Текст книги "Поднять «Титаник»!"

Глава 26

Сначала корнет был для Джона Вогеля просто еще одной реставрационной работой. Художественной ценности дизайн инструмента не представлял, да и его конструкция не заинтересовала бы ни одного коллекционера музыкальных инструментов. Когда корнет впервые оказался в руках у Вогеля, он вообще не вызвал у него интереса, клапаны коррозировали и вообще не двигались, латунь покрылась странным налетом, напоминающим плесень. Внутри воздухо-проводящих труб было полно какой-то, похожей на гниль, склизкой дряни со стойким рыбным запахом.

При первом взгляде на инструмент Вогель решил, что мастеру его квалификации негоже вычищать грязь из рядового корнета, и хотел передать его кому-нибудь из помощников. Сам Вогель предпочитал возвращать к жизни экзотические инструменты; именно это было его специальностью: китайские и римские трубы с непомерно вытянутыми телами и пронзительным звучанием, сплюснутые трубы, некогда принадлежавшие мэтрам американского джаза, инструменты, связанные с кем-нибудь из известных исторических личностей. Эти последние Вогель реставрировал с таким видом, будто имел дело не с металлом, а с хрупким тонким стеклом, и возвращал инструментам первозданный вид и звучание.

Вогель аккуратно завернул корнет в старую наволочку и положил в дальний угол мастерской, от глаз подальше.

Стоящий на рабочем столе экзекьютон издал мягкий сигнал.

– В чем дело, Мэри?

– К вам адмирал Джеймс Сэндекер из Национального агентства надводных и подводных работ, звонит из города. – Голос секретарши, пройдя через селекторную систему, делался скрипучим и неприятным, как будто на том конце кто-то царапал ногтем по линолеуму. – Он просит вам передать, что хотел бы переговорить по неотложному вопросу.

– Ладно, соедини меня. – Вогель поднял трубку: – Джон Вогель слушает.

– Господин Вогель, с вами говорит Джеймс Сэндекер.

Удивление вызвало то, что адмирал Сэндекер позвонил сам, не передоверив этого секретарше, а кроме того, Вогель был приятно удивлен тем, что собеседник не поспешил назвать свое, без сомнения, высокое звание.

– Слушаю вас, адмирал, чем обязан?

– Скажите, пожалуйста, вам эту штуку передали?

– Какую еще штуку?

– Ну, этот, как его, горн!

– А, вас, должно быть, интересует корнет? – догадался Вогель. – Да, я нашел корнет у себя на столб сегодня утром. Никакой записки, никаких объяснений Я решил, что кто-то готовит подарок музыкальному музею.

– Прошу меня извинить, господин Вогель, мне, разумеется, следовало бы прежде позвонить вам и объясниться, однако я был настолько занят, что вовремя не успел этого сделать.

Разговор начинался с извинений, стало быть…

– Чем могу быть полезен, адмирал?

– Я очень бы просил вас посмотреть эту штуку и рассказать мне все, что вы сможете рассказать о ней буквально каждую мелочь. Кто и когда производил такие корнеты, ну и так далее, поскольку меня интересует решительно все.

– Лестное предложение. А почему вы решили обратиться именно ко мне, если не секрет?

– Как же! Ваша кандидатура показалась мне и моим коллегам самой подходящей, поскольку вы главный консультант Музыкального музея. А кроме того, один наш общий знакомый, услышав во время обсуждения ваше имя, сказал, что в ту минуту, когда вы приняли решение избрать научную стезю, мир потерял нового Гарри Джеймса.

«Боже мой, – подумал Вогель, – это, должно быть, Президент. Да, этому Сэндекеру не так-то просто отказать, когда у него такие советчики и знакомые…»

– Ну, спасибо, конечно… А когда именно вам нужен мой отчет, назовем его так?

– Когда вам удобнее. Что же касается меня, то чем скорее я его получу, тем лучше.

Вогель беззвучно усмехнулся: тонкий намек на толстые обстоятельства, так это называется.

– Металл очень старый, придется долго отмачивать в растворителе, прежде чем сойдет вся грязь. Это длительный процесс, так что в случае, если все будет нормально, к завтрашнему утру я, возможно, что-нибудь и смогу вам сообщить.

– Спасибо, господин Вогель, – сказал Сэндекер. – Буду вам очень признателен.

– Будьте добры, а не располагаете ли вы какой-нибудь информацией о том, где, при каких обстоятельствах был найден этот корнет. Мне бы такого рода сведения очень помогли.

