Текст книги "Волк и голубка"

Глава 18

Начался второй месяц года, и снег уже успел растаять, но холодные дожди шли почти каждый день, и облака цеплялись за вершины холмов. С болот тянулись густые туманы, укрывавшие городок. Ледяная сырость проникала до костей, и только приветливое пламя изгоняло ее.

Лачуга Майды к утру окончательно выстывала, и сейчас Эйслинн старательно загасила оставшиеся угли, чтобы вымести золу и почистить очаг. Сегодня Вулфгар будет ухаживать за лошадьми, как всегда, когда работы было мало. Девушка воспользовалась этой возможностью, чтобы навестить мать и принести еды. Майде стало трудно выходить в ледяной ливень.

Старуха сидела на грубо сколоченной кровати. Полубезумная улыбка кривила ее губы. Старая ведьма хищно наблюдала за ничего не подозревающей дочерью.

У Эйслинн разболелась поясница, и девушка быстро выпрямилась, потирая спину. От резкого движения комната поплыла перед глазами, и Эйслинн, пошатнувшись, ухватилась за каменный дымоход, чтобы не упасть. Она подняла руку, пытаясь отереть пот со лба, но в мозгу эхом отдались слова матери:

– Ребенок уже шевелится?

Эйслинн испуганно вскинулась и повернулась к старухе, силясь что-то сказать. Она отступила от очага и тяжело села, подняв глаза на мать в немой мольбе. Руки крепко сжимали метелку.

– Думала, сможешь вечно скрывать это от меня, дитя мое? – злорадно осведомилась Майда.

– Нет, – пробормотала Эйслинн, задыхаясь в спертом воздухе лачуги. – Я слишком долго скрывала это от себя.

Только сейчас она поняла, что уже какое-то время носит под сердцем младенца. Груди набухли, и с ночи, проведенной в постели с Рагнором, у нее не было месячных. Печаль тупой болью разрасталась в груди, а от слов Майды скрутило все внутри, где уже росло зароненное кем-то из двоих семя.

– Да, малышка моя, я знаю, ты тяжела, но чье это дитя? – промолвила мать.

Дикий хохот разнесся по комнате. Майда начала раскачиваться, восторженно хлопая руками по коленям. Наклонившись вперед, она поманила дочь искривленным пальцем и хрипло прошептала:

– Не грусти, дочь моя! Какая сладостная месть! Как передерутся между собой хвастливые норманнские лорды! Бастард за бастарда!

Эйслинн в ужасе охнула при мысли, что принесет в мир еще одного незаконнорожденного ребенка. Она не находила утешения в словах матери и, неожиданно почувствовав потребность остаться одной, схватила плащ и поспешно вышла во двор.

Холодное прикосновение тумана немного освежило девушку, и она медленно побрела назад к дому, пробираясь среди ив, росших на краю болота. Остановившись у трясины, она посмотрела на журчащий ручеек, и на миг показалось, что он смеется над ней. Когда-то гордая Эйслинн так низко пала. Чьего ублюдка она носит? Чей он? Чей?

Ей хотелось заплакать, криком выплеснуть тоску и боль, но она лишь тупо смотрела на темную воду и неясные силуэты деревьев, не зная, как объясниться с Вулфгаром. Он, конечно, не обрадуется, поскольку привык к вечерним развлечениям в постели. Нужна ли ему беременная любовница?

Ужасная мысль закралась в душу, но Эйслинн немедленно отбросила ее. Вулфгар не настолько жесток, чтобы выгнать ее с ребенком. Значит, нужно рассказать обо всем, как только они останутся наедине.

Случай представился быстрее, чем смела надеяться Эйслинн. Стоя в полумраке конюшни, она сообразила, что, кроме Вулфгара, здесь никого нет. Девушка сначала решила подождать до вечера, но лучше, если у него будет другое занятие, чтобы отвлечься.

Масляный светильник свисал со стропила, и Вулфгар работал в его дымном сиянии. Он зажал коленями копыто Гунна и подрезал его коротким ножом. Эйслинн внезапно испугалась, что он, охваченный яростью, резко вскочит, когда она сообщит ему такую новость. Нерешительность одолевала ее, робость не позволяла вымолвить слова, но умный конь повернул голову и фыркнул, предупреждая хозяина о ее присутствии. Глубоко вздохнув, девушка переступила порог. Вулфгар выпрямился, опустил ногу коня и вытер руки. Эйслинн подошла ближе, и Вулфгар заметил, что она колеблется. Он молчал, давая ей время прийти в себя, и принялся пока старательно растирать бока животного.

