Текст книги "Мамин интеллект: Как рождение детей делает нас умнее"

Конечно, невероятное разнообразие человеческих матерей делает нас менее предсказуемыми, чем крыс. Но одну вещь многие из нас, очевидно, разделяют со всем животным миром – глубинное чувство связи. Именно оно заставляет нас на автомате откликаться на объективно раздражающий детский плач, а не выбегать прочь. Сходным образом может меняться поведение женщин – практически с тем же драматическим накалом, что и у самок крыс. Бездетные грызуны ведут себя испуганно по отношению к потомству, как если бы от него плохо пахло, и время от времени делают попытки похоронить молодняк. Лорбербаум считает, что изменения связаны с возникающим пересечением между «материнской сетью» и «системой вознаграждения» – он заметил взаимосвязь на снимках мозга, сделанных, когда женщины слушали своих детей.

Любопытно, но, как и подозревали многие молодые матери, отцы обладают совершенно иной базовой реакцией на плач собственного ребенка. Данный вывод подтверждается предварительными результатами исследований Лорбербаума и Косе, хотя на момент публикации этой книги научная статья еще не вышла. В то время как реакция матерей смещалась к древней, эмоциональной «системе вознаграждения», отцы отзывались лишь свежеэволюционировавшей частью коры головного мозга, задействованной в мышлении и планировании. Лорбербаум предполагает, что выраженная отцовская забота – относительно недавнее эволюционное приобретение, в то время как матери словно обзавелись новым органом, позволяющим заботиться тщательно и искренне. По его словам, это объясняет, почему «мамы первыми выскакивают из постели».

Остается еще проверить, вырабатывается ли у матери, слушающей вопли своего ребенка, в больших количествах дофамин. Впрочем, эта идея не кажется бессмысленной, если задуматься, каким образом Дональд Саймонс, антрополог в Калифорнийском университете в Санта-Барбаре, объясняет эволюцию эмоций. Саймонс придерживается следующей концепции: наши самые мощные порывы позволяют войти в контакт с наиболее трудновыполнимыми, базовыми потребностями выживания. Мы должны искать еду и любовь, как бы ни было трудно добыть эти ресурсы, и заботиться о детях, как бы они нас ни раздражали, и радоваться всему этому: спасибо мудреной «системе вознаграждения», спрятанной в мозгу.

В самом деле, исследователи, изучавшие упомянутые древние мотивации при помощи фМРТ, обнаружили основополагающее сходство между любовью, которую женщина испытывает по отношению к романтическим партнерам… и к детям, а это чувство, в свою очередь, похоже на страсть, с которой зависимые люди жаждут получить свой наркотик. В то время как Лорбербаум публиковал первые полученные данные, другая группа ученых, занимающаяся сканированием мозга в Университетском колледже Лондона, обнаружила, что «система вознаграждения» активируется, только когда женщины видят фотографии любимых людей, а не просто своих приятелей. Затем в 2004 году другие британские исследователи обнаружили сходный результат при сканировании мозга двадцати матерей, смотревших на снимки своих и чужих детей в возрасте от девяти месяцев до шести лет: при взгляде на фото не своих детей реакции не возникало.

Разумеется, большинству молодых матерей не нужно сканирование мозга, чтобы узнать о любви к младенцу – об этом вызывающем привыкание, трансформирующем сознание наркотике. «На днях мы достали старые фотографии малыша, вспоминали, каким он был идеальным, каким великолепным, а он там косоглазый и ужасно смешной!» – рассказывает одна знакомая мама. Есть ощущение, что у грызунов наблюдается сходная ослепляющая страсть на ранних стадиях материнства. В одном исследовании крысы (молодые матери) неизменно предпочитали комнату с детенышами комнате с кокаином (спустя примерно две недели они изменили свой выбор).

