Текст книги "Дельта"

– Это Хозяин тебе велел?

– Нет, я сам решил.

– Что-о? Ты с ума сошел?

Доггинза прервал жук. Найл сидел и смотрел, как они оживленно жестикулируют. Доггинз повернулся к Найлу, раздраженно качая головой.

– Можно подумать, тут какая-то разница! – он изо всех сил пытался сдержаться. – Он, видите ли, отправляется с тобой заявить, что ты под опекой Хозяина! Можно подумать Повелителя это остановит! Он уже раз пытался тебя прикончить прямо перед Хозяином!

Найл ласково положил руку Доггинзу на плечо.

– Ты не переживай. Если меня убьют, Хозяин обещал раздать жнецы, чтобы вы смогли поквитаться. Доггинз вытаращился от удивления.

– Прямо так и сказал?

– Да, именно так.

– Все равно это блажь. Почему ты едешь в одиночку?

– Всю эту кашу заварил я. Так что теперь мое дело ее расхлебывать.

– Тогда и я с тобой, – Доггинз начал решительно забираться в повозку. Найл удержал его за плечи.

– Не надо. Я должен ехать один.

Доггинз впился глаза в глаза, словно пытаясь выведать, что у товарища на уме. Наконец, выговорил:

– Надеюсь, ты понимаешь, на что идешь.

– Думаю, да. (Очень не хотелось, чтобы Доггинз различил проблеск неуверенности во взгляде). – Мне пора. Я думаю, Хозяин отменит собрание Совета. Но все равно попытайся вызволить из-под ареста Гастура с Космином. А пока что, до встречи.

Наклонясь вперед, он подал знак ведущему гужевому. Повозка пошла рысцой. Когда свернули на главную улицу, Найл увидел, что по траве, окликая, бежит Дона. Найл решил не останавливаться: боязнь брала при мысли, что придется объясняться еще раз.

Жук шествовал чуть сзади широкой, неспешной поступью, ему не стоило труда держаться вровень с гужевыми. Через десять минут они миновали окраины и выехали на открытую местность. Сияло ясное, погожее утро. Лицо овевал приятный ветерок, а воздух исполнен был запаха надвигающейся осени. С той поры как Найл проходил этой дорогой последний раз, листья заметно пожелтели. Тенистой была лесная дорога, бегущий вдоль нее ручей обольстительно играл переливчатым светом. Звук воды действовал успокаивающе, убаюкивал тревогу.

Припоминая недавнюю аудиенцию с Хозяином, Найл разом и удивился и смешался: невероятно, как можно было держаться с такой фамильярностью? Попробовав воссоздать свое умственное состояние во время диалога, Найл понял, что слова его были основаны на глубоком убеждении. Но что было толку?

Одно оставалось ясно: несмотря на силу и смекалистость, жукам не хватало проницательности разглядеть человеческую тягу к свободе. Жуки не были такими безжалостными, как пауки, но вместе с тем обращались со своими слугами-людьми как с детьми малыми. До них, похоже, никогда не доходило, что человеку претит быть слугой, неважно как обходительно с ним обращаются. Уже одним этим неведением они растили семена восстания…

Через милю должны были начаться пригороды паучьего городища. По обе стороны дороги тянулись возделанные поля и огороды. На одном из участков группа мужчин дружно окучивала картофель под надзором надсмотрщицы. Под светом спелого солнца картина казалась идиллической. Найл поймал себя на том, что размышляет над основным парадоксом человеческой натуры. Тяготея к свободе, люди вместе с тем тянутся к уюту и безопасности, и два эти довлеющих стремления никак, похоже, не уживаются одно с другим. Эта мысль ввергла в растерянность и тревогу.

Тут гужевые достигли вершины холма, опоясывающего паучий город извне, и Найл снова ощутил невольный трепет, глядя вниз на гигантское скопище человеческих жилищ. Казалось поистине невероятным, что этот огромный город был некогда населен тысячами вольных людей, ничем не подотчетных ни жукам, ни паукам.