– Господин, – тихо пробормотала она, – боюсь, то, что я скажу, разгневает тебя.

– Позволь мне самому судить об этом, – весело расхохотался Вулфгар. – Увидишь, что я предпочитаю любую горькую правду сладкой лжи.

Эйслинн заглянула в улыбающиеся серые глаза и выпалила:

– Даже если я ношу ребенка?

Вулфгар пожал плечами и выпрямился.

– Этого следовало ожидать. Такое случается. – И, хмыкнув, добавил: – Пройдет еще немало времени, прежде чем ты настолько раздашься, что придется отложить наши забавы!

Эйслинн зарычала так свирепо, что голуби зашевелились под стрехой. Гунн, кося темным глазом, отскочил, но Вулфгар, проявив меньше мудрости, чем животное, остался на месте, широко улыбаясь в гневное лицо девушки.

– Думаю, что смогу вынести долгую засуху, милая, недаром я привык к воздержанию!

Он повернулся, довольный собственной шуткой, но не успел сделать и шага, как Эйслинн набросилась на него сзади, колотя кулаками по спине. Вулфгар, застигнутый врасплох, попытался оглянуться, но она тут же начала наносить удары ему в грудь, до тех пор, пока не поняла, что рыцарю нисколько не больно. Эйслинн хищно оскалилась и, слегка отступив, пнула его в колено ногой в башмаке на деревянной подошве. Вулфгар пошатнулся и поспешно спрятался за Гунна, потирая ушибленную ногу.

– Какое безумие нашло на тебя, девушка? – недоуменно упрекнул он. – Чем я заслужил подобное обращение?

– Ты подлый мерзавец! – бушевала она. – Наделенный к тому же куриными мозгами!

– Но что прикажешь мне делать? – спросил он. – Вести себя, словно случилось огромное несчастье или чудо? Я все время ожидал этого! Рано или поздно ты все равно бы попалась!

– О-о-о! – гневно закричала Эйслинн. – Ты низкий, невыносимый, тупоголовый болван!

И, круто развернувшись, так что взметнулся плащ, устремилась к выходу, рассерженно пнув по пути охапку соломы. Соломинки взвились в воздух, и Гунн снова испуганно отпрянул. Вулфгар, зажатый между стеной и конем, тяжело дышал.

Для Эйслинн, спешившей к выходу, некоторым утешением послужили приглушенное проклятие и оклик Вулфгара:

– Эй, неуклюжая кляча! Шевелись!

Эйслинн открыла тяжелую дверь и очутилась в зале. Мужчины, стоявшие у очага, разом обернулись. Лишь Болсгар и сэр Милберн были настолько поглощены игрой в шахматы, что даже не подняли голов. Остальные, видя, что причин для тревоги нет, тут же перестали обращать на нее внимание, и Эйслинн, едва сдерживая ярость, поднялась наверх. Навстречу ей шел Керуик с дровами для Гвинет, и Эйслинн вспомнила, что не заготовила дров для матери. Остановив бывшего жениха, девушка попросила:

– Керуик, не смог бы ты принести дров и для моей матери, если, конечно, не слишком занят? Боюсь, как бы она не замерзла ночью.

Керуик пристально вгляделся в нее, заметив раскрасневшиеся щеки и упрямо вздернутый подбородок.

– Тебя что-то тревожит, Эйслинн?

– Это совершенно не важно, – сдержанно ответила девушка.

– Ты ворвалась сюда, словно ветер с моря, – вздохнул Керуик. – И не отрицай, что просто так, без всякой причины пришла в такое негодование!

– Не лезь в чужие дела, Керуик, – бросила девушка.

Керуик рассмеялся и кивком указал на собравшихся внизу.

– Уж конечно, не они вызвали твой гнев. Ссора влюбленных?

– Тебя это не касается, Керуик, – сухо отрезала Эйслинн.

Керуик свалил дрова на пол.

– Ты сказала ему о ребенке? – тихо спросил он.

Девушка, вскинувшись, в ужасе уставилась на него, но Керуик добродушно улыбнулся:

– Он плохо отнесся к этой новости? Не нравится получать плоды наслаждения?

