Автор книги: Кика Салви
Жанр: Зарубежные любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
В социальном плане иметь детей – и в самом деле значит простить своих родителей, потому что всю свою жизнь они стараются дать нам самое лучшее из того, что могут дать.
Даже во время лечения и медленной эволюции в моем материнском сознании, я продолжала время от времени сбегать в Рио на выходные. Там я гостила у Гейнца в его великолепной квартире. Я больше не плакала целыми днями, не бродила уныло по берегу, но все же я еще не была готова к тому, чтобы видеться с теми, кто меня хорошо знал.
Гейнц очень внимательно относился ко мне и очень чутко воспринимал мои нужды. Он прогуливался, разговаривал со мной, когда замечал, что я к этому расположена, и оставлял меня, когда я молчала. Он негодовал из-за моего обособленного существования, из-за отсутствия помощи родителей, из-за ничтожности алиментов, которые мой бывший муж давал на содержание детей, из-за невыносимой тяжести забот, лежащих на моих плечах. Он постоянно предлагал мне помощь, будь то решение практических проблем или просто деньги. «Мне это ничего не стоит», – говорил он (и в самом деле, ничего не стоило, потому что он был самым богатым человеком из всех, кого я видела в своей жизни). Но я никогда не соглашалась, потому что после веры в Бога (или, вернее, отсутствия ее) главным вопросом чести для меня были деньги. Я не выношу, когда меня пытаются учить и когда оплачивают мои счета. В обоих случаях на меня давит отсутствие выбора. В вопросе о Боге потому, что в религии все слишком объяснимо, хотя и не имеет никакого смысла, а я предпочитаю бесплодие атеизма неполноценной вере в Бога. А с деньгами потому, что я на деле могла выбирать и быть той, кем стала, только после обретения финансовой независимости. Все мои ссоры с отцом заканчивались его фразой: «Ты живешь за мой счет». И этим варварским утверждением он закрывал мне любую возможность найти какие-нибудь аргументы в свою защиту.
Я так ни разу и не приняла денег у Гейнца, но я обожала его подарки. Так получилось, что я забыла свою футболку в Сан-Паулу, и у меня не было подходящей обуви, чтобы ходить пешком. Он тут же отвел меня в магазин рядом и попросил выбрать вещь на мой вкус. Эта футболка, подаренная Гейнцом, была самой красивой и дорогой из всех моих футболок. Мы оба остались очень довольны подарком. Я – потому, что для меня было очень странным, что мне дарят что-то, о чем мне не приходилось умолять до посинения; он – потому, что наконец-то смог продемонстрировать материально, насколько я ему дорога. После этого мы пошли в шикарный торговый центр Ипанемы, и как только он увидел в одной из витрин сандалии с бисером, он тотчас купил их мне. Но вместо радости я почувствовала стеснение, потому что такие подарки могли меня сделать обязанной ему, а платить пришлось бы не деньгами. С той минуты я стала делать вид, что не замечаю красивых вещей в витринах, потому что поняла: в этом заключалась стратегия соблазнения. Меня хотел соблазнить человек, которого я считала другом.
Гейнц был вдвое старше меня, имел лысину и он был седым. Он мне немного напоминал моего деда, того самого, которого я ненавидела. И именно эта похожесть притягивала меня к нему. Он был душевным человеком, а я так нуждалась в тепле, но мало-помалу его нежность и расположение становились все меньше похожи на отеческие, о которых я так мечтала. Однажды на краю огромного бассейна в его квартире я писала в дневнике, а он возился с компьютером. Мы слушали Ману Чао, я наблюдала с любопытством за скоплением народа на пляже Копакабаны, который находился на двадцать этажей ниже меня. Море было замечательно красивым, прозрачным и синим, и кожа радовалась ласковым лучам солнца. Гейнц присел ко мне, провел рукой по моим волосам и сказал, что он должен кое в чем признаться:
– Я люблю тебя, Кика.