Теперь гужевые шли вниз бодрой рысцой; в потоке теплого воздуха мягко колыхались над головой пустые паучьи тенета. Когда повозка погромыхивала по широкому проезду (на дальнем конце поблескивала река), Найл попробовал подсчитать, сколько же времени минуло с тех пор, как он впервые увидел город пауков. Вчера в это же время они пробирались через болота Дельты. За день до этого они с Доггинзом возвращались с берега могучей реки; днем раньше они… Закончив подсчет, Найл с изумлением обнаружил, что с той поры, как впервые сошел в гавани, прошло каких-то две недели. А прибавить еще каких-нибудь три дня – жив был отец, а семья обитала в пещере. Уму не постижимо: всего-то за семнадцать дней на долю Найла событий выпало больше, чем у большинства людей за всю жизнь.

Ответ на беспокоящий вопрос пришел как раз в тот момент, когда въезжали в квартал рабов. Вот почему свобода влечет людей больше, чем стремление к безопасности и уюту. Потому, что она подразумевает определенное богатство мироощущения, а это, в свою очередь, открывает границы познания собственных возможностей. Без насыщенного мироощущения открытия внутренних возможностей быть не может. Вот почему человек ненавидит рабство. Потому что рабство означает внутренний застой…

Знакомый запах квартала рабов, вид развешанного на веревках тряпья, крысы, снующие по аллеям в поисках съестного – все это вызывало почему-то чувство ностальгии. Будто напоминало, что ведь двух недель не прошло, как он впервые бросил взгляд на эти неухоженные улицы. Найла опять охватило изумление при мысли о том, какие изменения произошли в нем самом за столь короткий срок.

Они приближались к месту. За ним на конце проезда виднелась Белая башня, а дальше обиталище Смертоносца-Повелителя. Найл с мрачным удовлетворением отметил, что вспышка безотчетной тревоги в нем угасла и растворилась еще до того, как успела проникнуть в нервную систему.

Мгновение спустя взгляд Найла остановился на колеснице, стоящей посреди дороги с той стороны моста. Возле оглобель застыли навытяжку двое гужевых. В колеснице виднелась фигура в красном; обознаться было невозможно. Когда Найл приблизился, пассажирка помахала ему рукой и сошла с колесницы. Гужевые Найла остановились сами по себе и низко согнулись в почтительном поклоне. Под безучастным взором двух бойцовых пауков, охраняющих мост, Мерлью направилась к повозке Найла, строптивым жестом заставила его подвинуться и села рядом. Затем, подавшись вперед, хлопнула ближайшего гужевого по плечу:

– Пошел, только не гони.

Стоящего сзади жука она словно не замечала; в его черных глазах-плошках, казалось, отразилось замешательство.

– Откуда ты узнала, что я еду? – поинтересовался Найл.

– У нас, женщин, свои секреты, – Мерлью одарила его роскошной улыбкой. – Ты решил принять мое предложение? – фраза в ее устах прозвучала так, будто они сейчас обсуждают какой-то сугубо деловой вопрос.

– Это ты насчет того, жениться или нет?

– Да ну тебя, глупый! – Мерлью чуть покраснела и воровато поглядела на гужевых – чего доброго, услышат. – Я о соглашении со Смертоносцем-Повелителем.

– Думаю, что нет.

Ее глаза удивленно расширились.

– Вот как? Тогда зачем… – спохватившись, она заговорила тише: – Тогда зачем ты сюда приехал?

– Попробую с Повелителем сторговаться.

– Вздор какой! – щеки у Мерлью запылали (она явно сдерживалась), глаза сделались необыкновенно яркими. Ветер сдул в сторону изящную материю красного платья, обнажив стройные бронзовые ноги. Какая-то часть Найла откликнулась на красоту молодой женщины с ошеломленным восторгом; другая же взирала с ироничным спокойствием. Чувственная сущность Найла пламенела безумным желанием. Перед вторым же зрением представала капризная девчонка, привыкшая все делать на свой лад, которая теперь еще не прочь заграбастать и самого Найла. Она и платье такое полупрозрачное надела с расчетом: знает, что на ярком свете материя просвечивает фактически полностью, и ни один мужчина не в силах будет противиться, завидев ее прелести. Найл с несказанным удивлением обратил внимание, что от Мерлью исходит как бы некий магнетизм, отчего сердце бьется быстрее. Но когда чувственная сущность Найла горела на медленном огне, другая, разумная его часть воспринимала Мерлью чуть ли не с циничной прохладой. Этот второй, наделенный более глубоким зрением наблюдатель сознавал в ней прекрасное, но строптивое дитя и знал, что сближение с этой женщиной всерьез и надолго не сулит ничего хорошего. Подавшись вперед, Мерлью распорядилась:

– Ну-ка, давайте ко мне во дворец. Найл мотнул головой.

