Текст книги "Хозяин Соколиного гребня"

Глава 14

Перед входом в комнату королевы стояли три вооруженных стражника. Чесса кивнула им в знак приветствия и подождала, пока один из них откроет перед ней дверь. Когда она вошла, дверь за ней сразу же закрылась.

Турелла велела ей явится, и Чесса сделала это охотно, поскольку вчера вечером поведение королевы весьма ее заинтриговало. Она полагала, что Турелла будет ждать ее у себя, однако просторная светлая комната, в которую она вошла, оказалась пуста. Здесь было необычайно чисто, на выбеленных известкой белоснежных стенах не заметно ни единого пятнышка грязи, ни малейшего, даже самого тонкого слоя пыли. Обстановка комнаты королевы Туреллы состояла из узкой кровати, одного-единственного стула, жаровни и стоящего возле кровати громадного сундука. Больше здесь не было ничего. В дальней стене имелись три окна и узенькая дверца. Чесса подошла к дверце и, отворив ее, очутилась в маленьком саду, обнесенном высокими стенами. Сад содержался в идеальном порядке. Кругом цвели нарциссы, маргаритки, наперстянки и гиацинты. На поверхности маленького пруда, вырытого в середине сада, плавали самые красивые водяные лилии, которые Чесса когда-либо видела в жизни, белые, как снег на зимних полях. Высокие каменные стены, поседевшие от времени и непогоды, были сплошь увиты плющом, виноградом и ползучей дикой земляникой.

Это было чудесное место. Спокойное. Безмятежный уголок, прибежище от житейских бурь. Чесса глубоко вдохнула теплый ароматный утренний воздух.

– Ты хорошо спала?

Чесса повернулась и увидела королеву – та только что выпрямилась после того, как сорвала с куста удивительно яркую красную розу.

– Нет, я спала плохо. Разве могла я спать хорошо? Ведь я здесь не по своей воле. Я хочу вернуться домой.

– Ты желаешь вернуться в Дублин? Чесса покачала головой:

– Мой дом там, где живет Клив, мужчина, которого я люблю. Я хочу быть с ним.

Королева сощурилась от ярких солнечных лучей и сделала Чессе знак следовать за ней. В углу сада стояла каменная скамья, над которой возвышалась старая раскидистая груша.

Королева протянула розу Чессе:

– Понюхай ее. Она великолепна, не правда ли? Чесса вдохнула нежный аромат.

– Да, у нее чудный запах. А какой прекрасный цвет! Эта роза не просто красная, а ярко-красная, ослепительно красная.

Королева улыбнулась:

– Это я вывела ее. Я и сама не очень понимаю, как это у меня получилось. Я перепробовала многие хитрости, возясь с семенами различных роз, и вот результат моих усилий.

– Это удивительно. Я никогда не слышала ни о чем подобном.

– Мало кто слышал о способах выведения новых сортов роз. Однако теперь ты смотришь на меня так, словно у меня на плечах вдруг выросла вторая голова.

– Я не могу понять, куда подевалась женщина, которую я видела вчера в пиршественном зале. Ты на нее совсем не похожа.

– Ах, принцесса, во мне сосуществуют много разных женщин. Это необходимо, иначе я бы не выжила.

– Прошу тебя, зови меня просто Чессой. Я вовсе не принцесса. Как бы мне хотелось, чтобы твой муж, король, понял это и отпустил меня!

– Что ж, хорошо, я стану звать тебя Чессой. Что до моего мужа, то он тебя ни за что не отпустит. Кстати, что ты подумала о женщине, которую увидела вчера вечером в пиршественном зале?

– Вчера вечером ты, госпожа, вела себя так, будто считаешь короля слабоумным, а Рагнора – глупцом (кстати, так оно и есть) и не снисходишь до того, чтобы вмешиваться в их дела. Слушая тебя, я подумала, что ты, должно быть, тоже не в своем уме. Ты держалась не менее странно, чем король и Рагнор.