Я потеряла дар речи от удивления, да к тому же не знала, что сказать.
– Выходи за меня замуж, Кика. Приезжай жить ко мне, привози дочек. Я буду о вас заботиться.
Я не могла смотреть ему в глаза и смотрела на страницы своего дневника.
– Ты не должна делать то, чего не хочешь. Я буду ждать до тех пор, пока ты не захочешь, пока не полюбишь меня и не возьмешь инициативу в свои руки.
Я все еще находилась в замешательстве и молчала. Он вернулся к компьютеру, а потом мы пообедали в тишине. После всего случившегося он смотрел на меня, пытаясь добиться ответа. Лицо его выражало то же волнение, какое охватывает человека, участвующего в лотерее, когда называют последнюю цифру, человека, судьба которого решается.
– Гейнц, я не могу принять твое предложение. Я тебя не люблю, как же я могу стать твоей женой?
– Это не страшно, Кика, моей любви хватит на двоих. Я уже давно не был так счастлив, не любил так. Ты даже не представляешь, что это за счастье – просто быть рядом с тобой.
– Но, Гейнц…
– Не нужно отвечать сейчас. Подумай. Любовь приходит со временем, когда люди вместе живут… Я хочу заботиться о тебе, Кика. Я подарю тебе весь мир, если ты выйдешь за меня…
Да он не шутит! Но финальная реплика была почти оскорбительной, это был призыв отчаявшегося человека. На мгновение я почувствовала себя на прилавке, почувствовала себя товаром, купленным на аукционе пожилым мужчиной-миллионером. Я почувствовала себя оскорбленной и обманутой, попавшейся в лапы голодного сумасшедшего старика. Я полностью разочаровалась в Гейнце: я скорее ожидала бы, что он удочерит меня, а не полюбит, как женщину. Он был старше моего отца и был похож на моего деда, или на то, что я помню о нем, потому что деда я не видела уже много лет.
Я вернулась в Сан-Паулу, охваченная нездоровым беспокойством. У меня больше не было ни кариокского мирка, ни дедушки, который бы покупал мне подарки и рассказывал бы сказки зачарованной внучке. Но стоило только захотеть, и у меня появился бы жених. Муж-миллионер, который любил бы меня, заботился обо мне и о моих детях и который мог дать все, чего бы мы ни пожелали. И я начала мечтать, какой будет наша свадьба.
Первая картинка, что мне представилась, изображала окаменевшее лицо отца, его потрясение. Тогда идея показалась мне более соблазнительной, чем прежде. Дальше я представила себя и девочек прогуливающимися по вечерней Ипанеме, пьющими кокосовое молоко, покупающими щенка (лабрадора, а не какую-нибудь собачку из рекламы маргарина). Представила, как девочки будут учиться в лучшей школе города, как я смогу путешествовать, когда и куда мне захочется: в Европу, Азию, США… Представила чудесную комнату, какую я обставлю для девочек, красивые игрушки, которые куплю им, представила, какие дни рождения я буду им устраивать и какие подарки дарить. Подумала, что смогу проводить с ними уйму времени, потому что мне не придется работать, смогу заниматься спортом, терапией, брать уроки французского, загорать, читать у бассейна, пока девочки будут в школе. Боже, они будут жить, как принцессы, и я буду всегда рядом, я, утонченная леди.
Потом я стала думать о цене всего этого. О финансовой зависимости, об отсутствии самостоятельности, любовных историй, рок-самбы и о том, как далеко будут мои друзья. Я подумала, что для девочек будет тяжело видеть отца раз в две недели, что они будут скучать по нему и винить меня в разлуке. Подумала, что позади меня всегда будет следовать какой-нибудь шпион, обязанный докладывать мужу о каждом моем шаге, и что я даже не смогу поговорить по телефону, не отчитавшись. В беспристрастном подсчете голосов «за» и «против», все же «за» получалось больше, особенно в период, когда я еле-еле оплачивала счета за свет. Но я сверхчеловеческим усилием попробовала представить исполнение супружеских обязанностей, и вот тогда я поняла абсолютно четко, что такое замужество ужасно.