– Каждый из вас считает себя вправе решать мою судьбу, – непримиримо пробормотала Эйслинн, едва успев оправиться от удара, нанесенного его вопросом.

– Так, значит, великий норманн не знал, – задумчиво покачал головой Керуик. – Слишком много времени проводит в сражениях, чтобы разбираться в женщинах.

Эйслинн резко вскинула голову.

– Я не говорила, что ему ничего не было известно, – запротестовала она, но тут же, сложив руки, капризно надулась. – Судя по всему, он этого ожидал.

– Он признает младенца своим или все свалит на Рагнора? – пренебрежительно осведомился Керуик.

Фиалковые глаза хищно блеснули.

– Это, вне всякого сомнения, дитя Вулфгара.

– Неужели? А твоя мать поведала…

– Моя мать! – вскричала Эйслинн, подступая ближе. – Так вот откуда ты узнал!

Керуик предусмотрительно попятился.

– Кажется, она слишком много болтает, – процедила девушка. – Но что бы она ни плела, это младенец Вулфгара.

– Если тебе угодно, Эйслинн, – осторожно заметил Керуик.

– Вот именно, потому что это правда, – огрызнулась она.

– По крайней мере Вулфгар куда благороднее этого подлеца.

– Так оно и есть, – фыркнула Эйслинн, – и прошу тебя, мой добрый друг, не забывай об этом.

Она громко захлопнула за собой дверь, оставив Керуика поражаться ее преданности Вулфгару, хотя все знали, что норманн довольно грубо отказывался от женитьбы.

Эйслинн раздраженно подошла к окну, все еще разгневанная бесцеремонностью Керуика. Да как он смеет даже намекать, что в ней растет семя Рагнора, когда она не может без ненависти думать о насильнике!

Эйслинн задумчиво шаркнула носком башмака по полу. Даже если младенец вправду зачат Рагнором, отцом его будет Вулфгар, и она, Эйслинн, исполнена решимости добиться этого.

Керуик направился к Майде, но по пути остановился у конюшни, наблюдая за хозяином. По тону и резким движениям можно было заметить, как сильно выведен из себя Вулфгар.

– Глупое животное, боишься маленькой девчонки! Я подумываю о том, чтобы выхолостить тебя!

Гунн фыркнул и подтолкнул носом руку хозяина.

– Оставь меня! – проворчал Вулфгар. – Иначе снова напущу ее на тебя, тогда посмотрим, как запоешь!

– Неприятности, господин? – осведомился Керуик, переступив порог. Ему не терпелось узнать, как воспринял норманн эту новость и собирается ли поступить, как подобает порядочному человеку.

Вулфгар резко вскинул голову.

– Неужели нельзя оставить меня в покое? – неприветливо пробурчал он.

– Прошу прощения, господин. Я думал, что-то случилось. Вы разговаривали…

– Ничего не случилось, – кисло отозвался Вулфгар. – По крайней мере ничего такого, что нельзя было бы исправить.

– Я видел Эйслинн, – осторожно начал Керуик, превозмогая страх, связавший язык. На спине до сих пор остались шрамы и рубцы, и приходилось заботиться о своей безопасности всякий раз, как он упоминал ее имя при Вулфгаре.

Норманн выпрямился и, подняв брови, взглянул на молодого человека:

– Вот как?

Керуик затрепетал, но сила духа превозмогла ужас.

– Она кажется очень расстроенной, сэр.

– Очень расстроенной! – хмыкнул Вулфгар. – Наверняка не так, как я!

– Вы так недовольны будущим появлением младенца?

Вулфгар встрепенулся, в точности как Эйслинн, и с подозрением уставился на сакса.

– Так, значит, она тебе сказала?

Керуик сильно побледнел.

– Нет, ее мать, несколько недель назад.

Вулфгар бросил зажатую в руке ветошь на грубо сколоченный стол.

– У этой дуры Майды чересчур длинный язык!

– Каковы ваши намерения, господин мой? – выдавил Керуик, прежде чем боязнь наказания заставила его проглотить дерзкие слова.

Вулфгар, по-видимому, пришел в бешенство.

– Кажется, ты забываешься, сакс?! Или лишился рассудка? Не помнишь, кто здесь повелитель?

– Помню, сэр, – поспешно отозвался Керуик.

