Текст книги "Дирижабль"

21

Пытка прекратилась через час. Морковников, впрочем, успел за это время прочитать только половину рассказа. Ему снова позвонили, и он стал собираться.

– Служба, – сказал Морковников.

– Убили кого-то? – спросил Фёдор.

– А вы откуда знаете?

– Догадался. Я же писатель.

– Чемодан нашли в шахте лифта, а в нем человеческий торс и ступни.

Морковников о чем-то задумался.

– Не хотите съездить посмотреть?

– Зачем?

– Интересный опыт для нас, писателей.

– Давайте в другой раз. У меня работы много.

– Ладно. Если остальные части найдем, я вас позову. Рассказ оставляю. Дочитаете?

– Обязательно.

– На связи. Обсудим.

Проводив Морковникова, Фёдор заглянул в дальнюю комнату. Карцев дремал на диване, сунув правую руку в штаны. Окно до сих пор было открыто. Сквозняк колыхал занавеску.

– Жень, вставай, он ушел.

Карцев сел, продолжая держать руку в штанах.

– Я не успел сказать, я знаю этого человека. Он у бабушки Биби снимал комнату когда-то. Наверно, из дурдома выпустили раньше времени.

– Пошли выпьем, – сказал Фёдор.

– Тебе договор надо подписать. И вообще, завязывал бы ты уже.

– Я же не предлагаю тебе нажраться, как свиньи. Выпьем и разойдемся. Договор подпишу и отвезу.

– Ты слишком раздражен. Успокойся. В рюмочную?

– Ага.

Фёдор быстро переоделся. Когда вышли на улицу, позвонил Зофии.

– Можем встретиться через час и подписать договор, – сказал он.

Карцев тронул за локоть и показал пальцем на лужу крови, застывшую на асфальте, будто клякса. Фёдор скривился от подступившей тошноты.

– А вы драться не будете? – спросила Зофия.

– С вами – нет.

– Ну хорошо. Я скину вам адрес, куда приехать.

– Лады.

– Ха, лады! Ну лады так лады.

В рюмочной было свободно. Фёдор заказал по двести грамм водки на нос и стаканчик яблочного сока.

– Ну много же, Федь, – сказал Карцев.

– Что не допьешь, я допью.

– Об этом-то я беспокоюсь.

Выпив половину, Фёдор сказал:

– У меня, Жень, ощущение, что я стал пленником всеобщего идиотизма.

– Ты это только сейчас понял? – хмыкнул Карцев.

Он выпил совсем немного.

– Меня на дуэль вызвали.

– Кто?

– Этот мудозвон Каргополов, которому я поджопник дал.

– Дуэли запрещены, тебя посадят.

– Это будет боксерский поединок, как я понял.

– Тогда ладно.

– А еще меня моя баба бросила. Приревновала к Зофии.

– Был повод?

– Нет, конечно!

– Значит, вернется.

– Думаешь?

– Я уверен! Если баба говорит, что уходит навсегда, значит, скоро вернется. Если баба говорит, что будет любить тебя до конца своих дней, готовься, что скоро свалит.

Фёдор вспомнил: Инна действительно как-то раз заявила, что будет любить его всю жизнь и никогда не бросит, как бы худо ни было. У них в тот раз случился странный разговор. Фёдор попросил, чтобы она его убила, если вдруг однажды он не сможет о себе заботиться. А она заплакала и произнесла эти слова.

Он допил водку, и все, что случилось с ним вчера, сегодня да и когда угодно, показалось вдруг полной ерундой. Короткий самообман, который будет длиться, пока работает водка. Фёдор повернулся к раздаче. Карцев тронул за руку:

– Федь, придержи коней.

– Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее.

– Вот-вот.

– Я тебе сказал, что этот мудак читал мне свой рассказ?

– Какой мудак? Который прыгнул?

– Который мент.

– А он что, тебя знает?

– Я ведь звезда. Меня на улице узнают. Не часто. Примерно раз в три года. И обычно с кем-то путают.

– Ты когда последний раз ел?

Фёдор пожал плечами.

– Пошли, пожрем нормально. Тут недалеко есть приличный армянский ресторан.

– А коньяк там есть?

– Перестань. Возьмем шашлык, лаваш, зелени.

– Мне ехать надо, договор подписывать.

– Ну как хочешь. Маленький, что ли, уговаривать тебя.

