Текст книги "Падение титана, или Октябрьский конь"

– Царь потерпел поражение и мертв, Марк Брут. – Губы растянулись, сквозь страшные зубы пробился присвист. – Цезарь после сражения утопил его в реке.

– Цезарь утопил его?!

– Да, лично.

– Зачем Цезарю делать это, если он уже его победил?

– Чтобы освободить египетский трон. Он хочет, чтобы его шлюха Клеопатра царствовала одна.

– Почему ты пришел ко мне с этой новостью, Теодат?

Слезящиеся глаза удивленно расширились.

– Потому что ты не любишь Цезаря, Марк Брут. Все знают это. А я знаю способ его уничтожить.

– Ты действительно видел, как Цезарь топил царя?

– Собственными глазами.

– Тогда почему ты еще жив?

– Я убежал.

– Такой заморыш? Как ты мог от него убежать?

– Я спрятался в тростнике.

– И видел, что Цезарь топил царя своими руками?

– Да, с того места, где стоял.

– Это была публичная казнь?

– Нет, Марк Брут. Они были одни.

– Поклянись, что ты действительно Теодат-воспитатель!

– Клянусь мертвым телом моего царя.

Брут закрыл глаза, вздохнул, затем повернул голову в сторону капитана стражи:

– Амфион, отведи этого человека на площадь и распни его там. И ног ему не ломай.

Теодат ахнул, икнул.

– Марк Брут, я свободный человек, а не раб! Я пришел к тебе по доброй воле!

– Ты умрешь смертью раба или пирата, Теодат, потому что ты заслуживаешь такой смерти. Глупец! Если уж ты врешь, думай, что врать, и выбирай, кому врать. – Брут отвернулся. – Уведи его и немедленно казни, Амфион.

– На главной площади висит какой-то жалкий старик, – сказал Кассий, усаживаясь. – Стража сказала, что ты запретил ломать ему ноги.

– Да, – спокойно ответил Брут, кладя на стол бумагу.

– Не слишком ли это, а? Без ломки ног смерть наступает лишь через несколько дней. Что тебе старый раб? Прояви к нему жалость.

– Он не раб, – ответил Брут и рассказал Кассию, как все было.

Кассий выразил недовольство:

– Юпитер! Что с тобой, Брут? Ты должен был немедленно отослать его в Рим. Он ведь свидетель убийства.

– Gerrae, – возразил Брут, затачивая тростниковое перо. – Кассий, ты можешь ненавидеть Цезаря сколько угодно, но многолетнее общение с ним позволяет мне с абсолютной уверенностью утверждать, что Теодат его оболгал. Цезарь, конечно, способен убить, но тут ему достаточно было передать мальчишку сестре. Птолемеи вообще любят казнить друг друга, а эти к тому же еще и воевали между собой. Нет, Цезарь никак не мог утопить ребенка в реке. Это не в его стиле. Меня занимает другое. Почему Теодат решил, что в моем лице он найдет человека, готового вступить с ним в сговор? Он ведь знал, что я ему не поверю. Ему, одному из организаторов предательского убийства Помпея! Кстати, маленький царь к этому тоже причастен. Я не мстительный человек, Кассий, но меня греет мысль, что Теодат провисит еще несколько дней.

– Сними его, Брут.

– Нет! И не спорь со мной, Кассий! Правитель Киликии я, а не ты. И я говорю, что Теодат умрет именно так.

Позже Кассий послал Сервилии письмо, в котором изложил версию Теодата. То есть попросту сообщил, что Цезарь утопил четырнадцатилетнего мальчика, чтобы доставить удовольствие царице Клеопатре. Кассий не боялся, что Брут предложит ей свой вариант. Брут не ладит с матерью, так что вряд ли будет ей писать. Если он кому-нибудь и напишет, то единственно Цицерону. А они оба – трусливые мыши.

2

Из Пелузия на север уходила только одна дорога. Она вела по берегу Нашего моря, через унылую, голую местность до сирийской Палестины и города Газа. Дальше ландшафт менялся, становился приветливее, селения попадались все чаще. Зерно еще, правда, не убирали, но Клеопатра нагрузила их всем необходимым, дав им верблюдов, привезенных из Аравии. Странные существа постоянно стонали – такие были у них голоса, – но исправно тащили поклажу и в отличие от германских лошадок ежедневно не требовали воды.

