Текст книги "Поднять «Титаник»!"

Глава 74

Буксирование длилось не один день. Последние часы в ясном голубом небе ярко светило солнце, приятный ветерок неторопливо гнал зеленые волны в барашках пены.

С раннего утра четыре судна береговой охраны курсировали меж многочисленных яхт, катеров, частных судов, которые шныряли по гавани взад-вперед, соперничая за местечко, с которого удобнее было бы разглядывать корпус и надстройку легендарного лайнера.

Подобно назойливым мухам, в воздухе над гаванью кружили маленькие самолеты и легкие вертолеты. Летчики демонстрировали класс пилотажа, чтобы пассажиры на борту могли с наименьшего расстояния и под наиболее выигрышным углом заснять «Титаник».

С высоты пяти тысяч футов казалось, что вокруг огромной рыбины вьются бесчисленные комары и белые муравьи.

Буксировщик «Томас Дж. Морз», висевший, как большая бусина на тросе, который начинался от кормы «Самуэла Р. Уоллеса» и продолжался до носовой части «Титаника», был дополнительно сцеплен с лайнером стальной перлинью, чтобы облегчить маневры легендарного мастодонта при прохождении в Верразано-Нэрроуз; затем все три судна поднялись по Ист-ривер и завершили свое путешествие у доков Бруклина. На подходе к верфи выстроились еще несколько менее мощных буксировщиков, готовых в случае необходимости тотчас прийти на помощь. Капитан Бутера под занавес приказал сократить длину троса до двухсот ярдов для удобства лавирования.

Юркий лоцманский катер подошел и остановился в считанных футах от «Уоллеса», лоцман поднялся на борт буксировщика. Через считанные минуты катер доставил лоцмана к «Титанику», о ржавый борт которого катер чуть притерся, издав глухой скрежет. По веревочному трапу главный лоцман Нью-Йоркского залива взобрался на грузовую палубу.

Питт и Сэндекер приветствовали его и проводили на мостик, где главный лоцман по-хозяйски огляделся, покрепче уперся ногами и так сильно обхватил руками парапет, словно сам желал сделаться частью легендарного судна. Оттуда, с высоты мостика, все оглядев и прикинув, лоцман милостиво кивнул буксировщикам, чтобы продолжали работу, тащили. Питт помахал рукой над головой, и Бутера со своего судна ответил гудком. Затем капитан буксировщика отдал приказ «самый медленный вперед» и решительно направил свой «Уоллес» в главный пролет моста Верразано-бридж, соединявшего Лонг-Айленд и Стейтен-Айленд.

Как только необычная кавалькада появилась в Верхнем Нью-Йоркском заливе, Бутера принялся расхаживать от борта к борту, поглядывая на ведомый лайнер, справляясь о погодных условиях и скорости ветра, лично осматривая буксировочный трос, – и все это делалось с таким деловым видом, как будто Бутера был нейрохирургом и готовился к уникальной операции.

Еще с прошлой ночи по обоим берегам выстроились многотысячные толпы народа. Улицы Манхэттена опустели, офисы затихли: все, кто смог, пришли на берег реки; не сумевшие по каким-либо причинам сделать этого бросили работу и прилипли к окнам своих контор, к заводским окнам, обращенным в сторону реки. Вошедший в залив «Титаник» вызывал у зрителей чувство благоговейного ужаса и восхищения.

Находящийся на берегу Стейтен-Айленда репортер газеты «Нью-Йорк Таймс» Питер Халл принялся строчить в блокноте:

«Говорят, что привидений не бывает… Очень даже бывают в нашей жизни и привидения. Я знаю это, поскольку сам видел привидение ранним мглистым утром. К моему крайнему недоумению, прямо перед глазами двигалось оно, похожее ни монстра, который умер, оказался в аду, но был отвергнут, тамошними чертями и потому вынужден возвратиться на землю. „Титаник“ в невидимом шлейфе феерической легенды, окруженный душами сотен людей, некогда плывших на корабле, напоминал экспонат давно ушедшей от нас эпохи. При взгляде на лайнер в душе пробуждались чувство гордости и чувство печали…»