Карцев с заметным отвращением допил свою водку. Сок остался нетронут. Они вышли на улицу. Фёдор заглянул в смартфон. Зофия написала: «Зоологический музей. Встречаемся у входа через полчаса». Фёдор ответил: «Опять к животным?»

– Федь, – сказал Карцев. – Завязывай. И берись за работу.

– Подпишу договор и возьмусь за работу, – ответил Фёдор.

Прочитал новое сообщение: «Они уже мертвые. И в норы не спрячутся». Он не нашелся что ответить. Посмотрел на Карцева и спросил:

– А ты помнишь, какое у меня отчество?

– Павлович вроде. А что? Решил экзамен мне устроить?

– Да просто так спросил.

Фёдор вдруг почувствовал пьяную нежность, обнял Карцева и слюняво поцеловал в щеку.

– Федь, – сказал Карцев, смутившись. – Федь, ты правда прекращай. Помрешь же.

– В восемьдесят умру. А знаешь как? Меня убьет двадцатидвухлетняя любовница. Зарежет из ревности.

– Почему не восемнадцатилетняя?

– Чего наглеть-то?

Фёдор вызвал такси и поехал к мертвым животным.

22

Зофии еще не было. Фёдор посмотрел на часы. Он приехал раньше. И пока ехал, немного протрезвел. Привычно ощутил тоску и легкую панику. Во рту появился травяной привкус. Закурив, он осмотрелся. Солнце скрылось за тяжелой тучей. Тихо плескалась о гранитные берега Нева. Рядом с Дворцовым мостом прогуливался мужик с медвежонком на поводке и монотонно звал прохожих фотографироваться. Те обходили его стороной.

Фёдор лениво представил, как медвежонок хватает поводыря когтями, сваливает на землю и отгрызает ногу по колено. Это, пожалуй, немного развеяло бы тошнотворную скуку. Он хмыкнул. Кто-то тронул его за локоть. Фёдор вздрогнул.

– Вы чего такой нервный? – спросила Зофия.

– Читали Кафку? – сказал он.

– Допустим.

– Больше всего мне нравится его письмо к невесте. Он там просит, когда они встретятся, не подходить сзади, чтобы не напугать его.

– Я же не ваша невеста, – пожала плечами Зофия.

– И то верно. Но, может…

– Нет уж, – засмеялась она.

Фёдор кинул окурок в урну.

– У вас, случайно, нет с собой какой-нибудь фляжечки?

– Фляжечка-то есть. Но от вас и так разит за километр.

– Это старое.

– И все-таки вам бы стоило притормозить. Вы сценарий собираетесь писать?

– Конечно. Как только подпишем договор, получу аванс, так сразу и сяду.

– Придумали уже что-то?

– Идей у меня полно, – соврал Фёдор.

– А дирижабль там будет?

– Для вас хоть два.

– Ну раз так, то идемте.

Они зашли в музей. Запах напомнил квартиру бабушки Биби. Фёдор купил билеты. Зофия указала на скелет кита:

– Ему почти двести лет.

– Ровесник Толстого, – ответил Фёдор.

– Давайте посмотрим на мамонтенка, – предложила Зофия. – А потом с договором разберемся.

– Вы меня там хотели угостить чем-то, – сказал Фёдор, когда поднимались по лестнице.

Зофия на ходу порылась в сумочке и достала фляжку виски.

– Знаете, если будете бухать и не напишете сценарий, Панибратов из вас сделает колбасу.

Одним глотком Фёдор отпил половину и сунул фляжку в карман.

– Фигурально выражаясь? – спросил он.

– Почему фигурально? – сказала Зофия.

Мамонтенок – черный, сухой, сплюснутый – был похож на огромный кусок гематогена. Фёдора затошнило. Он отвернулся и торопливо допил. Услышав всхлипывания, оглянулся. Зофия вытирала глаза бумажным платочком.

– Вы чего? – удивился Фёдор и тронул ее за локоть.

– Ничего, – ответила она и отдернула руку. – Сами не понимаете? Не чувствуете?

Он пожал плечами:

– Не особо. А надо что-то понимать?

– Это же ребенок, – сказала Зофия. – Он упал в яму и там замерз насмерть. Лежал под землей сорок тысяч лет, пока его случайно не откопали. Вас это разве не трогает?

Виски еще не подействовал. Фёдор чувствовал тоску, смятение и страх. Эта красивая девушка, плачущая над мумией, растрогала его. Сердце сжалось, к горлу подступил комок. Фёдор смахнул накатившую слезинку.

