Автор книги: Кика Салви
Жанр: Зарубежные любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
Я вернулась в Ипанему на автобусе, но не потому, что у меня не было денег на такси, а потому, что я жаждала приключений. Проехаться в забитом автобусе в самый час пик в Рио-де-Жанейро, беря во внимание мое белое лицо туристки, казалось, по меньшей мере, рискованным делом. Я надеялась, что на меня нападут и, при худшем раскладе, возьмут в качестве заложника для какого-нибудь отчаянного криминального действа.
Прежде чем въехать в Копакабану, автобус пересек центр, а оттуда поехал в Ипанему. На меня не напали, не схватили, не ограбили, но сама прогулка по залитому солнцем Рио оставила в памяти яркое и незабываемое воспоминание об этом невероятно красивом городе.
В отеле я приняла душистую ванну и слопала все каштаны из холодильника. Я прилегла и проспала очень долго, до самой полуночи.
Проснувшись, я почувствовала невыносимое отчаяние. Мне так хотелось побежать к кому-нибудь, закричать, уткнуться в грудь и разрыдаться! Хотелось поговорить по душам – так, чтобы меня услышали, защитили. Я находилась чуть ли не на грани сумасшествия, и, казалось, ничто не могло меня успокоить. Тогда я вышла прогуляться.
Ипанема была совершенно пустынной в этот час, и я нашла лишь несколько работающих киосков, продающих кокосовое молоко. Я купила зеленый кокос и жадно выпила молоко. А потом я шла, шла, шла… быстрым шагом, в полном одиночестве, надеясь, что чья-нибудь пуля меня настигнет. Лишь несколько раз в жизни меня охватывало такое отчаяние, но сейчас оно казалось более глубоким и болезненным, чем тогда, десять лет назад.
Я тогда жила с родителями в Кампинасе и только что поступила в университет. В течение первой недели все казалось раем, особенно сам университет, наполненный студентами и пульсирующий общественной деятельностью. Я училась на историческом, поскольку мне нравился этот предмет, но, главное – потому, что я не знала, куда лучше поступать. Университет, помимо того что был бесплатным, считался еще и одним из лучших в стране. На мой факультет было легко поступить, к тому же меня привлекало культурное богатство, с которым он должен был познакомить, поэтому я решила поучиться на нем, пока не решу, что делать дальше.
Мы учились с восьми утра до полудня и с двух дня до вечера. Но самым приятным было время обеда, которое я использовала, чтобы расширить горизонты (как тогда говорили). Я ходила на все спектакли студентов с музыкального факультета и факультета сценического искусства. Мне особенно нравились струнные квартеты, которые всегда заставляли меня уноситься далеко в своих мечтах. Два раз в неделю я пела в хоре партию сопрано, а один раз в месяц мы выступали в разных частях страны. Это был настоящий рай для моих амбиций образованной девушки.
Но наступала пятница – самый отвратительный день недели. Абсолютное большинство студентов во времена моего студенчества приезжали из других городов, и каждые выходные эти студенты отправлялись домой – повидать родителей. Я чувствовала себя брошенной. У меня не было друзей с тех пор, как я попыталась сбежать в Куритибу. Мои братья тусовались с другими подростками, а мои родители всегда ходили в кино или ужинали где-нибудь вдвоем. Я и мой старший брат все время торчали дома, он – запершись в комнате, а я – слушая музыку в гостиной. Пока вдруг меня не охватило отчаяние и такое же желание бежать, кричать и биться в конвульсивных рыданиях, как сейчас, в Рио-де-Жанейро (вероятно, как предзнаменование того, что должно произойти в будущем).