– Если позволите, я воздержусь от объяснений. Мне и моим коллегам очень важно получить сведения от человека, который абсолютно не связан с находкой этого корнета и даже не знает, где был обнаружен инструмент.

– Иными словами, вы хотите сравнить мою информацию с той, которой уже располагаете?

Голос Сэндекера, сохраняя вежливые ноты, сделался более категоричным:

– Мы хотим, господин Вогель, чтобы вы подтвердили наши надежды и наши догадки. К сожалению, больше вам ничего не могу сказать.

– Сделаю все, что сумею, адмирал. Всего доброго. До встречи.

– Успехов.

Несколько мгновений Вогель сидел, держа руку на телефоне и глядя на наволочку в углу мастерской. Затем он очнулся, нажал клавишу экзекьютона и отчетливо распорядился:

– Мэри, меня ни для кого нет. Никаких звонков. Пошлите за пиццей с канадским беконом. Да, и полгаллона бургундского.

– Вы опять собираетесь запереться в мастерской? – проскрипел ее голос по селекторной связи.

– Да, – признался он. – У меня очень много работы.

Начал Вогель с того, что сделал несколько фотографий корнета, всякий раз помещая объектив фотоаппарата под новым углом. Затем он составил словесное описание инструмента, отметив размеры, общее состояние видимых простым глазом частей, размеры коррозированных участков, характер внешнего загрязнения. Все эти и многие другие наблюдения он записал в особый гроссбух. Чем внимательнее приглядывался он к инструменту, тем более отчетливым становился его профессиональный интерес. Оказалось, что перед ним не просто рядовой инструмент, но корнет очень высокого класса. Латунь была весьма качественная, а по фактуре внутренней стороны канала и устройству клапанов он мог безошибочно сказать, что произведен этот корнет был до 1930 года. Также он понял, что части, показавшиеся сначала ржавыми, были просто-напросто покрыты слоем сухой грязи, которая легко счищалась обыкновенным резиновым мастихином.

Затем Вогель наполнил специальную ванночку разбавленным средством для смягчения воды – «калгоном», перемешал раствор, ненадолго погрузил в него корнет, а вытащив и обтерев, убрал отставшую грязь, после чего снова наполнил ванночку и повторил процедуру, а затем еще и еще раз.

К полуночи вся поверхность инструмента была уже совершенно очищена от грязи. После этого, взяв специальную щетку, Вогель принялся с помощью слабого раствора хромовой кислоты наводить блеск, добиваясь идеального состояния поверхности. И вот очень медленно, как из некоего сна, принялись выступать на поверхности инструмента тонкий рисунок и несколько сложно выписанных букв.

– Боже! – простонал в тиши мастерской Вогель. – Презентационная модель!

Он взял с полочки большое увеличительное стекло и внимательно исследовал надпись. Когда же он положил наконец увеличительное стекло и потянулся за телефонной трубкой, его руки дрожали.

Глава 27

Ровно в восемь ноль-ноль Джон Вогель был приглашен в кабинет адмирала Сэндекера, помещавшийся на одиннадцатом, самом верхнем, этаже современного здания из солнцезащитного стекла. Здание принадлежало НУМА. Глаза у мастера после бессонной ночи были красными, он боролся с зевотой и от прилагаемых усилий зевал еще мучительнее и чаще.

Сэндекер вышел к нему из-за стола и крепко пожал руку Вогеля. Коротышка адмирал вынужден был задрать голову, чтобы взглянуть на Вогеля, в котором было росту шесть футов пять дюймов. На голове Вогеля в совершеннейшем беспорядке торчали клочья коротко подстриженных седых волос, окаймлявших роскошную гладкую лысину. Обратив взгляд карих глаз Санта-Клауса на адмирала, мастер улыбнулся сдержанной улыбкой победителя. Хорошо вычищенное пальто Вогеля находилось в очевидном противоречии с мятыми и порядком забрызганными грязью брюками. От него пахло дешевым красным вином.

– Ну, – приветствовал его Сэндекер, – рад с вами познакомиться.

– Равно как и я с вами, адмирал, – сказал мастер, опуская на пол специальный футляр для трубы. – Прошу простить мой неряшливый вид.

– Как раз я хотел сказать, что одного взгляда на вас достаточно, чтобы понять, у вас была трудная ночь.

– Когда любишь свою работу, время и бытовые неудобства не играют большой роли.