– Я часто к нему прихожу. Так хочется прижать его к груди, пожалеть бедненького.

– Хотел бы я быть на его месте, – пробормотал Фёдор.

– В смысле упасть в яму, замерзнуть и пролежать под землей сорок тысяч лет?

– Можно и так, – пожал он плечами.

К мамонтенку подошла семейная пара с мальчиком лет десяти. Мальчик вытянул в сторону ладонь. Папаша долго примерялся, затем сфотографировал его на смартфон.

– Идем, – сказала Зофия.

На улице она попросила фляжку. Фёдор смущенно возвратил пустую.

– Вот что вы за человек такой? Это подло.

– Простите, я сейчас же откуплю. Где тут магазины?

– Ложка дорога к обеду, разве не знали? Посмотрите, у меня тушь не размазалась?

Он заглянул ей в глаза. Она сначала смотрела куда-то в сторону, но потом тоже заглянула ему в глаза.

– Все в порядке, – сказал Фёдор.

– А у вас не очень.

– Тушь размазалась?

Зофия даже не улыбнулась.

– У вас глаза пьяницы.

– Какие они?

– Сложно объяснить. Это же вы писатель.

– Ну все-таки?

– Испуганные и виноватые, похотливые, распухшие и красные.

– Как много всего.

– Перестаньте острить. Ничего смешного.

– Что мне еще остается?

Они вышли к стрелке и сели на лавочку. Виски так и не подействовал. Но птичка пока дремала. Фёдор закурил, надеясь, что никотин подстегнет алкоголь и тот наконец схватит его за горло, будто голодный дикий зверь.

– Хотите, помогу вам? – спросила Зофия.

– Чем?

– Вас можно закодировать. У меня есть знакомый гипнотизер. Он вам поставит блок.

– Блок, – повторил Фёдор. – И голос был сладок, и луч был тонок, и только высоко, у царских врат, причастный тайнам, – плакал ребенок, о том, что никто не вернется назад.

– Ясно, – сказала Зофия. – Но предложение в силе.

– Спасибо.

– Договор привезли?

– Да, но пока не подписал.

– Ну сейчас вместе и подпишем.

Фёдор достал из сумки договор и протянул ей.

– Что это? – спросила Зофия, листая. – Что за бред? «Дом стоял в конце улицы и был высокий и красный». Это ваш новый роман, что ли?

Он заглянул, вытянув шею:

– Идиот! Я не то взял.

– Спьяну, – добавила Зофия.

– Приятно, что вы обо мне беспокоитесь, – сказал Фёдор.

– Я за сценарий беспокоюсь.

– Сценарий-то кто угодно может написать.

Зофия протянула рукопись:

– Если вы автор этого, то договор я подписывать не буду.

– Конечно, автор не я. Один начинающий писатель. Это его первый рассказ.

– Как будто ребенок писал.

– Вы почти угадали.

Откуда-то сзади вышел мужик с медвежонком на поводке. Фёдор поджал ноги. Зофия и бровью не повела.

– Фотографию с медведем не хотите, молодежь? – спросил поводырь.

И улыбнулся, показав золотую коронку.

23

На одной из линий они отыскали копировальный центр. Зофия зашла, Фёдор остался ждать на улице. Закурив, обратил внимание на рюмочную через дорогу. Мимо проносились машины. Светофор был далеко. Немного выждав, когда появится небольшой просвет, Фёдор выбежал на проезжую часть, но вздрогнул от воя клаксона и метнулся назад, будто нашкодивший пес. Проходивший мимо мужик сказал:

– С окна лучше спрыгни, надежнее.

Фёдор выбросил окурок, покопался в смартфоне. Инна не написала. Он снова поглядел на рюмочную. Попробовал прикинуть, сколько времени потратит, пока добежит до перехода, оттуда в рюмочную, махнет сотку или двести и вернется назад. Минут пять? Подумал написать Зофии, что у него возникло неотложное дело. Но это было глупо, нелепо. А впрочем…

В этот момент она вышла и сказала:

– Чего вы тут скачете? Я в окошко видела.

– Это… Тут… Я…

Зофия посмотрела на противоположную сторону и хмыкнула:

– Неужели вам так не терпится?

Фёдор пожал плечами. Конечно, ему не терпелось. Он потихоньку сгорал изнутри.

– Да нет, просто…

– Не мямлите вы, Фёдор Андреевич. Будьте смелым. Вы же мужчина. Так и скажите: хочу выпить.