Поскольку прогулка была не лучшим выходом, учитывая, как близко к университету я жила и как темно было в нашем городке после захода солнца, я решила поваляться на газоне в саду. Я включила «Болеро» Равеля на полную громкость и побежала на лужайку, где стала любоваться небом. И чем больше я смотрела, тем больше звезд появлялось в черной и гнетущей бесконечности. Я заорала так, что мои легкие чуть не разорвались: «Помогите! Помогите!». Я надеялась, что экипаж какой-нибудь летающей тарелки услышит мой призыв. Если я была так далека от всего, что так нравится взрослым девушкам, то только потому, что я была не от мира сего. И если на других планетах существует разумная жизнь (во что я верила), то теперь было самое время их обитателям прилететь и забрать меня с собой.
Наслушавшись вдоволь Равеля и накричавшись до хрипоты, я прекратила свои потуги. Если они и должны были за мной прилететь, то не в ту ночь. И, как бы безутешно не было мое горе, я уже не чувствовала прежнего отчаяния. Обессиленная и успокоившаяся, я уснула. Уснула тогда в Кампинасе, проигнорированная всеми инопланетянами, точно так же, как уснула теперь, в Рио-де-Жанейро, поскольку все головорезы в городе решили меня пощадить.
На следующий день я проснулась после обеда. Посмотрела в окно: в Ипанеме царило странное оживление. Я вышла прогуляться и заодно – найти какую-нибудь забегаловку, чтобы съесть там горячий бутерброд с сыром и выпить кофе с молоком (ненавижу пропускать час еды, так как из-за этого все путается в голове). Улица была пуста, и лишь немногие магазины работали за закрытыми дверями. Я позвонила в дверь обувного магазина (моя слабость), и меня встретила удивленная продавщица. «А что вы делаете на улице?» – спросила меня она в ту самую минуту, когда я и сама заметила, что что-то не так. В тот день, за несколько часов до того, как я соизволила проснуться, торговцы трущоб пригрозили продавцам этой коммерческой зоны перестрелкой и ограблениями. Это и заставило все коммерческие учреждения закрыться до самого полудня (и из-за этого я так и не утолила свой утренний голод). Когда женщина рассказала мне о произошедшем, мой рассудок помутился от сладкого осознания вероятности, что меня наконец-то настигнет настоящий преступник.
Я выбежала из магазина на поиски какого-нибудь Бене (красивого и сексуального торговца из «Города Бога»), чтобы он, связав, увел меня куда-нибудь. Лишь Бене мог бы меня понять, защитить, полюбить, удовлетворить, да еще и уничтожить всех тех, кто когда-либо сделал мне больно. Да, мне нужен был бандит, лишь он мог решить все мои проблемы.
Еще два часа я гуляла по пустынным улицам Ипанемы, пока усталость и голод не взяли верх над желанием умереть (или жить в рабстве у бандита).
Я не умерла, на меня не напал, не увез и не избил торговец моей мечты, но после возникновения желания самовольно подвергнуться опасности я заподозрила, что со мной что-то не так. Я позвонила дочкам, надеясь таким образом почувствовать почву под ногами и погасить (хоть на время) мои желания.
Я вдруг поняла: надо возвращаться в Сан-Паулу.
В последний вечер я познакомилась с очень необычной компанией мужчин в ресторане, где ужинала. Как обычно, я выбрала чудесное место, где играли джаз (хоть и не вживую, а на CD), заказала бокал красного вина и написала последнюю страницу своих кариокских рассказов.
Я чувствовала себя красивой и легкой в своем белом платье с кружевами и в красивых сандалиях на низком каблуке. Волосы были собраны в хвост, и я в первый раз взяла с собой новую сумочку, купленную накануне. Без макияжа и духов, но после душистой ванны.
За стол рядом сели четверо мужчин, все за сорок, – три актера и один неизвестного рода занятий. Актеры были из старой труппы бразильского театра. Они играли маленькие роли в инсценированных рассказах Реде Глобо и в каком-то еще спектакле, помилованном критикой. В каждом их слове, в каждой морщинке, отпечатавшейся на их лицах, угадывалось, что они вели разгульный образ жизни и принимали наркотики.