Королева довольно улыбнулась, и погладила Чессу по руке:

– Это хорошо. А то иногда я забываюсь, и тогда король начинает поглядывать на меня с подозрением. Я вижу, что Керек ничего тебе не рассказал и ты не понимаешь, как у нас здесь обстоят дела. Он очень горячо убеждал меня, что в тебе заключено спасение нашего королевства. Я не могла постичь, как это может быть: ведь ты в конце концов всего лишь юная неопытная девушка. Наконец вчера вечером я впервые увидела тебя. Сначала мне показалось, что твоя невероятная дерзость – свидетельство глупости. Ты выделывала такое, на что я никогда бы не решилась, и все только ради того, чтобы посмотреть, что из этого выйдет, чтобы проверить, чего стоят люди, которые удерживают тебя в неволе. И еще ты спасла Керека, человека, которого ты должна бы ненавидеть, которого должна бы стремиться убить. Он дважды похищал тебя, однако ты ударила Рагнора ножом, чтобы он отпустил Керека. Мне сказали, что ты позволила королю щупать тебя. Ты не отшатывалась и не дрожала от отвращения, хотя Олрик – противная старая жаба. Я знаю, почему ты не стала ему противиться. Ты хотела посмотреть, что он за человек, как он думает, как ведет себя. Ты держалась весьма разумно. Ты сразу сообразила, что король – человек опасный, не останавливающийся ни перед чем. Правда теперь, чем старше он становится, тем меньше от него вреда, потому что он все быстрее забывает свои обиды. Это великое облегчение. Что до моего сына Рагнора, то он просто мальчишка, который любит дуться по пустякам. Однако, как ни странно, у него порой бывают проблески, когда он проявляет обаяние и даже ум.

– Госпожа, ты видишь во мне то, что желаешь, видеть. Между тем на самом деле я всего лишь самая обычная девушка и не более того. Я люблю другого мужчину. Я не желаю оставаться здесь и ни за что не выйду замуж за твоего сына. Что до проблесков ума и обаяния, о которых ты упомянула, то они весьма мимолетны.

Королева в ответ только улыбнулась.

– Госпожа, – медленно произнесла Чесса, – кто истинный правитель Данло?

– Ты видела его вчера вечером принцесса. Это абсолютно безжалостный старик с беззубым ртом и зловонным дыханием.

– А для чего перед дверью твоей комнаты стоит стража. И почему стены твоего сада так высоки? Я искала в них калитку, но так ее и не нашла.

– Это потому, что я узница.

Чесса ошеломленно воззрилась на королеву.

– Как я уже говорила тебе, я происхожу из рода Тур, который царствует в Булгарии. Когда мой отец продал меня королю Гунтруму, который желал выдать меня замуж за своего брата, я воспротивилась. Я сопротивлялась Олрику всеми силами, но это не принесло мне пользы. Когда он убедился, что я ненавижу его и никогда не стану покорной, он рассвирепел. Он насиловал меня, снова и снова, много раз. А после того, как я родила Рагнора, Олрик заточил меня в этой комнате и с тех пор я лишена свободы. Ребенка у меня сразу же отняли, и все последние годы – двадцать один год – я остаюсь узницей, запертой в этой комнате и в этом саду. В то время эта комната была отхожим местом дворцовой стражи и в ней стоял ужасающий смрад. Я всю ее вымыла, вычистила, побелила, так что теперь ее не узнать. Времени на уборку у меня, как ты понимаешь, было более чем достаточно. По мере того как шли годы, условия моего заточения смягчались, и я получала все больше свободы. Однако меня до сих пор везде сопровождает стража.

– Но вчера вечером ты вошла в пиршественный зал величаво, как полновластная королева. Ты осыпала оскорблениями короля и принца, твоего сына, и начала командовать. Я не понимаю. По правде говоря, ты держалась так, будто полностью лишилась рассудка.

Турелла тихонько рассмеялась:

– Дело в том, Чесса, что Олриком можно без труда управлять, если у тебя более сильный характер. А у меня характер сильнее, чем у него. Во время трапез мне позволено ходить, куда я хочу – это одно из послаблений, которых я для себя добилась, – хотя стража всегда следует за мной по пятам. Однако я никогда не обедаю вместе с королем – я перестала это делать, когда у него выпали все зубы и он потребовал, чтобы я пережевывала ему пищу. Вот и все, что я могу сказать о вчерашнем обеде – и это чистая правда.

Но несмотря на то, что я заточена в этих высоких каменных стенах, я знаю все, что происходит при дворе.

Керек – мои глаза и уши. Ему доверяют все. Даже король полностью на него полагается. Керек сказал мне, что ты очень похожа на меня и сумеешь вертеть Рагнором, как тебе будет угодно. Что бы я делала без Керека? Ведь я в конце концов узница, дверь моей комнаты на замке и ее всегда охраняет стража.