Комментатор телекомпании «Си-Би-Эс» был настроен менее лирически:

– «Титаник» наконец завершил свой первый в истории рейс. Это произошло сегодня, через семьдесят шесть лет после того, как лайнер вышел из Саутгемптонских доков…

К полудню «Титаник» проследовал мимо статуи Свободы и многочисленных зевак на Баттери. Никто из зрителей не позволял себе говорить иначе, как шепотом. Весь город странно притих. О прежней цивилизованной жизни напоминали разве только раздававшиеся время от времени гудки таксомоторов. Создавалось впечатление, что весь многоликий Нью-Йорк вдруг превратился в огромный собор.

Многие плакали, не скрывая слез. Среди плакавших были и трое пассажиров, некогда взошедших на борт «Титаника». Казалось, сам воздух был напоен трагедией. Впоследствии, пытаясь описать охватившие их тогда чувства, люди вспоминали только состояние оцепенения, как будто всех в одночасье временно парализовало. Это чувство не разделяли буквально единицы, среди которых был сурового вида пожарный по имени Артур Муни.

Муни был капитаном одного из пожарных судов порта. Он принадлежал к нью-йоркским ирландцам, и подобного многим из этнических ирландцев, был высоким, крепко сложенным, с озорным прищуром. Девятнадцать лет кряду он тушил морские пожары. С силой шарахнув кулаком по нактоузу, он сбросил оцепенение и заорал на свою команду:

– А ну, парни, поднимайте зады, расселись тут, понимаешь! Это вам не театр, – его мощный голос был слышен во всех углах судна. Для того чтобы отдать команду, Муни не приходилось пользоваться рупором – в этом просто не было нужды. Корабль возвращается из своего безумного плавания. Ну-ка, покажем «Титанику», как искони принято встречать в нашем порту долгожданные суда.

– Да, но, капитан… – отважился возразить один из матросов, – это же не «Норманди», и даже не «Королева Елизавета II». Этот корабль – обыкновенная ржавая калоша, которой давным-давно пора на свалку.

– Сам ты ржавая калоша, задница! – заорал на матроса Муни. – Этот корабль – самый славный корабль всех времен и народов, и заруби это себе на носу! Другое дело, что он несколько подгнил и чуть припозднился с прибытием, но это все не суть важно. Так что, давай, щенок, сигналь на полную!

Все это напоминало как бы второй акт действа по поднятию «Титаника». Брандспойты на корабле Муни представляли собой настоящие фонтаны с мощными рассыпчатыми струями, а от мощнейшего гудка океанского пожарного судна мелко дрожали стекла даже в отдаленных небоскребах. Вслед за Муни еще один капитан пожарного судна дал гудок, затем еще один и еще один. К пожарным судам присоединились и сухогрузы, которых, в свою очередь, поддержали водители нью-йоркских такси. Сплошной гул стоял в Нью-Джерси, Манхэттене и Бруклине. Миллионы глоток выкрикивали радостные приветствия, адресованные «Титанику».

Начавшийся с корабля Муни концерт превратился в сплошной какофонический бедлам, повисший над городом. Впрочем, и событие того стоило.

Лайнер «Титаник» входил в порт.

Глава 75

В док, куда был приведен «Титаник», повалил народ. Бурлящая толпа из газетчиков, местных знаменитостей, полицейских и тысяч встречающих – вся эта масса людей начала штурм корабельного дока. Никакая служба безопасности не могла сдержать такую лавину.

Рой тележурналистов и корреспондентов, одолев сходни, окружил адмирала Сэндекера, который подобно победившему в очередной битве Цезарю стоял на ступенях главного трапа, поднимавшегося с уровня четвертой палубы.

Это был звездный час в жизни Сэндекера, и даже табун диких мустангов не согнал бы его сейчас с палубы «Титаника». Он никогда не упускал возможности укрепить авторитет Национального агентства надводных и подводных коммуникаций. И сейчас, используя уникальный шанс, он делал все возможное, чтобы хоть несколько минут уделить каждому корреспонденту всех солидных газет, национального телевидения. Он рассказывал вкусно, со смаком и знанием дела – и при этом улыбался, улыбался, улыбался. Адмирал был наверху блаженства.