– Совершенно с вами согласен. – Сэндекер повернулся в сторону человека, молча стоявшего у стола, внешне похожего на доброго гнома, произнес:

– Господин Вогель, позвольте вам представить, – капитан Руди Ганн.

– Очень приятно, капитан Ганн, – с вежливой улыбкой сказал Вогель. Я был одним из миллионов людей, которые каждый день по газетным сообщениям внимательнейшим образом следили за тем, как продвигается ваша экспедиция по изучению Лорелеи. Я в восхищении от того, что вы совершили, капитан. Это выдающееся научное достижение.

– Спасибо, – сказал Ганн.

Сэндекер жестом указал еще на одного человека, который также присутствовал в кабинете. Обернувшись в сторону дивана, Сэндекер произнес:

– А это директор спецпроектов нашего Агентства Дирк Питт.

Вогель чинно поклонился и с улыбкой произнес:

– Очень приятно…

Питт в свою очередь встал с дивана и вежливо поклонился.

Усевшись, Вогель вытащил из кармана старую, порядком поцарапанную трубку:

– Вы не будете против, если я закурю?

– Ради Бога, как вам удобнее, – сказал Сэндекер и вытащил из коробки одну из своих сигар сорта «Черчилль». – Составлю вам компанию.

Вогель раскурил свою допотопную трубку, откинулся в кресле и, пыхнув дымом в потолок, сказал:

– Ответьте, адмирал, не был ли этот корнет обнаружен на дне Атлантического океана? В северной части? Нет?

– Да, именно так. Мы обнаружили его южнее Ньюфаундленда, – сказал он и с восхищением посмотрел на Вогеля. – Скажите, а как вы узнали?

– Метод дедукции, все элементарно.

– И что же вы можете рассказать?

– Да уж могу кое-что поведать, не скрою. Ну, прежде всего скажу вам, что мы имеем дело с высокопрофессиональным инструментом, который был изготовлен специально для профессионального музыканта.

– Иначе говоря, вы не думаете, что корнетом владел какой-нибудь дилетант, я правильно вас понял? – спросил Ганн, припоминая слова, сказанные Джиордино на борту «Сапфо-1».

– Не думаю, – прямо ответил Вогель. – Такой инструмент у дилетанта – маловероятно.

– А удалось ли вам установить время и место, когда этот корнет был изготовлен? – спросил мастера Дирк Питт.

– Приблизительный месяц – октябрь или даже ноябрь. Год назову вам точно – 1911. А сделали его в одной британской очень уважаемой в музыкальных кругах фирме, которая называется «Бузи-Хокс».

На лице Сэндекера появилось выражение неподдельного уважения.

– Вы превосходно справились с нашим зданием, господин Вогель. Если уж совсем начистоту, мы очень сомневались, удастся ли когда-нибудь выяснить страну, где инструмент был изготовлен. Я уж не говорю о конкретном изготовителе, тут мы даже не чаяли…

– Ничего особенного я не сделал, смею вас уверить, – возразил Вогель. – Если уж быть совсем откровенным, моя работа значительно была облегчена, поскольку инструмент оказался презентационным экземпляром.

– Презентационным? Вот как?!

– Да, именно. Среди тех, кто производит высококлассные металлические инструменты принято ставить инициалы изготовителя или гравировать посвящение, увязывая тем самым свою работу с каким-нибудь крупным событием в мире музыки.

– Такая практика распространена и среди изготовителей огнестрельного оружия, – вставил Питт.

– И среди производителей музыкального оборудования, в равной степени. В нашем случае корнет был посвящен одному из служащих компании в знак уважения за его многолетнюю работу. Дата презентации, фирма-изготовитель, имя сотрудника и имя производителя – все эти сведения выгравированы великолепной вязью на инструменте.

– И вы можете нам сейчас сказать, кому именно принадлежал этот корнет? – спросил Ганн. – Можно прочитать посвящение?

– Господи, ну конечно, о чем речь… – Вогель нагнулся и раскрыл футляр. – Вот, сами можете прочитать.

Он положил корнет на стол Сэндекера. Собравшиеся в кабинете некоторое время молча пожирали глазами инструмент, не решаясь прикоснуться к нему. Инструмент мягко сверкал, отражая золотистой гладкой поверхностью падающие в комнату лучи утреннего солнечного света. Выглядел корнет как новенький, как будто его только что приобрели в магазине. На безукоризненно сияющей бронзе по внешней стороне раструба шла похожая на морские волны сложно переплетенная гравированная вязь, которая выглядела не хуже, чем в день инскрипции. Всякий желающий без труда мог прочитать. Сэндекер оторвался от инструмента и перевел взгляд на Вогеля, не зная, верить всему этому или не верить, иначе говоря, не вполне доверяя собственным глазам.