– Ну не то чтобы…

– Ох! – Зофия закатила глаза. – Ладно, пойдемте уже. Заодно договор подпишем.

Дошли молча. За стойкой скучал бородатый парень с модной стрижкой. Он копался в смартфоне и зевал.

– Хочу вас угостить, – сказала Зофия. – Сколько вы сможете выпить?

– Ну грамм двести для начала можно, – ответил Фёдор, вцепившись взглядом в прайс.

– А ноль пять?

– Это многовато, если разом.

Она ухмыльнулась:

– Молодой человек, водки пятьсот, сок и каких-нибудь соленых огурчиков – закусить.

– «Корюшку» будете? – спросил бородач.

– Не сезон же.

– Это водка такая. Наша, петербургская. Разливают в Пензе, правда.

– Отлично!

Они сели за столик. Зофия подвинула две папки:

– Читайте внимательно.

Фёдор вытащил бумаги и сразу же везде подписал.

– Вот и хорошо, – сказала она.

И тоже поставила подписи. Один экземпляр отдала Фёдору.

– Не люблю лезть с советами, но вам стоит поскорее садиться за работу. Время быстро пролетит. Время – самый страшный убийца.

– Целых три месяца у меня в кармане, – ответил Фёдор.

– Почему три? Там же написано – шестьдесят дней. Это два месяца.

– Ну два, – смутился он.

– Достаточно?

– Достоевский написал «Игрока» за двадцать шесть дней.

– Это правильно, что вы равняетесь на великих. А то, знаете, мода пошла – взять для примера какое-нибудь говно и говорить, что по сравнению с ним ты гений.

– Сузился русский человек, – сказал Фёдор. – Я бы раздвинул.

– Раздвинули? Может, расширили?

– Или так.

Бородач принес водку, сок и соленые огурцы. Держась за бутылку двумя руками, Фёдор налил в рюмки, немного расплескав на скатерть.

– А я не пью водку, это все вам, – сказала Зофия.

Она вдруг посмотрела ему за плечо, немножко натянуто улыбнулась и помахала рукой. Фёдор выпил и оглянулся. От входной двери к ним шел Борщевиков.

– А я иду мимо, гляжу в окошко, тут ты сидишь, – сказал он, не обращая внимания на Фёдора. – Зизи, милая! Сейчас вернусь.

И направился к стойке.

Фёдор загнал в себя вторую порцию водки и спросил:

– А вы не помните, в Петербурге сколько народу живет?

– Пять миллионов триста шестьдесят тысяч.

– Какая точность!

– Я люблю точность. А к чему вы спросили?

– Да вот думаю, – пожал плечами Фёдор. – Тут пять миллионов живет, но я встречаю тут только каких-то старых знакомых мудаков.

– Это ваша карма. Не надо было того вашего знакомого писателя бить по попе.

– По попе, – повторил Фёдор. – Скоро продолжу. У нас намечена дуэль по правилам бокса.

– Напомните его фамилию.

– Каргополов, – немножко каркнув, ответил Фёдор.

От водки пошло тепло. И губы сами собой растянулись в ухмылке.

– Почитаю его, пожалуй, – сказала Зофия. – Интересно же, на кого вы так обиделись.

– Я не обиделся.

Хотя от ее слов действительно ощутил обиду и ревность. Почему-то хотелось, чтобы она читала только его. Да и не только она.

– Вы в Бога верите? – спросил Фёдор.

Но вернулся Борщевиков с бокалом бледно-желтого напитка и не дал ответить.

– Зизи, с каких пор ты балуешься водочкой?

– Это Фёдор Андреевич любитель, – ответила Зофия.

– Уж получше, чем ссаки пить, – пробубнил Фёдор, наливая заново уверенной рукой.

В голове злорадно расхохоталась Инна. Фёдору стало тоскливо. Он выпил из двух рюмок и попробовал расправить плечи.

– И вам здравствуйте, – противно улыбнулся Борщевиков. – Читаю, между прочим, ваш роман. Местами неплохо. Думаю взять кое-что для моих чтений. Денег вам предложить не могу. Но вы же не откажете ради искусства?

– Ради искусства я бы не отказал, конечно, – сказал Фёдор.

– Вот и замечательно. Зизи, а твой муж вообще-то знает, что ты ходишь на свидания? – спросил Борщевиков.

«Муж. У нее муж есть», – подумал Фёдор.