Питта меньше заботили фанфары. Его представление о сиюминутном блаженстве ограничено ванной, чистой сменой белья и свежей постелью. Он пробрался к временным сходням и, не привлекая к себе внимания, продрался сквозь толпу газетчиков, сошел на причал, растворился в толпе. Он уже считал, что избавился от назойливых журналистов, когда какой-то телекомментатор ринулся к нему, и под самым носом Питт увидел вдруг нацеленный на него микрофон.

– Эй, приятель, ты ведь один из аварийщиков с «Титаника»?

– Увы, я местный, с этой судоверфи, – и он помахал рукой перед телекамерой.

На лице телевизионщика отразилось разочарование.

– Джо, заканчивай, – обратился он к своему оператору. – Ошибочка вышла.

С этими словами он резко повернулся и двинулся в сторону корабля через толпу, крича, чтобы не задели его микрофон и соединительный провод, на который кто-то едва уже не наступил.

Через полчаса, или что то же самое, шесть кварталов спустя Питт сумел отыскать свободное такси, водителя которого больше интересовал заработок, чем древний корабль.

– Куда едем? – поинтересовался шофер. Питт поколебался несколько мгновений, посмотрел на себя, на свою грязную, пропахшую потом одежду, поверх которой была надета грязноватая куртка. Он и без зеркала представлял, как именно выглядит: круги под глазами, мятое лицо, красные от недосыпания глаза… Если на кого в этот час он и был похож, так это на завсегдатая «Бауэри». Но тут же другая мысль пришла в голову. Какого, собственно, лешего?! Он только что сошел с трапа самого шикарного лайнера в мире…

– Какой в Нью-Йорке отель считается самым лучшим и дорогим?

– «Пьер», что на углу Пятой авеню и Шестьдесят первой стрит, держит марку.

– Ну так давай жми в этот самый «Пьер».

Водитель повернулся и внимательно посмотрел на своего пассажира. Ничего не сказав вслух, он лишь напряженно шмыгнул носом, пожал плечами и покатил по улице.

Менее чем через полчаса такси подкатывало к фасаду «Пьера», обращенному в сторону Центрального парка.

Расплатившись с таксистом, Питт прошел через вращающиеся двери и уверенно пересек фойе, остановился возле стойки.

Клерк удостоил его неприветливым взглядом, традиционным в такой ситуации.

– Извините, сэр, – сказал он прежде, чем Питт успел открыть рот, – но сегодня у нас все занято.

Питт понимал, что так или иначе репортеры обнаружат его местонахождение, это лишь вопрос времени – если, конечно, он сейчас назовет свое настоящее имя. Он же внутренне еще не был готов сделаться национальной знаменитостью. Все, чего хотел сейчас Питт, – это вымыться и выспаться вволю.

– Не судите по моей одежде, – сказал Питт, стараясь, чтобы его слова прозвучали возмущенно. – Я профессор Малколм Р. Смит, писатель и археолог. Я только что с самолета, четыре месяца провел в дельте Амазонки, поэтому так и выгляжу. Мой помощник сейчас привезет багаж.

При этих словах Питта клерк преобразился, на его холеном лице появилось выражение неизъяснимого удовлетворения, если не подлинного блаженства.

– О, Прошу простить, профессор Смит, не узнал вас. Однако как бы там ни было, а у нас действительно нет ни единого свободного. номера. Город прямо-таки забит туристами, приехавшими, чтобы посмотреть на прибытие «Титаника». Надеюсь, вы понимаете, это для Нью-Йорка подлинное событие.

Это была хорошо разыгранная роль. Не потеряв лицо, клерк дал понять, что не верит ни единому слову назойливого клиента.

– Я с удовольствием поручусь за господина профессора, – раздался за спиной Питта незнакомый голос. – Дайте ему самый лучший ваш номер, а оплату можете направить вот по адресу…

На стойку была небрежно брошена визитная карточка. Взяв ее, клерк прочитал и вспыхнул от удовольствия. Не говоря более ни слова, он положил перед Питтом регистрационную карту постояльца и движением фокусника вытащил откуда-то и положил на стойку ключ от номера.