Цезарь нигде не останавливался, пока не достиг Птолемаиды, довольно большого города в северной части широкого залива. Там он остановился на пару дней, чтобы обговорить некоторые вопросы с влиятельными иудеями, которых он вызвал из Иерусалима письмом, вежливо объяснив, что времени у него очень мало. Антипатр, его жена Кипра и два их старших сына, Фазаель и Ирод, уже ожидали его.

– А где же Гиркан? – спросил Цезарь, удивленно подняв брови.

– Первосвященник не может покинуть Иерусалим, – ответил Антипатр, – даже для встречи с диктатором Рима. Это религиозный запрет, и он уверен, что великий понтифик поймет его и простит.

Голубые глаза блеснули.

– Конечно. Как я мог забыть!

Интересная семья, думал Цезарь. Клеопатра рассказывала ему о них. Куда Антипатр, туда и Кипра. Очень преданная друг другу пара. Антипатр и Фазаель были красивы. Кожа такая же темная, как у Клеопатры, но носы совершенно другие. Оба черноглазые, черноволосые, очень высокие. Фазаель держался как царевич-воитель, а отец его больше походил на энергичного гражданского служащего. Ирод казался привоем к семейному древу – небольшого роста, склонный к полноте. Его можно было принять за родственника любимого банкира Цезаря, Луция Корнелия Бальба-старшего, выходца из испанского Гадеса. Финикийский тип: полные губы, горбатый нос, большие глаза под тяжелыми веками. Все трое чисто выбриты, с короткой стрижкой, из чего Цезарь заключил бы, что они не евреи, даже не зная об их принадлежности к идумеям, исповедующим иудаизм. Удивительно, но евреи Иерусалима очень благожелательно относятся к ним. Кипра, набатейская царевна, была похожа на Ирода. Но обладала обаянием, которого Ирод был начисто лишен. Полнота ее приятна, глаза – омуты чувственных обещаний. Возможно, она всюду ездит за мужем, чтобы знать твердо, что он принадлежит только ей.

– Ты можешь сказать Гиркану, что Рим признает его статус первосвященника и что он может называть себя царем Иудеи, – объявил Цезарь.

– Иудеи? Какой Иудеи? Царства Александра Янная? Будет ли у нас опять порт в Иоппе? – спросил Антипатр скорее с опаской, чем с пылом.

– Боюсь, что нет, – спокойно ответил Цезарь. – Границы были определены Авлом Габинием. Иерусалим, Амат, Газара, Иерихон и галилейский Сепфорис.

– Пять районов вместо единой большой территории?

– Верно, но каждый район богат, особенно Иерихон.

– Нам нужен выход к Вашему морю.

– Есть у вас выход, поскольку Сирия во власти Рима. Никто не помешает вам пользоваться любыми портами. – Взгляд сделался холоднее. – Дареному коню в зубы не смотрят, мой дорогой Антипатр. Я гарантирую, что на любой иудейской территории римские войска расквартировываться не будут, и освобождаю все ваши области от налогов. Учитывая доход от иерихонского бальзама, это хорошая сделка для Гиркана, даже если ему придется платить портовые пошлины.

– Да, конечно, – согласился Антипатр с выражением благодарности на лице.

– Ты можешь также сказать, что ему разрешено перестроить стены Иерусалима и укрепить их.

– Цезарь! – ахнул Антипатр. – Это очень хорошая новость!

– А что касается тебя, Антипатр, – продолжал Цезарь, и взгляд его стал теплее, – я даю римское гражданство тебе и твоим потомкам, освобождаю тебя от всех личных налогов и назначаю главой правительства Гиркана, понимая, что обязанности первосвященника очень трудны и что он нуждается в человеке, способном вершить государственные дела.

– Слишком щедро, слишком щедро! – воскликнул Антипатр.

– Но есть условие. Ты и Гиркан должны поддерживать на юге Сирии мир. Я не потерплю ни восстаний, ни новых претендентов на престол. Что там останется от ветви Аристобула, меня не волнует. Эти люди всегда доставляли неприятности Риму и постоянно провоцировали волнения. Я хочу лишь, чтобы ни одному наместнику Сирии не было нужды идти на Иерусалим. Это понятно?