Джоан Моррел, нейробиолог в Рутгерском университете, осуществившая данный эксперимент, считает, что это объясняет, почему женщины, пристрастившиеся к кокаину, чаще принимают решение лечиться во время беременности или вскоре после родов; также многие девушки, будучи в положении, отказываются от кофе и сигарет. Джоан предполагает, что в гормонах беременности и раннего послеродового периода есть нечто, дающее женщинам дополнительную мотивацию избавиться от зависимости. «Беременность и период грудного вскармливания – уникальное время для человека и любого другого млекопитающего, так как именно сейчас ребенку можно необыкновенно навредить или необыкновенно помочь, и любое из этих действий будет иметь долгоиграющие последствия», – пишет она.

Если, как позволяют предположить исследования мозга Джеффри Лорбербаума, мы больше похожи на крыс, чем нам хотелось бы верить, нас должна ободрить работа Крейга Кинсли и Келли Ламберт (Вирджиния).

Эти ученые обнаружили несравненно лучшие показатели обучения и памяти у крыс-матерей по сравнению с бездетными особями при прохождении лабиринта.

Кинсли и Ламберт начали эксперименты в 1996 году, когда сканирование мозга женщин-матерей еще не проводилось. Очевидно, они стали первыми известными нейробиологами, предположившими, что родительство способно приводить к конкретным улучшениям мозговой деятельности. «Я был поражен, получив первые данные, ведь что может быть значительнее рождения новой жизни? – говорит Ламберт. – Тот факт, что такое глобальное событие столько лет никого не интересовало, меня буквально шокировал».

Ламберт – высокая красивая блондинка, она водит ярко-красный грузовик и разрушает стереотипные представления о нейробиологах, в частности, всей душой отдается напряженной работе и при этом растит двух дочек десяти лет. Когда Ламберт не путешествует, ее типичное расписание заведующей кафедрой психологии в колледже включает полный день преподавания и исследований, а также ужин дома. В 20:30 она укладывает спать детей и работает над письменными проектами далеко за полночь.

Ламберт родилась в бедной семье в Мобиле (Алабама) и часто разыскивала жаб в лесах около дома. Мать запрещалась девочке трогать их, пугая бородавками, но, как говорит Ламберт, «они могли хоть гадить на меня, я на все была готова, лишь бы доказать ей, что это неправда». Кинсли рос таким же страстным исследователем. Ребенком он собирал блох со своего кокер-спаниеля и сажал их себе на руку, чтобы пронаблюдать, как они питаются. Кинсли и Ламберт сотрудничают с начала 1990-х, когда, после первой беременности своей жены Нэнси Кинсли принял решение изучать материнское поведение. «Я увидел, как она превратилась из неуверенного, боязливого, вечно колеблющегося человека в компетентную, полную сил личность», – говорит он.

В первые годы нового тысячелетия было опубликовано несколько исследований, показывающих, каким удивительным образом дети влияют на матерей – а порой и оказывают им поддержку – начиная с момента зачатия. Один эксперимент показал, что женщины, беременные мальчиками, потребляют примерно на 10 % больше калорий в день, чем ожидающие девочек, но не набирают больше веса. В ходе другого эксперимента обнаружилось, что у матерей, кормящих грудью, быстрее заживают раны. Хотя оба эти эффекта временные, ученые, наблюдающие за многими видами млекопитающих, находят также свидетельства закрепляющихся изменений. К примеру, рожая второго ребенка, матери перестраиваются быстрее и реагируют эффективнее: пример грубый, но убедительно доказывающий, что у нас происходит глубинная реорганизация организма. «Во второй заход» у всех млекопитающих матерей больше молока и ниже уровень гормонов стресса, чем у «новобранцев». Что подкрепляет интуитивную догадку, которая приходит в голову многим из нас: рождение первого ребенка – это в некотором роде перерождение для самой женщины.

«Мозг меняется, когда животное учится», – говорит Флеминг, психолог из Университета Торонто, изучавшая грызунов, крыс и людей. Обучение, которая она имеет в виду, куда глубже, чем материал, осваиваемый по методике Ламаза; это процесс, задействующий самую базовую биологию, он оказывает значительное и долгоиграющее влияние на мозг, гормоны и поведение.

