Текст книги "Ясное солнышко"

Тяжелое горе

Как страшная буря, нежданно, негаданно нагрянуло тяжелое горе на бедную семью. Осиротели три девочки и маленький Витя; не стало защитника и помощника у их бедной мамы, не стало нежного, любящего отца у детей.

Случилось это несчастье вдруг: папа только что пришел со службы, почувствовал себя дурно, едва успел слабеющей рукой благословить жену и детей – и к утру его не стало.

Не буду вам описывать, какие затем тяжелые дни переживала убитая горем семья, – вы сами понимаете.

Лёля похудела, побледнела, и улыбка больше не озаряла ее милого личика. Только к маленьким сестрам и брату она стала относиться еще нежнее, еще заботливее и не позволяла на них прикрикнуть даже няне.

– Не кричите, няня, на них. Ведь у них нет папы! – трогательным голоском просила она.

Девочка становилась такая печальная, так затаилась со своим горем, что стала тревожить маму.

– Лёлечка! Ну что ты все стоишь, моя милая, у окна… Займись с сестрами… почитай, поработай что-нибудь для меня, – говорила ей мама.

– Они ведь маленькие и не понимают, какое у нас горе, мамочка… Порадуем их! – говорила она и весь вечер, когда дети легли спать, потихоньку возилась в зале…

– Ах, мамочка! Он больше не придет к нам! – тяжело вздохнув, шептала Лёля, бросалась в объятия мамы и сквозь рыдание передавала, какие мысли приходят ей в голову.

– Я вспомнила, как папуля наш, бывало, возвращался по двору домой… И все мне кажется: вот он выйдет из-за угла… И вдруг подумаю, что он не может прийти… Папочка наш родной!

– Лёля! – серьезно выговаривала ей мама, чтобы успокоить девочку. – Мне без папы еще тяжелее, чем тебе, но я не опускаю рук, забочусь о вас, работаю и берегу своих деток. Милая моя дочка, ты у меня уже большая… подумай! У нас с тобой осталось трое маленьких сирот, и ты должна помочь мне их вырастить, поднять на ноги, выучить…

– Хорошо, моя мамочка. Только очень уж тяжело без папы. Подумать не могу, что не увижу его…

По ночам Лёля просыпалась встревоженная, раскрасневшаяся и, прижимаясь к маме, твердила:

– Я видела папу во сне… будто он сидит в институте, у себя в кабинете, а я пришла к нему, и он так обрадовался мне, и я ему так обрадовалась… Ах, мамочка милая, это было только во сне…

Многие из сибирских друзей навещали детей, ласкали и баловали, чем могли, но ничто не утешало Лёлю.

Подходило Рождество. Лёля захотела сделать крошечную елку для младших детей.

– Они ведь маленькие и не понимают, какое у нас горе, мамочка… Порадуем их! – говорила она и весь вечер, когда дети легли спать, потихоньку возилась в зале; помогать ей пришел ее приятель Петр Иванович и две знакомые дамы.

В Рождество елка зажглась, а Лёля заболела.

– Я замечал, что с Леночкой что-то неладно, – рассказывал Петр Иванович ее маме. – Украшала она елку и все морщилась, шила что-то, иголку в кулаке держала. Я спросил: «Что с вами, Леночка?». Она ответила: «Руки болят, не говорите мамочке, не тревожьте ее!»

Любящая девочка хотела порадовать маму и сестер и, морщась от боли, скрывая ее от всех, делала родным подарки.

Тяжелые, мучительные дни тянулись медленно. Весь город был встревожен болезнью Лёли. У нее сделался паралич рук и ног. Многие, даже совсем незнакомые, присылали ее маме письма с участием, с советами, с предложениями помощи. Лёля каждый день получала цветы, гостинцы, игрушки; каждый день приезжали ее навещать знакомые.

У постели больной собирались все городские доктора и советовались, как бы вылечить этого чудесного, любимого всеми ребенка.

И как трогательно, как кротко, терпеливо переносила Лёля свои страдания: бывало, стонет, охает, а лишь только войдет к ней мама, – стихнет и улыбается. Она видела, что мама страшно огорчена: то молится, то плачет, то на коленях умоляет докторов спасти ее ненаглядное дитя.

– Мамуленька, не плачь, моя радость! Я скоро поправлюсь, и мы уедем отсюда к бабушке. Мне теперь лучше, моя цыпа дорогая! Сядь ко мне… Поговорим о папе… Покажи мне его портрет.

Иногда Лёля просила маму играть.

– Сыграй мне все, что я играла, когда была здорова!

Мама дрожащими руками играла памятные для нее пьесы, а слезы так и капали на клавиши.

Лёлечка очень любила, когда около нее сидели сестры, но резвым, здоровым девочкам подолгу сидеть спокойно было не под силу, и они при первом удобном случае убегали гулять или уезжали к знакомым.

– Посидите со мной, – кротко просила Лёля. – Я вам подарю что-нибудь из моих вещей. Я ведь очень больна, и вы представить не можете, как мне бывает худо. Спойте мою любимую песенку.

И девочки пели:

 
«Летели две тучки по ясной лазури:
Одну догоняла другая.
Одна была ясного белого цвета,
Другая была громовая».
 

Если Лёля чувствовала себя лучше, то она подпевала слабым, тихим голосом.

Лёлю закутали и на кровати вынесли в сад. Глаза ее заблестели, щечки покрылись румянцем.

Когда Лёле становилось совсем плохо, она горячо молилась, просила маму молиться за нее и по своему желанию несколько раз исповедовалась и приобщалась.