– Господин Вогель, извините меня, но мне кажется, что вы не вполне понимаете всю серьезность ситуации. Мне бы не хотелось, скажу вам прямо, чтобы все это оказалось в конечном итоге ловким розыгрышем.

– Да, вы правы, я не понимаю серьезности ситуации, – резко парировал Вогель. – Положение создалось, прямо скажу, не вполне ординарное, только поверьте, адмирал, с моей стороны тут нет никакой шутки. Я не любитель подобного рода розыгрышей. Последние сутки я только тем и занимался, что приводил в божеский вид вашу находку, – он выложил рядом с корнетом канцелярскую папку. – Вот здесь мой отчет. Там фотографии, внешнее описание инструмента, каким тот был до восстановления, и там же – подробнейшее изложение всех моих восстановительных работ. Все, что я делал, шаг за шагом. Кроме того, я приложил несколько конвертов. Там – пробы патины и той грязи, которую я извлек из корнета. Также в одном из конвертов – фурнитура, которую пришлось заменить. Как видите, ничего не упустил из виду.

– Прошу меня простить, – сказал Сэндекер. – Я не специалист в таких вопросах, как вы знаете, однако еще вчера эта самая груба была старой и грязной, тогда как сегодня… Не могу поверить, что это один и тот же инструмент. – Сэндекер сделал паузу, переглянулся с Питтом. – Видите ли, дело в том, что мы…

– …знаем, что корнет находился на океанском дне многие годы, если не десятилетия, – продолжил Вогель за своего собеседника. – Я очень хорошо понимаю, к чему вы клоните, адмирал. И мне, признаюсь, тоже не совсем понятно, как корнет мог сохраниться столь хорошо, пробыв долгое время в соленой воде. Ранее мне доводилось восстанавливать инструменты, которые пролежали в соленой воде три, четыре, пять лет, и они оказывались в значительно худшем состоянии, чем этот корнет. В значительно худшем, адмирал. Но поскольку я не океанограф, то и не стану ломать голову над этой загадкой. Пускай уж специалисты разбираются, что к чему. Но вы еще не услышали главного. Я могу с точностью до одного дня сказать вам, сколько именно времени инструмент пролежал в океане. И как он туда попал.

Вогель подошел к столу и взял инструмент в руки. Повернув корнет раструбом вверх, мастер надел очки и принялся вслух читать:

– "Этот инструмент подарен Грэхаму Фарли в знак признательности за его выдающееся выступление и развлечение наших пассажиров – от благодарного руководства маршрута «Уайт Стар». – Вогель снял очки и торжественно улыбнулся адмиралу Сэндекеру. – Как только я прочитал про маршрут «Уайт Стар», я с утра пораньше звякнул одному из друзей и попросил его уточнить некоторые детали в Морском архиве. За полчаса до того, как я собирался уже выехать на встречу с вами, он перезвонил мне и… – Вогель замолчал, вытащил из кармана носовой платок и несмотря на нетерпение собравшихся преспокойно высморкался, аккуратно сложил платок, вернул его на прежнее место и лишь после совершения всех этих действий продолжил: – Такое, знаете, впечатление, что этот Грэхам Фарли пользовался на линии «Уайт Стар» очень большой известностью. На одном из тамошних лайнеров он три года кряду выступал как солирующий кларнетист. Корабль, насколько я сейчас припоминаю, назывался «Океаник». И вот когда компания построила новый лайнер, когда этот лайнер был только-только спущен со стапеля и отправился в свой первый рейс, компания собрала на борту всех самых лучших музыкантов, которые работали на кораблях «Уайт Стар». Из собранных исполнителей получился великолепнейший оркестр, самый лучший, можно сказать, плавучий оркестр в мире. Одним из первых получил приглашение Грэхам, что было вполне очевидно… Да, джентльмены, долго же этот корнет находился в океане, ничего не скажешь… На этом самом инструменте Грэхам Фарли играл утром, 15 апреля 1912 года, то есть в тот самый день, когда, говоря высоким штилем, волны океана поглотили «Титаник».