– Понятно, Цезарь.

На лицах обоих сыновей Антипатра не отразилось ничего. Что бы они ни подумали в связи с услышанным, это останется при них, пока все семейство не удалится на расстояние, недосягаемое для римских ушей.

В Тире, Сидоне, Библе и остальных городах Финикии все прошло не так гладко, как и в Антиохии, когда Цезарь прибыл туда. Эти города с энтузиазмом давали Помпею деньги и корабли. Поэтому с каждого из них Цезарь вознамерился взыскать столько же в свою пользу. Чтобы быть уверенным, что все заверения не останутся пустыми словами, он посадил в Антиохии Секста Юлия Цезаря, своего молодого родственника, назначив его временным наместником Сирии. Молодой человек был польщен и поклялся все делать как надо.

Однако Кипром больше не будут управлять из Сирии как ее частью. Цезарь послал туда квестора, молодого Секстилия Руфа, но без наместнических полномочий.

– Некоторое время Кипр не будет платить Риму ни налогов, ни дани. Все, что там производится и выращивается, должно отправляться в Египет. Царица Клеопатра послала туда правителем некоего Серапиона, а твоя обязанность, Руф, следить, чтобы Серапион вел себя надлежащим образом, – сказал Цезарь. – Причем в соответствии с римскими, а не с египетскими нормами.

Тиберий Клавдий Нерон сообразил, что Кипр изымается из Римской империи, как он ее представлял, и это ему не понравилось. Цезарь обнаружил его в Антиохии, где он затаился, все еще убежденный, что не совершил в Александрии ничего плохого.

– Значит ли это, – скептически вопросил он, – что ты фактически самостоятельно решил вернуть Кипр Египту?

– Решил, не решил – твое дело маленькое, – очень холодно ответил Цезарь. – Придержи язык.

– Ты глупец! – сказал Нерону чуть позже Секстилий Руф. – Цезарь никогда не отдаст ничего из того, что принадлежит Риму! Он только разрешает царице взять там лесоматериалы и медь, чтобы восстановить свой город и флот, а также зерно, чтобы Египет пережил голод. Если она верит, что Кипр стал снова египетским, то пусть себе верит.

Итак, проведя месяц на марше, к началу июля Цезарь прибыл в Тарс. Наведение порядка в Сирии заняло какое-то время.

Благодаря ненавязчивой опеке Хапд-эфане он чувствовал себя хорошо. Вес его восстановился, предвестники приступов – головокружение и тошнота – ни разу не возвращались. Он научился безропотно пить соки и сиропы, которые регулярно давал ему Хапд-эфане, и даже ночами прикладывался к поставленному у кровати графину.

Сам Хапд-эфане был в восторге от нового образа жизни. Он ездил повсюду на осле по кличке Пасер, а все его принадлежности тащили еще три осла – Пеннут, Хейна и Сут. В корзинах хранились аккуратно уложенные таинственные пакетики и пучки трав. Цезарь думал, что египетский жрец продолжит брить голову и носить плотные белые одеяния, но ничего подобного не произошло. Незачем выделяться, ответил он Цезарю, когда тот спросил, в чем тут дело. Каэм разрешил ему одеваться, как одеваются греки, а волосы стричь на римский манер. Если они останавливались где-нибудь на ночь, он уходил, искал нужные травы на рынке или, присев на корточки, вел тихие разговоры с каким-нибудь вызывающим отвращение стариком с ожерельем из мышиных голов на груди и поясом из собачьих хвостов.

Для личных нужд Цезарь держал несколько слуг из вольноотпущенников. Он был помешан на чистоте, часто менял одежду, а в походную обувь требовал ежедневно вкладывать свежие стельки. Специальный слуга выщипывал ему волосы на теле. Цезарь завел это обыкновение так давно, что волосы почти перестали расти. Слугам понравился Хапд-эфане, и они приняли его в свою компанию. Бегали по рынкам в поисках нужных фруктов, чистили их, резали и выжимали сок, когда он просил. Цезарю и в голову не приходило, что таким образом они выражают свою любовь к нему, а вовсе не к египтянину, хотя тот тоже был им симпатичен. Нравился он им главным образом тем, что заботился о здоровье Цезаря. Поэтому они учили загадочного египетского жреца латыни, поправляли ошибки в греческом и даже ухаживали за его забавными осликами.