Питт обернулся и посмотрел на мужчину, лицо которого было столь же изможденным, как и его собственное. Существовавшие отдельно бледные губы улыбались жалкой улыбочкой, однако глаза были пусты и непроницаемы, как у зомби. Перед ним стоял Джен Сигрем.

– Как это, хотел бы я знать, тебе удалось так быстро меня разыскать? – спросил Питт, лежавший в горячей ванне с бокалом водки в руке.

Сигрем сидел рядом с ванной, на крышке унитаза.

– Все очень тривиально, – ответил он. – Увидел, как ты продираешься сквозь толпу и пошел следом.

– Думал, ты будешь на «Титанике» с момента его прихода в Нью-Йорк.

– Что «Титаник»?.. Он для меня – пустой звук. Другое дело – бизаний, находящийся в трюме. Это – да, это меня по-настоящему интересует. Мне сказали, что не ранее, чем через двое суток можно будет поставить корабль в сухой док, чтобы вскрыть обшивку и вытащить бизаний.

– Ну и?.. Раз есть целых два дня, отдохнул бы в свое удовольствие, расслабился. Тем более, что главное уже позади, а через несколько недель вообще все твои проблемы закончатся. «Сицилианский проект» будет полностью завершен, и не будет у тебя этой головной боли.

Сигрем на секунду прикрыл глаза.

– Знаешь, я давно хотел поговорить с тобой, – негромко сказал он Питту. – Поговорить насчет Даны.

О Господи, подумал Питт, начинается. Не легко сохранять спокойствие, учитывая, что занимался любовью с женой этого человека. Единственное, на что у Питта достало выдержки и сил, так это на ровный спокойный тон:

– Как она после всех этих злоключений?

– Полагаю, в порядке, – Сигрем пожал плечами.

– Ты полагаешь? Два дня назад ее забрал с борта «Титаника» вертолет. Ты не видел ее с тех пор, как она прилетела?

– Она не хочет видеть меня. Говорит, что между нами все кончено.

Питт посмотрел на остаток водки в бокале.

– Итак, очередной прилив романтики. Да кому она нужна! Знаешь, на твоем месте я взял бы себе самую эффектную шлюху Нью-Йорка, все расходы повесил бы на достопочтенное НУМА, и думать бы позабыл о Дане.

– Ты не понимаешь. Я люблю ее.

– Господи, звучит как послание Энн Ландерс. – Питт протянул руку, взял с пола бутылку и налил себе снова. – Слушай, Сигрем, я всегда считал тебя хорошим парнем. Это лишь снаружи ты нытик, пижон. Кто знает, может, ты войдешь в историю как величайший физик нашего столетия, спасший мир от ядерного кошмара. Ты еще далеко не старик, обязательно найдешь себе какую-нибудь подходящую женщину. Готов биться об заклад: когда закончится работа по «Сицилианскому проекту» и придет пора уезжать из Вашингтона, на твоем банковском счету будет такая сумма, что многие жизненные проблемы отпадут сами собой. Ты будешь богатым человеком, старик! Так что, ради Бога, не надейся, что я буду сейчас сочувственно выслушивать твою историю об ушедшей любви. Мне бы, знаешь, твои заботы…

– Какой толк от всего этого, если нет рядом женщины, которую любишь?

– Вижу, ты не хочешь понять! – Питт опустошил бутылку более, чем на треть, и в сочетании с горячей ванной спиртное горячими волнами расходилось по телу, согревая его изнутри. – Если девке стукнуло в голову, что она нашла источник молодости, это совсем еще не причина для того, чтобы топиться в канализации, понимаешь меня? Ну, ушла – и ушла, черт с ней. И вообще, что у мужиков за идиотская привычка, бегать за бабами?! Баба любого мужчину вгонит в гроб, а мужики все равно за ними бегают, словно те медом намазаны! Наплюй и забудь, вот мой совет. Таких, как твоя Дана – тысячи и тысячи. Лишь пальцем помани – сбегутся. А если для тебя любовь – это постель и вкусный ужин, найми прислугу, обойдется дешевле. А кроме того, сэкономишь себе массу нервных клеток, что совсем немаловажно.