– Нет. Мне надо к Смертоносцу-Повелителю.

– Я знаю, – голос у Мерлью строптиво дрогнул. – Только сначала заедем и побеседуем между собой.

– Извини, но я должен быть у Повелителя. – Найл знал, что она пустит в ход все свои уловки и не слишком уверен был в том, что, в конце концов, устоит.

– Ладно, ладно, – от такого смирения Найл сам едва не пошел на попятную. – Но прошу, выслушай то, что я скажу, – глядя Найлу в глаза, она поглаживала его руку изящными пальцами. Дыхание было свежим, приятным. – Ты знаешь, что Смертоносец-Повелитель договорился с жуками?

– Нет, не знаю, – ответил Найл удивленно.

– Они заключили соглашение сразу, как вы отчалили. Зря отчалили, кстати. Жуки от этого пришли в жуткую ярость. А очень глупо было их гневить, пытаясь заодно склонить на свою сторону.

– Что там было за соглашение? – сдержанно спросил Найл.

– Жуки признали, что давали своей челяди чересчур много вольности, а это лишь делало ее неблагодарной и разболтанной. Они условились взять под надзор то ваше жуткое оружие и обещали ни за что, ни за что вам его не возвращать.

– Откуда ты все это знаешь? – уточнил Найл.

– Я знаю обо всем, что вокруг делается.

– А что бы произошло, – спросил Найл, – реши вдруг челядь, что ее больше не устраивает быть челядью? Мерлью передернула плечами.

– Вздор какой-то, – было видно, что мысль кажется ей абсурдной.

– Почему?

– Ну уж тебе-то разъяснять, думаю, не надо?

Колесница доехала до противоположного конца площади. Впереди виднелась Белая башня и обиталище Смертоносца-Повелитсля. Невдалеке за башней горел большой костер, над которым вился черный дым. Вокруг топталась толпа рабов, бросая что-то в пламя. Одна за другой подкатывали по траве телеги. С расстояния за сценой наблюдали слуги и несколько предводительниц.

– Что они делают? – поинтересовался Найл.

– Так, возятся с книгами, – она жестом обвела толпу. – Ты взгляни. Что бы они делали, если б не были слугами? Они вполне довольны. Даже Массиг с друзьями теперь привыкает, входит понемногу во вкус. С вашими, я уверена, произойдет то же самое.

– Я не хочу быть слугой, – произнес Найл.

– Как раз тебя никто не заставляет! – она стиснула ему руку. Ты – как я. Мы с тобой рождены властвовать, – Мерлью понизила голос чуть не до шепота, губы приблизились к лицу Найла. – Вот почему мы друг другу пара.

– Тут дошло, что они на виду, и она отстранила лицо, но руку стиснула еще сильнее. – Подумай головой.

– Если оно действительно так, как ты говоришь, то у меня, похоже, иного выбора и нет.

– Верно, – улыбнулась Мерлью. – И никто тебе не посмеет слова сказать.

– Почему они жгут книги? – полюбопытствовал Найл. Мерлью пожала плечами.

– Очередная затея Повелителя, – ему вдруг подумалось, что здесь всюду полно книг, скрытых в старых домах.

– Но ведь челядь у него неграмотна.

– Разумеется, нет. А вдруг появится соблазн научиться грамоте? – Гужевые вынужденно остановились, пропуская поводу, груженную книгами – все в синих кожаных переплетах, с золотым позументом; видно, из какой-нибудь библиотеки.

– Жуки обещали проделать то же самое у себя, – сказала Мерлью. – Их слуги саботировали закон из поколения в поколение. Теперь их заставят свои книги сдать. И думаю, правильно.

– Почему?