– Тогда запомни также, что я не потерплю подобной дерзости от раба! – объявил Вулфгар, подчеркивая каждое слово.

– Господин мой, – медленно начал Керуик, – Эйслинн росла и воспитывалась в благородной семье и не вынесет унижения. Просто умрет от сознания того, что станет матерью незаконнорожденного.

– По-моему, сакс, ты недооцениваешь девчонку, – фыркнул Вулфгар, отворачиваясь.

– Если вы считаете, что отец Рагнор…

– Рагнор?!

Вулфгар снова повернулся и пригвоздил Керуика к месту пронзительным взглядом.

– Ты много на себя берешь, сакс! Это не твое дело!

– Похоже, Эйслинн тоже так думает, – вздохнул Керуик. – Она ответила мне почти теми же словами.

Вулфгар облегченно вздохнул.

– В таком случае тебе следовало бы послушать ее, сакс.

– Кроме меня, больше некому защищать ее честь, господин, и я забочусь лишь о девушке. Я знаю ее с самого рождения, и трудно видеть ее опозоренной и обесчещенной.

– Поверь, я не причиню ей зла. Младенца можно отослать в Нормандию, и никто ни о чем не узнает. Мои друзья позаботятся о том, чтобы вырастить малыша. Он увидит в жизни куда больше хорошего, чем я.

– Это означает, что вы хотите отослать и Эйслинн? – допытывался Керуик.

– Конечно, нет, – с некоторым удивлением ответил Вулфгар. – Все будет как раньше.

Теперь уже Керуик презрительно хмыкнул.

– Нет, господин, вы, наверное, хорошо знакомы с придворными дамами, но, боюсь, совсем не знаете Эйслинн. Она не отдаст своего ребенка.

– Эйслинн со временем смирится и поймет мою правоту, – нахмурился Вулфгар.

Керуик коротко рассмеялся.

– Послушайтесь меня, господин, и пока ничего ей об этом не говорите.

– Ты угрожаешь мне, сакс, – насторожился Вулфгар.

– Нет, господин, – покачал головой Керуик, – но если вы не хотите потерять леди Эйслинн, не открывайте своих намерений ни ей, ни тем, кто может ее предупредить.

Вулфгар уставился на Керуика и с нескрываемым подозрением осведомился:

– Так, значит, ты предпочел бы оставить дитя здесь, чтобы напоминать о моих грехах и подогревать ненависть к отпрыску норманна?

Керуик раздраженно вздохнул и поклонился с преувеличенным почтением.

– Опять вы ошибаетесь, господин. – И, взглянув в глаза Вулфгара, серьезно произнес: – Но, сэр, неужели вы считаете, будто Эйслинн позволит оторвать от своей груди собственное дитя и услать его за моря и после этого кинется в ваши объятия! Опасайтесь удара клинком в самое сердце или уж лучше сразу достаньте меч и прикончите ее на месте! – И, увидев, что Вулфгар собирается заговорить, предупреждающе поднял руку. – Подумайте хорошенько, господин. Или Эйслинн вместе с ребенком, или никого. Но отобрать малыша вы не сможете.

Вулфгар мельком взглянул на него, но тут же гневно блеснул глазами.

– Уходи, сакс, да поскорее! Чаша моего терпения переполнилась. Эйслинн сделает, как ей будет велено.

– Да, господин, – ответил Керуик с такой нескрываемой насмешкой, что Вулфгар снова обернулся и, уставившись на него, прочел на лице молодого человека одновременно презрение и недоверие. Норманн уже открыл было рот, чтобы отчитать его, но Керуик поспешно удалился, оставив растерявшегося Вулфгара в одиночестве. Рыцарь долго стоял в оцепенении и, лишь немного опомнившись, вернулся к застоявшемуся Гунну.

Эйслинн сидела перед очагом, завернувшись в одеяло и прислушиваясь к шагам Вулфгара в зале. Они казались более медленными, чем обычно, словно он не решался зайти в комнату. Девушка наклонилась над рубашкой из мягкого полотна, которую шила для Вулфгара, стараясь, чтобы стежки выходили как можно меньше и аккуратнее. Когда он наконец появился в спальне, в лице Эйслинн уже ничто не напоминало о прошедшей буре. Вулфгар видел ее много раз прежде за тем же занятием и в такой же позе. Подняв голову, девушка улыбнулась в знак приветствия, однако Вулфгар нахмурился, недоверчиво глядя на нее. Эйслинн заметила, что он уже успел вымыться в конюшне: волосы влажно блестели, а рукава рубашки были подвернуты.