В Антиохии верблюдов разгрузили и переправили в Дамаск, чтобы повыгоднее сбыть. Цезарь хорошо понимал, какие колоссальные затраты потребуются для того, чтобы вновь поставить Рим на ноги. Любая мелочь тут не была лишней, даже выручка от продажи первоклассных верблюдов жителям знойных пустынь.

Наиболее богатым городом на побережье ему показался Тир, мировой центр изготовления пурпурной краски. С него были взяты и самые большие репарации, среди городов этой части Сирии. Уже за Тиром римлян догнала группа всадников и преподнесла Цезарю три ящика – от Гиркана, от Антипатра и от Кипры. В каждом лежала золотая корона – не изящное хитросплетение тончайших золотых листиков, а тяжелое изделие в виде оливкового венка, ношение которого вызывает головную боль. Короны, которые позже стали прибывать от царя парфян, были копиями восточной тиары, высокого сооружения в форме усеченного конуса. Такая отяготила бы даже слона, шутил Цезарь. После этого короны хлынули потоком, от каждого правителя, из каждой второстепенной сатрапии на реке Евфрат. Сампсикерам прислал ленту из плетеного золота, инкрустированную великолепным океанским жемчугом. Пехлевиды из Селевкии-на-Тигре прислали огромный ограненный изумруд в золотой оправе. «Если так будет продолжаться, – весело думал Цезарь, – я смогу оплатить эту войну!»

В результате Цезарь приблизился к Тарсу с шестым легионом, германцами и двенадцатью мулами, нагруженными одними коронами.

Тарс производил впечатление процветающего города, несмотря на отсутствие наместника Сестия и его квестора Квинта Филиппа. Увидев лагерь близ реки Кидн, Цезарь подивился, как толково Брут расположил его и обустроил. Загадка разрешилась, когда во дворце он столкнулся с Гаем Кассием Лонгином.

– Я знаю, Цезарь, мое заступничество излишне, но все равно хочу просить тебя за Гая Кассия, – сказал Брут со свойственным ему особым виноватым выражением. – Он привел тебе хороший флот и теперь помогает обучать новобранцев. Он намного лучше меня разбирается в военном деле.

«О Брут, с вечной философией, прыщами, невзгодами и ростовщичеством!» – подумал Цезарь, вздохнув про себя.

Он не мог вспомнить, видел ли Гая Кассия раньше. Его старшего брата Квинта он, естественно, знал – по кампании против Афрания и Петрея в Ближней Испании, после которой Квинт был послан управлять Дальней Испанией. Но это не значило, что Цезарь не держал в уме Гая. Просто до известных событий Гай Кассий был обычным молодым человеком, делавшим первые шаги на юридическом поприще, поэтому едва ли заслуживал внимания. Сервилия, кстати, была очень довольна, устроив его помолвку с Тертуллой. «О боги, этот человек – муж моей дочери! Надеюсь, он с ней достаточно строг. Юлия не раз говорила, что Сервилия слишком разбаловала ее».

Теперь Гаю Кассию было тридцать шесть. Высокий, но не слишком, крепко сложенный, с военной выправкой, с правильными чертами лица, привлекательными для женщин. Уголки рта чуть приподняты. Волевой подбородок. Волосы жесткие, курчавые, непослушные, поэтому их приходится очень коротко стричь. Они светло-каштановые, того же оттенка, что и карие глаза, и смуглая кожа.

Кассий в упор, не мигая смотрел на Цезаря. Во взгляде читались плохо скрываемое презрение и гнев. «Ого, – подумал Цезарь, – Кассию вовсе не нравится быть в роли просителя. Стоит мне дать ему малейший повод, он выбежит вон и бросится на меч. Понятно, почему он так нравится Сервилии. Он именно таков, каким она хотела бы видеть бедного Брута».

– Я знал одного человека, который в свое время построил несколько неплохих лагерей, и знаю, кто построил лагерь под Тарсом, – весело сказал он, широко улыбаясь и протягивая правую руку. – Конечно, это Гай Кассий! Чем Рим может отблагодарить тебя за то, что ты прогнал парфян из Сирии после смерти Красса? Я искренне надеюсь, что тебя приняли здесь хорошо.