То, что я не любила Гейнца, было ясно для нас обоих, но я никогда бы не смогла признаться ему, что мысль заняться любовью с мужчиной шестидесяти лет вызывает у меня отвращение. А любое самопожертвование в этом деле обретает форму проституции в самом ужасном смысле слова. А призвания к этому у меня не было, и я никогда не смогла бы развить его, даже ради возможности жить роскошно.
– Это из-за моего возраста, Кика? – спросил он, когда я отказалась выйти за него замуж.
– Да, – сказала я и замолчала.
– Именно это я и хотел знать. Спасибо за откровенность.
И мы больше никогда не затрагивали эту тему.
Я стала ездить в Рио все реже, и хотя он говорил мне, что любит меня как друга, и что мое присутствие делает его счастливым, наши близкие отношения на этом закончились. Мое сердце разбилось из-за его безнравственного (с моей точки зрения) чувства ко мне, а его сердце разбилось из-за моего отказа. «Мне никогда не говорили „нет“, Кика», – признался он много времени спустя.
На работе у меня возникла новая интрижка – с редактором одного престижного журнала. Он был высоким, смуглым, с черными красивыми волосами, что доводило меня до исступления; мне нравились его манеры и его голос. Все началось с легкого флирта, за которым последовало «привет» в коридоре. Но однажды, в понедельник вечером, я встретила его в супермаркете, встала за ним в очередь. Мы не проговорили и пяти минут, но он меня рассмешил так искренне, что я сочла его необычным человеком. Чувство юмора обычно сопутствует уму, и поэтому мной высоко ценится. Несколькими днями позже я послала ему дерзкое электронное письмо с приглашением на кофе. И мы пошли пить кофе без всяких церемоний и неловкости.
Он и в самом деле был очень интересным человеком. Ему было тридцать с небольшим, он был разведен, без детей. Одинокий, свободный, целеустремленный – то есть именно такой мужчина, какой может мне понравиться. Мне было хорошо с ним, и в какой-то момент я поняла, что он для меня – настоящая находка.
Каждый из нас был явно заинтересован другим, у нас было много общего, и мы оба жаждали горячего поцелуя. Он очень напоминал Дель Торо (и актера, и того, что предпочел мне блондинку), но был выше ростом и крепче, чем те. Его объятия своей силой и охватом напоминали объятия медведя, и однажды я почувствовала такую слабость, когда он обвил меня руками, что мне захотелось вот так, в его объятиях, прожить всю жизнь. Когда мы болтали по телефону, он приводил меня в такое волнение, что меня это даже стало бесить. Он был соблазнительным и интересным, но у него был язык без костей, он был очень открытым, но все время ругался матом. Короче, был еще тем типом.
У меня было два варианта, как себя повести, и я сделала неправильный выбор. Но скорее по привычке, а не по желанию. Я могла ясно показать, что он мне нравится, и что я желаю более глубоких отношений. Я могла быть нежной и чуткой, чего так жаждала моя душа, быть искренней, но нет. Я умирала от страха, что он мне нравится, а я могу не нравиться ему, что я полюблю, а он может не полюбить, восхищаюсь им, а он не восхищается, боялась быть верной, потому что он может изменить, боялась, что буду преданной, а он не станет заботиться обо мне, боялась открыться ему, потому что он может меня бросить. Короче говоря, меня обуял сильный, детский и нелепый страх. Я хохотала от любого его слова, болтала без умолку и ругалась – в общем, обращалась с ним так, будто каждую секунду готова наброситься на него, а потом все рассказать подружкам. Я не воспринимала его всерьез.