Одна из самых замечательных трансформаций, вызванных родительством, была обнаружена специалистами по сканированию мозга в Базельском университете в 2003 году. Сравнивая добровольцев, слушавших записи детского плача и смеха, исследователи отметили, что у матерей и отцов миндалевидное тело и связанные с ним области, участвующие в формировании эмоций, активируются более выраженно в ответ на слезы, в то время как не-родительский мозг лучше откликается на смех. Как сказал журналистам Эрих Сейфритц, ведущий эксперт исследования, это имеет биологический смысл. Слезы – сигнал о проблеме, и вы, родитель, должны исправить ее, если хотите, чтобы ваше генетическое вложение окупилось. Тот факт, что не-родитель охотнее реагирует на саундтрек повеселее, подтверждает: менее приятный, но необходимый ответ родителя является выученным. И помните: обучение физически меняет мозг.

Можно ли назвать базовое желание помочь своему плачущему ребенку проявлением ума? Если верить эволюционной теории, ответ очевиден: это самая важная ваша деятельность и справляться с ней нужно хорошо.

В эпоху плейстоцена, в эру охоты и собирательства (1,6 миллиона – 10 тысяч лет назад), когда происходило основное формирование человеческого мозга и поведения, у детей был удручающе низкий шанс на выживание. Так как мужчины обычно пытались добыть мясо, у женщин практически все силы уходили на заботу о себе и о новорожденных. По мере того как человеческое детство удлинилось, а культура усложнилась, работа по взращиванию потомства требовала все более изощренных инструментов, если говорить об устройстве мозга. Процитируем антрополога Сару Блаффер Харди, которая писала, что любая женщина, «опиравшаяся в попытке вытянуть детей лишь на собственную внешность, едва ли оставалась матерью долго и едва ли оставляла потомство».

Такая простая цель – взрастить детей – требует владения целым рядом ментальных навыков, которые могут быть полезны как в семье, так и за ее пределами. Среди них есть пять ключевых атрибутов, уже перечисленных нами: тонкое восприятие, эффективность, жизнестойкость, повышенная мотивация и социальность. В следующих главах мы расскажем, что ученые знают и что изучают в контексте этих предположительно усовершенствованных навыков материнского мозга.

Часть II
Пять атрибутов «усиленного» малышом мозга

Глава 4
Восприятие
Ширящееся королевство материнских чувств

…Запахи и вкусы долго еще продолжают, словно души, напоминать о себе… нести, не изнемогая под его тяжестью, на своей едва ощутимой капельке, огромное здание воспоминания.

Марсель Пруст. В поисках утраченного времени[5]5
  В переводе А. Франковского. – Прим. пер.


[Закрыть]

«Только взгляните», – говорит Крейг Кинсли. На экране проектора в конференц-зале Университета Ричмонд возникает изображение крысы-альбиноса. Молодая самка, только что кормившая детенышей, спокойно сидит в клетке, когда в нескольких дюймах от нее падает живой сверчок. Нос крысы вздрагивает, она отмечает присутствие насекомого, в следующее мгновение прыгает на сверчка и заглатывает его.

В аналогичной сцене, разыгравшейся минутой ранее, девственной крысе понадобилось в три раза больше времени, чтобы поймать сверчка; создавалось ощущение, что она в принципе не замечала насекомого, в то время как оно беззаботно исследовало ее клетку. Такие же различия были многократно зафиксированы при наблюдениях за крысами-матерями в сравнении с бездетными самками. Кинсли стоит рядом с экраном, в его взгляде читается отеческая гордость. Он отзывается об эксперименте так: «Крысы-мамы надерут их девственные задницы».