– Чувствуешь себя получше? – осведомился он.

– Прекрасно, господин. А ты? – мило улыбнулась Эйслинн.

Вулфгар что-то уклончиво пробурчал и стал раздеваться, как всегда, аккуратно складывая одежду. Девушка отложила шитье и, сбросив одеяло, прошествовала обнаженная к кровати, ощущая неотрывный взгляд Вулфгара. Вздрагивая от холодного сквозняка, она поспешно забралась в постель и натянула шкуры до самого подбородка. Вулфгар продолжал глазеть на нее, но когда Эйслинн подняла голову, резко отвернулся. Он долго прикрывал огонь в очаге хворостом, затем вынул меч из ножен, положил на пол и лишь потом направился к кровати. И хотя он больше не запирал дверь на ночь, от этой предосторожности все же не отказался.

Девушка, не желая больше раздражать его, легла на бок, повернувшись к нему спиной и не дав возможности высказать все, что было на душе. Тогда Вулфгар задул свечу и лег рядом, не пытаясь, однако, подвинуться поближе. Казалось, он напряженно прислушивался к чему-то. Эйслинн снова передернула плечами и покрепче закуталась в шкуры. Обычно они обнимались, согревая друг друга, но сегодня она поняла, что Вулфгар не расположен к нежностям. Время тянулось медленно. Перевернувшись, она с испугом заметила, что он не сводит с нее глаз, словно пытаясь прочитать мысли.

– Тебя что-то волнует? – прошептала она.

– Только ты, любовь моя. Все остальное не важно.

Эйслинн снова перекатилась на бок и замерла под его пристальным взглядом. Мгновения тянулись целую вечность, однако Вулфгар по-прежнему не пытался обнять ее.

– Мне холодно, – тихо пожаловалась она. Вулфгар чуть придвинулся, но она не почувствовала жара его тела. Эйслинн не сдержала озноба, и спустя несколько долгих минут он наконец оказался совсем рядом, но приник к ней лишь грудью, такой же неуступчивый, несгибаемый, неумолимый. Но тысячу мыслей, теснившихся в голове Вулфгара, затмила одна-единственная – сейчас в его воспаленном воображении представали мягкие налитые груди, гладкая белоснежная кожа, длинные стройные ноги, узкие бедра…

Эйслинн едва не вскочила, ощутив, что Вулфгар прижимается к ней всем телом. Он крепко стиснул ее, и руки заскользили по соблазнительным изгибам и впадинам. Эйслинн поняла, что у него на уме вовсе не стремление получше согреться. Он повернул ее на спину, и девушка уставилась в серые сверкающие желанием глаза.

– Ты знаешь, чего я хочу, – хрипло пробормотал он, прежде чем накрыть ее губы своими, жаркими и жадными.

Девушка оставалась равнодушной и не спешила отвечать на ласки. Но Вулфгар оказался упрямее. Он играл с ее губами, чуть прикусывая, приоткрывая, осыпая ее свирепыми, исступленными поцелуями.

Эйслинн забыла о холоде. Ее пыл разгорался все сильнее, пока пламя не охватило девушку. Тихий жалобный стон сорвался с уст, и она обвила руками его шею, отдаваясь сладостному опьянению. Вулфгар понял, что снова разбил ледяной панцирь, в который она себя заковала. Теперь она льнула к нему, самозабвенно отвечая на мощные толчки. В этот момент оба безоглядно давали и брали, пока не слились в единое целое, распаленные ослепляющей страстью. Губы Вулфгара касались ее лба, подбородка, уха, а ноздри дразнил нежный запах лаванды. Эйслинн, закрыв глаза, трепетала под тяжестью его тела. Неожиданно с языка девушки почти неслышно сорвалось его имя, и оба были захвачены бурным шквалом, водоворотом чувств, уносившим их все дальше, поднимавшим на немыслимые высоты, пока не наступил штиль и они, сплетясь в объятиях, не отправились в блаженное путешествие по облакам, ведомое лишь влюбленным.