– Что ты заладил, «почему» да «почему»? Неужели и так не ясно? В Договоре о примирении сказано, что книгочейство людям запрещается. Жуки же попустительствовали своим слугам. Теперь они признали, что этому пора положить конец. И правильно, я считаю.

– Почему?

– Потому, – отвечала Мерлью терпеливо, – какая слугам от книгочейства польза? Вот ты не умеешь читать, и ничего плохого с тобой от этого не случилось, верно?

– Почему же, я умею читать.

– Вот как? – в ее глазах на секунду мелькнуло замешательство. – Да ладно, это я просто так. Какая разница, если только пауки не пронюхают.

– Вот потому я и не хочу быть слугой. Я хочу сам решать, что мне делать.

– Да, я понимаю, – взор Мерлью был отсутствующий; она, очевидно, размышляла о чем-то другом. – Я не думаю, что им действительно будет до этого дело. Во всяком случае, книг здесь не останется, когда они все закончат.

Колесница остановилась напротив обиталища Смертоносца-Повелителя. Под порталом здания стояли на страже двое бойцовых пауков. Тут до Мерлью дошло, куда их доставили. Она резко наклонилась и сердито шлепнула крайнего гужевого по плечу:

– Я же говорила, ко мне во дворец!

– Нет, – перебил Найл. – Вначале я должен видеть Смертоносца-Повелителя.

– Все равно они должны делать то, что приказано! – сказала она запальчиво, с яростью глядя на гужевых. В ее облике опять проглянуло капризное дитя, и Найл опечалился. Жук-бомбардир поспешил вперед к главному входу. Двери почти тотчас разомкнулись, и наружу вылез черный паук-смертоносец. Он был грузный, приземистый, а кривые ноги создавали впечатление недюжинной мощи. Найла, когда паучище на него уставился, пронизало ощущение грозной опасности.

– Это Скорбо, начальник стражи, – сказала Мерлью ему на ухо.

Чувство враждебности, исходящее от паука, буквально удушало. У Найла появился соблазн использовать медальон, чтобы выразить свое неприятие, но он тут же отверг эту мысль. Нечего провоцировать, и без того как бы чего не вышло.

Секунду паук и жук о чем-то переговаривались, затем жук повернулся и поманил за собой. Когда Найл стал вылезать из повозки, из здания появились еще трое пауков и обступили его. Найлу это показалось бессмысленным, он не думал никуда убегать. И тут дошло. Это делается специально с целью дать понять, что он узник, и его счастье, если удастся уйти отсюда живым. Чувствовалась невыносимо гнетущая враждебная воля – так и давит, так и давит.

Мерлью вылезла следом. Паук-стражник пытался преградить ей путь, но она уверенно протиснулась и встала сбоку от Найла.

– Тебе входить нельзя, – тихонько сказал Найл.

– Мне можно везде, где захочу. Я принцесса, – она заносчиво взглянула на ближайшего стражника. Тот в ответ налился яростью. С ним пререкаются, и кто – несчастные двуногие! Но присутствие начальника приструнило стражника. Найл, сознавая это и опасаясь собственной реакции, если пауки тронут Мерлью, взял ее за руку.

– Пожалуйста, не ходи со мной сейчас. Мне надо все уладить самому.

Мерлью упрямо поджала губы.

– Уйду, когда провожу.

Один из пауков тронул Найла за плечо и поманил к дверям. Мерлью двинулась в темное помещение бок о бок, игнорируя неприязнь стражников. Начальник стражи стоял, глядя на людей до странности отрешенным взором – Найл подспудно чувствовал, что из восьмилапых этот гораздо опаснее других. От его глухой, бездумной враждебности в Найле вскипал гнев, однако было ясно, что эмоции необходимо сдерживать. Ощущалось и то, что жук-бомбардир чувствует себя неуютно и не вполне уверенно. В соответствии с этикетом, с ним надлежало обращаться обходительно и с почтением; на деле же пауки откровенно давали ему понять, что терпят его, как незваного гостя. Что, в свою очередь, становилось жестом неуважения к Хозяину. Вместе с тем, явного пренебрежения не выказывалось, и непонятно было, то ли негодовать, то ли тактично помалкивать. Чувствуя смятение бедолаги, Найл снова проникся острой ненавистью к паукам.