Чесса еще раз оглядела сад. Солнце уже стояло высоко и светило ярко. Воздух, и без того напоенный ароматом, с каждой минутой благоухал все сильнее по мере того, как солнечное тепло согревало цветы, влажные от ночной росы. Две пчелы копошились в пурпурном цветке гортензии. Чесса смотрела на яркие цветы, на трудяг-пчел и ясно осознавала, что все, сказанное королевой, – ложь от начала и до конца. До чего хитрая и ловкая женщина эта Турелла! Повернувшись к ней, Чесса сказала:

– В том, что ты рассказала мне, нет ни слова правды. Стража находится при тебе, королева, для того, чтобы предупреждать тебя о том, что к тебе кто-то пришел. И для того, чтобы задерживать тех, кого ты не желаешь видеть. Эти стражи охраняют тебя от короля. Они готовы умереть за тебя. Это ты правишь королевством Данло, а вовсе не Олрик, этот гадкий, вульгарный старик.

– О боги, – воскликнула Турелла и залилась мелодичным грудным смехом. Сначала тихий, он становился все звонче и громче. В конце концов ее пальцы разжались, и прекрасная роза упала на устилающий землю мох. – Да, – произнесла она наконец. – Керек был, как всегда, прав.

– Нет, нет, что ты! Я беру свои слова обратно. Я ошиблась. Ты в самом деле узница, госпожа, и не помышляешь ни о чем, кроме своих цветов.

Королева засмеялась еще громче.

– Клянусь великим могуществом Фрейи, у тебя много ума, моя девочка, много, но все же недостаточно. Ты не сможешь так легко исправить свою ошибку. Да, моя дорогая Чесса, ты совершенно права. Это я повелеваю Данло, однако делаю это с помощью хитрости и тайных уловок, ибо не могу править открыто. Дело это нелегкое, и нередко решения принимаю все-таки не я. Но когда король умрет, и мне, и тебе станет намного легче управлять этой страной. Рагнору нужна лесть, очень много лести, но если дать ему достаточно, он успокаивается и из него можно веревки вить. У тебя это отлично получится, к тому же мы с Кереком окажем тебе всяческую помощь. Тебе придется спать с моим сыном, чтобы зачать от него ребенка, но потом ты сможешь приставить к нему наложниц, как я приставила их к Олрику. Не правда ли, две девушки, которые прислуживали ему вчера за столом, очень красивы? Они глухонемые от рождения – благодарение богам за их немоту – и охотно делают все, чего бы ни пожелал старый король. Им обеим хочется иметь красивые платья, и я потакаю им до такой степени, что их нарядам завидуют все придворные дамы. Да, Чесса, даже эти две наложницы преданы не королю, а мне. А вот и Керек. Она уже обо всем знает, мой друг.

– Принцесса, – сказал Керек, – я не мог открыть тебе правду раньше, ибо, как ты, несомненно, и сама понимаешь, я не мог подвергнуть свою королеву опасности.

– Все это неважно. Как бы там ни было, я не выйду за Рагнора. Когда король умрет, ты, госпожа, будешь править через своего сына. Найди ему жену, которая будет услаждать его слух лестью и родит от него сына. Я не стану делать ни того, ни другого.

– Я не могу жить вечно, Чесса. Я должна успеть обучить ту, которая займет мое место. Я не могу допустить, чтобы мое королевство попало в руки саксов, а это наверняка произойдет, если сидеть сложа руки.

– Госпожа, мне нет никакого дела до того, что случится с Данло. По мне, так пусть пропадает – я из-за этого не стану расстраиваться. Если вы, датчане, не можете удержать собственную землю, то вы ее утратите.

– Если мне не останется ничего другого, как принудить тебя, – спокойно сказала Турелла, поднимая с земли и нюхая свою удивительную красную розу, – то я это сделаю.

Чесса улыбнулась:

– А что, позволь мне узнать, ты сделаешь с моим первым ребенком?

– Я буду радоваться его рождению, как и весь народ.

– Но ведь мой первый ребенок будет не от Рагнора. Керек вздрогнул, потом отрицательно затряс головой:

– Ты уже прибегала к этому трюку, принцесса. Второй раз твоя уловка не сработает.

– Я понесла от Клива. Неужели ты, Керек, можешь в этом сомневаться?