Зофия посмотрела в окно, повернулась к Борщевикову:

– Вова, с Фёдором Андреевичем у нас деловая встреча.

– Фёдор Андреевич – не Фёдор Михайлович, – сказал Борщевиков, ухмыляясь. – Что же за дела у вас, если не секрет?

– А вот поспорили, сможет ли он выпить литр.

Борщевиков сделал глоточек из своего бокала, облизнул верхнюю губу.

– На что спорили?

– На мою честь, конечно.

Фёдор понимал, что это все шуточки, но его вдруг кинуло в жар. «Литр, – подумал он. – Да легко».

– А если Фёдор Андреевич не осилит? Тогда что? – спросил Борщевиков.

– Тогда он напишет про меня роман. Напишете же?

За окном что-то хлопнуло. Виляя, промчалась замызганная «девятка». Следом бежал человек, на ходу стреляя из пистолета.

– Чикаго тридцатых, – сказал Фёдор.

– Петербург, девяносто третий год, – ответила Зофия.

– Может, кино снимают? – предположил Борщевиков. – Надо посмотреть.

Но с места не сдвинулся. Фёдор выпил из двух рюмок и встал.

– Не геройствуйте, подстрелят еще, – сказала Зофия.

– Да я в туалет, – ответил он.

– Туалет сломан, – подал голос бородач. – Но если пописать надо, можно в раковину. Только смойте хорошенько из крана.

Фёдор сел.

– А вот есть такие туалеты в некоторых заведениях, там в кабинке отверстие, суешь туда член, и тебе сосут, – сказал Борщевиков. – Правда, не видно кто. Но от этого ощущения только острее.

– Что, бывал там? – спросила Зофия.

– Да так, рассказывали, – пожал плечами Борщевиков. – Говорят, многие студенты этим подрабатывают. Пенсионеры тоже.

Фёдор снова выпил. Заметил, что водки уже прилично убавилось.

– Закусили бы, – сказала Зофия.

– А по правилам вашего спора можно закусывать? – спросил Борщевиков.

Фёдор сунул в рот отвратительный, слишком соленый мягкий огурец и раскусил. Немножко брызнуло рассолом. Борщевиков брезгливо скривился.

– Если не возражаете, я хотел бы посмотреть, чем ваш спор закончится.

24

Фёдор открыл глаза. Он лежал на диване в дальней комнате. За окном, из которого выпрыгнул псих, было пасмурно. И, как всегда, непонятно: утро сейчас, день или вечер. Привычно нащупав в карманах смартфон и бумажник, Фёдор осторожно сел. В голове тут же загрохотала артиллерия. И проклятая птица заколотилась пуще прежнего. Кое-как он достал сигареты, хотя знал, что первая же затяжка лишь добавит птице ярости. Но закурил и посмотрел на часы. Было позднее утро. Последнее, что Фёдор запомнил – он выливает в рюмку остатки из второй бутылки и медленно выпивает, глядя Зофии в глаза. Сок стоит нетронут. Борщевиков, ухмыляясь, говорит:

– Зизи, кажется, ты проиграла свою честь.

Дальше – знакомая тьма. Будто смерть для неверующего.

От нахлынувшей дурноты комнату перекосило. Фёдор виновато затушил окурок об пол и прошаркал в коридор. Сначала он увидел женскую куртку на вешалке, а под ней маленькие кроссовки. Затем услышал, как в туалете спустили воду. Вышла Зофия, спросила на ходу:

– Проснулись? Как самочувствие?

Ответить Фёдор не успел. Она закрылась в ванной. Держась за стены, он добрался до кухни. Заглянул в холодильник, распахнул шкафчики. Лечиться, конечно, было нечем. Фёдор опустился на табуретку, дрожащими руками сжал дрожащие колени.

– Так как самочувствие? – повторила Зофия, усаживаясь напротив. – Вы стонали во сне.

Фёдор с трудом извлек из себя единственное слово:

– Плохо.

– Да уж вижу, – сказала она. – Я осталась приглядеть за вами. Мало ли что. Рвотой, например, захлебнетесь.

Он выковырнул второе слово:

– Спасибо.

– Все-таки вы алкоголик.

Спорить не было сил, желания и смысла. К тому же Фёдор собирался с силами для главной, как ему сейчас думалось, речи в своей жизни. Начало не задалось.

– М-м-м-м-м, – выдал он. – В-в-в-в-в…

Зофия внимательно смотрела.