Однажды, после того, как я раскаялась в том, что притворялась бывалой красоткой, я попробовала снова разжечь его интерес, но опоздала. «Кика, поначалу мне очень хотелось иметь отношения с тобой, но потом ты мне ясно дала понять, что я всего лишь очередной в твоем бесконечном списке, а я ищу совсем других отношений», – изрек он. Господи, какая же я была дура! Ясное дело, что сразу после этого он влюбился, потому что богатые мужчины не теряют времени даром, а я потеряла возможность прожить жизнь в его медвежьих объятиях. Слава богу, что я так убедительно пишу. Из всего этого хотя бы получилась хроника для «VIP», хотя она и была опубликована слишком поздно.
Вот что им нравится
Ум – самое редкое качество у мужчин
Больше всего женщину восхищает в мужчинах далеко не красота. К счастью для вас, мужчины (или к несчастью), ваши козыри совсем другие, и их название можно определить как «мужественность». То, что я имею в виду, не имеет ничего общего с почесыванием яичек, харканьем в канаву или с двадцатью двумя потными парнями, бегающими по футбольному полю. И еще меньше общего имеет с тестостеронами.
Я имею в виду уверенность в себе. А это, очевидно, очень редкое качество для мужчины. А вы думали будет легко? Мы не обращаем внимания на толстое брюхо и лысину, так как знаем, что ничто из этого не мешает, поскольку и мужчина, у которого все это отсутствует, может быть совершенно лишен привлекательности, если он не обладает определенными психологическими характеристиками. Но что это, в конце концов, значит, вы никогда не сможете понять. Поэтому я продолжаю.
Вернемся к мужественности. Думаю, что немногие вещи в этом мире так же эротичны и соблазнительны, как мужской ум. Ведь тот, кто им обладает, также обладает хорошим чувством юмора – ибо только умные не принимают все всерьез и находят предмет для забавы даже в рутине. Итак, у вас есть ум и чувство юмора, которые вместе с хитростью (следующим атрибутом интеллектуально одаренных мужчин), завоевывают женщин и поднимают вас в наших глазах. Потому что недостаточно грубо трахнуть женщину в коридоре. Это может сделать любой обладатель фаллоса. Чтобы выделиться из толпы мужчин, необходимо поразить нас.
Вы смотрите на женщину и думаете: «Боже, какая грудь, какая попа, какая талия, какие манящие губы…», и тогда же появляются фантазии, и разжигается желание. У нас же все по-другому. Женщина (обладающая хоть каким-то умом) не может посмотреть на эстетически интересного мужчину и, без разговоров, захотеть его. Нет. Вот в чем разница: наше желание не берет верх над интеллектом (вы уже, должно быть, замечали, как восхищенно и чувственно смотрят ученицы на своего учителя). Нам необходимо сначала пройти через ворота разума, чтобы дойти до ворот наслаждения. И чем лучше ваш мыслительный инструмент, тем больше ваши шансы.
Потому что женщине нравится, когда ее удивляют, а это происходит, только когда мужчина умнее ее. Все понимают, что играют в игру, в эти вечные кошки-мышки, которые составляют смысл нашей ничтожной жизни. И нужно знать правила этой игры, а это доступно только зрелым людям. Те, кто много болтают, имеют немного шансов. Те, кто неубедительно льстят – тоже. Подлецы? Боже сохрани! Люди умеют отличать их и обходят стороной. Для чрезмерных романтиков велик риск умереть от разочарования. Самонадеянных хватает не больше, чем на одну ночь. Остаются, в таком случае, только умные.
Эти-то знают, из чего мы сделаны. И знают, что за всем нашим тщеславием, честолюбием или обольстительностью живет маленький беззащитный червячок, который ищет приюта и плеча. В этом-то и заключается мужественность: в осознании мужчиной, что мы нестрашные и не похотливые, а маленькие испуганные женщины, которые мечтают о том, кто сможет их раскусить. И, желательно, поглотить.
В пучине любви
Я решила побыть одна как можно дольше. Но, естественно, не выполнила своего обещания. После моего последнего провала, который случился из-за моей исключительной неспособности строить отношения, не саботируя их и не провоцируя любимого, я решила подождать, пока все уляжется (особенно во мне), и лишь потом бросаться в новую пучину.