– Я тебе не верю. Клив избегал тебя. Он только и делал, что спрашивал, не начались ли у тебя месячные, и повторял, что отправит тебя к Вильгельму Нормандскому, чтобы ты стала его женой.

– Но ты же знал, Керек, что я не желала выходить замуж ни за твоего Рагнора, ни за Вильгельма. Ты знал, что я хотела только одного мужчину – Клива, оттого-то я и солгала, будто беременна от Рагнора. Все поверили этой басне, и я была спасена – во всяком случае, на какое-то время, но Клив по-прежнему был неумолим. Но я не собиралась сдаваться. Я была готова на все. Однажды ночью я пришла в его спальню, легла к нему в постель и сделала так, что он проснулся – не полностью, но достаточно для того, чтобы ощутить желание. Излив в меня свое семя, он очнулся окончательно и узнал меня. Тогда он выругался, а потом взял меня снова, и не один раз, потому что моей невинности все равно уже было не вернуть. Насколько я помню, ты сам говорил ему, что тебе его жаль из-за того, что он влюблен в меня.

Лицо Керека исказила мука, и он изо всей силы хлопнул себя ладонью по лбу.

– Я проклят, воистину проклят, – тихо проговорил он и начал раскачиваться взад и вперед, сидя на каменной скамье. – Проклятие пало на меня в то самое мгновение, когда я впервые увидел тебя, рыбачившую на реке Лиффи. Сначала ты выдумываешь лживые истории, а затем делаешь так, что они становятся правдой. Клянусь богами, я этого не заслужил! Прошу тебя, принцесса, скажи мне, что ты солгала. Скажи, что весь рассказ о твоей последней беременности – не правда.

– О нет, он правдив. Отправьте меня обратно к Кливу. Оставьте меня в покое. Послушай меня, госпожа, Олрик умрет, и, как я уже говорила, ты сможешь наконец править открыто. Отчего бы тебе не убить его? Если хочешь, я сама его отравлю.

– У короля есть слуги, которые пробуют все его блюда и напитки, – рассеянно сказала королева. – Так что отравить его не удастся. Я как-то попыталась, но вместо короля убила всего-навсего слугу, пробовавшего его пищу. После этого король удвоил число таких слуг. К тому же, кроме них, есть еще и наложницы, которые пережевывают каждую крошку, прежде чем положить ее в его беззубый рот. – Королева замолчала, пристально глядя на Чессу. – Если Керек тебе верит, то придется поверить и мне. Ну да ничего, я избавлю тебя от ребенка. Керек, отведи ее в комнату, и я сделаю это сейчас же.

– Если ты дотронешься до меня, госпожа, – очень тихо помолвила Чесса, – я убью тебя. Поверь, я сумею это сделать.

– Возможно, ее ребенок окажется девочкой, госпожа, – уныло пробормотал Керек. – Тогда нам не о чем беспокоиться.

Королева вздохнула и, наклонившись, сорвала еще одну розу, на сей раз бледно-розовую. Поднеся ее к лицу, она с наслаждением вдохнула ее аромат.

– Мои цветы никогда мне не противоречат. Порой они доставляют мне хлопоты, но я всегда знаю, что с ними делать. Но как поступить с этой девушкой? Я в затруднении, Керек. Может, нам следует отослать ее к саксонскому двору, чтобы она все там перевернула вверх дном? Пусть она их всех перетравит.

"Но я же ничего такого не сделала, – подумала Чесса. – Я всего-навсего догадалась, каково истинное положение королевы, а потом имела глупость проболтаться ей об этом. А затем я обманула ее и Керека. В общем, нынче утром я вела себя не лучшим образом, и королева изменила свое мнение обо мне. Что ж, может быть, теперь она и Керек захотят отправить меня обратно”.

– Собственно говоря, госпожа, я пришел к тебе, чтобы сказать, что король желает видеть принцессу, – сказал Керек.

– Должно быть, кто-то напомнил ему о ней, – ответила Турелла. – А может быть, этот старый дурак просто вспомнил, как щупал ее и ему захотелось подержаться за нее еще раз. Ну что ж, моя девочка, посмотрим, как ты с ним справишься, когда вы окажетесь наедине и этого похотливого козла некому будет остановить.

– Я не покину ее, – перебил королеву Керек. – При мне он не станет к ней приставать.