«Такого цирка она, наверно, никогда не видала», – прозвучало в голове. И показалось, что это поганая птица научилась говорить.

Фёдор подержал челюсти сжатыми, тяжко вздохнул, приоткрыл немножко рот.

– Вы меня выручили, спасибо.

– Нет, – сказала Зофия. – Это ведь я вас напоила. Какая-то дурь в голову ударила. Еще хотелось немножко вам отомстить.

«Да не перебивай ты! И так не могу говорить».

Чем он заслужил месть, уточнять не стал. И, немножко тявкая, продолжил:

– Еще р-раз вы-ы-ыр-р-р-ручите. Сходите, т-тут м-магазин р-рядом. Иначе ум-м-мру.

Она немного помолчала.

– Может, ну его? Перетерпите? Потом я вас к моему гипнотизеру отведу.

– Это смерть! – слабо выкрикнул Фёдор. – Во мне сейчас смерть сидит!

– Она во всех сидит, ждет, – сказала Зофия.

«Да еби твою мать, а!»

– Ладно, подождите.

– Побыстрее только.

Хмыкнув, Зофия вышла и спустя минуту вернулась с «чекушкой». Поставила на стол перед Фёдором:

– Это от Вовы. Он сказал, точно без этого не обойдетесь.

Фёдор в этот момент готов был расцеловать Борщевикову ноги. Но открыть водку он, конечно, не мог.

– Поможете?

– Что? Открыть?

– И налить куда-нибудь.

Зофия открутила пробку, налила половину кофейной чашки.

– Выпить сами сможете? Вас, как эпилептика, трясет.

– Смогу, конечно.

В этом он сильно сомневался. Но просить красивую девушку вливать водку в его воняющую перегаром и куревом пасть Фёдор не осмелился. Он положил руки на стол, медленно подвинул к чашке и обхватил. Часть водки тут же выплеснулась. Он убрал руки, вдохнул и выдохнул. Наклонился, собираясь схватить чашку зубами за стенку и закинуть водку в рот. И чуть не перевернул чашку подбородком.

– Господи, – сказала Зофия. – Вы в большой беде.

– Там тарелка в шкафчике. Налейте в нее.

Зофия достала и налила. Фёдор нырнул лицом в водку и, возя тарелкой по столу, стал всасывать. Часть попала в ноздри. Носоглотку стало драть. Все это не имело значения. Фёдор высосал и вылизал все до капли. Некоторое время лежал лицом в тарелке, чувствуя, как по телу расползается блаженство.

– Фёдор Андреевич, – позвала Зофия. – Вы живы?

Он ухмыльнулся в тарелку и выпрямился. Вытер лицо.

– Во мне теперь жизни больше, чем во всех роддомах, вместе взятых.

– О, раз метафоры пошли в ход, значит, все в порядке, – сказала Зофия. – Тогда пойду.

– Погодите, посидите немного. Может, кофе вам сделать?

Она пожала плечами:

– Ну сделайте. Могу и посидеть немного.

Фёдор снова порылся в шкафчиках, вспомнил, что кофе у него нет.

– А чаю не хотите? Правда, он в пакетиках. И сахара нет.

– Сложно устоять перед вашей хлебосольностью, но я откажусь.

Он сел, закинул ногу на ногу, закурил. Сигарета показалась удивительно вкусной.

– Скажите, чем дело вчера кончилось? – спросил Фёдор.

– Мы с Вовой вас в такси посадили и домой привезли. Все.

– Не совсем. Сколько я выпил?

– Литр. И потом еще грамм сто на посошок. Удивляюсь, что вы живы.

– Получается, спор я выиграл?

– Какой? А, вы про мою честь? Фёдор Андреевич, вы такой наивный. Свою честь я давно другому мужчине отдала.

– Мужу?

– Вы что, хотите переспать со мной, что ли?

– Хочу обмазать вас медом и облизать.

Зофия встала:

– Теперь точно пойду. Не провожайте. Аванс получите в течение десяти дней. Завязывайте пить. И садитесь уже сценарий писать.

Она вышла. Он метко отправил окурок в мойку. Негромко закрылась дверь, и защелкнулся замок. Увидев в бутылочке остатки водки, Фёдор допил из горлышка. Немного посидел и вышел следом. Нужно было сделать запас. Через час-другой похмельная агония вернется.

Фёдор спускался по лестнице и в такт шагам повторял себе под нос:

– Мудак, мудак, мудак, мудак.