Итак, милость была явлена без слов. У Гая Кассия не оставалось выбора: ему пришлось пожать протянутую руку, улыбнуться в ответ и вежливо возразить против столь высокой оценки своих сирийских заслуг. При помощи рукопожатия и теплого дружеского приветствия этот статный и очень располагающий к себе человек сумел дать понять побежденному, что тот прощен.

– Я послал гонца к Кальвину, чтобы он встретил нас с тем войском, которое ему удастся набрать в Иконии за десять дней, – сказал Цезарь за обедом. – Брут и Кассий, вы пойдете со мной. Брут, ты нужен мне как личный легат, а тебе, Кассий, я буду рад дать легион. Кальвин отправляет Квинта Филиппа править Тарсом, так что, как только он прибудет, мы двинемся к Киликийским воротам. Марк Антоний из Италии морем отправил Кальвину два легиона бывших республиканцев. Кальвин горит желанием снова схватиться с Фарнаком. – Он улыбнулся, глядя куда-то вдаль, за пределы столовой. – На этот раз все пойдет по-другому. Цезарь здесь.

– Невероятное самомнение! – зло заметил Кассий позднее. – Неужели никто и ничто не сможет поколебать его?

Брут удивленно взглянул на зятя. И невольно вспомнил тот день, когда Цезарь пришел в дом его матери, одетый как великий понтифик, и спокойно объявил, что собирается выдать Юлию за Помпея. Брут потерял тогда сознание. Не столько от шока – он так любил ее! – сколько страшась материнского гнева. Цезарь совершил непростительное, отверг Сервилия Цепиона в пользу Помпея Магна, мужика из Пицена. О, как она разъярилась! И конечно, винила во всем не Цезаря, а Брута. До сих пор у него все дрожит, когда он об этом вспоминает.

– Ничто и никто, – наконец уверил он Кассия. – Это врожденное качество.

– Тогда, возможно, остается одно – пырнуть его ножом в грудь, – сквозь зубы проговорил Кассий.

Прыщи на лице не позволяли Бруту бриться, он просто стриг свою черную бороду как можно короче, волосок к волоску. При этих словах он почувствовал, как каждый из них встает дыбом.

– Кассий! Даже не думай об этом! Никогда! – прошептал он в ужасе.

– Почему нет? Долг каждого свободного человека – убить тирана.

– Он не тиран! Это Сулла был тираном!

– Тогда придумай ему другое имя, – фыркнул Кассий.

Он посмотрел на исхудавшее лицо Брута. Пусть фурии заберут Сервилию за то, что она превратила своего сына в такой кисель! Потом пожал плечами:

– Не падай в обморок, Брут. Забудь мои слова, я ничего не говорил.

– Обещай, что ты не сделаешь этого! Обещай мне!

Вместо ответа Кассий отправился в свои комнаты и там ходил из угла в угол, пока его гнев не утих.

Еще до возвращения Цезаря в Тарс к нему прибились несколько раскаявшихся республиканцев. Все они были прощены, как и Кассий, не испытав унижения, не услышав задевающих их достоинство слов. В Антиохии прятался молодой Квинт Цицерон, в Тарсе – его отец. Эти двое для Цезаря значили больше других. Но ни один из них не пожелал принять участие в кампании против Фарнака.

– Я бы вернулся в Италию, – вздохнув, сказал Квинт-старший. – Мой глупый брат все еще томится в Брундизии, обмирая от страха и не отваживаясь куда-либо ехать. Теперь даже Греция его страшит. – Карие глаза смотрели печально. – Как бы там все ни складывалось, Цезарь, ты был для меня замечательным командиром. Когда пришло время, я не мог поднять оружие против тебя, что бы ни говорил мне Марк. – Он распрямил плечи. – Мы жутко поссорились в Патрах перед его отъездом в Брундизий. Ты знал, что Катон пытался принудить его возглавить республиканские силы?

Цезарь засмеялся:

– Это сюрприз. Катон для меня загадка. Обладая невероятной силой убеждения, он так и не обрел собственных. И всеми способами уклоняется от ответственности за свои же поступки. Это ведь он заставил Магна выбрать не мир, а войну. А когда Магн упрекнул его в этом, Катон дерзко заявил, что начавший дело должен его и закончить. Он имел в виду нас, военных. Катон считает, что не политики развязывают войны. А это значит, что он не понимает природы власти.