Королева перевела взгляд с Керека на Чессу:

– Не убивай короля при свидетелях, иначе я не смогу тебя спасти.

– Не буду. Но Рагнор – это другое дело.

– Да, Рагнор – другое дело, – повторила Турелла и встала со скамьи. – Как я тебе уже говорила, Олрик отнял его у меня, едва только он родился, и это совершенно испортило натуру моего сына. А теперь, Керек, отведи ее к королю и останься при ней, даже если король велит тебе уйти. Я не уверена, что эта девушка захочет рассказать мне правду о том, что произойдет между нею и Олриком.

Когда они шли по узкому коридору, ведущему в опочивальню короля, Керек заговорил снова:

– Умоляю тебя, принцесса, скажи, что ты солгала о своей беременности. Чесса рассмеялась:

– О чем ты, Керек? Я сказала правду. О, как мне хочется родить ребенка от Клива! Уверена, что это будет мальчик. Моя мачеха родила четырех сыновей. Она всегда говорила, что, когда женщина носит в своем чреве мальчика, ее ужасно тошнит. А я в последнее время чувствую себя неважно. Как бы меня не вырвало.

Керек остановился и посмотрел на Чессу сверху вниз. – Я начинаю думать, что Турелла права, – сказал он. – Возможно, нам следует отправить тебя к саксонскому двору.

Она опять засмеялась:

– Вам достаточно вернуть меня на Ястребиный остров.

Керек тяжело вздохнул:

. – Мне надо многое обдумать. Я не могу позволить тебе расстроить мои замыслы. Это хорошие замыслы. Они определяют будущее королевства Данло. В них учтено все – все, кроме твоего характера, принцесса. Из-за твоего характера все мои замыслы идут прахом.

– Вот и хорошо, – подытожила Чесса.

* * *

Клив поцеловал свою маленькую дочурку в нос, дал ей откусить еще кусочек жареного окуня, который так хорошо удавался Энтти, и сказал:

– Смотри, не голодай. Завтра я отправлюсь в Данло, а ты останешься здесь. Если ты перестанешь есть, то уморишь себя, и тогда нам с Чессой придется лечь по обе стороны от твоего тощего бездыханного тела и тоже умереть. Ты хочешь нашей смерти?

– Нет, отец.

– Тогда ешь, как всегда. И не играй в молчанку, почаще разговаривай со своими дядями и тетями, чтобы они о тебе не беспокоились. Играй с другими детьми. Учись у Эрны ткать. Она очень хорошая и добрая. Что до меня, то я вернусь, когда смогу, однако сколько дней меня не будет, я не знаю. Ты веришь, что я вернусь вместе с Чессой?

– Это будет трудно, отец. Но ты ведь не оставишь ее в Данло, даже если она тебя очень рассердит?

– Нет, я твердо обещаю привезти ее домой, после чего обрушу на ее упрямую голову потоки ругательств.

Кири прожевала кусок морского окуня, улыбнулась и кивнула.

– А вот и твои тети: Мирана и Ларен. Пообещай мне еще раз в их присутствии, что будешь хорошо себя вести.

– Я обещаю, – сказала Кири, одарив Мирану и Ларен улыбкой, – что буду кушать и буду жива, когда отец вернется вместе с Чессой. Но знаешь, отец, мне все-таки хочется считать палочки.

Клив застонал, как от зубной боли, и подбросил Кири в воздух.

– Никаких палочек, моя крошка! И ешь, поняла?

Йорк, столица Данло, королевский дворец

Неделю спустя

Чесса грызла яблоко. Оно было в меру кислое и твердое – как раз такие ей и нравились. Рагнор сидел на стуле и пытался извлечь мелодию из небольшой арфы. Играя, он старательно пел любовную поэму, которой его научил Барик, придворный скальд. Стихи поэмы рифмовались, но Рагнору никак не удавалось совместить рифмы и мелодию.

Чесса взяла еще одно яблоко и откусила кусок. Сегодня она весь день ничего не ела, потому что и за завтраком, и за обедом ей пришлось сидеть за одним столом с королем. Он внушал ей одновременно страх и омерзение, и сочетание этих двух ощущений начисто лишило ее аппетита. Король сказал, что сам ляжет с нею, если Рагнор не сумеет хорошо ее потешить, и что уж он-то непременно заставит ее кричать от наслаждения. Потом он добавил, что, если она в достаточной мере понравится ему в постели, он позволит ей пережевывать его кушанья.