– Говоришь, прямо как Зигмунд Фрейд, – сказал Сигрем, поднимаясь с унитаза. – Для тебя женщины – ничто. Тебе бы только выжрать свою бутыль водки – вот и вся любовь. Ты уже несовременен, Питт.

– Неужели? – Питт поднялся из воды и потянулся к висевшей на стене аптечке, чтобы Сигрем мог в зеркале увидеть его отражение. – Посмотри-ка хорошенько на меня. Вот лицо человека, который, по твоим словам, уже несовременен. Этого человека разрывают на части тысяча чертей собственного изготовления. Моего собственного, Сигрем. Ты же, старик, по-моему, склонен преувеличивать всякую проблему выше крыши, а это уже явная патология. У тебя депрессия, а случай с женой эту депрессию лишь усилил, так мне представляется. Ты совсем не так уж и любишь эту женщину, как себя пытаешься уверить в том. Она для тебя своего рода символ, элемент знаковой системы твоего мира. Ты посмотри на себя: круги под глазами, лицо, как у старика. Тебе сейчас не о Дане следует думать, а о том, как бы поскорее попасть на прием к психиатру. Хватит вылезать из кожи во имя спасения человечества, настала пора о себе подумать, Сигрем, о собственном здоровье.

Лицо Джена пылало, как маков цвет. Он пытался унять нервную дрожь, охватившую его, сжимал кулаки, но дрожь от этого лишь усиливалась. Сигрем посмотрел на себя в зеркало, вдруг зеркало помутнело, и вместо собственного отражения он увидел странное лицо с глазами загнанного животного.

Питт внимательно наблюдал за тем, как выражение лица Сигрема менялось от злости до сущего ужаса.

– Боже, только не это!.. Это же он!

– Он?

– Да, он! – закричал Сигрем. – Это же Джошуа Хейз Брюстер! – С этими словами он с силой, обоими кулаками ударил в зеркало и под звон разбитого стекла выбежал из ванной.

Глава 76

Печальная, взгляд с поволокой – такой видела себя Дана в большое зеркало. Новая прическа делала ссадину на лбу едва заметной. Если не считать отдельных синяков на теле, Дана выглядела безукоризненно. Сколь ни придирчива, она была к себе, однако никаких дополнительных изъянов обнаружить не смогла. Из зеркала на нее смотрела обновленная Дана Сигрем: ни морщин под глазами, ни отеков. Лицо как лицо, гладкое и симпатичное, без каких бы то ни было следов морального падения и уж, тем более, греха. В глазах играли живость и какой-то спортивный задор, прежде начисто отсутствовавшие. Это было лицо возрожденной, уверенной в себе, удачливой женщины.

– Как насчет завтрака? – донесся снизу голос Мари Шелдон.

Надевая свободного покроя платье, она крикнула в ответ:

– Я буду только кофе. Кстати, который час?

– Девять с небольшим.

Минуту спустя, когда Мари разливала по чашкам горячий кофе, Дана появилась на кухне.

– Какие планы на сегодня? – поинтересовалась Мари.

– Хочу устроить сугубо женский день, пройтись по магазинам… Найду где-нибудь тихий ресторанчик, перекушу в одиночестве. Может, в клуб наш загляну, с кем-нибудь из коллег в теннис сыграю.

– Звучит чудесно, – сухо сказала Мари. – Но думаю, пора перестать разыгрывать миссис Богатую Суку, ты же совсем не такая. Вот и веди, пожалуйста, себя, как девушка ответственная.

– А смысл?

Мари воздела руку к небу в картинном раздражении:

– Какой тут может быть смысл?! Да такой смысл, прелесть моя, ты девушка на час. Три дня не умолкает телефон, трубка раскалилась докрасна: каждый женский журнал жаждет написать про тебя. Восемь приглашений от крупнейших телестанций на участие в их разных там «ток-шоу» – восемь штук скопилось на телефонном столике. Нравится это или нет, сегодня ты знаменитость. Может, пора все-таки опуститься на землю и подумать, каким образом лучше использовать эту вот известность?