Мой экс-возлюбленный был отличным парнем, общительным, милым и привлекательным, с хорошими намерениями, но я издевалась над бедняжкой. Я чувствовала такую злобу, что она изливалась на любого, кто оказывался рядом (кроме моих дочек). Поскольку Крис в то время находился ближе всех ко мне, я изливала на него всю горечь, что текла по моим венам. Это было решительно неплодородное время для любви и здоровых отношений с кем бы то ни было, а против него я ничего не имела, ведь он всегда был нежен со мной. Но он же был единственным каналом, по которому моя агрессивность могла транслироваться безнаказанно. Если бы я сказала Марку Антониу или Арану, своим начальникам, то, что я так хотела сказать, меня бы уволили в ту же секунду. Если бы я говорила со своим отцом с той враждебностью, которую он у меня вызывал, я бы получила оплеуху или испортила наши отношения вконец. И я никогда не стала бы издеваться над своими дочерьми, хотя они очень часто доводили меня до бешенства. Поэтому у меня не было никого, кроме Айлин и Криса. С Айлин приходилось быть помягче, ведь она была последней моей подругой с тех пор, как я стала грубой и обидела всех остальных. Вот поэтому оставался один Крис.
Я его обожала, но не была влюблена в него. И вообще не была способна испытывать к кому-либо что-то серьезное, потому что в этой кутерьме из эмоций меня и так тошнило каждый день после очередной дозы терапии. Со мной невозможно было договориться, и самым правильным для меня было бы сидеть тихо в своем углу, потому что любому, кто приближался ко мне, я тут же устраивала головомойку.
Я пробыла одна в течение двух месяцев, и снова начала влюбляться. Я влюбилась в журналиста, намного старше меня, к которому я чувствовала глубокое интеллектуальное уважение, секс с которым был замечательным, но бесперспективным. Он был более сумасшедшим, чем я, только что развелся после десяти лет брака, и уже меньше, чем через месяц, он был со мной. Он, после развода, обвиненный в том, что бросил жену; я, привыкающая к лекарствам и дышащая огнем на всех, – из этого не могло выйти ничего хорошего. Ему было пятьдесят лет, и даже при том, что он очень хорошо сохранился для своего возраста, он был из другой эпохи. У него был сын-подросток, свой дом и фургончик, а я все еще бегала на танцы, напивалась и мечтала о большой любви. Он уже лысел, и у него появлялся животик, что облегчало задачу представить его в старости. И, несмотря на идеальные любовные игры, ему уже трудно было выделять тестостерон. Как я могла быть счастлива с мужчиной, которому оставалось не более двух-трех лет сексуальной пригодности? Эти вопросы мучили меня, пока длился наш роман, и я отлично знала, что будущего у этого романа нет.
В те дни я познакомилась с Зе (Жозе).
Я все еще была корреспонденткой «VIP», и мне настолько надоела работа, что любая новая затея переполняла меня радостью. Новое руководство назначило меня ответственной за запись ролика для радио с обзором следующего номера журнала. Причем ролик должен был появиться в тот же день, когда на прилавки ляжет новый номер издания. Это должно было выглядеть, будто я в прямом эфире беру интервью у трех издательств Сан-Паулу. Меня выбрали для этого из-за волнующего голоса и хорошей дикции, по словам нового шефа.
Группа с радио должна была прийти в редакцию вместе с персоналом нашего отдела по маркетингу и рекламным агентством Фракта, автором идеи. Мы все записали меньше, чем за час. Получилось очень забавно. Руководству понравился результат, и они решили, что я теперь всегда буду делать радиообзор. «Ну вот,– подумала я, – хоть что-то новенькое в моей круглосуточной маразматичной работе».