– Мы заложники воспитания, Цезарь. Как ты этого избежал?

– Моя мать была достаточно сильной, чтобы противостоять мне, не раздавив меня при этом. Она одна на миллионы, я думаю.

Итак, оба Квинта помахали ему на прощание рукой, и Цезарь тронулся в путь с довольно приличным войском: два сицилийских легиона, плюс шестой, плюс преданные германцы, которые уже так давно покинули дебри своих туманных лесов, что перестали об этом и думать.

Десять тысяч футов для гор Анатолии вовсе не максимальная высота, и перейти через них невозможно. Но имелись проходы. Киликийские ворота были одним из таких коридоров с узкой, крутой дорогой, едва пробивавшейся через сосновые заросли. В каждой расщелине ярятся каскады талой, сбегающей сверху воды; ночи холодные. Но Цезарь знал, как бороться с мелкими неприятностями вроде низких температур и большой высоты. Надо всего лишь подгонять армию, чтобы, возведя вечером временный лагерь, солдаты падали от усталости. Тогда они не будут чувствовать холода, а высотное головокружение поможет им крепко уснуть. Он настаивал, чтобы лагерь строился по всем правилам, ибо не имел информации, где может сейчас находиться Фарнак. В своем единственном письме Кальвин сообщил ему лишь то, что Фарнак определенно покинул Киммерию, но о его дальнейшем маршруте можно было только гадать.

Перевалив через горы, армия спустилась к плато, походившему на чашу в центре анатолийских пространств. В это время года холмы покрывались сочной зеленой травой. Идеальное пастбище для лошадей.

Икония, главный город Ликаонии, прижавшийся к южному подножию Таврских гор, располагался на пересечении многочисленных торговых путей. На севере, за плато, находились Галатия и Западный Понт. Один торговый путь вел в Каппадокию и оттуда к Евфрату. Другой, через Киликийские ворота, – к Тарсу, в Сирию и к восточному побережью Нашего моря. Третий – в провинцию Азия и оттуда к Смирне, к Эгейскому морю. Четвертый – в галатийскую Анкиру и дальше к Эвксинскому морю. И наконец, пятый путь пересекал Вифинию, Геллеспонт и оттуда шел в Рим, уже по Эгнатиевой дороге. Двигались по этим путям в основном караваны, длинные вереницы верблюдов, лошадей и мулов в сопровождении хорошо вооруженных охранников, напряженно высматривающих, нет ли где-либо засады, ибо к этим дорогам нередко наведывались отряды грабителей из племен, обитающих в глухих лесах. Караван мог быть римским, снаряженным азиатскими греками, киликийским, аравийским, армянским, мидийским, персидским или сирийским. Икония видывала и дорогую крашеную шерсть, и мебель, и красное дерево, и вино, и оливковое масло, и краски, и пигменты, и обитые железом галльские колеса, и мраморные статуи, и стекло из Путеол, и железо. Все это двигалось на восток. На запад же текли ковры, олово для изготовления бронзы, медь, урюк, ляпис-лазурь, малахит, кисти из верблюжьей шерсти, меха, каракуль и кожа прекрасной выделки.

Что Иконии не нравилось – это армии, то и дело ее обступавшие. Именно это в очередной раз произошло в середине июля. Из Тарса пришел Цезарь с тремя легионами и германской кавалерией, из Пергама – Кальвин с четырьмя римскими легионами. А огромным количеством лошадей усеял пастбища царь Дейотар, прибывший сюда из Галатии с двухтысячной конницей. Кальвин должен был обеспечить всю эту орду едой, за исключением галатов, которые привезли провиант с собой.

Кальвин лопался от желания поделиться новостями.

– Когда Фарнак вернулся в Киммерию, у Асандра хватило ума применить тактику Фабия, – сообщил он Цезарю в личной беседе. – Куда бы его родитель ни кинулся, Асандр всегда был на шаг впереди. В конце концов Фарнак решил, что Асандра ему не поймать, снова погрузил свое войско на корабли и поплыл по Эвксинскому морю к бедному Амису, чтобы вторично ограбить его. А затем засел в Зеле. Эта часть Понта мне незнакома. Я только слышал, будто там неплохая дорога от Эвксинского побережья, проходящая около Амасии, где в скалах высечены гробницы понтийских царей. Еще я слышал, что природа там не столь сурова, как в Малой Армении, где мы побывали в прошлом декабре и январе.