Кажется очевидным, что такое конкурентное превосходство возникает благодаря усилению некоей способности, но Кинсли до сих пор пытается выяснить, какой именно. Возможно, все дело в мотивации: хотя обе группы крыс голодают одинаковый промежуток времени, кормящие мамы могут быть более заинтересованы в восполнении калорий. Они охотно преследовали не только первого сверчка, но и второго, и третьего, и четвертого, и так далее. Но Кинсли подозревает, что у его суперкрыс также повышены сенсорные способности, обостренные в силу эволюционной необходимости. «Какую систему ни возьми, если она увеличивает шансы детенышей выжить, мамам, с большой вероятностью, достанется ее улучшенная версия», – считает Кинсли.

Это базовое правило работает и у людей. Хотя беременность и первые недели после родов часто ассоциируются с определенной апатией, заторможенностью, многие женщины отмечают, что на самом деле в отношении чувств они ощущают себя как никогда живыми и всеми фибрами души отвечают ребенку – и миру в целом. Как метко выразилась моя приятельница, социальный работник из Санта-Круза, «это единственное переживание, сопоставимое с тем разом, когда мы попробовали грибы в Мачу-Пикчу…».

Во время беременности иногда изменяется восприятие запаха и вкуса; невыносимо хочется одних продуктов и тошнит от других. Мы нередко просыпаемся в ту же минуту, что и новорожденный малыш, или за несколько секунд до него. Мы быстро запоминаем запах своего ребенка и его крик, учимся понимать, когда плач означает голод или боль, скуку или усталость. И хотя нас непрерывно преследует предчувствие катастрофы, мы каким-то образом умудряемся не ударить малыша головой по перилам, пока несем его на руках, и ловим каждый раз, когда он пытается скатиться с пеленального столика. Все эти реакции – проявления тонких перестроек в мозгу, некоторые из которых временные, другие же закрепятся надолго.

Это обостренное восприятие, оживляющее разум, в котором перекликаются страх, тревога, моменты захлестывающей радости и страстное желание спать, возможно, и лежит в основе явления, известного как материнский инстинкт. Это не желание быть матерью, а то, что нам остается, когда обратного пути нет: мы сразу чувствуем, если ребенок болен, пребывает в опасности или просто пытается что-нибудь от нас скрыть. Мы не просто остаемся при наших пяти чувствах, только усовершенствованных: мы становимся очень внимательными и извлекаем из опыта уроки, потому что от этого зависит чужая жизнь.

Все начинается с носа, базового проводника чувств. Недаром эмоциональные, «лимбические» области мозга известны также как «обонятельный мозг».

Сто лет назад Марсель Пруст описал мощную взаимосвязь между запахом, вкусом, чувствами и памятью в знаменитом фрагменте романа «В поисках утраченного времени», где героя, откусившего крошечный кусочек печенья «мадленки», буквально захлестывают воспоминания. Сейчас известно, что обонятельные луковицы, первыми воспринимающие аромат, имеют древнюю связь с миндалевидным телом, мозговым центром, отвечающим за чутье и инстинктивные ощущения, что объясняет таинственное влияние запахов на память. Эксперименты на животных и на людях показывают, что эта глубокая, загадочная связь является важнейшим ориентиром для нас при исследовании материнства как явления.

Кинсли подозревает, что обостренное на ранних этапах материнства обоняние или зрение лучше всего иллюстрируют великолепные результаты, демонстрируемые крысами-матерями в эксперименте со сверчком. Он исключил изменение слуха в качестве объяснения, проведя опыт, где звуки, издаваемые сверчком при передвижении по крысиной клетке, заглушались белым шумом. Современные исследования также предоставляют убедительные данные: обоняние самок млекопитающих некоторым образом изменяется в период беременности и родов, временно обостряется, мы становимся более чувствительными к запахам, чем «нормальные» люди: если угодно, делаемся… умнее!