Журнальный номер уже был готов, оставалось время снова делать запись. Переполняемая энтузиазмом, я ждала прихода команды. Наконец она появилась, но на этот раз вместо главы агентства пришел ее партнер (о-ля-ля…). Они все остановились в дверях редакции, и еще издали я увидела фигуру – высокого седовласого мужчину с короткими волосами, карими глазами, одетого во все черное и улыбающегося. Он разговаривал с Жардэлом, моим коллегой, я поняла, что они друзья. Еще прежде чем нас представили, я подошла к ним ближе, повернулась спиной и стала слушать их разговор. «Черта с два! Я порвал с ней», Жардэл: «Клянешься?», и он: «Клянусь». Оба рассмеялись. Хм, это как раз то, что я и хотела бы услышать: красавец был один.
Несколько секунд спустя нас представили, я улыбнулась ему. Он выглядел еще красивее и моложе, чем казался на расстоянии. Ему было тридцать с небольшим, у него были модные туфли, брюки были отглажены, а рубашка чистейшая. Хорошо, очень хорошо. Ни распятия, ни браслета, ни перстней, ни обручального кольца. Если он и носил их иногда, они не были неотъемлемой его частью.
Мы прошли в кабинет директора редакции, которого в тот момент не было на месте, чтобы там сделать запись. Пока группа готовила аппаратуру, я стреляла глазами на мужчину в черном, который стоял рядом. Была немного взволнована, потому что открыла рот и не могла ни на секунду остановиться в своей болтовне, а он, казалось, очень внимательно слушал то, о чем я говорила (преимущественно глупости, но он так взволновал меня, что я не могла успокоиться). Я стала рассказывать, что пишу в своей колонке о том, что нравится женщинам в мужчинах, и он пожелал узнать подробности. Я сказала, что женщине нравится, когда мужчина бросает на нее похотливые и бесстрашные взгляды и завоевывает наше сердце. И пока я развивала теорию о бесстрашном мачо, он сложил руки на груди и стал смотреть прямо мне в глаза, серьезно и с видом завоевателя, а меня охватила дрожь. Как если бы он смотрел на меня и говорил про себя: «Да, Кика, обмани меня, мне это так нравится»; или: «Лги, лги, девочка, лги так, чтоб я мог притвориться, будто верю тебе», а на самом деле было очевидно, что во мне самой нет никакого бесстрашия.
Когда мы начали запись, оборудование накрылось. Аллилуйя, Господи! Накрылось, ни с того ни с сего, и теперь нам надо было ехать на студию. Естественно, он и я поехали в одной машине вместе с водителем нашего центра и девочкой из отдела по маркетингу. Мы поехали по Сан-Паулу в самый час пик, а это сильно растянуло время нашего пути. Мы говорили о любви, о сексе, о браке, или, вернее, я говорила, а он слушал, уставившись на меня.
Когда запись была закончена, мы обменялись визитными карточками и разошлись, но прежде я успела обратить внимание на попку Жозе: это была самая красивая попка в мире (из тех, что я видела до сих пор).
Несколько дней спустя, Зе позвонил. Он оказался очень мил и разговорчив, а я была настроена слушать. Айлин, которая сидела рядом со мной на работе, ударила меня книжкой по голове, когда увидела, что я манерничаю в трубку, а я закричала от боли. «Ну, теперь она натворит глупостей!» – заявила Айлин, догадываясь, что я снова влюблена, но не смогу пойти куда-нибудь с Жозе, прежде чем порву все другие связи.
Я оттягивала, как могла, момент нашего первого свидания: я хотела успеть хотя бы достойно покончить со своим «романом без будущего». Но не успела; желание пойти с Жозе было больше, чем желание ставить точку в отношениях с Лео. Поэтому я решила поступить безнравственно.
Мое сердце тревожно колотилось на пороге моего дома, в ожидании «человека в черном» с пепельными волосами и потрясающей попкой. Он пришел чуть позже, немного заблудившись, и от него так приятно пахло, что хотелось облизать всю его шею. Я пыталась скрыть свое волнение, отсутствие таланта начинать разговор и адскую головную боль, которая мучила меня с утра.