– А что я буду им всем отвечать? Ты об этом хоть раз подумала?! Ведь, в сущности, что произошло? Лишь только то, что я была единственной женщиной на «Титанике» вместе с двумя десятками мужиков. Подумаешь, событие, тоже мне…

– Ты ведь погибнуть там могла! Чуть не погибла, а сейчас тут пытаешься говорить об этом, словно речь идет о туристической прогулке вниз по Нилу на барже а-ля Клеопатра. По-моему, от внимания двадцати мужиков ты несколько тронулась, не иначе…

Если бы только Мари знала всю правду. Однако Дана вместе со всеми, кто находился на борту «Титаника», дали подписку о неразглашении по просьбе Уоррена Николсона. Каждый поклялся ни во сне, ни наяву не вспоминать, как русские разведчики пытались захватить корабль, и что из этого вышло. Если что и согревало Дану, если что и тешило ее самолюбие, так лишь мысль о том, что два десятка мужчин знают о ее мужественном поведении на «Титанике».

– Там ведь чего только не было… – со вздохом призналась Дана. – Я вернулась из этой экспедиции в некотором смысле другим человеком.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, многое, так сразу не объяснишь. Например, я решила подать на развод.

– Долго думала и надумала, так, что ли?

– Надумала, – твердо ответила ей Дана. – Также я надумала взять пролонгированный отпуск в Агентстве и немного пожить в собственное удовольствие. Не зря же меня называют женщиной года. Это хоть к чему-нибудь да обязывает, как думаешь?! Статьи в периодике, телеинтервью – все это должно дать мне возможность пожить так, как мечтает каждая американская девушка.

– А именно?

– Так… Тратить направо-налево деньги и получать удовольствие от этого. В кайф пожить, как тут еще скажешь…

Мари грустно покачала головой.

– Такое чувство, словно я помогла созреть яйцу, из которого вылупился монстр.

Дана мягко взяла подругу за руку.

– Ты здесь ни при чем, дружочек. Дело в том, что мне довелось столкнуться со смертью, посмотреть ей в глаза. Такое даром не проходит. Я, например, вмиг поумнела. Поняла, что веду жизнь, которая в конечном итоге способна завести меня лишь в тупик… Думаю, что это началось в детстве… – голос Даны сделался чуть слышным, когда старые воспоминания обступили ее со всех сторон. – У меня было чудовищное детство, и оно рикошетом ударяет по моей жизни до сих пор. Горечь детства я чувствовала даже тогда, когда Джен сделал мне предложение и когда все вокруг завидовали мне. Да и женился-то Джен, собственно говоря, не столько от большой любви, как от большой жалости. Он понимал меня тогда – Подсознательно он старался опекать меня, был для меня не столько мужем, любовником, сколько отцом. К тем отношениям с Джоном я не могу да и не желаю возвращаться. Во мне буквально не осталось эмоционального порыва, душевных сил продолжать жить с Дженом. Я – одиночна. Мари, я знаю это четко. Я слишком эгоистична. Таков мой крест, и тут уж ничего не поделать. Разве что обратно родиться, как девчонки говорят. С этих пор я решила быть всегда одна. Одиночество – и есть мой удел. В таком случае я не смогу никогда и никому сделать больно.

Мари взглянула на нее глазами, полными слез.

– Что ж, значит, нам придется расстаться. Ты превращаешься из замужней женщины в одинокую и независимую от кого бы то ни было, ну а я напротив – покидаю дружные ряды молодых, независимых, отчаянных и перехожу в стан хлопотуний домохозяек.

Губы Даны растянулись в широкую улыбку.

– Ты и Мел?

– Я и Мел.

– Когда?

– Лучше поскорее, а то придется заказывать приданое в магазине «Счастливая мамочка».

– Беременна?

– А то!..

Дана обогнула стол и крепко стиснула Мари в объятиях.

– Поверить не могу, что у тебя будет малыш.

– Отчего же не можешь?

– О, Мари, я так рада за тебя, ты даже не представляешь! Ты и я, мы в одно и то же время начинаем жить по-новому. Ты рада?

– Конечно, – суховато ответила Мари. – Ничто так не развлекает, как возможность начать сначала.