Специалисты по клиническим исследованиям Университета Калгари (Канада), проводя опыты на мышах, обнаружили, что в переднем мозге на ранних стадиях беременности образуется очень много зачатков нейронов – стволовых клеток. Затем эти клетки мигрируют к обонятельным луковицам, к структурам мозга, интерпретирующим запахи, и в момент родов «выходят на связь». Очевидно, это ключевой момент для мыши-матери и мышонка: первая встреча влияет на крепость их будущей связи. Качество первых вдохов определяет шансы на выживание детеныша. Именно поэтому мыши-матери сразу после родов необходимо обостренное обоняние, считают канадские ученые. Они пришли к выводу, что трансформация регулируется пролактином, гормоном, выделяющимся у самки при спаривании. Эксперты предполагают, что аналогичный процесс может происходить и у человека: в процессе совокупления у женщин также наблюдается всплеск пролактина.

Сэмюэл Вейсс, нейробиолог, член команды канадских ученых, называет исследование «первым примером того, как тело реагирует на физиологический феномен, и здесь мы видим связь с образованием новых клеток головного мозга, что в свою очередь определяет иное поведение». Лишь относительно недавно стало известно, что в зрелом мозге постоянно формируются новые нейроны. Однако до открытия канадских специалистов считалось, что эти нейроны в первую очередь помогают заместить утраченные клетки, восполнить ущерб. Теперь, как говорит Вейсс, их функция очевидна: они помогают потомству выжить.

Мощная роль запахов в формировании связи, скорее всего, важнее для таких млекопитающих, как грызуны, нежели для человека, который уже находится под сильнейшим давлением культуры, предписывающей оставаться с детьми и заботиться о них. (Овцы бросают ягнят, если не могут обнюхать их в первый час после рождения.) Однако и для людей запах имеет бóльшее значение, чем предполагалось ранее.

До 1990-х ученые привычно игнорировали важнейшую роль обоняния в нашем эмоциональном поведении, частично потому, что человеческие обонятельные луковицы пропорционально гораздо меньше, чем у других видов. Примерно до середины 1990-х считалось также, что у человека отсутствует еще одно маленькое сенсорное устройство, имеющееся у других млекопитающих, – вомероназальный орган. Он представляет собой крошечную пару полостей, расположенных напротив перегородки в обеих ноздрях и улавливающих химические составляющие запаха тела, известные как феромоны. Сегодня мы понимаем, что у человека на самом деле есть все необходимые элементы для восприятия и обработки сложнейших сообщений, которые принимает наш нос. Эта информация может играть основополагающую роль при выборе партнера и заботе о потомстве. Часто она определяет наше поведение, даже когда мы это не осознаём.

Феромоны, известные также как «биохимический букет», считаются причиной того, что у женщин, живущих в непосредственностей близости, например, в одной комнате в общежитии, синхронизируются менструальные циклы. (Ученые называют этот процесс «унициклическим».) Когда речь идет о романтических отношениях, запах тела – или «химия» – имеет первостепенное значение при выборе подходящего партнера. Возможно, это древний механизм, позволяющий млекопитающим избежать спаривания с родственниками: женщины (и мыши) в период овуляции предпочитают запах самцов с отличным от их собственного иммунологическим профилем. Мыши находят информацию в моче. Женщины вдыхают запах пота. Тесты показывают, что женщины различают футболки разных мужчин и могут ответить, является ли запах соблазнительным. Привлекательным обычно оказывается запах мужчин с несходным геномом. Особенно обостряется обоняние у женщин при овуляции, когда зачать легче всего.

Во время беременности обоняние играет еще одну значимую роль. Исследования показывают: как и женщины в период овуляции, беременные становятся более чувствительны к запахам, лучше их различают. Более того, многие ароматы, ранее практически не вызывавшие реакции, становятся внезапно невыносимыми. «Помню, как мы шли с беременной подругой мимо кучи мусора и она буквально кричала, чтобы мы топали быстрее, а я эту свалку едва заметила», – рассказывает Карен Паркер, постдокторант по психологии в Стэнфордском университете.