Один из них, самый известный из компании, уставился на меня и через некоторое время заговорил. Остальные восхищенно на меня смотрели, пытаясь оспорить победу забавного-и-глупого-парня, которого так любят изображать все представители мужского пола, когда пытаются завоевать особь женского пола.
После нескольких бокалов вина и общего смеха мы попросили счет и вышли из ресторана все вместе. Мы зашли в магазин дисков, и тот актер подарил мне два диска Чета Бэйкера, в которого я тогда была просто влюблена. Оттуда мы дошли пешком до конца Ипанемы, но уже не всей компанией, а вдвоем. Мы рассказывали друг другу свою жизнь (ну, то, что можно было рассказать незнакомцу в течение короткого промежутка времени), и чем необычнее казался мой спутник, тем более нормальной становилась я. Моя нормальность и простота были такими яркими и убедительными, что через несколько часов, проведенных вместе, он уже признавался мне в любви.
Эти признания больше тешили мое самолюбие, чем доставляли удовольствие, потому что никогда еще мне не удавалось так легко заманить мужчину, как этого актера. И я чувствовала себя такой лживой притворщицей (из-за того, что этот мужчина меня совершенно не интересовал), что меня едва не тошнило от самой себя. Я думала о Бету, пока мы разговаривали, а это было и обманом, и жестокостью одновременно. Актер был на столько лет старше меня, что даже напоминал мне моего деда, этого мучителя маленьких детишек, так что соблазнить его (актера из Рио) и сразу бросить представлялось мне настоящей местью отвратительному деду-старикашке, который омрачил мое детство. В конце концов, я никогда не пойму, почему я с ним так поступила: позволила ему поверить в то, что я ответила на его внезапное сильное чувство. Знаю только, что желание заставить его страдать было таким же сильным, как его интерес ко мне в тот момент. И вот я резко и возмущенно отчитала его за то, что он осмелился возжелать меня – девушку, которая младше его более, чем на 20 лет. Если Бог на самом деле существует, пусть он простит меня за жестокость. И, если актер все еще вспоминает с некоторой горечью о девушке из Сан-Паулу, пусть не злится и не проклинает меня. Потому что в глубине души я добрая и знаю, что не заслуживаю этого.
В результате той поездки родилась первая моя хроника, которая получила высший балл от великого Арана, вместе с комментарием «очень забавно» в отношении к заголовку.
Хочу грубого мужчину
Иногда реальность лучше мечты, но она не так уж безобидна
Не принимайте всерьез то, что говорит вам женщина. Всегда следует помнить, что взгляд женщины меняется в зависимости от менструального цикла. Я уже миллион раз заявляла всем о своей бесталанности в случайном сексе, и, хуже всего, об огромном желании его иметь. Особенно с незнакомцами. И, думаю, редкая перспектива приводит меня в такой ужас, как перспектива открыть границы незнакомым претендентам.
Но вот наступает овуляция, а вместе с ней – полнолуние. И – прощайте все убеждения! Как мне не хватало решимости этих дней в Рио-де-Жанейро со всеми его соблазнами. Не стоит даже говорить, что все там побуждало к греху. Солнце и роскошные пейзажи (географические и человеческие) только способствовали эротизму: все вокруг пульсировало и очаровывало. Ликование и желание ощущались в каждой поре моей сан-паульской кожи.
Я была одна, что еще сильнее толкало меня к бесстыдствам. И хотя сердце мое было переполнено любовным чувством, факт, что я была там одна, и стремление к наслаждению перекрывали силу любви. Я была свободна, легкомысленна и одинока в Рио.
Тогда я отправилась в кино. Ни один фильм до этого не производил на меня такого сильного впечатления, как «Город Бога». Меня поразили красота и откровенность фильма, и охватило неприкрытое желание быть похищенной таким же благородным торговцем, как Бене. Ну, лучше, конечно, чтобы он был чуть повыше, постарше и покрасивее. И чтобы был смуглым в разумных пределах.
