохнуть под защитой ближайшего дома.

– Эй ты! Хэм!

Обернувшись, мальчик увидел стоявшую на крыльце дома Гвинет.

– Иди сюда, да побыстрее! – надменно приказала женщина, и Хэм поспешил на зов.

– Принеси дров в мою спальню, – велела она. – Огонь почти погас, а в этой проклятой куче камней всегда адский холод!

– Прошу прощения, миледи, – вежливо ответил юноша, – но я должен немедленно выполнить срочное поручение хозяйки. Потом я обязательно принесу дрова.

Гвинет гордо выпрямилась и окинула Хэма презрительным взглядом.

– Ты, мерзкий грубиян, – прошипела она. – Болтаешь о каком-то дурацком поручении, когда я замерзаю! Быстро делай, что тебе велят!

– Но госпожа Эйслинн просила…

– Твоя леди Эйслинн, – рявкнула Гвинет, – шлюха лорда Вулфгара. Это я, его сестра, хозяйка дома и приказываю тебе сейчас же принести дров!

Хэм встревоженно нахмурился, но непреклонно заявил:

– Госпожа Эйслинн ждет. Вам не придется долго страдать от холода. Я скоро принесу дров.

– Ты, жалкий нищий, – с ненавистью выплюнула Гвинет. – Я позабочусь, чтобы с тебя заживо содрали шкуру!

Двое людей Вулфгара подошли ближе, и Гвинет громко приказала им:

– Привяжите этого неотесанного болвана к столбу! Пусть его секут, пока на костях не останется мяса!

Хэм сильно побледнел, но мужчины не спешили повиноваться. Они сомневались, чтобы господин одобрил столь жестокое наказание за такой малый проступок. Они верно служили Вулфгару и никогда не оспаривали его власть. Их хозяин был разумным и справедливым человеком. Но должны ли они подчиняться требованиям его сестры так же безоговорочно?

Их нерешительность еще сильнее разожгла ярость Гвинет. Вытянув руку, она ткнула указательным пальцем в несчастного юношу:

– Именем Вулфгара! Схватите его и принесите самый тяжелый кнут!

Мужчины знали, что Вулфгар предпочитал сам судить все споры, связанные с саксами. Он пока не был истинным владельцем земель, скорее управляющим, и сейчас бразды правления перешли к Суэйну, однако викинга нигде не было видно, а сами они не нашли в себе мужества противиться Гвинет. Поэтому они крайне неохотно встали по обе стороны от бедняги Хэма.

Эйслинн усадила маленькую девочку себе на колени и обняла, стараясь согреть. Малышка натужно кашляла, и с каждым приступом из груди у нее вырывались странные свистящие звуки. Листья камфоры, которые должен принести Хэм, Эйслинн опустит в кипяток и поставит возле кровати, и ребенку сразу станет лучше. Но где же Хэм? Время тянулось бесконечно, и Эйслинн начала беспокоиться. Он уже несколько раз смог бы сходить к матери и вернуться! Если парень где-то бесцельно болтается, в то время как эта несчастная кроха борется за жизнь, Эйслинн сама найдет его и притащит за уши.

Девочка задышала свободнее, и Эйслинн, отдав ее матери, поплотнее закуталась в шаль. Выйдя за порог, она поежилась от ударившего в лицо ледяного ветра и уже хотела направиться к домику матери, как вдруг подняла глаза и увидела двух дюжих норманнов, тащивших Хэма к столбу для порки. В ту же минуту девушка преградила им дорогу. Она вызывающе подбоченилась и широко расставила ноги. Длинные волосы огненным нимбом окружили голову. Фиолетовые глаза яростно сверкали.

– Что все это значит? – взвилась Эйслинн. – Какое безумие побудило вас схватить этого мальчика, выполнявшего мое поручение, и привязать его к столбу в такую лютую стужу?!

– Леди Гвинет приказала нам выпороть непокорного слугу, отказавшегося выполнить ее просьбу, – смущенно пробормотал старший.

Эйслинн гневно топнула ножкой.

– Немедленно отпустите его, безмозглые болваны, иначе, клянусь мечом лорда Вулфгара, вы умрете, прежде чем на небе взойдет новая луна!

Но в этот момент раздался оглушительный крик Гвинет:

– Стойте! Эйслинн, ты не имеешь права командовать!

Девушка повернулась к спешившей навстречу Гвинет и подождала, пока та не остановится перед ней.

– Так, значит, Гвинет, ты распоряжаешься от имени Вулфгара? И пытаешься лишить его одного из самых выносливых и покорных слуг?

– Выносливых? Этот лентяй намеренно ослушался меня!

– Странно, – пожала плечами Эйслинн, – со мной он всегда был почтительным. Похоже, именно твое поведение сбивает его с толку. Он не привык к сорочьей трескотне.

– Сорочьей! – задохнулась от злости Гвинет. – Ты, шлюха бастарда! Грязная саксонская потаскуха! Как ты смеешь указывать мне? В отсутствие Вулфгара я здесь хозяйка!

– Да, ты хотела бы стать хозяйкой, дорогая Гвинет. Но прежде не мешало бы спросить Вулфгара.

– В этом нет нужды, – процедила Гвинет. – Я его сестра, а ты даже не родственница.

Эйслинн гордо вздернула подбородок.

– Верно. Однако его суд скорый, но справедливый, и он никогда не поступает с крепостными так бесчеловечно, как ты, поскольку знает цену хорошего обращения с людьми и не потерпит подобной жестокости.