Когда Чесса думала об этом, ее передергивало. Наконец Рагнор допел свою поэму до конца.

– Тебе понравилось?

– О да, я обожаю музыку. Право, Рагнор, твой пыл тронул меня. Знаешь, я попросила Барика научить меня нескольким колыбельным, чтобы я могла петь их ребенку Клива, когда он появится на свет.

Рагнор замахнулся на нее арфой, выругался и, швырнув арфу на пол, принялся ее топтать. При каждом ударе его ноги по хрупкому инструменту Чесса довольно улыбалась.

– Чтоб тебя разорвало! – орал Рагнор. – Сейчас же замолчи, замолчи! Ты не родишь его ребенка, Чесса. Я это запрещаю! Проклятый Клив, я должен был сообразить, что он непременно соблазнит тебя. Паршивый ублюдок! Соблазнит просто для того, чтобы стать мне поперек дороги. Он врал, будто хочет, чтобы ты вышла за Вильгельма Нормандского. На самом деле он хотел заполучить тебя сам.

– Он был очень рад, когда узнал, что я вовсе не беременна от тебя, – сказала Чесса, откусывая яблоко еще раз. – Ему понравилось, что я была девственницей. Когда он понял, что он у меня первый мужчина, то совершенно потерял голову и уже не мог остановиться. Это было прекрасно, во всяком случае для него.

– Ты рассердила моего отца. Тебе не следовало выкладывать ему, что ты беременна от Клива, – и все только из-за того, что он сказал о своем желании переспать с тобой и заставить тебя кричать от наслаждения. Велика важность! Он бы скоро забыл об этом намерении. Он теперь все забывает. Но тебе непременно надо было выложить ему правду и разъярить его! Он так рассвирепел, что забыл сказать наложнице, стоявшей слева от него, пробовать каждую крошку, которую он желал съесть. Он мог бы умереть от яда.

– Возможно, – небрежно сказала Чесса, – я могла бы подкупить наложницу, которая стоит слева.

– Замолчи, ехидная ведьма! Теперь ты пытаешься рассердить меня. Я знаю, ты делаешь это нарочно. Моя мать предупредила меня, что ты будешь вести себя именно так. Она велела мне не позволять тебе возбуждать мой гнев, ибо каждое твое слово идет не от сердца, а говорится с хитрым умыслом. Моя мать очень умна, но, когда я толкую с тобой, мне трудно следовать ее указаниям.

– Это верно, – сказала Чесса. – Она очень умна.

– А вот и Барик. Он явился, чтобы спросить, как тебе понравилось мое пение и игра на арфе. Скажи ему, что моя песня проникла тебе в душу – если, конечно, она у тебя есть, – или я тебя побью.

Барик был очень мал ростом и очень худ. Роскошная темно-каштановая борода доходила ему почти до пояса, но при этом он был лыс, как колено. Человек он был добрый, его глаза светились умом и весельем. Чессе Барик нравился, и она подозревала, что он втихомолку забавляется, глядя как Рагнор, скрежеща зубами, безуспешно воюет со струнами арфы. Вместе с Бариком в комнату вошла какая-то женщина необычайно высокого роста. Она несла главную драгоценность Барика – его любимую арфу. Голову женщина опустила так низко, что невозможно было разглядеть ее лицо. Руки великанши украшали белые митенки, а волосы скрывал капюшон.

Рагнор устремил на незнакомку плотоядный взор, которым он награждал всякую женщину, которую видел.

– Кого это ты привел, Барик? Она вдвое больше тебя. Наверное, тебе нравится взбираться на нее, как взбираются на высокую гору?

– Да, мой господин. Ее размеры – источник величайшего наслаждения, а также залог моей безопасности, ибо моя подруга – женщина не только крупная, но еще сильная и смелая. Ее зовут Исла, она из Исландии. Я спел ей песню на рынке, и она влюбилась в меня без памяти. Теперь она моя и предана мне душой и телом. Такова, мой господин, сила музыки.

Рагнор выругался.

– Мой господин, ты доставил принцессе удовольствие своими прекрасными стихами?

– Я всегда получаю удовольствие в обществе Рагнора, – промолвила Чесса, грызя ноготь большого пальца. – Ведь он такой душка.

– Я имел в виду его пение и игру на арфе, принцесса.