Впечатления от фильма переполняли меня. Куда бы я ни шла, я искала Бене. Чем более знойным становился воздух, тем больше я жаждала встретить неотесанного грубого парня. И вот, одним солнечным ленивым воскресным днем, я решила посмотреть Святую Терезу. Я поехала с Ипанемы в центр, и там села в трамвай, который хоть и был старый, но выполнял свои обязанности очень достойно.
Уже на станции я увидела ходячую (в прямом смысле) возможность реализовать свою мечту. Это был не Бене, а некто в тысячу раз лучше его. Выше ростом, старше, необычнее и гораздо красивее. И пусть его лицо не было похоже на лицо торговца наркотиками, зато он казался супернепосредственным. Я села рядом с ним и принялась его разглядывать. Вокруг него стояло несколько сумок, и он делал какие-то записи (что развеивало впечатление о нем, как о неотесанном мужлане, потому что ни один бугай не станет писать что-то для собственного удовольствия). Я предложила ему помочь с сумками – существует ли уловка лучше, чем сердечность?
Трамвай стал подниматься в гору, а вместе с ним – и желание. Мы завязали беседу, как велит приличие: откуда я приехала (по цвету лица ясно было, что я не из Рио), где остановилась, чем занималась, – но отвечала я ему совершенно автоматически, потому что в это время в голове стучало: «Ай-ай-ай, какая прелесть!», «Боже, какие ягодицы!», «Он, наверное, тоже уже разогрелся, потому что я дошла уже до точки кипения» и прочие, похожие на эти пуританские мысли.
Прямо перед тем, как мы достигли пика (горы), он сошел. Но уже до этого фантазия разбилась из-за горькой реальности: он был журналистом, занимался завидной работой, типа исследований музыки и литературы, и обладал способностью общаться куда более изящной, чем моя. Он не был торговцем, не жил в трущобах и был знаком с моим начальством. Слишком много дополнений для того, кто должен был походить на Бене. Правда, очень приятных, но именно оттого и опасных. Потому что порывы сладострастия не опасны, когда они ничтожны. Но пугают, когда становятся необузданными. В конце концов, все, чего я хотела – чтобы меня прижали к стенке (трамвая) в порыве сладострастия.
Возобновить рутинную жизнь – было лучшим способом, чтобы прийти в себя. Дети хорошо выглядели, были увлечены учебой. У Алисы появилось много друзей, София стала гораздо спокойнее, чем раньше. Глядя на них, я не могла сдержать эмоций и удивлялась: как я, всегда такая серьезная, всегда в плохом настроении, могла быть матерью двух таких милых, очаровательных, нежных и светящихся существ, как мои дочурки?
Вернуться к работе было и приятно, и необходимо в одно и то же время, к тому же для неудовольствия от ожидающего меня количества работы просто не было места в моей душе.
После моих дочурок, человеком, который доставлял мне удовольствие, была Алейшу. Забавно было снова присутствовать при ее приступах неудовлетворенности, при ее борьбе с толпой, а, особенно, при ее разнообразных ругательствах в адрес всех заурядных людей вокруг.
Казалось бы, все стало на свои места. Но вот я снова, случайно (по несчастливой случайности), встретила Бету в магазине компакт-дисков. Мы договорились встретиться поговорить после моего возвращения из путешествия, предположительно для того, чтобы «определить» наши и так очевидно определенные отношения (мы были не вместе, и никогда вместе не будем, и самым разумным было бы принять это положение вещей вместо того, чтобы пытаться что-то воссоздать). Я была в обиде на него, потому что он не искал встречи со мной, хотя обещал встретиться.
Я молча прошла за ним несколько шагов, прежде чем его поприветствовать, – лишь для того, чтобы почувствовать его запах. Этот запах делал меня такой счастливой два года тому назад, когда мы познакомились и провели первую ночь вместе. Сейчас я втягивала ноздрями его запах с ненавистью и тоской по нему. Как он мог не любить меня? Я очень сомневалась, что однажды он встретит женщину, более обворожительную, чем я. Но я ничего не делала для того, чтобы он полюбил меня. Потому что любовь приходит, когда сама хочет прийти.