Вулфгар поднялся и взглянул на крепко спящую Эйслинн. Легкая морщинка омрачала безмятежность ее чела, губы чуть приоткрыты, волосы червонного золота разметались по волчьему меху, а белые нежные плечи выглядывают из-под покрывал. Вулфгар покачал головой, удивляясь смене ее настроений, и навязчивые мысли прогнали сон. Натянув чулки и тунику, он тихо спустился в зал, где у очага бодрствовал отчим с чашей вина в руках. Вулфгар подвинул еще один стул и налил себе кубок из того же меха. Оба долго смотрели в умирающий огонь, затем старик заговорил:

– Что беспокоит тебя, Вулфгар?

Прошло еще немало времени, прежде чем рыцарь задал терзавший его вопрос.

– Что кроется за поступками женщин, Болсгар? – вздохнул он. – Она так мучит меня из равнодушия ко мне или ищет мести?

– Несчастный глупец, – хмыкнул Болсгар. – Женщины мягки, как пух, и тверды, как сталь. Их нужно непрестанно ласкать и оберегать, пытаться угодить и понравиться. Женщина – оружие, которым можно выиграть любую битву, но чтобы оно безотказно служило тебе, необходимо его постоянно оттачивать и, главное, не выпускать из рук. Говорят, даже лучшие мечи необходимо привязать к себе клятвой верности.

Он лукаво улыбнулся.

– Чепуха! – прорычал Вулфгар. – Я всегда покупал мечи и кинжалы за деньги и потом уже решал, какую форму им надобно придать.

– Да, – кивнул Болсгар, – но попомни мои слова: оружие закаливается с целью отнять жизнь, а участь женщины – рожать детей, чтобы род человеческий не пресекался.

Вулфгар поднял брови и гневно отвернулся к огню.

– Я ничего не знаю о хитрых уловках и не хочу себя связывать никакими обетами и цепями. Я клялся в преданности Вильгельму и короне, связан с Суэйном узами дружбы и больше ни в чем не нуждаюсь. Проживу эту жизнь, как смогу. – Голос Вулфгара внезапно стал резким и презрительным: – Женщины – слабые существа, которых я использую и бросаю. Они дают мне наслаждение и получают такое же от меня, и больше я ничем им не обязан. И неужели лишь потому я должен выслушать бормотание какого-то попа, который к тому же отметит день, когда я потерял свободу, в заплесневевшем фолианте, хранящемся в сыром аббатстве? Не лучше ли воспользоваться счастливым моментом и получить свою толику радостей, о которых будет приятно вспомнить потом?

Болсгар, выведенный из себя, наклонился вперед.

– Мы говорим не о женщинах вообще, Вулфгар, а об одной. В жизни каждого человека наступает время, когда он должен вспомнить все, что сделал, и осознать, сумел ли чего добиться или потерпел неудачу. Я оказался среди последних. Все, что бы я ни начал, ни к чему не приводило или кончалось провалом. У меня нет ни земли, ни оружия, ни сыновей. Все, что осталось, – дочь, исходящая ядом и ненавистью… В гневе я оттолкнул от себя самое дорогое. – Болсгар с искренней мольбой взглянул на Вулфгара. – У тебя еще есть возможность навсегда соединиться с прекрасной женщиной, доброй, мудрой, достойной пройти рядом с тобой даже через райские врата. Почему ты медлишь и разыгрываешь из себя дурака? Не выносишь ее? Ищешь мести за воображаемые ошибки? – Он сжал плечо Вулфгара и повернул его лицом к себе. – Ты изводишь ее потому, что она причинила тебе зло? Хочешь, чтобы она стояла на коленях и умоляла о милосердии? Ты взял ее сначала силой, потом нежностью, спишь с ней открыто каждую ночь, сделав шлюхой в глазах всего света, и не даешь никаких обещаний? Если хочешь отомстить, выброси на улицу меня. Или Гвинет. Она каждую минуту жалит тебя змеиным языком. Но эта… что сделала она против твоей воли? Ты действительно будешь последним глупцом, если избавишься от нее или, споткнувшись о собственную гордость, оттолкнешь. Как только это произойдет, в моих глазах ты будешь ничуть не лучше безмозглого солдафона, которому ничего не остается, кроме как орать за чашей вина о своих героических деяниях, настоящих или воображаемых.

Будь на месте Болсгара другой человек, он не досчитался бы нескольких зубов, но Вулфгар, глядя в опечаленное старческое лицо, не мог поднять руки. Он лишь сдержанно пожал плечами и встал.