– А, это? Это дело другое. Он пытался добиться немыслимого совершенства, а когда это ему не удалось, он взял и растоптал арфу.

Барик взглянул на обломки арфы и часто заморгал, сдерживая слезы. Однако он не дал воли своему негодованию, только пробормотал что-то нечленораздельное и дернул себя за бороду.

Женщина подняла лицо. Она была красива и к тому же размалевана, как портовая шлюха: брови вычернены сурьмой, один глаз также обведен сурьмой, причем так жирно, что невозможно было понять, каково его выражение. Второй же глаз скрывала белая полотняная тряпица. Незавязанный глаз могучей женщины был голубым, губы – кроваво-красными и влажными, щеки – белыми от покрывающей их корки крахмала. Ошеломленная Чесса широко раскрыла глаза. Пожалуй, слой краски на лице этой потаскухи весил не меньше фунта.

Рагнор тоже широко раскрыл глаза, однако его взгляд выражал не изумление, а вожделение.

– Исла, – проговорил он восхищенно. Чесса уже видела это выражение на лице Рагнора – тот как-то практиковал его, глядя на свое отражение в металлическом щите, который держал перед ним один из его воинов.

– Принц Рагнор, – произнесла женщина с придыханием. – Я долго ждала этой встречи. Барик говорил мне, что ты играешь и поешь как никто другой. О, как мне хочется услышать твое пение! Но что стряслось с твоей бедной арфой? Наверное, эта сука разбила арфу, а ты так благороден, что покрываешь ее?

Сука? Чесса взглянула в лицо женщины внимательнее. Право же, дело принимало все более занятный оборот.

– Исла, – укоризненно сказал Барик, тряся великаншу за руку. – Эта дама – принцесса. Ты не можешь называть ее сукой.

– Я называю ее так, как она того заслуживает, – ответствовала Исла. – Мой бедный правый глаз тоже повредила одна мерзкая принцесса, и с тех пор мне приходится носить на нем эту повязку. Конечно, она придает мне интересный и загадочный вид, но все же мне хотелось бы видеть обоими глазами. Эта принцесса – сука, я в этом уверена.

Сука. Сука! Рагнора распирало от удовольствия. Какая же умная эта Исла и какая крупная – а ему очень нравились крупные женщины, во всяком случае теперь, когда он видел Ислу и слышал, как она оскорбляет Чессу. Ему нравилась даже повязка на ее правом глазу. Интересно, как выглядит этот глаз без повязки?

– А что ты делала на рынке, где на тебя наткнулся Барик? – спросила Чесса.

Женщина пренебрежительно пожала плечами. Она не удостоила Чессу ни единым взглядом; а продолжала упорно смотреть на Рагнора.

– Я готовлю лучший в Йорке мед. Я продавала мой мед на рынке. Барик купил у меня кружечку, чтобы промочить горло и, выпив, пришел в неописуемый восторг. Он попросил меня жить с ним, и я согласилась, потому что мне нравятся волосатые мужчины, особенно такие, у которых густая борода и много волос на спине. А что до лысины, то я ее не замечаю.

– Мед, – проговорил Рагнор, и его глаза загорелись. – Она и правда хорошо его готовит?

– Она ангел, – ответил Барик. – А теперь, мой господин, я научу тебя еще одной любовной поэме.

– У меня на спине совсем нет волос, – сказал Рагнор. – Как ты думаешь, Барик, это не отвратит ее от меня?

– Нет, мой господин. Как только ты споешь для нее, она полюбит тебя.

Чессу замутило.

– Меня тошнит из-за беременности, – сказала она. – Боюсь, меня сейчас вырвет, так что я лучше выйду Рагнор смотрел на Ислу, как голодный смотрит на кусок мяса.

– Да, Барик, – произнес он, – научи меня новой любовной поэме, и я продекламирую ее Исле. Для практики.

– Твой чудный голос устанет, мой господин, – ласково сказала Исла. – Позволь мне принести тебе моего лучшего меду, чтобы ты мог смягчать им горло, когда будешь мне петь.

Чесса поспешила вон из комнаты и столкнулась со стражником, который стоял снаружи. Тот схватил ее за руки, чтобы она не упала.

Из комнаты послышался крик Рагнора:

– Чтоб тебя разорвало, Чесса, я хочу, чтоб у тебя сейчас же начались месячные! Чесса услышала смех Ислы:

– Месячные, мой господин? О чем это ты толкуешь?