Я стала шептать ему на ухо, а он ужасно испугался. Улыбнулся в удивлении и замешательстве. Видно было, что он не желал подобной встречи. В его мало вдохновленном «привет» можно было прочитать следующее: «Я сам знаю, что я тебя не разыскивал, хотя и обещал, и, пожалуйста, не надо меня уничтожать за это».
Самым запоминающимся был его «привет» с робким поцелуем в щеку. Мы поговорили как два чужих человека, он был не в состоянии формулировать значимые фразы, и наш разлад был очевидным. Весь тот день я ненавидела его – не за то, что он не любил меня, не за то, что не захотел остаться со мной, а за то, что он вызвал у меня такие благородные чувства к себе, так мало это заслуживающему. Потом мы попрощались с пугающим безразличием. Я вернулась домой, чувствуя себя самой некомпетентной в межполовых отношениях женщиной на земле.
Флирт с парнем из трамвая в Санта-Терезе превратился в приятную виртуальную переписку. Мы писали друг другу глупости с откровенностью, свойственной обычно близким людям, и эти неожиданные письма внесли яркость в ежедневную рутину на работе.
Звали его Аролдо, и он был журналистом, как и я, только в сотню раз более опытным. Он опубликовал целую книгу заметок, которую я тут же купила, жаждая получить больше информации о забавном мужчине, с которым познакомилась в отпуске. Помимо писательского таланта, он еще обладал легкостью в общении (характеристика, которая меня очаровывала), и в своих заметках представал настоящим негодяем. Он не был ни торговцем наркотиками, ни бандитом, а был жителем Рио, красивым и сильным мужиком, старше меня и чрезвычайно горячим. Он очень походил на того провинциального мужчину, о котором я мечтала с того похода в кино. Я написала ему письмо (которое после опубликовала в журнале), и, после неуютного молчания, он прислал вот что:
Девушка и трамвайчик
От Аролдо
Она хотела найти пластырь. Он искал успокоения.
Она нашла пластырь. Он ушел заинтригованный.
Но трамвайчик продолжает свой путь.
У кого тощая попа, тот страдает от ударов о твердую деревянную лавку.
У нее достаточно худая попа. Следовательно, ее попа страдает в этом трамвайчике.
Похоже, она этого не заметила. Она сидела, когда я с ней заговорил.
Конечно, это был пустой разговор во время тяжелой поездки.
У меня были срочные дела. У нее оставался лишь один день.
Простая одежда. Голубая или красная? Не помню.
Греческий профиль. А может, римский? Ну, что-то в этом роде.
Тонкая талия. Грудь? Я не обратил внимания. Широкие бедра. У нее дети.
Взгляд видавшей виды.
А трамвайчик продолжает свою жизнь. Всегда по одним и тем же изогнутым линиям.
На одном из поворотов я заметил ее белые ноги. Худые. Длинные. Развратные. Скрывающие тайные желания.
Трамвайчик – открытое пространство, в котором нас изучают тысячи глаз. А если бы мы были в автобусе и совершали длительное путешествие?
Ах, эти ноги, светлые и развратные…
Как ему не хотелось быть провинциальным грубым мужчиной. Он будет долго ждать. Он не мог поверить. Он будет сомневаться в своих собственных силах. Грубиян. Как мне не подходит открытое пространство… трамвайчика. Это священный трамвайчик, трамвайчик святой Терезы…
Он не останется с ней. Но, после их прощания, в его глазах останется грусть от упущенной возможности. Эти развратные ноги…
Его письмо увеличило мое раздражение при воспоминании об отпуске в Рио. У меня было одно желание: вылететь первым же самолетом в Рио и позволить ему впиться зубами в каждый сантиметр моих ног. Он немного оскорбил меня репликой о попке, потому что именно этой частью тела я так гордилась. Но тогда я сообразила, что, наверное, он привык к горячим кариокским теткам, а рядом с ними я и вправду была беззадой и белой. Аролдо стал с тех пор объектом моего желания, и от виртуальной переписки мы перешли на мало приличные телефонные разговоры поздней ночью. До тех пор, пока не пришла менструация, и я вновь не захотела мужской силы.