Склонившись над начерченной на пергаменте и ярко раскрашенной картой, Цезарь повел по ней пальцем.

– Зела, Зела, Зела… Да-да, понятно. – Он нахмурился. – Я стосковался по приличным римским дорогам! Первой обязанностью следующего наместника Понта будет строительство новых дорог. Боюсь, Кальвин, нам придется избрать кружной путь – по восточному краю озера Татта. Мы перейдем реку Галис, а там опять горы. Нам понадобятся хорошие проводники. Значит, я должен простить Дейотара за то, что он снабжал республиканцев людьми и деньгами.

Кальвин усмехнулся:

– Он здесь – с фригийским колпаком в руке и весь в дерьме от страха. Когда Митридат потерпел поражение, а Помпей Магн, будучи в Анатолии, раздавал земли, Дейотар расширил свое царство во всех направлениях, в том числе и за счет старого Ариобарзана. После того как тот Ариобарзан умер и на трон Каппадокии сел новый царь, очередной Филоромей, ему едва ли досталась сколь-нибудь приличная территория.

– Этим, наверное, объясняются и долги Каппадокии Бруту. Ой, я оговорился! Я, конечно, имел в виду Матиния, а не Брута.

– Разумеется, Цезарь. Дейотар тоже по уши в долгах. Магн все время требовал денег, денег и денег. А где Дейотар мог их взять?

– Отвечаю: у римского ростовщика, – раздраженно ответил Цезарь. – Почему они ничему не учатся? Они рискуют всем ради увеличения территории, словно надеются найти десятимильный пласт чистого золота.

– Я слышал, что ты сам купаешься в золоте или, по крайней мере, в золотых коронах, – заметил Кальвин.

– Да, это так. Я подсчитал, что, если их расплавить, получится талантов сто золота. Да еще драгоценные камни. Изумруды, Кальвин! Изумруды размером с детский кулак. Я предпочел бы, чтобы мне дарили слитки. Короны изумительно сделаны, просто шедевры, но кто их купит, кроме тех, кем они присланы? Я их расплавлю, другого выхода нет. Жаль, конечно. Зато изумруды я надеюсь продать. Богуду, Бокху, да и любому, кто сядет на нумидийский трон вместо Юбы, – сказал Цезарь, демонстрируя свойственную ему практичность. – Жемчуг не проблема, его легко сбыть и в Риме.

– Надеюсь, корабль не потонет, – сказал Кальвин.

– Корабль? Какой корабль?

– Тот, что повезет короны в казну.

Светлые брови взметнулись вверх, глаза весело блеснули.

– Мой дорогой Кальвин, я ведь не дурак. Судя по ситуации в Риме, даже если корабль не потонет, эти короны никогда не дойдут до казны. Нет, пусть они побудут со мной.

– Умно, – отреагировал Кальвин.

Какое-то время они посвятили отчетам из Рима, пришедшим в Пергам.

Головной убор Дейотара действительно являл собой фригийский колпак. Как еще можно назвать матерчатую шапку с закругленным и свешивающимся на одну сторону верхом! Но сшит колпак был из тирского пурпура с вплетенной золотой нитью. Во время аудиенции Дейотар сжимал свою шапку в руке. Из озорства Цезарь сделал их встречу публичной. Помимо Гнея Домиция Кальвина в зале присутствовали и некоторые легаты, включая Брута и Кассия. «Теперь посмотрим, как ты поведешь себя, Брут! Здесь, перед Цезарем, стоит один из твоих основных должников».