Реакция на последние слова Вогеля была резкой. Лицо Сэндекера выразило напряжение и одновременно невысказанный вопрос. Лицо Ганна сделалось жестким. Дирк Питт посмотрел на Вогеля с живейшим интересом. Тишина, воцарившаяся в кабинете адмирала, казалась концентрированной. Вогель преспокойно снял очки и положил их в нагрудный карман.

– «Титаник», – негромко произнес Сэндекер, и было такое чувство, что сам он испугался вылетевшего слова. – «Титаник» – повторил он, на этот раз таким тоном, каким мужчина произносит имя любимой женщины. – Это невероятно, – сказал он и посмотрел на Вогеля.

В глазах адмирала Вогель еще явственно различал тень недоверия, которое, однако, уступало место восторгу.

– И тем не менее, это именно так, – сказал Вогель. – Насколько я понимаю, капитан Ганн, этот инструмент был найден вами во время экспедиции на «Сапфо-1», так или нет?

– Да, мы обнаружили инструмент в самом конце нашей экспедиции.

– Что ж, значит, вы оказались на редкость удачливыми, капитан, вытащили, что называется, счастливый билетик. Жаль, вы не обнаружили сам «Титаник».

– Жаль, вы правы, – признал Ганн, отводя взгляд.

– И все-таки меня продолжает мучить мысль о том, почему корнет так хорошо сохранился. Никак не могу взять в толк, – сказал Сэндекер. – Ведь, по сути, металлическая труба, пролежала в соленой воде ни много, ни мало – семьдесят пять лет, а выглядит такой новенькой, что страшно брать в руки.

– Да, вы совершенно правы, нужно разобраться, почему латунь за все эти годы практически не коррозировала, – согласился Вогель. – Ладно бы еще сохранились бронзовые части, все-таки бронза не так быстро ржавеет. Но я обратил внимание на то, что великолепно, с учетом времени и среды, сохранились даже те детали инструмента, в которых было много железа. Вы только взгляните на мундштук, он же совершенно новенький.

Ганн приблизил лицо и посмотрел на корнет с таким видом, как будто речь шла не о трубе, а о Святом Граале.

– А играть на ней можно?

– Ну разумеется, – сказал Вогель. – Я более чем уверен, что на корнете можно замечательно играть.

– Вы сами не пробовали?

– Нет… Я сам не пробовал. – Вогель взял инструмент и легко пробежал пальцами по кнопкам. – До сего дня я опробировал всякий инструмент, который кто-либо из моих помощников или сам я восстановили. Проверял на чистоту звучания, поскольку для музыкального инструмента это главное. А этот корнет я не опробовал. Не могу.

– Не вполне вас понимаю, – сказал адмирал Сэндекер.

– Видите ли, дело в том, что этот корнет – своего рода памятник не особенно значимого, но очень отважного поступка. Поступок этот был совершен в тот самый момент, когда на море разворачивалась самая ужасная трагедия нашего столетия, – сказал Вогель. – Не нужно обладать большим и богатым воображением, чтобы представить себе, как Грэхам Фарли вместе с другими музыкантами вместо того, чтобы попытаться спастись, своей музыкой пытались успокоить мятущихся пассажиров «Титаника». Они, эти музыканты, до самого конца не прекращали играть, так и утонули вместе с кораблем. Так что в последние минуты перед тем, как утонуть этот корнет касался губ очень отважного музыканта. И я подумал, что всякий, кто теперь попытается исполнять на инструменте мелодию, окажется кем-то вроде святотатца. Так мне кажется…

Сэндекер внимательно смотрел на Вогеля, разглядывая лицо мастера столь напряженно, как будто бы видел впервые.

– «Осень», – чуть слышно, как бы говоря сам с собой, произнес Вогель. – Старинная мелодия под названием «Осень»… Это была последняя мелодия, которую Грэхам Фарли исполнил в своей жизни.

– А я слышал, что последней мелодией была «Я приближаюсь к Господу…» – негромко сказал Ганн.

– Это уже придумали после, – уверенно возразил Питт. – Последней, мелодией, прозвучавшей с палубы «Титаника» перед тем, как корабль погрузился в океан, была именно «Осень».

– Вы так уверенно говорите, как будто расследовали обстоятельства гибели «Титаника», – полувопросительно сказал Вогель.

– Этот удивительный корабль и его трагическая судьба чем-то сродни инфекции, – сказал Питт. – Если вы однажды заинтересовались этим, интерес останется с вами на всю жизнь.