– А что, разве не так?

– Так-то оно так, но я вот о тебе сейчас думаю. Не надо ждать слишком далеко и слишком быстро, чтобы попасть в омут.

– Там, где омут, там как раз самое интересное.

– Да, но как минимум такой интерес предполагает умение плавать.

– Я стала чересчур ручной, – мечтательно произнесла Дана, – и настало время вспомнить клич: «Домой, в пампасы».

– И что же именно ты собираешься предпринять? Дана выдержала взгляд подруги и спокойно сказала:

– Когда решусь, мне понадобится только набрать номер телефона.

Президент поднялся, обогнул стол и протянул руку лидеру большинства в Сенате Джону Бурдику.

– Рад видеть тебя, Джон. Как Джози, дети как?

Бурдик, высокий поджарый мужчина с шапкой густых темных волос, редко видящих расческу, добродушно пожал плечами:

– Джози в порядке. Ну, а дети… Ты же знаешь, что такое дети. Я для них не больше, чем старая копилка, откуда всегда можно подзанять деньжат.

Усевшись, они принялись обмениваться мнениями по вопросам бюджетной политики и финансовых программ. Хотя тот и другой принадлежали к различным партиям и на людях не упускали случая поддеть друг друга, в приватной жизни они были добрыми приятелями, можно даже сказать, – друзьями.

– Знаешь, господин Президент, какое мнение доминирует в Конгрессе? Конгресс полагает, что ты попросту спятил. За последние полгода ты накладывал президентское вето на всякий закон, который был инициирован Капитолийским Холмом.

– Буду так поступать и впредь, пока остаюсь Президентом этой страны – Президент закурил длинную тонкую сигару, несколько раз пыхнул дымом. – Давай посмотрим правде в глаза, Джон. В Соединенных Штатах со времен окончания второй мировой войны по существу не было полноценного правительства. Не было, нет его и сейчас. Но ни у кого не хватает духу заявить об этом во всеуслышание. Год от года мы все более увеличиваем национальный долг, хотя он уже и без того необъятный. Увеличиваем, наивно полагая, что когда-нибудь президентские выборы сумеет выиграть этакий гений экономики, который и сумеет рассчитаться за то, что более полувека у власти находились элементарно некомпетентные политики.

– Хорошо, а что же делать? Что же, по-твоему, Конгресс должен признать национальное банкротство?

– Знаешь, когда-нибудь и до этого может дойти.

– Да, но каковы будут последствия такого шага?! Половина страховых компаний несет груз национального долга Америки вместе с крупнейшими банками. Они все разорятся в одну секунду, если что…

– Ну и?..

Бурдик отрицательно покачал головой.

– Не могу такое принять, как хочешь.

– Черт побери, Джон, мы же не сумеем до бесконечности прятать концы в воду, неужели этого ты не понимаешь?! Разве не ясно, что может получиться так, что ни один из налогоплательщиков моложе пятидесяти лет попросту никогда не увидит чек «Соушел Секьюрити». А пройдет еще лет двенадцать, и социальное страхование окажется недоступным и для трети граждан. Исходя из всего этого, я и решил бить тревогу. Одинокий голос в дремучем лесу. Однако ведь кто-то должен. Мне осталось всего несколько месяцев провести на этом посту. Но при каждой возможности я буду говорить о болевой точке экономики.

– Не видать тебе популярности. Наш народ не любит политиков, приносящих дурные вести.

– Да плевать я хотел! Пусть думают обо мне что угодно. Лишь эгоисты от политики добиваются популярности любой ценой. Пройдет совсем немного времени, и я пошлю все свои обязанности к чертям, сяду на яхту и поплыву на Фиджи. И в гробу я видел тогда все правительство.

– Мне грустно слышать такие слова, господин Президент. Ты хороший парень, и не один я это говорю, даже твои враги так считают, поверь.

Однако Президент не дал собеседнику сбить себя с темы.

– У нас великая страна, Джон. И она какое-то время будет еще оставаться великой. Однако такие, как ты, я, все эти умные и энергичные юристы, – все замучили Америку. Я бы вообще гнал юристов из правительства к чертям! В Конгрессе, а уж тем более в Белом доме, должны работать счетоводы и экономисты.