Он ожидал, что вверх поведут под конвоем. Вместо этого их заставили стоять в темном углу парадной. Трое стражников тесно их окружили. Их тела источали особый едкий запах, Найлу он показался отвратительным. Что касается внешнего вида, у них он был не такой устрашающий, как у мохнатых «бойцов»; казалось, смертоносцы источают зловещий дух насилия.

Терпение Мерлью истощилось. Ежедневное общение с пауками сделало ее дерзкой. Она с повелительным видом протолкнулась между двумя стражниками и остановилась перед начальником.

– Почему нас заставляют ждать?

Паучище просто выставился на нее, якобы не понимая; таким образом он выказывал свое презрение. Мерлью сердито зарделась и возвратилась к Найлу.

– Я буду жаловаться Повелителю. Они не имеют права обращаться с нами, как с челядью.

– Да, никому не нравится быть челядью, – задумчиво проронил Найл.

Двери отворились, и вошел еще один смертоносец. Глаза у Найла уже привыкли к тусклому свету, и он различал, что этот, вошедший, стар, и длинные, тонкие его ноги поддерживают грузное туловище с видимым трудом. Мерлью вгляделась в восьмилапого с обновленным интересом. Когда смертоносец взошел по лестнице и скрылся за углом, она прошептала Найлу на ухо:

– Дравиг, главный советник Повелителя. Оказывается, ты для них важная персона.

Найл криво усмехнулся. Он понял, что Мерлью под впечатлением.

Тут начальник сделал стражникам знак. Ближайший из них легонько подтолкнул Найла – иди, мол. Найл от неожиданности запнулся. Мерлью гневно развернулась к пауку:

– Попробуй только тронь!

Мерлью увидела, что начальник стражи остановился впереди, преграждая путь. Она гневно вперилась в него:

– Я иду с ним!

Шагнула было вперед, но словно наткнулась на невидимый барьер. Смертоносец просто сковывал ее движения, не давая шевельнуться. Глаза у Мерлью посветлели от гнева. Найл положил ладонь ей на руку.

– Прошу тебя, подожди здесь. Мне надо сходить одному. Мерлью с усилием сдержалась.

– Ладно.

Она уничижительно поглядела на начальника стражи и, повернувшись, вышла из полуоткрытых дверей. Найл вздохнул с облегчением. Со вспыльчивостью этой особы хлопот не оберешься.

Они пошли вверх по лестнице. Когда Найл был здесь в прошлый раз, здание казалось полным активности; помнится, в одном из залов некто вроде строевого командира выкрикивал наставления бойцам. Найл на ходу прикрыл глаза и попытался расслабиться. Едва сделал это, как стала ясна причина тишины. Весь город пребывал в трауре по сотням погибших пауков и тем многим, что умирали сейчас от жестоких ожогов. Найлу никогда не думалось, что пауки могут в точности как люди скорбеть по своим близким, и на миг проникся сочувствием. Тут он запнулся: смертоносец сзади подтолкнул в шею. Сочувствия как не бывало – одна неприязнь, хотя и не такая глубокая, как прежде.

Когда приблизились к обитой черной двери, та распахнулась, открывая взору темную внутренность залы с переплетением тенет. Найл напомнил себе, что он здесь равный в правах, никак не узник, но нелегко было совладать с острым чувством страха, сжавшим вдруг сердце. Впервые за все время трое стражников отстранились и позволили Найлу пройти одному. Первым в зал вошел начальник стражи, затем, следом за Найлом, жук-бомбардир. Найл и жук-посланник стояли бок о бок, пристально вглядываясь в затенение. Найл попытался пронзить темноту вторым зрением, но впечатление складывалось такое, будто кто-то намеренно скрадывает вид. Затем в груди зазвучал знакомый вкрадчивый голос.

– Теперь ты можешь меня слышать? – в голосе чувствовалась насмешка.

– Да, – ответил Найл. Он использовал только ум, чтобы передать значение слова, адресуя его таящемуся во тьме. Пауза. Снова вкрадчивый голос:

– И на этот раз ты понимаешь меня?