– Больше мне этого не вынести, – процедил он, стиснув зубы. – Сначала она, потом Керуик, теперь ты. Клянусь, скоро эта глупышка Глинн злобно набросится на меня, еще до того, как настанет утро. – Он расправил плечи и возмущенно воззрился на Болсгара. – Она родит ребенка, когда придет срок, и, мой он или нет, отошлю его подальше отсюда!

Он хотел добавить что-то еще, но осекся при виде изумленного лица старика.

– Хочешь сказать, что Эйслинн носит младенца?

– А ты не знал? – Теперь настала очередь Вулфгара удивленно охнуть. – Мне казалось, всем, кроме меня, это давно известно.

– И что ты будешь делать? – настойчиво допрашивал Болсгар. – Женишься на девушке, как подобает благородному рыцарю?

Ярость Вулфгара вспыхнула с новой силой, и он сорвался на крик:

– Я поступлю, как пожелаю!

Он со злостью отвернулся и взлетел по лестнице. Войдя в комнату, Вулфгар обнаружил, что Эйслинн сидит на постели и испуганно осматривается. Заметив его, она облегченно улыбнулась и свернулась клубочком. Ярость Вулфгара куда-то испарилась. Он лег, прижал ее к себе, и они мирно заснули.

На следующее утро Вулфгар спустился в зал позднее обычного. Суэйн и Болсгар вместе с остальными уже завтракали. При его появлении оба смолкли. Болсгар наклонился над миской, а Суэйн откинулся на спинку стула и дерзко уставился на лорда сверкающими весельем глазами. Его плечи сотрясались от безмолвного хохота, и Вулфгару не было нужды спрашивать о причинах: он и так знал, что известие о беременности Эйслинн разнеслось по всему дому. Он уселся напротив Суэйна. Тот протянул ему блюдо с мясом и вареными яйцами и оглушительно поприветствовал, так что было слышно во всех уголках зала. Крепостные и те из норманнов, кто понимал язык саксов, навострили уши, с нескрываемым интересом прислушиваясь к разговору.

– Так, значит, девушка тяжела? – осведомился викинг, снова ухмыльнувшись. – И что запоет теперь? Надеюсь, она окончательно укрощена и станет звать тебя хозяином?

Вулфгар искоса посмотрел на своих людей и по улыбающимся физиономиям понял, что все прекрасно сообразили, о чем говорит Суэйн. Мидерд и Глинн на миг перестали обносить едой мужчин, Глинн, нагнувшаяся над котлом, выпрямилась и открыла рот от удивления. Керуик, наоборот, сосредоточенно занялся делом.

– Суэйн, – пробормотал Вулфгар, – порой твой язык обгоняет мысли.

Норвежец запрокинул голову и восторженно расхохотался, но тут же, постаравшись успокоиться, сердечно хлопнул Вулфгара по спине.

– Все равно это такой секрет, который обязательно будет раскрыт раньше или позже. Будь девушка подороднее, могла бы еще долго хранить тайну, но она так стройна, что вскоре все заметят…

Он заговорил немного тише, однако присутствующие старались не пропустить ни единого слова и даже перестали есть.

– Самый лучший способ усмирить строптивицу – это пореже выпускать из постели, не давать продыху и дарить одного младенца за другим.

Вулфгар страдальчески воззрился на викинга, гадая, нет ли где поблизости лисьей норы, в которую можно было бы запихнуть старого друга. Рассерженно поджав губы, он разбил яйцо и начал чистить, надеясь, что норвежец утомится и замолчит. Однако тот не унимался.

– Ты прав, что держишь этих саксов на привязи. Покажи им, кто хозяин. Спи с их бабами, и пусть они рожают побольше маленьких бастардов.

Болсгар, вопросительно подняв брови, взглянул на Суэйна. Вулфгар поперхнулся желтком только что откушенного яйца, и Болсгар начал усердно колотить его по спине. Вулфгар бросил раздраженный взгляд на друга и, немного отдышавшись, сделал большой глоток молока.

Суэйн согласно кивнул:

– Да, нужно устроить праздник в честь того, что девчонка получила по заслугам. Хватит ей задирать нос! Когда она наконец уберется, больше некого будет завоевывать! Не страшись, все остальные мигом покорятся!