Я присутствовала на фотосессии моего издательства на тему «Хорошая жизнь» (имеющую отношение к гастрономии, напиткам, сигарам, бытовым приборам и т. п.). Она проходила в магазинчике за квартал от дома Бету. Возбуждение росло с каждой сигарой, которую я фотографировала, и поскольку мы закончили уже после обеда, я решила, что в редакцию не вернусь. Я спустилась на один квартал прямо к дому своего мулата, предупредив по мобильному, что зайду.
Он был ошарашен неожиданным приходом, но казался довольным. На мне были джинсы и белая рубашка, пересеченная подтяжками, которые крепились на поясе, и которые на голом теле производили сенсационный эффект. Пока я шла на встречу, я решила, что от меня не откажутся, а я покончу со своей острой сексуальной потребностью, которая мучила меня с самого дня рождения. Я была нежной и ласковой еще на пороге, чтобы не осталось сомнений в том, для чего я пришла в этот дом.
Поначалу он пытался устоять, но ничто так не заставляет сдаться, как сладострастные нашептывания на ушко и сладкий голосок. И за секунду до того, как мы впали в забытье, я услышала самое красивое признание из всех, что когда-либо срывались с его губ: «Эта смирительная рубашка очень тебе идет, Кика». Это был верх блаженства.
После этой последней встречи у нас было еще три или четыре феерические ночи. Мы находились рядом и говорили каждый день, но даже так мы не были похожи на семью. Иногда он делал паузу в нашем общении, иногда я, со своим непоследовательным поведением. Длилось это до тех пор, пока неопределенность нашей «ситуации» не довела меня до бешенства и я не написала статью, подтверждающую наш разрыв («Мужчина для пользования»). С редкой жестокостью (и чтобы гарантировать результат) я послала текст ему с просьбой проиллюстрировать его. Это сработало. Он рассвирепел, и мы прекратили отношения, возобновленные затем уже как товарищеские, а не как пакт между двумя умалишенными.
Мужчина для пользования
Иногда все, чего хочется – хорошего секс-обслуживания
Для какой цели, в конце концов, служит сегодня мужчина? Чтобы трахать женщин. Точка.
Если бы я жила под давлением робкого (но и могущественного) романтизма, я бы сказала, что мы любим мужчину за ту нежность, которую он нам дарит, за чувство равновесия, порождаемое уверенностью, что наша любовь пропорциональна, и без чего жизнь лишается смысла (фу!). Но если быть откровенной, пусть это даже грубая правда, скажу: мужчина существует для ряда действий, которые технология вибраторов пока еще не изобрела. А именно, для того, чтобы называть нас «моя красотуля» или «детка», подпитывать наше эго и мышечный тонус и, в самом лучшем случае, чтобы уводить нас от неприятностей в бесстыдные горячие ночи, гася наши невзгоды и проблемы в победный момент оргазма (а для этого пока не придумано ничего лучшего, чем мужчина).
Встретить большую любовь очень сложно. Чем больше власти мы, женщины, приобретаем, чем больше денег зарабатываем, тем все меньше шансов найти эту любовь. Потому что пространство, которое должна бы занять любовь, становится все меньше и меньше (без всякой двусмысленности!). Полнота любви все откладывается, и что же делать с этой, такой быстротечной, жизнью, в то время пока мы ищем этот святой Пенис или святой Грааль?