– Да, я понимаю тебя. – внутренний голос Найла звучал спокойно и уверенно; чувствовалось, что Смертоносец-Повелитель удивлен. Он обратился к начальнику стражи:

– У него что-то висит на шее. Сними это.

Найл без особого удовольствия представил скользящий по шее паучий коготь. Он сам полез под тунику, отстегнул цепочку с медальоном и протянул ее паучьему начальнику.

Жалеючи, конечно: расставаться с дорогой сердцу вещицей не хотелось.

Подал голос жук-бомбардир:

– Могу я передать вверенное мне послание? Смертоносец-Повелитель послал разрешающий импульс.

– Хозяин велел передать, – сообщил посланник, – что этот человек находится под его опекой. Он полагает, что ты будешь обращаться с ним учтиво.

Ответ Смертоносца-Повелителя, выданный на непривычной для него вибрации жука-бомбардира, звучал не совсем внятно; Повелитель как бы заикался.

– Двуногий повинен в гибели многих моих подданных. Он тысячекратно заслуживает смерти. Я думаю, у меня к нему накопилось больше, чем у Хозяина. – Тенета самопроизвольно шевельнулись, словно под весом грузного тела.

– Может, это и так, но…

– Ты передал свое послание. Теперь ступай.

В повелении чувствовалась скрытая угроза – такая зловещая, что у Найла мурашки поползли по спине. Он ожидал, что посланник сейчас покинет зал, иной реакции невозможно было и представить. Между тем посланник, как ни удивительно, стоял на своем.

– Как сопровождающий, я требую права остаться.

Он произнес это спокойно, без запальчивости, но за словами вместе с тем чувствовалась железная решимость. Найл внезапно осознал, отчего пауки пошли на жуков-бомбардиров войной, и почему, в конце концов, были вынуждены пойти на примирение. Начальник стражи сделал шаг вперед, готовясь, видимо, в прямом смысле наброситься на посланника. Мысленный приказ Повелителя заставил его отойти. Когда Повелитель заговорил снова, голос у него звучал спокойней и размеренней.

– Я прошу тебя удалиться. Твоего присутствия не требуется.

– Твоя бесцеремонность вынуждает меня говорить открыто, – четко произнес посланник. – Хозяин велел передать – если ты убьешь этого человека, он будет вынужден раздать захваченное оружие своим слугам-людям, чтобы те отомстили. Твоим подданным не поздоровится.

Не успел он это произнести, как помещение наводнилось холодным, тяжело вибрирующим гневом – мощным, будто морская буря. Найл инстинктивно напрягся, готовясь к жестокому удару. Поглядев на жука-посланника, он с удивлением заметил, что на того, похоже, враждебная энергия не действует – стоит себе и безмятежно рассматривает темень тенет. Найла охватил невольный восторг, восстановивший в свою очередь самообладание.

Смертоносец-Повелитель также, похоже, почувствовал, что гнев выдает слабину. Когда он заговорил снова, голос у него был неожиданно спокоен:

– Я не намерен его убивать. Смерть была бы слишком легким искуплением. Теперь сделай одолжение, оставь нас наедине.

– Извини. Я должен остаться. – Жук так и стоял на своем!

Начальник еще раз сделал угрожающий шаг вперед, и снова был остановлен безмолвным приказом. Нависла тишина. Затем Смертоносец-Повелитель произнес:

– Хорошо, оставайся. Но поскольку это мои владения, условия диктую здесь я. Ты должен обещать хранить молчание. Условились?

– Условились.

– Вот так. Если ты нарушишь слово, то таким образом разорвешь и наш уговор, за что расплатой будет жизнь узника.

– Нет, с таким условием я согласиться не могу, – возразил жук.

– Можешь или нет, это меня не касается. А теперь умолкни. – Найлу показалось, что Повелитель сейчас не выдержит, сорвется.

Тут голос в груди снова ожил:

– Что ж, получается, я вынужден оставить тебе жизнь. Но преступление, подобное твоему, не может сойти с рук. Поэтому я решил, что тебе тоже надо пережить боль утраты. Твоя семья должна погибнуть у тебя на глазах.

Найл не сказал ничего; на сердце будто упал камень.

Смертоносец-Повелитель обратился к посланнику:

– Ты согласен, что не можешь возражать против того, как я распоряжусь судьбами других моих узников?