– Оставляешь юристам правоведение? Президент устало пожал плечами.

– Я вижу, что все впустую… Какова бы ни была моя политика, она по существу ничего не способна изменить. – Президент растянулся в кресле и неожиданно улыбнулся собеседнику. – Слушай, Джон, ты уж извини меня. Разболтался тут, ты наверняка по делу пришел, а тебе пришлось прослушать целую президентскую речь. Право, извини меня. Что у тебя за проблемы?

– Вопросы медицинского обслуживания детей из социально незащищенных слоев, – Бурдик пристально посмотрел на Президента. – Собираешься и тут прибегнуть к вето?

Президент внимательно изучил тлеющий конец сигары, затем сказал:

– Да.

– Но этот закон подготовил лично я, – негромко, внушительно сказал Бурдик. – Я сражался за него в Палате и Сенате.

– Знаю.

– Да как же ты вообще можешь накладывать вето на закон, который обеспечивает для детей медобслуживание?! Для тех детей, чьи родители не в состоянии платить врачам?!!

– Я сделаю это, исходя из тех же самых соображений, по которым я недавно наложил вето на закон о предоставлении дополнительных льгот гражданам старше восьмидесяти лет. По аналогичным соображениям я не одобрил проект Федеральной образовательной программы для этнических меньшинств, и много еще других прекраснодушных законов. За все эти благодеяния кто-то должен платить деньги! Эту страну сделали супердержавой трудящиеся, те самые люди, которые вкалывают своими руками. А мы только за последние десять лет увеличили для них налоги на пятьсот процентов. Понимаешь, о чем я говорю?! Они вкалывают, а мы увеличиваем налоги.

– Мы же не для себя увеличиваем. Мы поступаем в интересах всех.

– Скорее, в интересах сбалансированного бюджета, сенатор. Вот ты разработал новую программу, а деньги на нее – откуда?!

– Думаю, пришла пора подумать о сокращении расходов на Мета Секшн.

– А, вот куда ты повернул!!! Конгресс решил добраться и до Мета Секшн! Что ж, рано или поздно это и должно было произойти. Хоть не слишком рано, и на том спасибо. – Он дал себе чуточку остыть. – Значит, Мета Секшн, говоришь?!

– Ты и так столько сделал для этих ученых… Столько лет подряд ни в чем не отказывал им.

– Не отказывал, – мрачно согласился Президент. Некоторое время они помолчали. Наконец Бурдик нарушил паузу:

– Как все это ни было запутано, а мои парни сумели-таки организовать расследование. Теперь точно известно, что именно из денег, направленных для Мета Секшн, и был создан фонд для поднятия «Титаника». А связь между сверхсекретной Мета Секшн и Президентом Соединенных Штатов более чем очевидна. Я могу с полным на то основанием сказать, что именно ты направил более семисот пятидесяти миллионов долларов на спасение старого, ржавого, никому не нужного корабля. А публике сообщили сумму расходов, не соответствующую истинной и на половину. Мне же требуется лишь пятьдесят миллионов, к тому же – на детей из неблагополучных семей. Так что, извини меня, однако твои приоритеты мне не вполне понятны, мягко говоря.

– И что ты собираешься делать, Джон? Шантажировать меня, рассчитывая таким образом протолкнуть свой законопроект?

– Если честно, то да.

– Понятно.

В этот момент разговор был прерван вошедшим секретарем.

– Извините, что вынужден прервать, господин Президент, но вы распорядились просмотреть перечень дел на сегодняшний день.

Президент сделал извиняющийся жест:

– Извини, Джон, это займет пару минут.

Он взял из рук секретаря лист бумаги и стал читать, задержал взгляд на имени, которое было вписано карандашом против времени 4.15. Подняв бровь, он переспросил у секретаря:

– Миссис Сигрем?

– Да, Сэр. Она позвонила и сказала, что ей удалось выяснить историю того корабля, модель которого стоит в спальне у вас. Я подумал, что вас это может заинтересовать, и потому отвел для миссис Сигрем несколько минут.