Оставаться одной неинтересно. Хотя, конечно, куда интереснее, чем быть абы с кем. Но между двумя этими положениями существует одно переходное, характеризующееся потрясающей возможностью иметь секс-обслуживание. Вот тут-то в игру вступает мужчина для пользования (упс!).
Это тот самый пенис плюс все дополнительные атрибуты – ласковый парень, идеальный в постели, который остановился на полдороге от дружбы к любви. Это не друг, так как между друзьями не подразумевается никакой страсти, не великая любовь, не порабощающая страсть, а просто человек, ласкающий наш слух и кожу. Он может быть любезным и милым, когда необходимо, а самое главное, знает, когда пора уходить. Работает это так: он приходит, когда мы его зовем, уходит, когда не хотим его видеть. Он показывает нам себя только с лучшей стороны, ведь это несложно, когда встреча длится так мало. Свой дурной характер, занудствования и плохое настроение он прячет на время, приберегая для друзей, мамы или девушки. С нами же он – само веселье, потому что знает, зачем пришел. Он должен быть всегда настороже, чтобы слинять как только почувствует, что мы влюбляемся в него.
Но быть мужчиной для пользования не так уж легко. Во-первых, ты должен быть совершенно случайным в жизни девушки, и вы оба должны договориться, что из всего этого не выйдет большой любви, чтобы никто не пострадал впоследствии. Во-вторых, страсть должна быть сильной, избавляющей от долгих прелюдий. Ведь главной целью секс-сервиса является оргазм. В-третьих, встречаться нужно не чаще, чем раз в неделю, чтобы не завязался роман.
Самая хорошая сторона этого дела заключается в объективности: оба знают, на что идут и очень хорошо исполняют свои роли, что гарантирует наслаждение и не вызывает и мысли о серьезных отношениях. Он поддерживает нашу самооценку на хорошем уровне, улучшает наше настроение, помогая нам скорее найти любимого и отказаться от его услуг мужчины для пользования.
Меня очень забавляло отвечать во время рабочего дня на письма моего знакомца из Рио-де-Жанейро, они всегда были очень колкими. Я проводила большую часть времени в Интернете, притворяясь, что тружусь, потому что совершенно не могла концентрироваться на работе, но не имела этому никакого достойного оправдания. Я находилась в постоянном возбуждении, взвинченная и готовая наорать на любого, кто будет мне докучать. Но я не замечала, что уже давно зажглась та лампочка, которая означает предел здоровья.
Было очень занятно писать кариокскому журналисту, что он не имеет ничего общего с торговцем наркотиками и бандитом, но по-настоящему бессовестный человек. Это была воплощенная наполовину мечта о неотесанном мужлане.
Немного времени спустя после моего возвращения в Сан-Паулу, раздался интригующий телефонный звонок от Гейнца, «анонимного» дружка из-за стола актеров из Рио, друга того моего актера (который в тот момент должен был меня ненавидеть). Он предложил мне пользоваться его квартирой на Копакабане, когда я буду приезжать в Рио.
Это был образованный мужчина, ближе к шестидесяти, наделенный типичным для его поколения благородством, и очень богатый. Я приняла его приглашение и выехала к нему в пятницу вечером (забив на работу) в переполненном автобусе, вся исполненная энтузиазмом и воодушевленная перспективой встретить парня, с которым мы переписывались, этой же ночью.
Поездка выдалась чудовищной. Кондиционер нисколько не ослаблял царившего сенегальского зноя, люди очень громко разговаривали. Девушка, сидящая рядом, опустошала огромную сумку с вафлями и шоколадками, а меня тошнило от одного взгляда на все эти крошки и фантики на ее груди. Каждый раз, как я начинала дремать, она принималась шелестеть очередной оберткой, создавая тот же невыносимый шум, что обычно раздражает нас в кино.
А потом то, что поначалу казалось легким успокаивающим дуновением в салоне, превратилось в кошмарную сауну, в которой парил луковый запах пота бедняков. Эта вонь, смешавшись с запахом дешевого дезодоранта и сладких духов, превратила воздух в нечто, чем невозможно было дышать.