С самого начала он делал все так правильно, что казалось, он перечитал все мои статьи.
Ужин подходил к концу, а вместе с ним возрастала уверенность, что я не «наделаю глупостей», как предсказывала подруга Айлин, потому что парень был первого сорта, и стоило браться за него всерьез. Я была убеждена, что не приглашу его подняться ко мне, не брошусь ему на грудь и не скажу ничего легкомысленного перед прощанием. И я играла роль пай-девочки до самого конца вечера, который завершился нежным поцелуем. Уф! Хотя бы на этот раз я себя контролировала и не сделала ничего, что заставило бы его сбежать.
Он только что переехал в снятую квартиру, большую и находящуюся далеко от моей. Он хотел устроить праздник – отметить начало новой фазы жизни. Мой же друг Лео должен был уехать на следующее утро в Белу Горизонте, чтобы провести там выходные с сыном. Передо мной стояла дилемма: ехать или остаться. Поступить здраво или поддаться сумасшедшему желанию крепко обнять ягодицы Зе и впиться в его рот страстным поцелуем… Вместе с этой проблемой пришла еще одна – грипп, сваливший меня в постель за два дня до праздника и до отъезда моего бывшего возлюбленного. Я стала глотать все возможные лекарства против гриппа. Я должна была поправиться, чтобы всецело отдаться празднику, но не знала, как правильно замесить коктейль из лекарств от гриппа и антидепрессантов, потому что то, что пила я, заставляло меня спать едва не по двадцать часов кряду.
Меня вытащила из дому моя верная Айлин, и уже через несколько часов я была на празднике у Жозе, более слабая, чем только что родившийся жеребенок. Там я встретила Жардэла, нашего дорогого коллегу, который пил без остановки, и у него уже заплетался язык. Мы остались втроем. Айлин и Жардэл должны были меня веселить и не позволять мне никаких выкрутасов. Но даже их неусыпного внимания было недостаточно, чтобы остановить меня – не дать мне повиснуть на шее у «человека в черном» и зацеловать его теми горячими поцелуями, которые я готовила для него с самого нашего ужина. Айлин пришла в бешенство от своей безмозглой подруги, ведь на празднике присутствовали целых пять человек из нашего центра, и все они были друзьями моего (ревнивого) Лео.
Рвущая и мечущая подруга утащила меня с праздника, и я не могла даже пикнуть, пока мы ехали домой, боясь получить еще больший нагоняй, чем уже получила по пути от квартиры до машины. Айлин ругала меня, а я отвернулась от нее, чтобы спокойно любоваться звездным небом.
Когда я пришла домой (или, вернее, ввалилась), я сразу позвонила своему «бесперспективному». Было три часа ночи, я знала, что его мобильный отключен, но я не могла смириться с мыслью, что кто-то другой доложит ему, что я вешалась на шею хозяину праздника. Поэтому я все рассказала его автоответчику, рыдая, переполняясь то чувством вины и стыда, то детским страхом. А потом я уснула.
На следующий день в семь утра звонит он мне, безутешный, из аэропорта. И выслушивает кучу дерзостей от меня – не потому, что заслужил такое обращение (ведь изменщицей все же была я), а потому, что никто не остается безнаказанным, если будит меня рано утром. Я не помню, что я ему говорила, но помню, что расстроила его куда больше, чем поцелуи с Жозе или огласка. Я, видимо, напоминала монстра, потому что я ужасна, когда рано просыпаюсь: настоящий монстр.
Хорошо, что они оба, и Жозе, и Лео, уехали, а я осталась одна и могла привести мозги в порядок. Я очень расстроилась, что так грубо обошлась с Лео, но все же была счастлива, что поцеловала Жозе.