– Не знаю… Сам по себе «Титаник» для меня, например, особенного интереса не представляет, – Вогель осторожно взял корнет, положил его в футляр, защелкнул замки и передал инструмент адмиралу Сэндекеру. – Но поскольку я считаюсь историком музыки и поскольку я кое-что знаю о музыкальных инструментах, их подчас необыкновенных судьбах – да, признаюсь, что сага об оркестре «Титаника» не оставляла меня равнодушным… Если у вас больше нет вопросов ко мне, адмирал, я бы, с вашего разрешения, пошел перекусил да и в постель. У меня была очень трудная ночь, как вы понимаете.

Сэндекер поднялся из-за стола.

– Господин Вогель, вы нас необычайно выручили. Я ваш должник.

– Я был уверен, что вы скажете что-нибудь в этом роде, – глаза усталого Санта-Клауса несколько раз мигнули.

– Если хотите, могу вам подсказать, как именно вернуть долг. Если, разумеется, вы хотите?

– Слушаю вас.

– Передайте этот инструмент в Вашингтонский музыкальный музей. Он будет самым замечательным экспонатом в Зале Музыки.

– Могу обещать, что, как только наши специалисты проведут необходимые химические исследования, ознакомятся с вашим отчетом, этот корнет будет незамедлительно доставлен в вашу мастерскую.

– От имени директоров музея позвольте вас поблагодарить.

– Но это, разумеется, не будет обычным даром. Вогель вопросительно посмотрел на адмирала Сэндекера.

– Простите, я не совсем…

Сэндекер широко улыбнулся.

– Давайте будем считать это бессрочным хранением. Это избавит нас от юридических неприятностей, если когда-либо в будущем нам понадобится на некоторое время этот инструмент. Тогда мы попросим его у музея.

– Договорились.

– Да, и вот еще что, – сказал Сэндекер. – Об этой нашей находке мы никому пока ничего не рассказывали. Ни одна газета пока не знает. Так вот я был бы вам весьма признателен, господин Вогель, если бы пока вы также сохранили все, что узнали, в тайне.

– Разумеется, раз уж вы меня об этом просите, я буду молчать. Хотя и не совсем понимаю ваши мотивы… Вогель со всеми раскланялся и вышел из кабинета.

– Черт! – вырвалось у Ганна в ту самую секунду, когда дверь за мастером закрылась. – Только подумаю о том, что мы проследовали на «Сапфо-1» в каких-нибудь считанных метрах от корпуса «Титаника».

– Да уж, – согласился Питт. – Вы были где-то совсем рядом с ним. Сонары, установленные на «Сапфо-1»" прощупывают пространство радиусом в двести ярдов. Не исключаю, что был какой-нибудь момент, когда вашу лодку и «Титаник» разделял двести один ярд.

– Если бы только у нас было больше времени. Если бы нам прямо сказали, что именно нужно искать…

– Вы забываете, что главными задачами предпринятой экспедиции были тестирование «Сапфо-1» и слежение за течением Лорелея. Вы и ваши парни и без того оказались на высоте, поверьте мне. В ближайшие два-три года океанографы будут отмечать в календаре тот день, когда «Сапфо-1» вернулась из своего первого плавания. Единственное, о чем сожалею, так это о том, что обстоятельства не позволили нам поставить вас в известность о главной цели экспедиции. Но тут уж ничего не поделаешь. Обстоятельства подчас сильнее нас. Джен Сигрем и его коллеги настояли, чтобы мы держали в секрете всякую информацию, пусть даже только косвенно связанную с операцией по вызволению «Титаника». Мы и впредь будем сохранять в секрете все предпринимаемые шаги – до тех пор, пока будет такая возможность.

– Не уверен, что нам удастся долго сохранять такую информацию в тайне, – сказал Питт. – Все крупные газеты и агентства очень скоро все разнюхают. Тем более, что со времени обнаружения гробницы фараона Тутанхамона ничего столь значительного исследователи не предпринимали.

Сэндекер поднялся из-за рабочего стола и прошел к окну. Когда он наконец заговорил, голос его звучал мягко, отчего создавалось впечатление, что и его слова издалека приносит ветер.

– Стало быть, корнет Грэхама Фарли…

– Простите?..

– Корнет Грэхама Фарли, – так же негромко повторил Сэндекер. – Если только этот корнет можно считать вехой, отметившей положение «Титаника», то корабль находится в настоящей бездне. Более черной и более мрачной, чем та ночь, когда затонул «Титаник».