Дейотар уже пожил свое, но держался бодро. Как и все его подданные, он был галлом, потомком тех галлов, что мигрировали на восток – в Грецию – двести пятьдесят лет назад. Встреченные неласково, они в большинстве своем повернули домой, но остальные упрямо двигались дальше, пока не осели в Центральной Анатолии – воплощенной мечте для людей, всю жизнь связанных с лошадьми. Там было много великолепных пастбищ с отличной травой, а в перспективе просматривалась работа и для умелых воинов-всадников, которых в Анатолии не имелось. Но Митридат Великий, придя к власти, решил указать галатам дорогу обратно. Он пригласил всех вождей на пир и устроил резню. Это случилось во времена Гая Мария, шестьдесят лет назад. Дейотар был слишком мал, чтобы идти с отцом на пир, и потому избежал смерти. С возрастом он сделался лютым врагом Митридата. Заключал союзы с Суллой, с Лукуллом, а потом с Помпеем – и всегда против Митридата с Тиграном. И вот мечты его сбылись. Помпей дал Дейотару огромные территории и убедил сенат (с молчаливого согласия Цезаря) позволить ему называться царем, а Галатия стала царством-клиентом Рима.

Ему и в голову не приходило, что Помпей Великий может потерпеть поражение. Никто так энергично не помогал Помпею, как Дейотар. А теперь он стоял перед этим незнакомцем, Гаем Юлием Цезарем, диктатором Рима, с колпаком в руке и бешено колотящимся сердцем в груди. Незнакомец, спокойно разглядывавший его, казался очень высоким для римлянина, а благодаря светлым волосам и бледно-голубым глазам мог бы сойти за галла, но черты лица его были римскими – рот, нос, разрез глаз, острые скулы. Трудно вообразить человека, так отличающегося от Помпея Великого, хотя Помпей тоже был светловолосым. Может быть, Помпей и понравился Дейотару с первой встречи именно тем, что действительно походил на галла, даже чертами лица.

«Однако, если бы мне первым встретился этот человек, я бы еще подумал, помогать ли Помпею Магну. Цезарь действительно воплощение величия. Держится царственно, как властелин, а его холодный, пристальный взгляд пронизывает тебя насквозь. О Дану! О Дагда! У Цезаря глаза Суллы!»

– Цезарь, я прошу милостиво выслушать меня, – начал он. – Ты должен понять, что я был клиентом Помпея Магна. Всегда его самым преданным и покорным клиентом! Если я и помогал ему, то лишь как клиент. Ничего личного! Фактически необходимость поддерживать его в этой войне сделала меня нищим, я должен… – он бросил взгляд в сторону Брута и запнулся, – ростовщикам огромные деньги!

– Кому именно? – спросил Цезарь.

Дейотар растерялся, переступил с ноги на ногу.

– Я не могу назвать их имен, – сглотнув, ответил он.

Цезарь, не поворачивая головы, взглянул туда, где сидел Брут. Кресло для него было специально поставлено так, чтобы Цезарь мог его видеть. «Ах! Мой Брут очень нервничает, как и его зять Кассий. Значит ли это, что у Кассия тоже есть доля в фирме „Матиний и Скаптий“? Очень интересно!»

– А почему? – холодно спросил он.

– Это оговорено в контракте, Цезарь.

– Я хотел бы взглянуть на этот контракт.

– Я оставил его в Анкире.

– Очень жаль. В этом контракте есть имя Матиний? Или Скаптий?

– Я не помню, – потерянно пролепетал Дейотар.

– Да будет тебе, Цезарь! – резко воскликнул Кассий. – Перестань мучить бедного человека! Ты с ним играешь, словно кот с мышью. Он прав: это его дело, кому он задолжал. Звание диктатора еще не дает тебе права соваться в дела, не имеющие государственного значения! У него есть долги, и ладно, и пусть. Это единственное, что имеет касательство к Риму.

Если бы это сказал Тиберий Клавдий Нерон, Цезарь приказал бы ему выйти, вернуться в Италию и уехать туда, где он его никогда не увидит. Но это был Гай Кассий, и он ждал реакции. Не боится высказывать все, что думает, вспыльчив.

Брут прокашлялся:

– Цезарь, позволь мне заступиться за царя Дейотара, с которым я познакомился еще в Риме. Не следует забывать, что в его лице Митридат всегда имел непримиримого врага, а Рим – постоянного союзника. Неужели действительно имеет значение, какую сторону выбрал царь Дейотар в этой гражданской войне? Я тоже выбрал Помпея Магна, но я был прощен. Гай Кассий выбрал Помпея Магна, но тоже был прощен. Какая разница? Ведь для войны с Фарнаком Рим нуждается в союзниках – в как можно большем их числе. Царь здесь, чтобы предложить свои услуги. Он привел к нам две тысячи конников, которые нам нужны.