Неделю спустя я провела первую ночь с моим мужчиной в черном, со всем целомудрием двух взрослых и осторожных людей. Я безумно стеснялась, что он видит меня голой, со всеми складками на брюхе, со всей моей блеклой кожей и небритыми ногами, которые он ласкал. Я была напряжена и напугана. И без преувеличения скажу, что я просто провалилась как любовница. Но и он не был на высоте, и мы оба уснули с облегчением, что кое-как перевалили границу первого раза. Но после наступил второй, третий, и гораздо раньше, чем мы заметили это, наш робкий и неудачный секс стал самым ярким в моей жизни.
Наш роман был потрясающим. В нем было все, чтобы сделать меня счастливой: взаимное участие, секс и хорошее настроение. Уже очень скоро я стала представлять, как к фамилии Салви присоединится Капоррино (у него была фамилия сицилийского мафиози, но такое нежное сердце, что криминальные корни отпадали сами собой). Я часто чувствовала страх, потому что никто из любимых и близких людей не имел надо мной такой власти. Любить, в каком-то смысле, значит быть заложником, но несмотря на все мои попытки добавить в наши отношения ложку дегтя, он оставался терпеливым и твердым, когда было необходимо, и ставил меня обратно на рельсы каждый раз, как я с них сходила. Он был сильный и нежный мужчина, а это большая редкость среди представителей противоположного пола.
Начало отношений давалось мне с трудом, я очень противилась тому, чтобы иметь продолжительную связь, стать частью пары, и было очень трудно привыкнуть к его постоянному присутствию в моей жизни. Даже когда я была замужем, я получала очень мало тепла от отца своих девочек и чувствовала себя одинокой, и, наверное, привыкла к этому состоянию. Но в конце концов расслабилась, перестала сдерживать себя и стала наслаждаться всем, что он мне так щедро предлагал.
Зе всегда сохранял присутствие духа. У него всегда был остроумный ответ на все, и он пробивал иногда возникающий в отношениях лед с завидной легкостью. Однажды мы пошли ужинать в ресторан, еще в самом начале нашего романа, и я находилась в напряжении (возможно, из-за мысли: «А если я влюблюсь, а он меня прогонит пинком под зад?» – и прочих глупостей). На мне была короткая юбка, и мое колено слегка касалось снизу крышки стола. Я почувствовала, что изнанка столешницы мягкая. Я провела рукой снизу по столу, и он оказался мягким, возможно, из-за того, что это был дорогой ресторан, и это было предусмотрено, чтобы женщины не рвали чулки об деревянное покрытие. Я очень удивилась, что стол подбит чем-то мягким и спросила Зе, зачем это сделано. А он посмотрел на меня, как соучастник преступления, и сказал: «Ты приклеиваешь туда содержимое своего носика, Кикочка?». Именно после этой фразы я влюбилась в него.
Прежде чем меня уволили из «VIP» (по моему желанию; я хотела попробовать стать писательницей, а работа отбирала столько энергии, что я была не в состоянии творить), я успела написать еще одну хронику, вдохновленная Зе. Эта статья подвела черту под частью моей жизни, которая прошла под знаком борьбы за признание, здоровье и любовь.
Я вся его
Нет ничего более бесстыдного, чем секс с любимым
Хороший секс и любовь, как вы знаете, далеко не всегда встречаются в паре. Потому что то да се, и прочее, и прочее (зачем доказывать очевидное, если каждый хоть раз наблюдал это несоответствие? Предпочитаю продолжить и приблизить счастливый конец…). Но когда они все-таки встречаются вместе, то страстное желание и интеллектуальное восхищение дают в результате самую тонкую и прекрасную комбинацию. Имя ее – любовь.
Я пережила и платоническую любовь, в которой к «объекту любви» более тяготеет разум, чем сердце. Пережила и головокружительную безумную страсть, когда все возможное общение осуществляется с помощью тела. Но при таких отношениях чувствуешь себя совершенно покинутым, кажется, что у тебя нет даже своего имени. Пережила я и псевдолюбовь (думаю, так это называется), которая опирается, скорее, на жажду любви, чем на настоящее душевное чувство. И пережила много глупостей (ведь нет святых людей), благодаря которым научилась выходить сухой из воды.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