Эти слова оказались последней каплей. Вулфгар в молчаливом бешенстве грохнул ладонями по столу и без единого слова промчался мимо Суэйна к двери, подальше от любопытных взглядов.

Суэйн снова скорчился в приступе веселья. Болсгар, глядевший вслед Вулфгару, обратил взор на норвежца. Тут его осенило, и старик, поняв истинный смысл слов викинга, присоединился к нему.

Эйслинн спустилась в зал сразу же после Гвинет. Хейлан уже успела сообщить сестре Вулфгара о скором прибавлении семейства. Гвинет, издевательски оглядев Эйслинн, ответила Хейлан достаточно громко, чтобы девушка слышала:

– Незамужней рабыне лучше успеть воспользоваться благосклонностью хозяина, пока еще есть время, поскольку ему вскоре надоедят ее расплывшаяся фигура и огромный живот и он, конечно, постарается избавиться от такого бремени, отослав ее в какую-нибудь лачугу или еще подальше, в другую страну. Пусть там переживает свой позор!

Брови Эйслинн сошлись, но она, ничем не выказывая раздражения, с достоинством ответила:

– Я по крайней мере могу рожать детей. Есть и такие, которым это не удается, как бы они ни старались.

И поскорее отвернулась, чувствуя, что одержала хотя и небольшую, но победу. Однако слова Гвинет больно ранили, и она была не в силах смотреть на уставленный снедью стол. Оставалось лишь гадать, какая судьба ждет ее ребенка, если не удастся убедить Вулфгара жениться на ней. В этом положении нужно вести себя со всей возможной гордостью и чистосердечием. Только так можно завоевать его, и меньшим она не удовлетворится.

Уже в сумерках Вулфгар вернулся из Крегана и поднялся к себе, снимая на ходу шлем и назатыльник. Эйслинн сидела у огня, склонившись над шитьем, и, заметив, что Вулфгар мрачен и неразговорчив, молча поднялась и помогла ему стянуть кольчугу.

– Я нагрела воды для мытья, – пробормотала она и, взяв у него кожаную тунику, тщательно сложила.

Вулфгар что-то проворчал, но когда Эйслинн подошла к очагу и попыталась поднять котел, резко спросил:

– Что это ты делаешь, женщина?

Эйслинн остановилась, не зная, что сказать.

– Ну… – наконец выговорила она, – как всегда, грею тебе воду для купания.

– Садись, – велел он и, распахнув дверь, прогремел: – Мидерд!

Через минуту в дверях показалась встревоженная женщина. Она робко взглянула на величественную фигуру Вулфгара и поежилась, гадая, чем успела вызвать его немилость.

– Господин? – еле слышно пролепетала Мидерд.

– Отныне ты будешь убирать эти покои и носить горячую воду для мытья, когда прикажет леди Эйслинн. – И, переполошив обеих женщин, оглушительно прогремел: – Да следи, чтобы она не поднимала ничего тяжелее чаши.

Мидерд попыталась облегченно вздохнуть, но была слишком напугана его грозным видом. Она поспешила налить воду в лохань, искоса поглядывая на Эйслинн.

Когда Мидерд удалилась, прикрыв за собой дверь, Вулфгар снял чулки, ступил в лохань и развалился поудобнее, отдыхая после целого дня, проведенного в седле. Сегодня он едва не загнал Гунна, пытаясь разобраться в себе и понять, что творится в сердце и душе.

Эйслинн снова принялась за шитье, но тяжелые думы и ей не давали покоя.

– Господин, – пробормотала она наконец, – если я рабыня, почему ты приказываешь другим служить мне?

– Потому, что ты рабыня лишь для меня! – рявкнул Вулфгар. – Только для моего удовольствия, и больше ни для чего иного.

Эйслинн проткнула иглой полотно.

– Я не хотела, чтобы о ребенке знал еще кто-то, кроме тебя, но боюсь, уже ничего нельзя сделать. И теперь всему Даркенуолду известно о том, что рабыня Эйслинн носит дитя.

– Верю, – бросил Вулфгар. – Здесь слишком много болтунов.

– И ты отошлешь меня с младенцем в Нормандию или в другую далекую страну?

Она намеренно задала этот вопрос, мучивший ее день и ночь. Нужно знать, что ждет впереди.

Вулфгар пристально взглянул на нее, вспоминая все сказанное Керуику.