Секунду посланник молчал, затем жестом показал, что возражений не имеет. Пауза дала Найлу возможность подумать.

– Тебе нужно мое содействие, – сказал он. – Если с моей семьей что-нибудь случится, можешь ни на что не рассчитывать.

– Невозможного не бывает, – голос прозвучал вкрадчиво, чуть ли не кротко, но в нем чувствовались стальные остья жесткости. – Хочешь, докажу? Сейчас ты поклонишься до земли и назовешь меня своим правителем.

Найл стоял, ожидая. Он не собирался кланяться перед пауком. И тут с ужасом почувствовал, как в его тело вживляется волевая мощь Смертоносца-Повелителя. Попробовал воспротивиться, но это оказалось невозможным. Чужая сила сковывала подобно кольцам некоего гигантского удава, обжавшего тело так, что продохнуть невмоготу. Найл был совершенно не способен пошевелиться; ощущение такое, будто вмерз в глыбу льда. Свой ответ Найл слушал как бы со стороны:

– Хозяин просил меня передать, что желает восстановить мир между своими и твоими подданными. Я желаю сделать все от меня зависящее, чтобы это совершилось.

– Даже если для того потребуется присягнуть мне на верность?

– Да.

– Хорошо. Тогда встань на колени и скажи: с этой секунды я слуга Смертоносца-Повелителя и обязуюсь служить ему верой и правдой. – Давление усилилось так, что держаться было невозможно. Он услышал свой голос:

– С этой секунды я слуга Смертоносца-Повелителя, и обязуюсь служить ему верой и правдой.

Даже когда Найл произносил эти слова, ум у него продолжал выражать неприятие. От этого возникла особое победное чувство: воля остается свободной и несломленной. Судя по тому, как нарастает давление, можно судить, что враг разъярен. Лишь полное подчинение могло удовлетворить Смертоносца-Повелителя. Он жаждал сломить волю Найла, вынудить его сжаться от страха и молить о пощаде. Даже несмотря на беспомощность, Найл сознавал, что собственная его воля не подвластна Смертоносцу-Повелителю.

Жук-посланник пребывал в растерянности. Он так и не был до конца уверен в капитуляции Найла, подозревая, что тот специально, по каким-то своим соображениям, подчиняется, воле Смертоносца-Повелителя. Но уходить без человека он не собирался. За это Найл был ему глубоко благодарен.

– Хорошо, – сказал Смертоносец-Повелитель. – Я принимаю твою присягу. А сейчас ты у меня пройдешь первое испытание. Ты должен сообщить своей семье, что им всем предстоит погибнуть, чтобы искупить твое преступление против моих подданых. Введи узников, – велел он начальнику стражи.

– Это уж слишком, – сердито воскликнул посланник.

– Ты нарушил обет молчания! – изрек Смертоносец-Повелитель.

Помещение тотчас наводнилось тяжелой злобой. Хотя голову повернуть было нельзя, Найл понял, что посланник решил не пререкаться.

Начальник стражи подошел к двери. Слышно было, как та открывается. Затем послышались шаги. Мимо прошел Вайг, но Найл поначалу его не признал. На брате был меховой головной убор наподобие капюшона, полностью скрывающий лицо, руки связаны за спиной. За ним шла Сайрис, с Руной и Марой по бокам. На всех троих – точно такие же меховые капюшоны, и руки тоже связаны за спиной. Сайрис и малышки были связаны одной веревкой, пропущенной вокруг запястий. Начальник скомандовал узникам остановиться, и те безропотно застыли, глядя на густые тенета. Найлу родные показались до странности вялыми, будто в ступоре. Затем последовала команда развернуться. Когда они это сделали, Найл разобрал, что капюшоны – это маски с прорезями для глаз и широким отверстием для рта. С этого расстояния можно было различить, что рты узников заткнуты кляпами. Неизъяснимый ужас охватывал при виде этих меховых капюшонов и глаз, отрешенно взирающих сквозь прорези. На мгновение Найл даже почувствовал некоторую признательность за беспощадную хватку, льдом сковывающую тело: не так донимало взметнувшееся в душе отчаяние. Только сейчас дошло, что Смертоносец-Повелитель замыслил какую-то немыслимую жестокость.