В порыве самосохранения я добежала до места водителя и разразилась просьбами включить кондиционер на полную катушку. «Он сломан, – ответил мне тот, – а окна заварены, можете даже не пробовать их открыть». Фантастика! То есть я была обречена на пять часов адских мучений. «Это Бог наказывает тех, – подумала я, – кто считает себя атеистом. Так что терпи!» И я терпела эту вонь и непрекращающийся шелест оберток на протяжении всех пятисот километров…
Я попробовала вспомнить причину, по которой я ехала в Рио, и вспомнила: мужчина. Уехать из Сан-Паулу было совершенно необходимо, потому что я не хотела ни видеть, ни разговаривать ни с кем из знакомых (возможно, потому что боялась, что собеседник в общении может обнаружить у меня ужасный кризис и мою острую нужду в помощи). Я избегала своих друзей и говорила только с родителями, если отвертеться было невозможно. Поехать на встречу с незнакомым человеком было лучшим способом сбежать от этой муки.
Я все старалась вспомнить его лицо, которое я видела в трамвае в Святой Терезе, но было трудно восстановить картинку. Тогда я стала вспоминать нашу переписку, и меня охватила паника. Потому что из писем совершенно ясно следовало, что я еду к нему для дикого секса. Когда я их писала, это казалось очень забавным, а на деле все принимало совершенно другой оборот. Я впала в отчаяние, захотелось вернуться в Сан-Паулу, пусть даже пешком. Но, в конце-то концов, я же сама хотела провинциального грубого мужчину, молодца, остроумного и сообразительного, но прежде всего я хотела, чтобы меня любили, заботились обо мне и защищали меня. То есть, мне нужна была полная противоположность тому, что я описывала в своих эротических письмах. Я испугалась.
Жара в автобусе все усиливалась, а с ней начался зуд в груди, который распространился по всему телу. Я стала чесаться, будто меня кусали блохи, и девушка рядом с презрением отодвинулась. Зуд усиливался и спускался ниже – до тех пор, пока грудь не перестала чесаться, плечи не перестали чесаться, шея не перестала чесаться, и лишь вагина чесалась до умопомрачения.
Ситуация казалась безнадежной. Я ощущала каждый сантиметрик своего лона, которое представлялось мне сейчас открытой раной. Я хотела бы омыть ее кислым лимонным соком, почесать чем-нибудь острым, сделать хоть что-нибудь, чтобы погасить этот огонь, обжигающий мои внутренности. Тело мое изнывало, пожираемое каким-то неведомым развратником. Я тщетно пыталась отвлечься на пейзаж, частью которого были малиновые ногти моей соседки, на идиотский фильм, который шел по телевизору над головами пассажиров, но ничто не помогало справиться с жжением. Я поняла, что умру, что из моего лона появится на свет инопланетянин. И расценила это как Божью кару за то, что я бросила своих дочурок в Сан-Пауло и отправилась на поиски пикантных приключений в гости к незнакомцу, и что это было предупреждением о конце света (по крайней мере, для меня). И тогда я вдруг расплакалась, а моя шумная соседка стала утешать меня, недоуменно пожимая плечами. Она приговаривала ласково и тихо: «Успокойся, все образуется, молись Богу, и он поможет тебе, от боли рождается радость… не теряй надежду… плачь, плачь, и омывай свою душу». Она говорила и другие благотворные фразы; но чем больше она говорила, тем больше мне хотелось рассмеяться, и от истерических рыданий я дошла до хохота (как я могла рассказать девочке о том пламени, в котором сгорала?). Она тут же перестала гладить меня по голове и посмотрела на меня, как на умалишенную. Я встала с сиденья, все еще в слезах от смеха, и направилась в туалет, в котором вода прогрелась до сорока градусов, поэтому освежить ею лицо было невозможно. Я перестала смеяться и снова ударилась в слезы.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