Подобная обостренная чувствительность полезна при беременности, ведь любой едой вы делитесь с уязвимым эмбрионом. Так как продукты, которых следует избегать, с высокой вероятностью содержат паразитов или патогенные вещества, эволюция помогает опознавать их – отсюда и реакция на определенные ароматы. Некоторые запахи могут даже вызвать рвоту. Пищевые пристрастия, возникающие уже через несколько недель после зачатия, когда органы ребенка лишь начинают формироваться, обычно достигают пика, когда эти «причуды» особенно необходимы. В это время иммунная система женщины ослаблена, что понижает вероятность отторжения «инородного тела» – ребенка, однако в результате будущая мать более подвержена болезням.

Предположение, что неприязнь к определенным продуктам и даже токсикоз могут быть проявлениями мудрости нашего организма, подтвердили исследования, проведенные в конце 1980-х. Марджи Профет, биолог-эволюционист, работавшая тогда в Калифорнийском университете в Беркли, первая выдвинула предположение, что токсикоз может быть эволюционной адаптацией, оберегающей беременных от духовитых овощей (например, от капусты, в том числе цветной и брюссельской), которые могут содержать токсины, опасные для нерожденного ребенка. (Мясо на протяжении всей человеческой истории вызывало болезни чаще других продуктов – и оно особенно часто неприятно беременным.) В свое время работа Профет вызвала множество вопросов, но сейчас ситуация изменилась: ученые, собирающие данные по всему миру, обнаружили закономерности, связанные с токсикозом, общие практически для всех беременных. Наблюдаются они начиная с первого триместра. У женщин, страдающих от тошноты, меньше риск выкидыша, а рвота говорит о том, что вы защищены еще надежнее.

После родов повышенная чувствительность к запахам еды угасает. Однако материнское обоняние может играть важную роль при первой встрече с ребенком, особенно если у людей, как и у мышей, во время родов происходит ускоренное образование обонятельной нервной ткани. Не исключено, что источник этого процесса связан с импринтингом. Ощущения, возникшие при импринтинге, остаются с млекопитающими на всю жизнь: это первая прочная нить в паутине чувств, связывающих мать с потомством.

Импринтинг критичен для овец; в стаде среди множества других особей мать должна научиться узнавать ягнят, иначе они безнадежно затеряются. Также для овцы важно, чтобы чужие голодные детеныши не заняли теплое место ее собственных. Благодаря обонянию большинство самок узнают своих ягнят уже спустя тридцать минут после родов. Но если их обоняние нарушено, они позволяют сосать молоко чужим ягнятам. То же самое происходит, если овце не удается познакомиться с запахом своего потомства сразу после рождения.

Элисон Флеминг, психолог в Университете Торонто, сравнивает это явление с быстро развивающейся способностью человеческих матерей узнавать младенцев не только по внешним признакам, хотя для нас риск потерять ребенка в толпе куда меньше. В течение недели после родов мать обычно может отличить футболку, в которой был ее собственный ребенок, от одежды любого другого малыша. Даже матери, чье общение с младенцами до прохождения теста на запахи было ограничено, узнают запах одежды «своего» в течение двадцати – сорока часов после родов, что подтверждает нашу идею: запахи играют важную роль в формировании связи между людьми, так же, как это происходит у животных.

Флеминг не считает, что молодые млекопитающие матери имеют лучшее обоняние по сравнению с другими особями, но, по ее мнению, нечто меняется в древней части мозга: когда женщина рожает, запахи детей становятся более привлекательными. Молодым матерям по прошествии двух-трех дней после родов детские запахи нравятся чаще, чем бездетным женщинам.

Однако такое положение вещей сохраняется, лишь если мать поддерживает близкий контакт с потомством. К примеру, у крыс проходит буквально несколько недель, прежде чем детенышей отлучают от груди. Но у людей матери остаются с детьми гораздо дольше, что, возможно, объясняет, почему я до сих пор теряю голову, уткнувшись носом в волосы моего девятилетнего сына Джоуи.