Мама не отходила от своей больной девочки ни на минуту, она стала похожа на тень, и доктора, увидев, что она выбивается из сил, привезли сестру милосердия. Добрая сестрица полюбила Лёлю, как родную, и ухаживала за ней так, как можно ухаживать только за близким, дорогим человеком.

– Сестричка милая, вы ведь не знали моего папулю… Ах, какой он был у нас хороший и добрый, его все любили, – рассказывала часто Лёля. – А вы помните, сестричка, как летом бывает хорошо? Солнышко светит… Иногда небо бывает такое розовое, красивое… Птицы распевают, деревья зеленеют… Сколько цветов… И мои василечки любимые цветут. Как бы я хотела подышать чистым воздухом и посмотреть на голубое небо.

– Подожди, моя хорошая Лёленька! Вот летом мы поедем с тобой на дачу… Ты увидишь и небо, и птичек, и цветы! – утешала девочку сестра милосердия.

В то время уже наступила весна, и мама попросила позволения у докторов побаловать свою больную девочку.

Лёлю закутали и на кровати вынесли в сад. Глаза ее заблестели, щечки покрылись румянцем.

– Боже мой, как хорошо! – говорила она. – Какое небо голубое! Какой воздух свежий… Не уноси меня еще, мамуля, дай мне надышаться… Дай еще посмотреть кругом… Сорви мне веточку, на ней уже есть маленькие почки…

Лёля слабела, но по-прежнему заботилась о других.

– Мамочка, ведь завтра Лидушины именины! – напоминала она. – Ты и забыла, милая! Достань из моего столика картинки, шоколад, красненькую бомбоньерку – я ей подарю.

– Ах, Лёлечка, действительно, я забыла все на свете, кроме твоей болезни… Я забыла и числа и дни… Лишь бы тебе, моей дорогой, стало лучше!

Лёля стала часто впадать в забытье и бредила. Ей казалось, что они приехали на родину.

– Бабушка, милая, здравствуй! Тетя Маня, здравствуй! Вот мы и приехали… Здравствуйте! Какая дорога длинная…

Потом она начинала горько плакать и в тяжелом бреду вспоминать своего дорогого папу.

Уже три месяца лежала Лёлечка в постели. А время шло и шло.

Ясное солнышко закатилось

Была Страстная суббота. Всюду шли тихие, радостные приготовления к светлому празднику.

Уже зажглись вечерние огни.

– Сестрица, идите, голубушка, к заутрене… Слышите – благовестят! Пусть няня идет, пусть идет Аннушка. Все идите, помолитесь за нас. Я останусь с Лёлечкой. Мне никого не нужно. Я хочу с ней быть одна! – говорила Лёлина мама, грустная, измученная своим тяжким горем.

Все ушли к заутрене. Дети крепко спали. Тихо-тихо стало в доме.

Лёля лежала без сознания, бледная, исхудалая; выражение личика ее было спокойное и счастливое.

Мама стояла на коленях около кровати. Той скорби и боли, которые разрывали ее сердце, не передать.

То, припав головой к полу, она горячо молилась и глухо рыдала, то надеялась и тихо звала свою Лёлю.

– Лёлечка, скажи хоть слово… Мама тут… Посмотри, как мне больно, как невыносимо тяжело… Мое обожаемое дитя! Моя дорогая Лёлечка… Ведь это я, твоя мама.

Мама положила красное яичко на кровать своей дорогой больной и, обливая слезами, целовала ее исхудалые ручки.

В церкви заблаговестили. Там в это время запели: «Христос воскресе!» Там радостные объятия, поцелуи и ликование…

Мама положила красное яичко на кровать своей дорогой больной и, обливая слезами, целовала ее исхудалые ручки.

– Лёлечка, Христос воскресе! Скажи мне хотя одно слово… Христос воскресе, мое ясное солнышко.

Вдруг девочка тихо шевельнула головкой и, глухо обрывая слова, запела:

– Христос воскресе… из мертвых… Христос воскресе… смерть даровав… даровав… Христос воскресе…

Очевидно, она бредила. Это глухое отрывистое пение странно звучало в тишине и нестерпимой болью отзывалось в сердце матери.

Лёля скоро умолкла.

– Мамуля, милая… Папа… – тихо, едва слышно прошептала она.

Мама прильнула к ее изголовью.

– Я здесь… с тобой, моя Лёлечка… Мама тут, любит тебя… Ты слышишь? – она нежно гладила Лёлю по головке, по лицу, целовала ее руки.

– Мамуля… Я уйду… – это были последние слова святой девочки.

На земле осталось только прекрасное, но безжизненное тело… А чистая, любящая, добрая душа, которая приносила всем в жизни столько радости и утешения, отлетела к Богу и отцу, где она, вероятно, тоже была нужна.

Когда сестра милосердия, няня и кухарка пришли от заутрени, они нашли Лёлечку уже умершей, а маму ее – на полу около кровати, без чувств.

… Лёлю хоронили на третий день Пасхи. Священники и диаконы были в светлых ризах. Певчие всю дорогу пели «Христос воскресе!». День был великолепный. Солнце светило ярко. Множество детей и взрослых провожали эту маленькую девочку до могилы, где она легла рядом со своим дорогим папой. Белый глазетовый гроб утопал в живых цветах, а на крышке, которую впереди несли дети, среди многочисленных венков особенной красотой отличались два. Один из васильков с рожью, на его белой ленте было написано: «Милой, доброй Лёлечке от ее маленьких друзей». Другой венок был из белых роз, с надписью: «Незабвенной Леночке от ее благодарного друга Петра Ивановича». Много слез было пролито об этой так рано угасшей жизни.

Ясное солнышко закатилось!