Вместе с тем, несмотря на гнев и беспомощность, часть сущности Найла сохраняла спокойствие – урок, усвоенный за минувшие недели. Глядя на тенета, он вообразил, что медальон по-прежнему висит на шее; мысленно представил, как тянется сейчас под рубаху и поворачивает его. Гнев яростным толчком разбудил волю; Найл снова ощутил в себе сосредоточенность и силу. Чувство беспомощной жалости исчезло, сменившись неистовой решимостью. Все это напоминало пробуждение от глубокого сна. Найл потрясен-но осознал, насколько близок был к тому, чтобы восстать окончательно (вот уж поистине верх глупости!) Воля в нем – это единственное, чего нельзя ни сломить, ни взять силой. Тело Найла оставалось во власти Смертоносца-Повелителя; глаза цепко вглядывались мимо лица матери в густоту тенет. Чувствовалось, что Смертоносец-Повелитель наслаждается этими мгновениями, упиваясь ощущением неограниченной власти. Что давало Найлу возможность оглядеться. Повелитель думает вынудить его произнести смертный приговор своей семье – может, даже и казнить ее. Он намеревается таким образом сокрушить волю Найла и уничтожить последний остаток его свободы.

Следовательно, наиважнейшее сейчас – не допустить этого. Единственный способ противостоять – показать, что воля не сломлена. Такая мысль доставила некое угрюмое удовольствие.

Именно сейчас ему стал понятен смысл последнего послания растения-властителя. Он спросил тогда: мол, неужели ты ничем не можешь помочь? Ответом было откровение силы. Растение как бы сказало: тебе не нужна моя помощь, ты можешь справиться сам.

Ответ крылся в отказе Найла сдаваться. Пока упорствует воля, завладеть разумом невозможно. Надежда таилась в этом непостижимом влиянии ума на здешний мир; сила, которую сам ум никак не в силах постичь.

Вместе с тем, чем может эта сила сгодиться при данных обстоятельствах? Вперившись в темноту, Найл вызвал второе зрение и попытался преодолеть густую тень, скрывающую Смертоносца-Повелителя. Бесполезно: некая сила размежевывала их сущности, словно занавес.

– Говори со своей семьей, – велел Смертоносец-Повелитель.

Найл повернулся лицом к Вашу… оказалось, там никого нет. Семья исчезла. Место, где узники топтались секунду назад, пустовало. Оковы враждебной воли не дали разволноваться: Смертоносец-Повелитель контролировал даже биение его сердца. И тут Найл понял, что произошло. Он продолжал смотреть вторым зрением, и оно явило ему, что семья его – пустые тени; призраки, сотканные Смертоносцем-Повелителем. Стоило ослабить второе зрение, как семья возникла вновь. Родные стояли к нему лицом, глаза посматривали через прорези в капюшонах. Найл подивился четкости видения. Мать была одета в ту же поношенную шкуру, что при последней их встрече; малышки носили свою синюю детскую одежку, теперь измятую и грязную. Смертоносец-Повелитель проникал Найлу в мозг и заставлял грезить наяву.

Найл услышал свой голос:

– Мне велено сказать, что вы приговорены к смерти, дабы искупить мое преступление против хозяев этого города. Вы все должны принять смерть, немедленно. Кто желает быть первым?

Мара рванулась к братцу, но запнулась и упала: запас веревки был ограничен. Найл невольно дернулся подхватить ребенка, но не мог двинуться с места. При падении девочки Сайрис чуть качнулась, а затем повернулась вполоборота и наклонилась, пытаясь помочь Маре связанными руками. Теперь Найл понимал, почему на них меховые капюшоны. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: это не живые люди, а призраки. Смертоносцу-Повелителю не хватало тонкости, чтобы воссоздать на человеческом лице еще и человеческую душу. Потому он и лица позакрывал, и рты позатыкал, чтобы не издавали звуков. Теперь, понимая, что перед ним наваждение, Найл видел, что эта сторона продумана недостаточно. Человек даже с кляпом во рту способен издавать какие-то звуки, призраки же были абсолютно безмолвны.